Я просто перехитрил их.
— Ты не понял меня, сотник. Твоя заслуга не в том, что ты разогнал это сборище бродяг и разбойников, а в том, что смог победить в их душах страсть к наживе. То единственное чувство, которому они подвластны, не признавая никаких других. Ты смог поставить их перед выбором — жизнь или возможная богатая добыча, и они выбрали жизнь. Ты победил в этих двуногих хищниках их звериную натуру, заставив по достоинству оценить великий дар богов — человеческую жизнь, а это воистину подвиг.
— Вижу, ты не испытываешь особой любви к своим бывшим соратникам, — заметил Микула. — Почему? И как тебя зовут?
— Называй меня Жохар. А не люблю я тех, кто недавно бежал отсюда, словно свора перепуганных шакалов, потому что слишком хорошо знаю их трусливую, злобную сущность. Однако сейчас мы занимаемся не тем, чем следовало бы. У нас есть более спешные и важные дела.
— У нас с тобой существуют какие-то общие дела? — поразился Микула. — Какие же?
— Скорее покинуть это ущелье и оказаться на борту твоих кораблей. Только там мы перестанем опасаться за свои жизни, а ты вдобавок и за свой клад.
— Твоя жизнь и смерть не зависят от того, где ты находишься — в ущелье или на борту моей ладьи. Они зависят только от меня и… и поведения твоих бывших воинов.
— Об этом говорю и я. Сейчас, сотник, мы пока враги, а когда очутимся на твоих кораблях, будем уже друзьями, ибо к тому времени я окажу тебе большую услугу.
Пленник оказался интересным собеседником, но у Мику-лы действительно были более важные дела, нежели разговор с ним. Дружинники уже разместили на скрещенных копьях своих убитых, положили на носилки тяжелораненых, собрали наиболее ценную добычу и были готовы в дальнейший путь. Из беседы с пленником Микула заключил, что тот хочет жить, а потому выполнит роль, которую был намерен поручить ему сотник.
— Я не нуждаюсь в твоих услугах, — отрезал Микула. — Но если ты завел о них разговор, окажи услугу самому себе и тогда, возможно, сохранишь себе жизнь. Зачем, думаешь, ты и эти люди взяты в плен? — указал Микула на два-три десятка безоружных горцев, стоящих под охраной дружинников.
— Тебе нужны заложники, — спокойно ответил Жохар. — Для этого твои воины постарались захватить как можно больше сановитых и богато одетых врагов, полагая, что они — самые уважаемые и почитаемые люди у разбитого тобой воинства, в том числе и у разбежавшейся его части. Увы, ты ошибся.
— Посмотрим. Я сейчас велю отпустить одного из пленников с вестью, что при первой пущенной в моих воинов стреле прикажу обезглавить пять заложников. И так буду поступать при каждом последующем нападении на мой отряд. В конце концов очередь дойдет и до тебя, их главного воеводы, коему они доверили начальствовать над всем своим воинством.
— Сотник, ты можешь сообщить, что в случае нападения на твой отряд казнишь первым именно меня. Я уверен, что даже тогда за ближайшим же поворотом вас встретят стрелы и град камней. Дело в том, что разогнанные тобой двуногие шакалы снова сбились в стаю, забыли испытанный в бою с твоими воинами страх и опять обуреваемы своим единственным чувством — страстью к наживе. По сравнению с ней такой пустяк, как чужая жизнь, чья бы она ни была, для них не значит ничего. Наоборот, чем меньше останется в живых, тем большая часть добычи будет каждому принадлежать. Уверяю, что многие из разбежавшихся еще не расстались с мыслью, что твой клад должен принадлежать только им.
— Ты не прав, Жохар, — вступил в разговор Сарыч, все время пристально всматривавшийся в лицо пленника. — Горцы весьма чтят своих старейшин, дорожат их здоровьем и благополучием и вряд ли захотят менять их жизни на наши. Тем более что они уже знают, каковы мы в бою и чем им придется заплатить за новое нападение на нас.
— Ты говоришь о настоящих горцах, вольнолюбивых и гордых людях, а не об этом прибрежном сброде, могущем только грабить купцов и удирать при встрече с истинными воинами, — ответил пленник. -Но даже эти горе-горцы составляли лишь треть моего отряда, а остальные были наемники, которым они посулили часть будущей добычи. Я командовал этими наемниками. У меня был самый большой боевой опыт, поэтому меня избрали главным военачальником объединенного отряда. Я не представляю цены ни для чужих мне горцев, ни для моих наемников, которые уже наверняка нашли на мое место другого вождя. Даже если окрестные жители не пожелают больше сражаться, опасаясь за жизнь своих знатных и уважаемых сородичей, это сделают мои бывшие воины, которых в желании завладеть чужим богатством не может остановить никто и ничто. К несчастью, и среди местных жителей немало подобных им людей, так что силы врагов будут намного больше твоих, сотник Микула.
— Это же было и тогда, когда твой отряд напал на меня, — сказал Микула. — Но победил я.
— Ты победил в честном, открытом бою, а сейчас твоим воинам станут стрелять в спины, забрасывать со склонов ущелья камнями, валить на лесных тропах на их головы подпиленные деревья.
— Но разве мои дружинники разучились стрелять? Или позабыли, как надобно владеть мечом или копьем? Если кто-то так думает — он глубоко заблуждается и убедится в этом.
— Сотник, посмотри на.свой теперешний отряд и прикинь, сколько в нем воинов, готовых тотчас вступить в бой при внезапном нападении. Хочешь, давай сосчитаем их вместе. В сражении ты потерял… раз, два… пять, десять… двадцать… двадцать три воина убитыми. На носилках я вижу… три, семь… десять, двенадцать тяжелораненых. Еще три десятка раненых могут держаться на ногах самостоятельно либо с помощью товарищей, но они также не воины. Двадцать три, двадцать и тридцать — это шестьдесят пять. Значит, у тебя осталось восемьдесят пять здоровых дружинников. Теперь сосчитаем твои носилки. На трех лежит клад, на двенадцати — тяжелораненые, получается пятнадцать. Если носилки будут нести по два человека, ты теряешь еще тридцать воинов. Каждого убитого понесут на копьях также по два Дружинника — это сорок шесть человек. Сколько остается для немедленного отражения нападения? Десяток воинов, которым к тому же предстоит охранять пленников. А известно ли тебе число врагов, с которыми предстоит иметь дело?
В ущелье осталось больше трех сотен трупов, нападало вдвое больше. Думаю, нам будет противостоять не меньше двухсот врагов. При нападении все мои восемьдесят пять здоровых дружинников возьмутся за оружие, и мы отразим натиск.
— В засаде действительно находилось семь сотен воинов, половину которых вы навсегда уложили в ущелье. Согласен, что в честном бою твои оставшиеся дружинники снова разгромят моих уцелевших воинов, но такого боя не будет. Я уже говорил, как будет выглядеть предстоящий тебе путь: стрелы в спину, камни и деревья на голову. А каждый новый убитый или раненый — это два лишних носильщика вместо воинов. Ведь вы, русы, насколько я знаю, никогда не оставляете противнику своих раненых и даже убитых. Так?
— Убитый русич должен быть возложен на погребальный костер, дабы уйти на Небо к предкам, а раненый побратим для воина-русича дороже здорового, ибо пролитой кровью уже доказал верность боевому братству. Мы никогда и ни при каких обстоятельствах не оставим раненых и убитых, — твердо заявил Микула.
— И потому вы все умрете рядом со своими ранеными, убитыми, несметным богатством… и, чуть не забыл, благородством, — с иронией добавил пленник. — Чтобы этого не произошло, я готов оказать тебе услугу, сотник. Ту, о которой я уже говорил и которую столь легкомысленно ты отверг.
Микула бросил взгляд на остатки своего отряда. Это была еще грозная сила, но возьмись дружинники за копья, на которых покоились убитые, за ручки носилок с ранеными и сокровищами, и они окажутся беззащитными. Чтобы положить на землю носилки или копья со скорбной поклажей и схватиться за оружие, нужно несколько мгновений, за которые тебе успеют всадить в горло стрелу либо вогнать в спину клинок. Пустить в сторону бухты два раза по три стрелы с дымным следом — сигнал, чтобы оставшиеся в ладьях воины шли на подмогу его отряду? Но противник может сначала разбить подмогу, а уже потом приняться за дружинников Микулы. Нет, надобно искать другой выход из положения. И, наверное, прежде всего стоит выслушать пленника, который, судя по разговору, далеко не глупый человек.
— Жохар, ты второй раз упоминаешь об услуге, которую готов мне оказать. В чем она заключается?
— Я приведу твой отряд целым и невредимым в бухту и получу за это жизнь и свободу. Поскольку я воин, то перед уходом от тебя выберу себе меч, кинжал и щит из захваченной твоими воинами добычи. Вот и все.
— Почему я должен верить, что ты приведешь отряд в бухту, а не в новую засаду?
— Посмотри на меня еще раз. Скажи, я очень похож на человека, желающего умереть?
— Нет. А ежели верить твоим словам, то смерть вовсе не входит в твои планы.
— Так вот, если при следовании по дороге, которой я вас поведу, в твоих воинов полетит хоть одна стрела или свалится единственный камень, ты убьешь меня собственноручно. А этого мне очень и очень не хотелось бы.
— Какой дорогой собираешься вести нас?
— Я поведу отряд путем, который не может прийти в голову самому хитромудрому из наших врагов. Да-да, сотник, «наших», ибо с этой минуты мы с тобой союзники и, значит, я недруг своим бывшим соратникам. А путь начнем с того, что двинемся не вперед по ущелью, как предполагает неприятель, а возвратимся назад…
— Он может предусмотреть это, — перебил Микула пленника.
— Возможно, но стеречь дорогу назад будет гораздо меньше воинов, чем путь к бухте, поэтому они постараются устроить заслон в месте, где смогут задержать наш отряд до тех пор, покуда к ним не подоспеет помощь. А ближайшее до такого заслона место находится гораздо дальше того, где мы исчезнем из ущелья.
— Исчезнем? Куда? Я видел несколько звериных троп, по которым можно подняться на верх обращенного к морю склона ущелья. Идя из бухты, я даже поднялся по одной из них и очутился на скале, отвесно обрывающейся к морю. Такие же скалы виднелись слева и справа от меня. Я самолично убедился, что обойти это скопление неприступных скал можно только по ущелью.
— По суше — да, но ведь существует еще и море. Ты видел тропы, по которым можно выбраться из ущелья, я знаю путь, которым со скал можно спуститься на берег. Враги поджидают нас в ущелье вблизи отгремевшего боя, а мы возвратимся в бухту по морскому берегу.
Этот путь известен только мне… вернее, с сегодняшнего дня только мне. До боя в ущелье о нем знали еще двое моих ближайших друзей, но… оба они погибли.
— Ты проведешь нас по этой дороге, — решительно сказал Микула. — Но ежели ты замыслил нечто дурное, помни, что я поступлю согласно твоему совету — убью тебя собственноручно.
— Строй своих воинов в обратном направлении, сотник, а эта прелестная дева, — кивнул Жохар на Роксану, — пока поможет мнe перевязать рану.
— Ты что не сводишь с него глаз, словно с красной девицы? — спросил Микула, когда он и Сарыч отошли от пленника. — Признал в нем кого-либо из стародавних дружков?
— В том и дело, что не могу в нем никого признать, — вздохнул Сарыч. — Уверен, что должен знать этого человека, что все в нем мне знакомо, а кто он и почему знаком — не могу объяснить.
— Может, просто путаешь его с кем-то? Горец как горец: длинный нос, крашеная борода, бритая голова, злобные глазки. Ничего особенного, а потому в великом множестве подобных обличий может привидеться и некто прежде знакомый. Впрочем, какая сейчас разница — видел ты его до этого или нет? Главное, чтобы он привел нас подобру-поздорову к бухте.
— Согласен. Но этот человек чем-то разбередил мою душу, посеял в ней тревогу, разбудил во мне неясные покуда подозрения. Я словно чую, как с его появлением к нам с тобой приблизилась беда. Я ощущаю ее, словно она легла на мои плечи непосильной ношей.
— У меня тоже смутно на душе, — признался Микула. — Но при чем здесь Жохар? Мы с тобой тревожились о грядущем бое в ущелье, теперь предстоит опасный путь в бухту. Откуда в душе быть покою? А сей человек неприятен и мне. Он улыбается мне, набивается в друзья, согласен спасти отряд, покупая этим собственную жизнь, но я ощущаю в нем только врага, страшного врага, самого опасного для меня. Но, может, это потому, что так и есть на самом деле — разве не вручаем мы свои жизни в его руки?
— Даже сейчас у меня в глазах его лицо, в голове одна мысль — откуда мне знаком этот человек? И все больше зреет в душе уверенность, что этот человек — посланец беды.
— В таком случае беда подстерегает нас на дороге к бухте. Но я вынужден довериться Жохару, для спасения отряда иного попросту не дано. Однако при первом подозрении, что по его вине отряду грозит опасность, я прикончу Жохара, — пообещал Микула.
Однако мрачным предчувствиям Микулы и Сарыча не суждено было свершиться — отряд возвратился в бухту по предложенному Жохаром пути без единой встречи с противником. Конечно, это был нелегкий путь, особенно при спуске к морю с окружающих ущелье скал. Здесь Микула убедился, что Жохар был прав, утверждая, что сей путь был не ведом никому, кроме него и ныне мертвых его двоих друзей. Дело в том, что пути как такового не существовало, его требовалось создавать самому, устраивая переходы через многочисленные бездонные провалы и скальные трещины либо взбираясь на пригодные для ходьбы каменные террасы с помощью заранее подготовленных и спрятанных в укромных местах каменных плит, блоков, веревок с завязанными на них узлами. Присутствие рядом с собой Микулы и Сарыча, державших мечи наголо, Жохар принял как должное, однако настоял, чтобы при спуске к морю всем пленникам крепко завязали глаза, дабы никто из них не смог запомнить и повторить пройденный путь.
— Доволен мной, сотник? — спросил Жохар, когда отряд оказался подле ладей, причаливших к берегу при его появлении.
— Да, ты выполнил все, что обещал. С этой минуты ты свободен и можешь распоряжаться жизнью по собственному усмотрению. Я уже предупредил дружинников, что ты можешь выбрать среди добычи приглянувшееся тебе оружие и щит.
— Оружием я займусь сейчас, а воспользоваться свободой торопиться не буду.
— Не будешь? Я на твоем месте тут же поспешил бы к своим.
— Это к кому? К тем, кого я лишил желанной добычи, выведя твой отряд из ущелья в бухту? Да я для них стал злейшим врагом! Уверен, что сейчас из леса следят за бухтой и за нами десятки глаз, и каждый их обладатель мечтает вогнать в меня стрелу. Так что лучше я дождусь ночи и ближе к утру незаметно исчезну между прибрежных скал. Послушай, зачем они идут в лес? — спросил Жохар, кивая на группу русичей, направлявшихся от ладей к ближайшим на берегу деревьям. — Разве не понятно, что враги, не сумев завладеть сокровищами в ущелье и на вашем пути оттуда, собрались теперь вокруг бухты?
— Понятно. Поэтому я велел отпустить одного заложника с предупреждением, что при нападении на моих воинов прикажу казнить пять пленников. А послать людей в лес я вынужден потому, что надобны дрова для погребального костра. Души убитых братьев русичей должны вознестись на Небо к предкам, и я не нарушу сего священного закона внуков Перуна.
— Можешь не продолжать, — остановил Жохар Мику-лу. — Я сам родился и долгое время был язычником и знаю, что такое дым погребального костра. Но теперь я верю в Аллаха и с погребением погибших воинов у меня стало куда меньше хлопот. Прежде чем уйду отдыхать, дам тебе совет. Чтобы уберечься от нападения, вели на бортах ладей вместо висящих щитов прибить гвоздями пленников и поставить рядом пару-тройку воинов с секирами. Уверяю, что это зрелище будет для врагов куда доходчивее, чем слова и предупреждения.
— Мы, русичи, не занимаемся подобными делами, — ответил Микула. — Перед своим уходом не забудь разбудить меня, иначе один можешь угодить под стрелы наших дозорных.
— Не забуду. Тем более что чутье подсказывает, что мы видимся не в последний раз.
Проводив Жохара к захваченной в ущелье добыче, из которой тот принялся выбирать себе щит и оружие, Микула поспешил к Сарычу, разговаривавшему о чем-то с пленниками.
— Хотел узнать у них о Жохаре, -сообщил он. — Представь, среди пленников нет ни одного из его отряда. Наши воины арканили тех, кто был одет побогаче или имел начальственный вид, а его люди были бедно одеты и обличьем выглядели хуже некуда. Все пленники уверяют, что видели его впервые, а нанимал отряд Жохара старейшина, не принимавший участия в бою.
— Забудь о нем, — махнул рукой Микула. — Я даровал Жохару свободу, и утром он покинет нас. У меня к тебе другое дело. По договору с великим князем сегодняшний клад принадлежит пополам тебе и ему. Из доли великого князя я хочу взять горсть цветных каменьев, дабы принести дар богам моря. Перед выступлением в поход я был у священного источника Перуна, и боги явили мне ряд видений, кои уже начали сбываться в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78