Чем громче вопят крикуны, тем быстрее выдохнутся. Пройдет неделя-другая, страсти вокруг фигуры Тизенгауза поумерятся, а через месяц-два о нем едва ли кто вспомнит. И если Маришка, отсидев на больничном сколько удастся, уйдет в очередной отпуск, то не услышит и сотой доли гадостей о себе и об Андрее Святославовиче, будь он неладен. Зачем только бедная Маришка без памяти влюбилась в эдакого урода?
Реакция Лены по отношению к Тизенгаузу не имела ничего общего со злорадством. Но и сочувствием там тоже не пахло. Тизенгауз, как полагала Лена, давно не в том возрасте, когда совершают безрассудные поступки. По ее мнению, он вообще ничего не делал спонтанно, каждому его шагу предшествовал трезвый расчет. А раз так, пусть отвечает за нарушение закона.
В четверг на доске у входа в секретариат, рядом с социалистическими обязательствами коллектива на 1988 год, вывесили приказ директора филиала об увольнении старшего эксперта отдела товароведения Тизенгауза А. С. по какой-то лютой статье КЗОТа, равнозначной волчьему паспорту. Лена равнодушно прочитала текст и пожала плечами: Тизенгаузу без разницы, что напишут в трудовой книжке. Все равно экспертом ему больше не работать, судимость не позволит.
В пятницу Лена пораньше отпросилась с работы, чтобы сводить сына к стоматологу, а в субботу, услышав о том, что ее Сережка по договоренности с Додиком Шапиро решил дать себе роздых и до понедельника напрочь позабыть про халтуру в Ленгипроторге, сразу же после завтрака собралась навестить Марину. Сергей сказал, что весь день будет дома, потому что ехать во Всеволожск бессмысленно: за окном разыгралась непогода, шел дождь с мокрым снегом, а мостовые покрылись слякотью. Он увлеченно играл с Сашей в настольный футбол и ни о чем ее не расспрашивал. Да Лена и сама поостереглась бы говорить, зачем и почему едет к Марине. Так уж повелось у них в семье с первых дней по-настоящему совместной жизни, что ее муж избегал разговоров о своей работе, она следовала его примеру, а всякое упоминание о тюрьме, колонии и любых подробностях, как-либо связанных с прошлым Сергея, вообще не допускалось. Оно, это горькое прошлое, вроде бы вообще не существовало, а семейное летосчисление начиналось не с 1978, а с 1981 года.
Лена никогда прежде не бывала у Марины и добиралась до ее дома часа полтора - у станции метро "Проспект Большевиков" она села не в тот автобус и по ошибке приехала к реке Оккервиль, из-за чего пришлось брать такси и дать пять рублей на чай, чтобы таксист не ворчал по поводу короткой ездки.
Квартира Тихоновых была на первом этаже панельного дома из разряда "хрущоб". Дверь открыла Наташа, дочь Марины, голенастая девочка-подросток с материнскими изумрудными глазами, и буквально оглушила гостью возгласом:
- Тетя Лена, какая вы красивая!
- Не преувеличивай.
Из кухни, семеня и прихрамывая, вышла сгорбленная старушка с седой косой, венцом уложенной на затылке, и сказала с теплом в голосе:
- Здравствуйте, Елена Георгиевна! Столько про вас слышала от Мариночки, а вот видеть...
Лена улыбнулась старушке и протянула ей полиэтиленовую сумку с продуктами:
- Для нашей больной.
- Знаю, знаю, балуете вы Мариночку, - благодарно закивала старушка.
Лена испытывала неловкость, вызванную тем, что отчество старушки по имени Полина, как назло, вылетело из головы, и вполголоса спросила у Наташи:
- Где мама?
- Вот ее комната.
В полутемной восьмиметровой клетушке еле-еле размещались старый трельяж с пуфиком перед ним, двустворчатый платяной шкаф и тахта, на которой, свернувшись калачиком, лицом к стене лежала Марина, как будто не вполне трезвая. Рядом с тахтой, на кухонной табуретке, стояли бутылка с мутной жидкостью, рюмка и наполненная окурками пепельница.
- Маришка! Почему же ты... - не сразу сообразив, что к чему, с порога воскликнула Лена и осеклась, приготовившись к худшему.
В подпитии Марина ей активно не нравилась, становилась колючей, раздраженной, насмешливо-злобной.
На сей раз, однако, алкоголь никак не повлиял на поведение подруги. Она опустила ноги на пол и, выпрямившись, сказала будничным тоном:
- Садись, зайка. Хочешь выпить?
- Что у тебя там? - Лена показала на бутылку.
- Водка на зверобое с чесноком. Налить?
- Не буду. И ты больше не пей.
- Я по глоточку. Не могу дышать - как в петле... - Марина обеими руками схватилась за горло. - А глотну - чуточку отпускает... - На мертвенно-бледном ее лице отразилось отчаяние.
Острая жалость ножом резанула Лену. Она тоже поднесла руку к горлу и пошевелила пальцами, словно расслабляя стянутый на нем узел.
- Оба мы в петле, что Андрюша, что я, - продолжала Марина, ладонью размазывая струившиеся по щекам слезы. - В тюрьме ему не выдержать, я знаю... Господи, зачем ты нас испытываешь, за что казнишь?
- Маришка! - Лена обняла ее за плечи. - Не надо.
- Зайка, он же ни в чем не вино... - Марина умолкла на полуслове, потому что в дверном проеме возникла ее мать, катившая перед собой сервировочный столик на колесиках.
- А вот и чаек поспел, - напевно произнесла она. - Поешьте свеженьких бубликов с маком, мажьте их маслицем. И варенья моего отведайте, Елена Георгиевна, выбрала для вас малиновое. Сироп прозрачный, каждая ягодка видна.
- Потом, мамочка, потом, - надломленным голосом проговорила Марина.
- Мариночка, сколько всего принесла тебе Елена Георгиевна - ни в сказке сказать, ни пером описать. Говяжий язык, вырезку, семгу...
- Мамочка, умоляю!
- Иду, иду... - Старушка засеменила к двери. - Не буду мешать, ваше дело молодое...
- Захвати пепельницу, Лена не выносит запаха окурков.
Старушка вынесла пепельницу, а Марина взяла с пуфика пачку "Ту-134" и закурила.
- У Андрея Святославовича уже был инфаркт, второго ему не пережить, затянувшись по-мужски, во всю глубину легких, сказала она, глядя в одну точку. - Вот они и добьют его ни за понюх табаку.
- Почему ты так уверена в его невиновности? В жизни ведь бывает по-всякому.
- Я его знаю, зайка. Этого мне достаточно. - По вполне понятным соображениям Лена не стала вступать в спор, хотя ей было что сказать.
- Андрей Святославович не стяжатель, - помолчав, сказала Марина. - Если бы он гонялся за деньгами, то заработал бы столько, что нам с тобой и не снилось.
- Каким образом?
- Когда он улетал из Вены, то в аэропорту встретил бывшего ленинградца, лет десять назад переселившегося в Америку... - Марина потянулась к рюмке и не заметила, что пепел сигареты упал на пол. - Тот раньше был экспертом в Эрмитаже, за что-то сидел и после освобождения эмигрировал из Союза. Живет в Нью-Йорке, катается там как сыр в масле. "Сколько ты получаешь?" - спросил он у Андрюши. "У меня основной оклад 160 рублей плюс 20 - персональная надбавка". - "Чудила, - расхохотался тот. - Знаешь, сколько я зарабатываю? 160 тысяч долларов в год! Показать налоговую декларацию?" Андрюша пожал плечами и сказал, что каждому - свое.
- Мне это ни о чем не говорит.
Слушая Марину, Лена думала о том, что наш человек - существо инертное, к перемене мест не склонное. На эмиграцию отважится далеко не каждый. Возраст, языковой барьер, чужая культура... да мало ли причин, привязавших нас к родному гнезду.
- А это тебе тоже ни о чем не скажет? - с надрывом произнесла Марина и протянула Лене две страницы, сколотые скрепкой.
Лена вчиталась в машинописный текст. Это было завещание Тизенгауза, его последнее волеизъявление, согласно которому доверенному лицу - Марине Васильевне Тихоновой - поручалось после смерти наследодателя выполнить следующие действия: коллекцию резных изделий из агальматолита, нефрита, сердолика, малахита и других поделочных, полудрагоценных и драгоценных камней, а также подборку камей и инталий, общим числом свыше 200 экспонатов, безвозмездно передать Государственному Эрмитажу;
- коллекцию янтаря и изделий из него в количестве 1800 экспонатов безвозмездно передать Государственному музею этнографии народов СССР;
- коллекцию полудрагоценных и драгоценных камней в сыром (без огранки) виде, насчитывающую 1100 экспонатов, безвозмездно передать музею Ленинградского горного института;
- остальные предметы антиквариата и все движимое и недвижимое имущество, включая кооперативную квартиру и гараж, реализовать по государственным ценам и перечислить деньги на строительство детских дошкольных учреждений для круглых сирот города Ленинграда за вычетом 3 (трех) тысяч рублей, выделяемых доверенному лицу в знак глубокой признательности наследодателя.
Завещание с подписью и печатью нотариуса являлось сухим юридическим документом, но, несмотря на специфическую терминологию, за каждой из строк Лена видела Тизенгауза. Как это на него похоже - посредством царского дара утвердить свое "я" в среде искусствоведов, позаботиться о сиротах, которых в глаза не видел, и не подумать о Маришке. Дешево Тизенгауз расценил свою "глубокую признательность"!
- Налить чаю? - предложила Марина.
- Попозже.
- Как скажешь.
- Почему он выбрал тебя душеприказчицей?
- Кроме меня, зайка, у Андрюши нет близких. Кто помер в блокаду, кто - от старости, никого нет в живых. - Марина тяжело вздохнула. - Некому вступиться за Андрюшу, а я... со мной разговаривают нехотя, сквозь зубы. Ты, мол, никто, посторонняя, не лезь не в свое дело. А что я могу?.. Только реветь в подушку, чтобы мои не слышали, и молиться... Или вот - снова выпить за него, пожелать, чтобы перенес муки, издевательства...
- Маришка!
- Не утешай меня, зайка. - Марина залпом выпила водку и, морщась, сказала: - Лучше подскажи, что делать?..
Этого Лена и сама не знала. Завещание лишь отчасти поколебало ее мнение об Андрее Святославовиче. Если человек всю жизнь собирает коллекции, чтобы сделать их достоянием государства, народа, то спекулировать он едва ли станет. Одно с другим не вяжется... Но что мешает ему в любой момент изменить завещание? - спрашивала она себя на обратном пути, пересаживаясь с Невско-Василеостровской на Кировско-Выборгскую линию метро.
Сомнения и колебания еще три дня не оставляли Лену, а во вторник, 29 марта, в ЦНИИСЭ произошло нечто из ряда вон выходящее, перевернувшее вверх тормашками ее прежние представления.
Началось с того, что лаборантка Лера вернулась с обеденного перерыва в слезах.
- Кто тебя обидел? - участливо спросила Лена.
- Почему Ларку взяли, а меня нет?
- Куда взяли?
- Понятой. Пришли двое из милиции, обыскивают рабочее место Барона. Ларку взяли, а меня... - Лера по-детски распустила губы. - Чем я хуже толстухи Окоемовой?..
Полтора часа спустя в секторе появилась сияющая Лара.
- Что я видела! - взявшись за голову, сообщила она. - Ни за что не поверите!
- Что? - встрепенулась Лера.
- Патроны от ружья! Митя нашел целую коробку в сейфе у Барона. Тыщу штук!
- Иди ты! - Лера на глазах сгорала от зависти. "Патроны? У Тизенгауза не должно быть патронов, - мгновенно сообразила Лена. - Зачем они ему? Он геммолог, трассологией не занимается, с патронами не работает. А от охоты он так же далек, как я от Мерилин Монро!"
- Объясни, кто этот Митя? - неприязненно осведомилась Лена.
- Старший лейтенант, афганец. У него орден Красной Звезды и медаль "За отвагу", - взахлеб рассказывала Лара. - Пока второй, очкастый, писал протокол, Митя со мной заигрывал, вспоминал, как сражался в спецназе. Я спросила, зачем ему наколка на пальцах, а он говорит - в память о девушке-санинструкторе. Она с риском для жизни вынесла его с поля боя. Душманы ранили Митю ножом в спину, он упал без сознания. А санинструктор Тоня не растерялась, наложила повязку и на руках, под огнем...
- Подвиги меня не интересуют, - перебила Лена. - Лара, ты своими глазами видела, как работники милиции доставали патроны из сейфа Тизенгауза?
- Своими не видела, - честно призналась Лара. - Мальчики попросили чаю, и я сбегала в туалет за водой. А как пришла с полным чайником, они говорят: "Вот, смотри, что мы обнаружили в сейфе. Как тебе это нравится?" На столе коробка упаковочного картона, а в ней - патроны, медные, малюсенькие. Митя сказал - спортивно-охотничьи, калибра 5,6 миллиметра.
- Ты выходила за водой... - задумчиво протянула Лена. - А где в это время была Окоемова? Оставалась в отделе?
- Мы вместе выходили. Окоемова - жадина, за копейку удавится. Пожалела свой сахар и заварку, пошла побираться у людей. Я ее пристыдила, а она в ответ...
- Подожди! - Лена повысила голос.- Значит, Окоемовой тоже не было? Говори!
- А что, Елена Георгиевна? - Лара заморгала.- Я сделала что-то не так?
- Ты подписала протокол?
- Мальчики поставили две галочки, и мы с Окоемовой рядышком расписались. Лара вновь воспрянула духом. - Митя еще записал наш телефон, обещал позвонить, позвать на концерт Льва Лещенко, а я сказала, что в гробу его видела, хочу на Аллу Пугачеву...
Вот, значит, как они действуют, мрачно констатировала Лена. Берут двух непроходимых дур и запросто обводят вокруг пальца.
Сняв с полки Уголовный кодекс, Лена быстро нашла статью 218 и прочитала, что ношение, хранение, изготовление и сбыт огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ без соответствующего разрешения наказываются лишением свободы на срок до двух лет.
Лена захлопнула кодекс и, словно при яркой вспышке, вдруг увидела всю неприглядность открывшейся перед нею картины. Обвинение в спекуляции, должно быть, шито белыми нитками, вот из-за чего эти подонки подбросили Андрею Святославовичу патроны!
До конца рабочего дня у Лены созрел план, а как только лаборантки ушли по домам, она позвонила Марине и рассказала ей последние новости.
- Что же делать? - Марина застонала от бессилия.
- Ты выяснила, кому поручили вести следствие?
- Капитану Алексееву.
- И что он?
- Обещал передать письмо Андрюше. Завтра поеду на Каляева, поговорю с ним, постараюсь что-то разузнать.
- Маришка, скажешь ему, что выходишь замуж за Тизенгауза, - вразумляла ее Лена. - Напиши Андрею Святославовичу о своем решении, он все поймет.
- Зайка, что ты мелешь? Андрюша же не делал мне предложения.
- Этикет оставь на потом, сейчас не до него, - нажимала Лена. - Если станешь его женой, у тебя развяжутся руки, с тобой начнут хоть как-то считаться. Чем бы ни кончился суд, квартиру при живой жене отобрать не посмеют, вот увидишь.
- Об этом я не подумала... Зайка, а расписаться в тюрьме можно? Ты знаешь наверняка?
- Я? Еще бы!
Лена вспомнила свое бракосочетание в "Крестах" и невольно поднесла руку к горлу. Удушливый стыд на какие-то секунды вернулся к ней в первозданном виде, отчего она залилась краской.
- Для нас с тобой важен не процесс, а результат, - добавила Лена. Маришка, в письмах о причинах твоего шага не пиши, Тизенгаузу хватит намека.
- Как скажешь.
- А насчет патронов не беспокойся. Я заставлю Лару явиться в суд, рассказать правду об обыске...
43. ПОВЯЗКА ФЕМИДЫ
В пятницу, 18 марта, Сергей снова пришел на конспиративную квартиру. Затуловский встретил его как дорогого гостя и, против обыкновения, не стал сразу же знакомиться с почтой, а предложил Сергею чашку растворимого кофе.
- Сергей Константинович, вам как - покрепче?
- Полторы ложки. И два куска сахара. - Сам Затуловский из-за язвы пил жиденький чай без сахара.
- Долг платежом красен, - сказал он. - Вы мастерски сработали с "Человеком в футляре", а я выполнил вашу просьбу относительно Нахмана. Алексеев уже направил дело в суд по статьям 112, 148 и 194 УК РСФСР, отметив в обвинительном заключении, что братья Нахманы чистосердечно признались и способствовали раскрытию преступления в полном объеме... Колокольникова приструнили, на суде он будет тише воды и ниже травы. Вы удовлетворены?
- Добро.
Сергей явственно представил себе, что ждет его сегодня вечером: как Аня бросится ему на шею и чем вознаградит...
- Учтите, информация строго конфиденциальная, ее не следует передавать сестре Нахмана. - Затуловский прищурился, в косивших глазах замелькали смешинки. - Как ее... Анна Наумовна Цымбаревич, кажется?
- Цымбаревич, - глухо подтвердил Сергей, недобрым словом помянув Давида Шапиро.
- Женщина с богатой фактурой, эффектная. Мечта поэта!
- Что вы подразумеваете?
- Это я так, своим мыслям... Стало быть, мы в расчете. С коллекционерством можете распрощаться. Сколько финифти вы успели купить?
- Четырнадцать икон.
- Смело продавайте почем вздумается. - Затуловский усмехнулся. - Обещаю не привлекать вас к уголовной ответственности за спекуляцию в крупных размерах.
Сергей промолчал. Без советов оберштурмбаннфюрера он уже определил дальнейшую судьбу ростовских эмалей: лучшую из них - "Иисус Христос в Гефсиманском саду" - ко дню рождения получит Лена, еще одну, "Пресвятую Богородицу", - бабушка Зина, а оставшиеся двенадцать пока полежат в конторе, чтобы впоследствии стать его подарками людям, способным оценить благородную красоту.
- Скажите, Сергей Константинович, какое впечатление в целом произвел на вас фигурант?
- Одним словом не скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Реакция Лены по отношению к Тизенгаузу не имела ничего общего со злорадством. Но и сочувствием там тоже не пахло. Тизенгауз, как полагала Лена, давно не в том возрасте, когда совершают безрассудные поступки. По ее мнению, он вообще ничего не делал спонтанно, каждому его шагу предшествовал трезвый расчет. А раз так, пусть отвечает за нарушение закона.
В четверг на доске у входа в секретариат, рядом с социалистическими обязательствами коллектива на 1988 год, вывесили приказ директора филиала об увольнении старшего эксперта отдела товароведения Тизенгауза А. С. по какой-то лютой статье КЗОТа, равнозначной волчьему паспорту. Лена равнодушно прочитала текст и пожала плечами: Тизенгаузу без разницы, что напишут в трудовой книжке. Все равно экспертом ему больше не работать, судимость не позволит.
В пятницу Лена пораньше отпросилась с работы, чтобы сводить сына к стоматологу, а в субботу, услышав о том, что ее Сережка по договоренности с Додиком Шапиро решил дать себе роздых и до понедельника напрочь позабыть про халтуру в Ленгипроторге, сразу же после завтрака собралась навестить Марину. Сергей сказал, что весь день будет дома, потому что ехать во Всеволожск бессмысленно: за окном разыгралась непогода, шел дождь с мокрым снегом, а мостовые покрылись слякотью. Он увлеченно играл с Сашей в настольный футбол и ни о чем ее не расспрашивал. Да Лена и сама поостереглась бы говорить, зачем и почему едет к Марине. Так уж повелось у них в семье с первых дней по-настоящему совместной жизни, что ее муж избегал разговоров о своей работе, она следовала его примеру, а всякое упоминание о тюрьме, колонии и любых подробностях, как-либо связанных с прошлым Сергея, вообще не допускалось. Оно, это горькое прошлое, вроде бы вообще не существовало, а семейное летосчисление начиналось не с 1978, а с 1981 года.
Лена никогда прежде не бывала у Марины и добиралась до ее дома часа полтора - у станции метро "Проспект Большевиков" она села не в тот автобус и по ошибке приехала к реке Оккервиль, из-за чего пришлось брать такси и дать пять рублей на чай, чтобы таксист не ворчал по поводу короткой ездки.
Квартира Тихоновых была на первом этаже панельного дома из разряда "хрущоб". Дверь открыла Наташа, дочь Марины, голенастая девочка-подросток с материнскими изумрудными глазами, и буквально оглушила гостью возгласом:
- Тетя Лена, какая вы красивая!
- Не преувеличивай.
Из кухни, семеня и прихрамывая, вышла сгорбленная старушка с седой косой, венцом уложенной на затылке, и сказала с теплом в голосе:
- Здравствуйте, Елена Георгиевна! Столько про вас слышала от Мариночки, а вот видеть...
Лена улыбнулась старушке и протянула ей полиэтиленовую сумку с продуктами:
- Для нашей больной.
- Знаю, знаю, балуете вы Мариночку, - благодарно закивала старушка.
Лена испытывала неловкость, вызванную тем, что отчество старушки по имени Полина, как назло, вылетело из головы, и вполголоса спросила у Наташи:
- Где мама?
- Вот ее комната.
В полутемной восьмиметровой клетушке еле-еле размещались старый трельяж с пуфиком перед ним, двустворчатый платяной шкаф и тахта, на которой, свернувшись калачиком, лицом к стене лежала Марина, как будто не вполне трезвая. Рядом с тахтой, на кухонной табуретке, стояли бутылка с мутной жидкостью, рюмка и наполненная окурками пепельница.
- Маришка! Почему же ты... - не сразу сообразив, что к чему, с порога воскликнула Лена и осеклась, приготовившись к худшему.
В подпитии Марина ей активно не нравилась, становилась колючей, раздраженной, насмешливо-злобной.
На сей раз, однако, алкоголь никак не повлиял на поведение подруги. Она опустила ноги на пол и, выпрямившись, сказала будничным тоном:
- Садись, зайка. Хочешь выпить?
- Что у тебя там? - Лена показала на бутылку.
- Водка на зверобое с чесноком. Налить?
- Не буду. И ты больше не пей.
- Я по глоточку. Не могу дышать - как в петле... - Марина обеими руками схватилась за горло. - А глотну - чуточку отпускает... - На мертвенно-бледном ее лице отразилось отчаяние.
Острая жалость ножом резанула Лену. Она тоже поднесла руку к горлу и пошевелила пальцами, словно расслабляя стянутый на нем узел.
- Оба мы в петле, что Андрюша, что я, - продолжала Марина, ладонью размазывая струившиеся по щекам слезы. - В тюрьме ему не выдержать, я знаю... Господи, зачем ты нас испытываешь, за что казнишь?
- Маришка! - Лена обняла ее за плечи. - Не надо.
- Зайка, он же ни в чем не вино... - Марина умолкла на полуслове, потому что в дверном проеме возникла ее мать, катившая перед собой сервировочный столик на колесиках.
- А вот и чаек поспел, - напевно произнесла она. - Поешьте свеженьких бубликов с маком, мажьте их маслицем. И варенья моего отведайте, Елена Георгиевна, выбрала для вас малиновое. Сироп прозрачный, каждая ягодка видна.
- Потом, мамочка, потом, - надломленным голосом проговорила Марина.
- Мариночка, сколько всего принесла тебе Елена Георгиевна - ни в сказке сказать, ни пером описать. Говяжий язык, вырезку, семгу...
- Мамочка, умоляю!
- Иду, иду... - Старушка засеменила к двери. - Не буду мешать, ваше дело молодое...
- Захвати пепельницу, Лена не выносит запаха окурков.
Старушка вынесла пепельницу, а Марина взяла с пуфика пачку "Ту-134" и закурила.
- У Андрея Святославовича уже был инфаркт, второго ему не пережить, затянувшись по-мужски, во всю глубину легких, сказала она, глядя в одну точку. - Вот они и добьют его ни за понюх табаку.
- Почему ты так уверена в его невиновности? В жизни ведь бывает по-всякому.
- Я его знаю, зайка. Этого мне достаточно. - По вполне понятным соображениям Лена не стала вступать в спор, хотя ей было что сказать.
- Андрей Святославович не стяжатель, - помолчав, сказала Марина. - Если бы он гонялся за деньгами, то заработал бы столько, что нам с тобой и не снилось.
- Каким образом?
- Когда он улетал из Вены, то в аэропорту встретил бывшего ленинградца, лет десять назад переселившегося в Америку... - Марина потянулась к рюмке и не заметила, что пепел сигареты упал на пол. - Тот раньше был экспертом в Эрмитаже, за что-то сидел и после освобождения эмигрировал из Союза. Живет в Нью-Йорке, катается там как сыр в масле. "Сколько ты получаешь?" - спросил он у Андрюши. "У меня основной оклад 160 рублей плюс 20 - персональная надбавка". - "Чудила, - расхохотался тот. - Знаешь, сколько я зарабатываю? 160 тысяч долларов в год! Показать налоговую декларацию?" Андрюша пожал плечами и сказал, что каждому - свое.
- Мне это ни о чем не говорит.
Слушая Марину, Лена думала о том, что наш человек - существо инертное, к перемене мест не склонное. На эмиграцию отважится далеко не каждый. Возраст, языковой барьер, чужая культура... да мало ли причин, привязавших нас к родному гнезду.
- А это тебе тоже ни о чем не скажет? - с надрывом произнесла Марина и протянула Лене две страницы, сколотые скрепкой.
Лена вчиталась в машинописный текст. Это было завещание Тизенгауза, его последнее волеизъявление, согласно которому доверенному лицу - Марине Васильевне Тихоновой - поручалось после смерти наследодателя выполнить следующие действия: коллекцию резных изделий из агальматолита, нефрита, сердолика, малахита и других поделочных, полудрагоценных и драгоценных камней, а также подборку камей и инталий, общим числом свыше 200 экспонатов, безвозмездно передать Государственному Эрмитажу;
- коллекцию янтаря и изделий из него в количестве 1800 экспонатов безвозмездно передать Государственному музею этнографии народов СССР;
- коллекцию полудрагоценных и драгоценных камней в сыром (без огранки) виде, насчитывающую 1100 экспонатов, безвозмездно передать музею Ленинградского горного института;
- остальные предметы антиквариата и все движимое и недвижимое имущество, включая кооперативную квартиру и гараж, реализовать по государственным ценам и перечислить деньги на строительство детских дошкольных учреждений для круглых сирот города Ленинграда за вычетом 3 (трех) тысяч рублей, выделяемых доверенному лицу в знак глубокой признательности наследодателя.
Завещание с подписью и печатью нотариуса являлось сухим юридическим документом, но, несмотря на специфическую терминологию, за каждой из строк Лена видела Тизенгауза. Как это на него похоже - посредством царского дара утвердить свое "я" в среде искусствоведов, позаботиться о сиротах, которых в глаза не видел, и не подумать о Маришке. Дешево Тизенгауз расценил свою "глубокую признательность"!
- Налить чаю? - предложила Марина.
- Попозже.
- Как скажешь.
- Почему он выбрал тебя душеприказчицей?
- Кроме меня, зайка, у Андрюши нет близких. Кто помер в блокаду, кто - от старости, никого нет в живых. - Марина тяжело вздохнула. - Некому вступиться за Андрюшу, а я... со мной разговаривают нехотя, сквозь зубы. Ты, мол, никто, посторонняя, не лезь не в свое дело. А что я могу?.. Только реветь в подушку, чтобы мои не слышали, и молиться... Или вот - снова выпить за него, пожелать, чтобы перенес муки, издевательства...
- Маришка!
- Не утешай меня, зайка. - Марина залпом выпила водку и, морщась, сказала: - Лучше подскажи, что делать?..
Этого Лена и сама не знала. Завещание лишь отчасти поколебало ее мнение об Андрее Святославовиче. Если человек всю жизнь собирает коллекции, чтобы сделать их достоянием государства, народа, то спекулировать он едва ли станет. Одно с другим не вяжется... Но что мешает ему в любой момент изменить завещание? - спрашивала она себя на обратном пути, пересаживаясь с Невско-Василеостровской на Кировско-Выборгскую линию метро.
Сомнения и колебания еще три дня не оставляли Лену, а во вторник, 29 марта, в ЦНИИСЭ произошло нечто из ряда вон выходящее, перевернувшее вверх тормашками ее прежние представления.
Началось с того, что лаборантка Лера вернулась с обеденного перерыва в слезах.
- Кто тебя обидел? - участливо спросила Лена.
- Почему Ларку взяли, а меня нет?
- Куда взяли?
- Понятой. Пришли двое из милиции, обыскивают рабочее место Барона. Ларку взяли, а меня... - Лера по-детски распустила губы. - Чем я хуже толстухи Окоемовой?..
Полтора часа спустя в секторе появилась сияющая Лара.
- Что я видела! - взявшись за голову, сообщила она. - Ни за что не поверите!
- Что? - встрепенулась Лера.
- Патроны от ружья! Митя нашел целую коробку в сейфе у Барона. Тыщу штук!
- Иди ты! - Лера на глазах сгорала от зависти. "Патроны? У Тизенгауза не должно быть патронов, - мгновенно сообразила Лена. - Зачем они ему? Он геммолог, трассологией не занимается, с патронами не работает. А от охоты он так же далек, как я от Мерилин Монро!"
- Объясни, кто этот Митя? - неприязненно осведомилась Лена.
- Старший лейтенант, афганец. У него орден Красной Звезды и медаль "За отвагу", - взахлеб рассказывала Лара. - Пока второй, очкастый, писал протокол, Митя со мной заигрывал, вспоминал, как сражался в спецназе. Я спросила, зачем ему наколка на пальцах, а он говорит - в память о девушке-санинструкторе. Она с риском для жизни вынесла его с поля боя. Душманы ранили Митю ножом в спину, он упал без сознания. А санинструктор Тоня не растерялась, наложила повязку и на руках, под огнем...
- Подвиги меня не интересуют, - перебила Лена. - Лара, ты своими глазами видела, как работники милиции доставали патроны из сейфа Тизенгауза?
- Своими не видела, - честно призналась Лара. - Мальчики попросили чаю, и я сбегала в туалет за водой. А как пришла с полным чайником, они говорят: "Вот, смотри, что мы обнаружили в сейфе. Как тебе это нравится?" На столе коробка упаковочного картона, а в ней - патроны, медные, малюсенькие. Митя сказал - спортивно-охотничьи, калибра 5,6 миллиметра.
- Ты выходила за водой... - задумчиво протянула Лена. - А где в это время была Окоемова? Оставалась в отделе?
- Мы вместе выходили. Окоемова - жадина, за копейку удавится. Пожалела свой сахар и заварку, пошла побираться у людей. Я ее пристыдила, а она в ответ...
- Подожди! - Лена повысила голос.- Значит, Окоемовой тоже не было? Говори!
- А что, Елена Георгиевна? - Лара заморгала.- Я сделала что-то не так?
- Ты подписала протокол?
- Мальчики поставили две галочки, и мы с Окоемовой рядышком расписались. Лара вновь воспрянула духом. - Митя еще записал наш телефон, обещал позвонить, позвать на концерт Льва Лещенко, а я сказала, что в гробу его видела, хочу на Аллу Пугачеву...
Вот, значит, как они действуют, мрачно констатировала Лена. Берут двух непроходимых дур и запросто обводят вокруг пальца.
Сняв с полки Уголовный кодекс, Лена быстро нашла статью 218 и прочитала, что ношение, хранение, изготовление и сбыт огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывчатых веществ без соответствующего разрешения наказываются лишением свободы на срок до двух лет.
Лена захлопнула кодекс и, словно при яркой вспышке, вдруг увидела всю неприглядность открывшейся перед нею картины. Обвинение в спекуляции, должно быть, шито белыми нитками, вот из-за чего эти подонки подбросили Андрею Святославовичу патроны!
До конца рабочего дня у Лены созрел план, а как только лаборантки ушли по домам, она позвонила Марине и рассказала ей последние новости.
- Что же делать? - Марина застонала от бессилия.
- Ты выяснила, кому поручили вести следствие?
- Капитану Алексееву.
- И что он?
- Обещал передать письмо Андрюше. Завтра поеду на Каляева, поговорю с ним, постараюсь что-то разузнать.
- Маришка, скажешь ему, что выходишь замуж за Тизенгауза, - вразумляла ее Лена. - Напиши Андрею Святославовичу о своем решении, он все поймет.
- Зайка, что ты мелешь? Андрюша же не делал мне предложения.
- Этикет оставь на потом, сейчас не до него, - нажимала Лена. - Если станешь его женой, у тебя развяжутся руки, с тобой начнут хоть как-то считаться. Чем бы ни кончился суд, квартиру при живой жене отобрать не посмеют, вот увидишь.
- Об этом я не подумала... Зайка, а расписаться в тюрьме можно? Ты знаешь наверняка?
- Я? Еще бы!
Лена вспомнила свое бракосочетание в "Крестах" и невольно поднесла руку к горлу. Удушливый стыд на какие-то секунды вернулся к ней в первозданном виде, отчего она залилась краской.
- Для нас с тобой важен не процесс, а результат, - добавила Лена. Маришка, в письмах о причинах твоего шага не пиши, Тизенгаузу хватит намека.
- Как скажешь.
- А насчет патронов не беспокойся. Я заставлю Лару явиться в суд, рассказать правду об обыске...
43. ПОВЯЗКА ФЕМИДЫ
В пятницу, 18 марта, Сергей снова пришел на конспиративную квартиру. Затуловский встретил его как дорогого гостя и, против обыкновения, не стал сразу же знакомиться с почтой, а предложил Сергею чашку растворимого кофе.
- Сергей Константинович, вам как - покрепче?
- Полторы ложки. И два куска сахара. - Сам Затуловский из-за язвы пил жиденький чай без сахара.
- Долг платежом красен, - сказал он. - Вы мастерски сработали с "Человеком в футляре", а я выполнил вашу просьбу относительно Нахмана. Алексеев уже направил дело в суд по статьям 112, 148 и 194 УК РСФСР, отметив в обвинительном заключении, что братья Нахманы чистосердечно признались и способствовали раскрытию преступления в полном объеме... Колокольникова приструнили, на суде он будет тише воды и ниже травы. Вы удовлетворены?
- Добро.
Сергей явственно представил себе, что ждет его сегодня вечером: как Аня бросится ему на шею и чем вознаградит...
- Учтите, информация строго конфиденциальная, ее не следует передавать сестре Нахмана. - Затуловский прищурился, в косивших глазах замелькали смешинки. - Как ее... Анна Наумовна Цымбаревич, кажется?
- Цымбаревич, - глухо подтвердил Сергей, недобрым словом помянув Давида Шапиро.
- Женщина с богатой фактурой, эффектная. Мечта поэта!
- Что вы подразумеваете?
- Это я так, своим мыслям... Стало быть, мы в расчете. С коллекционерством можете распрощаться. Сколько финифти вы успели купить?
- Четырнадцать икон.
- Смело продавайте почем вздумается. - Затуловский усмехнулся. - Обещаю не привлекать вас к уголовной ответственности за спекуляцию в крупных размерах.
Сергей промолчал. Без советов оберштурмбаннфюрера он уже определил дальнейшую судьбу ростовских эмалей: лучшую из них - "Иисус Христос в Гефсиманском саду" - ко дню рождения получит Лена, еще одну, "Пресвятую Богородицу", - бабушка Зина, а оставшиеся двенадцать пока полежат в конторе, чтобы впоследствии стать его подарками людям, способным оценить благородную красоту.
- Скажите, Сергей Константинович, какое впечатление в целом произвел на вас фигурант?
- Одним словом не скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77