Но при познании человека важную роль играют не только собственные впечатления о нем, но также мнение других людей, тем более таких опытных и наблюдательных, как воевода Бразд.
Вот почему великий князь не хотел ограничивать беседу казака и древлянина, вот почему прислушивался к ней с куда большим вниманием, нежели к речам воевод и ярлов на недавно закончившейся раде.
— Ичкер прежде всего принял меры, чтобы о местонахождении тайника знало как можно меньше людей, причем если бы враг захватил селения, никто не должен был в них оставаться. Затем он решил не спасать сокровища на островах, а перебрасывать их в горы. Все, кто связан с сокровищами, забрав их, покидали селение по длинному подземному ходу, ведущему в горы прямо из колодца с тайником. Подземный ход в конце раздваивается, и оба выхода постоянно находятся под присмотром тайных разбойничьих дозоров. Так что как и откуда ни нападай на селения, сокровищ Ич-кера нам не видать, — подвел итог своей речи Сарыч. — На сей раз надобно действовать другим способом, который разбойники не смогли предусмотреть.
— Откуда тебе ведомо, как Ичкер хранит добычу и коим образом намерен спасать ее в случае опасности? — поинтересовался Бразд.
— У него был давний друг, командир шайки на одном из островов близ Нефата. Однажды он и его.поди крепко перепились после удачного нападения на караван. А ночью к острову тихонько подплыли пираты из прябрежного горного селения, вначале перебили спящих пьяных дозорных, а затем и всю шайку. Случайно избежал гибели лишь вожак. Что ему оставалось делать после спасения? Возвращаться к Ичкеру? Но после уничтожения шайки и потери добычи его наверняка предали бы смерти. Пристать к другим пиратам? Но все пришлые разбойники подчинялись Ичкеру, а местным разбойничьим племенам он был не нужен. Бот и пришлось ему перебираться в хазарские степи, и волею судьбы он оказался вначале в долине Злых духов, а позже прибился к атаману Казаку. Сокровища Ичкера не давали ему покоя, он звал Казака отправиться за ними, но… У нас не было ни столько людей, чтобы сразиться с Ичкером, ни ладе! дабы достичь Нефата, а прошлой осенью и самого бывшего пирата не стало — стрела буртасского стражника пробила ечу горло. Но что не досталось ему, должно достаться нам.
— Не имею ничего против. Но не маловато ли знал бывший вожак, чтобы помышлять о захвате добра Ичкера? Селений нафтодобытчиков на берегах Нефаи несколько, колодцев еще больше, и из каждого может вести в горы подземный ход. Чтобы отыскать выходы из него, не хватит всего великокняжеского войска.
— Зато должно хватить нашего с тобой ума, воевода. Я говорил, что беглый вожак был другом Ичкера и тот доверял ему— Поскольку его шайка обитала на острове, в тайну ко-лодца с ходом он посвящен не был, однако Ичкер дважды, когда тот приходил на берег, назначал его с тройкой вернейших людей в точные дозоры. Первый раз с двумя из них он лежал в горной расщелине и наблюдал за руслом высохшего ручья, второй раз из крошечной пещерки с теми же пиратами следил за козьей тропой, сбегающей в глубокое ущелье. Когда вожак будто случайно поинтересовался у старшего другой тройки, что поручал Ичкер им, оказалось, что они оба раза занимались тем же, что и он. Разница заключалась в одном: когда вожак лежал в расщелине, другая тройка наблюдала за козьей тропой, а когда он сидел в пещере, эта троица следила за руслом высохшего ручья. Не интересно ли, воезода?
— Интересно, ибо наводит на мысль, что один выход из подземного хода где-то подле высохшего ручья, а второй у козьей тропы близ ущелья. Но сколько в окрестных горах высохших ручьев и козьих троп? Не счесть!
— Верно. Но, если помнишь, я говорил, что Ичкер — умный человек, поэтому у него вряд ли могли оказаться в друзьях глупцы. Беглый вожак, сразу смекнув, куда и зачем их ставили в дозор, припомнил, что слева от того места, где они лежали в дозоре, находилась высокая седловидная гора. Когда в очередной раз он очутился на берегу, то узнал эту гору близ одного из селений. Такая гора была одна во всей округе! Помимо селения у ее подножия на двух склонах были разбросаны юлодцы для черпания нафты, часть из которых была давно заброшена. Конечно, вожака с его людьми отправляли в дозор совсем из другого селения и кружным путем, но на то он и Ичкер, чтобы не доверять самым близким друзьям! Что молвишь теперь, воевода?
— В моих родных краях нет горных троп и ущелий, поэтому я с удововствием посмотрю, что это такое. Особенно близ упомянутой тобой седловидной горы. Но лишь после того, как мы надежно обложим ее со всех сторон, а наши высадившиеся с ладей воины заставят хранителей сокровищ воспользоваться подземным ходом. Сколько воинов потребуется, дабы перарыть все отходы, а также при необходимости выдержать бой с береговыми разбойниками?
— Четырех-пягги сотен вполне хватит.
— Столько же надобно и для нападения на селение с моря. Значит, полутора тысяч дружинников достаточно, даже учитывая возмошую встречу со всем воинством Ичкера. Но, может быть, сегодня Ичкер отказался от тайника в селении, а укрывает сокровища в горах?
— В горах полно лишних глаз. Ведь селения нафтодобытчиков лепятся ближе к морю, стоят рядом с берегом, к которому пристают покупатели нафты. А чуть дальше в горах уже живут местные племена, которым известен в горах каждый камень, ручей, пещера, ущелье. К тому же в прибрежных горах укрывается множество всякого сброда и преступников, желающих быть подальше от владык Ширвана и Аррана, на землях которых их ждет тюрьма или топор палача, и мечтающих убраться отсюда подальше на первом появившемся корабле.
Конечно, схоронить клад где-либо в горах раз и навсегда можно, но ведь он предназначен вовсе не для того, чтобы покоиться в земле либо среди камней. Это общая добыча всех пиратов, самая ценная ее часть — драгоценные камни и золото, из-за которых среди разбойников и их главарей часто возникают споры и даже кровавые стычки. Под началом Ич-кера больше десяти шаек, так что клад пополняется почти каждый день. К тому же выдается доля тем, кто пожелал расстаться с разбойным ремеслом либо уходит от Ичкера к другому главарю, а также покончившим с прежним промыслом из-за болезней или увечий. Подобных случаев тоже немало. Вот и получается, что к тайнику, будь он укрыт в горах, пришлось бы наведываться слишком часто, а это значит, что рано или поздно он оказался бы обнаружен. Нет, воевода, в тайнике-колодце среди своих и под надежным приглядом держать клад куда безопасней, — уверенно заявил Сарыч. — Теперь о тех воинах, которым предстоит окружать гору. Им следует пристать к берегу самое меньшее на двое-трое суток раньше, нежели их товарищи появятся у Нефата. Пристать надобно подальше от селений, дабы выйти к горе кружным путем. Идти придется медленно, осторожно, минуя тропы и обходя селения горцев, дабы весть о нашем отряде не достигла разбойников Ичкера раньше нас самих.
— Наша полутысяча отправится к Нефату сегодня в полночь, остальные ладьи покинут великого князя через трое суток. Как действовать сообща обоим нашим отрядам, обговорим с моими сотниками в дружине, — сказал Бразд и повернулся к Игорю: — Великий князь, коли тебе нам больше нечего сказать, дозволь возвратиться к воинам.
— Возвращайся. В набег на Нефат можешь взять дружинников столько, сколько сочтешь нужным. Но учти, что после разгрома разбойников Ичкера сотник Микула с Сарычем на пяти ладьях отправятся на новое задание. Тебе же надлежит плыть ко мне на острова…
Очевидно, Сарыч не вызвал у Бразда подозрений, и тот доверил ему судьбу набега своей дружины на берега Нефата. Но древлянский воевода и здесь остался сам собой — с казаком он отправился сам, то ли не до конца доверяя ему, толи предпочитая осуществить самую ответственную часть плана самолично. Для Игоря это было не столь важно, самое главное — чем увенчается набег на Нефат и как проявит себя при этом Сарыч. Путь до Нефата не столь далек, захват сокровищ не потребует много времени, и великий князь через несколько суток будет знать о Сарыче куда больше сегодняшнего…
Воевода Бразд возвратился к Игорю вечером третьего дня после прибытия русичей на острова близ нефатского побережья. Вначале о появлении в море древлянских ладей великому князю сообщили дозорные, затем просьбу Бразда о встрече с Игорем передал сотник великокняжеской стражи. По тому, что Бразд не пожелал явиться к нему сразу же, а предпочел встретиться поздно вечером, Игорь догадался, что воевода возвратился с добычей. Причем с богатейшей, ибо счел излишним показывать ее пронырливому и вездесущему хазарскому купцу Хозрою, приставленному каганом к русскому войску для подсчета захваченной добычи, чтобы не оказаться обделенным при ее дележе.
Хитер и дальновиден древлянский воевода, являя великому князю прежде всего свою заботу о его благе, а не о собственной славе! А ведь тот же Асмус обязательно препроводил бы привезенную добычу в шатер Игоря со всей возможной торжественностью и на виду всех дружинников, показывая свою удачливость и приумножая старую славу новой. Видно, само Небо подсказало ему мысль оставить при себе вместо Асмуса Бразда!
Бразд пришел, когда на остров плотно легла непроглядная южная ночь. Воеводу сопровождали четверо воинов, которые, несмотря на духоту, были в плащах. Отвесив великому князю поклон, Бразд указал воинам на скамью у входа в шатер, и те, отбросив в стороны полы плащей, положили на нее два кожаных мешка. Сделав свое дело, дружинники тут же вышли, а Бразд, не спеша развязав с помощью кинжала горловины мешков, наконец-то подал голос:
— Великий князь, на берегах Нефата разбойников больше нет. Я… твои воины вначале разбили их в морском бою у островов, затем в сражении на суше. Прими добычу, принадлежащую тебе по праву победителя и великого князя.
Взяв со стола бронзовый трехсвечник, Игорь подошел к лавке, склонился над мешками. Один доверху был наполнен золотыми диргемами, второй примерно на две трети — цветными каменьями. Игорь не задержал взгляда на золоте — золото всегда есть золото, блести оно воеводской гривной на шее, сверкай украшениями на ножнах меча, мерцай кругляшами-монетами в мешке. Зато от второго мешка он не смог отвести глаз: кольца и перстни с каменьями, диадемы и ожерелья, броши и серьги, пригоршни неоправленных камней сверкали всеми цветами радуги, властно притягивая к себе взгляд и заставляя забыть обо всем остальном. Сунув руку в горловину и погрузив ее по локоть в драгоценности, Игорь принялся шевелить их, и камни засверками уже по-другому. Вдруг что-то ужалило палец. Вынув руку, Игорь осмотрел больное место, однако ничего похожего на укол не обнаружил. Наверное, показалось.
Он снова сунул руку в мешок, начал медленно пропускать камни между пальцами, то поднимая свечу, то опуская, то отводя ее вправо или влево, отчего камни каждый раз искрились либо полыхали огнем по-новому. И снова нечто ужалило уже ладонь. Нет, это был явно не укол — ладонь обдало ледяным холодом, будто он опустил ее в снег или в прорубь. И вновь Игорь не обнаружил на ладони ничего. Возможно, опять почудилось. Впрочем, пора вспомнить, что он в шатре не один, поэтому негоже ему, великому князю, играться с камнями, словно малому дитю с цацками.
— Знатная добыча, — сказал он, проходя к столу и ставя на него трехсвечник. — Половина ее твоя и твоих воинов, воевода.
— Нет, великий князь, вся сия добыча твоя. Можешь распоряжаться всем золотом и самоцветами по своему разумению.
Ответ Бразда поверг Игоря в изумление.
— Не понимаю тебя. Твои дружинники пролили за это золото и каменья свою кровь, значит, это их боевая добыча. Отчего ты хочешь лишить их ее? Разве тебе не ведомы законы русичей?
— Они мне ведомы, однако от этой добычи велит отказаться наш волхв. Боги открыли ему, что золото и камни уготованы не нам, древлянам, и должны быть полностью переданы в твои руки.
— Он тебе не сказал, отчего боги решили позаботиться обо мне? — с улыбкой спросил Игорь. — Моему волхву о подобных вещах они что-то не пророчат. Может, нам поменяться ими?
— Я верю своему волхву, — по-прежнему серьезно ответил Бразд. — В первую же ночь нашего пути к берегам Нефата боги сообщили ему, что нас ждет богатая добыча, однако она не наша. Когда же мы завладели пиратскими сокровищами, Небо подтвердило, что в наших руках чужие сокровища и нас не минет кара, ежели мы позаримся даже на малую часть их. Ибо эти сокровища посланы в мир живых из мира мертвых, и мы должны лишь передать их тому, кому они предназначены.
— Воевода, я совсем не понимаю тебя! Объясни толком, что наплел твой выживший из ума волхв!
— Боги сказали, что добыча не захвачена, как надлежит, в бою, а сама проследовала в наши руки из подземного мира. И это так, оба мешка попали к нам без всякого труда, мы не заплатили за них ни каплей своей крови. Зато на них и тех, кто их нес и сопровождал, была кровь земли — нафта. Подземный мир, мир мертвых, сам отдал нам сокровища, щедро окропив их своей кровью. Но так в мире живых не бывает: чужие богатства воин добывает в бою, а чужая кровь неразрывно связана со своей. Вот почему волхв запретил нам даже смотреть на то, что послано из подземного мира тебе, великий князь.
— Почему мне?
— О сокровищах и подземном лазе знал бывший друг Ич-кера, но они оказались недосягаемыми для него. Это стало известно атаману Казаку и Сарычу, но и они были лишены возможности завладеть ими. Это удалось лишь тебе, находившемуся дальше всех от Нефата и узнавшему о них последним. Такие вещи не бывают случайными, это воля богов: сокровища не смог удержать Ичкер, в руках коего они находились, не могли захватить люди, служившие цепочкой, по которой весть о сокровищах должна была прийти к тебе. Богатства были предназначены тебе, великий князь, и дождались именно тебя.
Бразд говорил с такой убежденностью, что Игорь решил не спорить больше на эту тему. Да и зачем: если древляне вздумали отказаться от своей части добычи, нужно ли навязывать ее им силой? Боги велели всю добычу отдать киевскому князю — что ж, он готов принять ее. В таком случае пора прекращать разговор об этом и переходить к тому, что волновало Игоря куда больше.
— Воевода, ты сказал, что добыча досталась вам без единой капли своей крови? Неужто разбойники не защищали ее?
Бразд внимательно посмотрел на Игоря, опустил глаза.
— Желаешь узнать, насколько стоит доверять Сарычу и чем может закончиться поход, в который он уплыл с сотником Микулой? Мое мнение таково: Сарычу можно верить до конца, хотя… хотя поначалу я относился к нему с опаской и держал под приглядом при себе. Разве успех нашего набега не говорит сам за себя?
— Нет. С ним был ты, и успех может быть твоей заслугой, а не его. А может, даже вопреки его присутствию.
— При обсуждении всех планов первым было его слово, и во всех случаях я делал потом то, что советовал он. Делал потому, что всегда слышал от него то, что на его месте сказал бы сам. Мы думали одинаково, и при расставании я пожалел, что он не мой сотник.
— Не пойму, как вам удалось не вспугнуть дозорных у выходов у лаза и захватить без потерь добычу? — не отставал Игорь, не удовлетворенный краткостью ответа.
— Мы тоже опасались, что дозорные заметят нас раньше, чем мы их. Либо наткнемся на другие дозоры, о которых не знал бывший дружок Ичкера или которые были выставлены уже после его бегства. А потому не стали лезть на гору, а обложили ее со всех сторон надежным тройным кольцом. Сделали это вечером, а в полдень следующего дня воины высадились на берег для захвата селений нафтодобытчиков. И вскоре на одной из троп близ ущелья, о которой упоминал дружок Ичкера, мои дружинники приметили шестерку вооруженных людей с кожаными мешками. Поскольку это могла быть приманка, которую осторожный Ичкер пустил, чтобы отвлечь внимание врагов от спасаемых настоящих сокровищ, я велел незаметно сопровождать обнаруженных, продолжая держать гору в окружении. На ней больше никто не появился, и я приказал уничтожить пятерых беглецов стрелами, а одного взять в полон. Оказалось, что это были те, кого мы караулили. На словах все выглядит просто, великий князь, но сколько потребовалось смекалки и прозорливости, чтобы из великого множества пешеходных и звериных лазов перекрыть те, по которым могли уйти из подземного хода разбойники! Без Сарыча я вряд ли справился бы с этим. Не ведаю, что ты поручил ему и Микуле, но лучшего помощника сотнику трудно сыскать.
— Заговорил я тебя, воевода, а ты из похода. Отпочинь, а завтра поговорим еще…
Оставшись один, Игорь снова подошел к мешку с драгоценными камнями, склонился над ним. Он не запускал в них рук, не трогал, лишь пристально всматривался в широкую горловину мешка, скупо освещенную светом двух факелов у входа в шатер. И какое-то непонятное, тревожившее душу чувство начало овладевать им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78