— Я знаю лишь одно — он воин великого киевского князя, и лишь князь может распоряжаться его судьбой.
— Сегодня великий князь далеко, и судьба этого человека в твоих руках, — возразил юз-беки. — Знай, что он беглый преступник, приговоренный за измену Хазарии к смерти. Русь и Хазария — друзья и по договору о мире не должны укрывать беглых преступников. Тебе должно быть об этом известно, сотник Микула.
— Я это знаю. Но уверен ли ты, что мой дружинник и беглый преступник, о коем ты говоришь, один и тот же человек?
— Да.
— Но этот воин только у меня три года, а прежде нес службу у моего друга, сотника Олега. Сколько же времени минуло с поры, когда он якобы совершил деяние, в котором ты его обвиняешь? Не может ли быть ошибки? — продолжал разыгрывать удивление Микула.
Видимо, его уверенный тон оказал воздействие на юз-беки, потому что он вопросительно посмотрел на одного из своих сопровождавших.
— Это он. Я узнал его с первого взгляда, — решительно отчеканил тот.
— Это преступник, о котором я говорю, — снова обратился к Микуле юз-беки. — И мы с тобой зря спорим, сотник, ведь можно легко проверить, кто из нас прав. Этот человек когда-то был воином и находился под его началом, — кивнул юз-беки на своего спутника. — А каждый воин имеет отметины, по которым его не спутаешь ни с кем. Согласен со мной?
— Да. Но что мог совершить преступник, о котором ты говоришь, если он был на службе у кагана?
— Он асий и честно исполнял свой долг до того, как его тумену(Т у м е н — десять тысяч воинов.) было приказано подавить очередной мятеж асиев. Тогда он, предав Хазарию и нарушив клятву кагану, перебежал к соплеменникам и сражался в их рядах. Ему удалось уцелеть в боях, и после разгрома мятежников он сбежал к степным разбойникам на порубежье с буртасами. За измену Хазарии он был приговорен к смерти, и топор катилы(Катила — палач (хаз.).) давно ждет его. Но наказание понес и другой, ни в чем не повинный человек — мой друг и его тогдашний юз-беки Арук, — указал хазарин на того же спутника. — Его перевели в простые воины, и, даже приняв мусульманскую веру и заслужив право стать ал-арсием, он так и не смог возвратить утраченное высокое звание юз-беки. Сейчас он всего лишь мой десятский и очень хорошо помнит того, по чьей злой воле лишился всего, чего достиг долгими годами верной службы кагану. Арук, опиши приметы, по которым ты можешь безошибочно отличить изменника от схожего с ним лицом человека.
— Во время похода на касогов он был ранен стрелой между третьим и четвертым ребром. В бою с гузами он получил удар мечом в…
— Хватит, — остановил его Микула. — Каждый воин имеет на теле боевые отметины, которые в большинстве своем весьма схожи.
— Схожи, но не одинаковы, — заметил юз-беки. — И располагаются в разных местах, и у всякой отметины своя давность. Пусть Арук договорит, что он знает о шрамах своего бывшего воина, а мы проверим, не совпадают ли они с теми, что имеются у твоего дружинника. Это и станет концом нашего препирательства.
Юз— беки нравился Микуле и логикой своих доводов, и сдержанностью поведения, а главное, он был прав в своих требованиях. Но при всем этом Микула не мог пойти ему навстречу. И не только потому, что за последнее время Сарыч стал ему другом и его помощь крайне была нужна русскому войску на Хвалынском море, но и потому, что сотник не видел вины бывшего хазарского воина-асия в том, что тот отказался поднять оружие на своих братьев по крови, восставших против поработителей. Как воин и сотник он отчасти разделял чувства юз-беки и желавшего отмщения десятского Арука, однако как русич, превыше всего ценивший свободу и любовь к родной земле, он целиком был на стороне казака.
— Юз-беки, я уже говорил, что тороплюсь по важному делу. Если хочешь до конца разобраться, кто таков заинтересовавший тебя мой воин, приезжай ко мне завтра. Я живу у купца-радхонита Исаака. Думаю, его дом тебе известен.
— Он известен не только мне, а всему Итиль-келу. Однако мне нечего в нем делать. Говоришь, что спешишь? В таком случае продолжай путь, а два твоих и два моих воина доставят пре… человека, о котором мы спорим, в суд, где мы встретимся с тобой завтра.
— Доставят в суд? Воина великого русского князя будут судить судьи-иудеи? Ты смеешься только надо мной или желаешь унизить всех внуков Перуна? — вскипел Микула.
— Не горячись, сотник, в Хазарии самый справедливый в мире суд, и его вершат самые справедливые и мудрые судьи, — успокоил Микулу юз-беки. — Поскольку в Итиль-ке-ле живут люди разных народов и вер, в нем девять судей: трое судят иудеев, столько же — мусульман, двое — христиан и один — язычников. Пред ним и предстанет завтра твой воин.
— Завтра? А где он проведет остаток сегодняшнего дня и ночь? В зиндане?( Зиндан — тюрьма.) С бродягами, ворами, разбойниками?
— По моему мнению, именно там его место, — усмехнулся юз-беки. — Но, поскольку ты считаешь по-другому, я попрошу, чтобы стража зиндана уступила ему одну из своих комнат. Там он будет находиться под охраной равного числа моих и твоих воинов, которые ничем не станут стеснять его свободу и позволят заниматься всем, чем он пожелает… даже пить вино и пригласить женщину.
— Зиндан есть зиндан, даже если ты находишься в комнате стражников, а охрана позволяет пить вино и принимать ласки продажных женщин. Юз-беки, говорю последний раз — мы завершим наш разговор завтра по твоему усмотрению: между нами либо перед судьей-язычником.
— Этому не бывать, рус, ибо я знаю, что случится завтра. Ты либо заявишь, что твой воин, страшась расплаты за прошлые грехи, сбежал ночью, либо покажешь нам другого человека, внешне схожего с ним. Впрочем, почему схожего? Разве ты не можешь заявить, что мы с Аруком его не рассмотрели из-за слепящего солнца и замутивших наши глаза слез, выжатых из нас встречным ветром? Нет, рус, этот человек предстанет перед судьей не завтра, а сегодня, и к нему его доставлю я сам, хотя совсем недавно у меня были совсем иные планы. Ты поедешь со мной или поручишь присутствовать на суде кому-то из своих людей?
— Я не сделаю ни того, ни другого. Я и все мои люди продолжат прерванный тобой путь.
— Нет, рус, один из вас его не продолжит, а прямо отсюда отправится в зиндан. Да-да, в зиндан, ибо я и десятский Арук обвиняем его не только в дезертирстве из войска кагана, но и в том, что он, асий и бывший бунтовщик, находится сегодня в Итиль-келе по заданию мятежных асиев.
— Опомнись, юз-беки! О каком задании мятежных асиев ты говоришь, если он всего несколько дней назад прибыл из Киева, а во время пути с караваном купца Исаака ни на час не отлучался от него? Это могут подтвердить Исаак и его люди.
— Возможно, но это Исаак и его караванщики будут делать перед судьей. А сейчас, рус, позволь мне выполнить долг верного воина кагана и задержать лазутчика врагов Хазарии.
— Воин великого киевского князя — лазутчик врагов Хазарии? — округлил глаза Микула. — А почему бы тебе не назвать таким же лазутчиком и меня, сотника этого воина? Постой, а не враг ли кагана ты сам, сын Мухаммеда, желающий поссорить хазар, детей Моисея, с русичами, внуками Перуна? Уж не хочешь ли ты, оскорбляя воинов великого князя Игоря, столкнуть Хазарию с Русью именно сейчас, когда она тушит мятеж асиев и отбивается от набега печенегов и гузов? Вижу, юз-беки, что ты куда опаснее человека, коего пытаешься обвинить невесть в чем. Даже несмотря на мое предупреждение, ты хочешь задержать его и нанести непоправимый вред Хазарии? Подумай еще раз…— и Микула предостерегающе положил ладонь на рукоять меча.
Несколько мгновений юз-беки смотрел на Микулу ненавидящим взглядом, затем зло процедил сквозь зубы:
— Рус, ты очень умный человек. Ты знаешь, что каган сегодня ни за что не захочет ссориться с твоим князем, и потому чувствуешь себя в безопасности. Случись наша встреча даже месяц назад, я приказал бы скрутить разбойника, которого ты выдаешь за своего воина, на твоих глазах, а если бы ты стал защищать его с оружием в руках, эта участь постигла бы и тебя… в случае, если бы ты остался жив, — добавил он с усмешкой. — Но сейчас я действительно бессилен перед тобой. Однако я бессилен лишь как юз-беки, слуга кагана, но не как свободный, гордый человек, с которым ты, рус, вел себя свысока. Я не привык терпеть подобное обращение, тем более в присутствии своих подчиненных, поэтому ты заплатишь за проявленное высокомерие кровью. Принимаешь мой вызов?
— Да.
— Я не сомневался в твоем мужестве, рус. Но так ли смел тот, из-за которого ты рискуешь жизнью? Готов ли он скрестить меч с десятским Аруком, которому принес столько горя?
— Пусть это решают он и твой десятский.
— Арук, готов ли ты собственной рукой привести в исполнение приговор, вынесенный твоему бывшему воину-дезертиру? — спросил юз-беки. — Но прежде чем ответить, присмотрись к нему внимательней еще раз — он ли это или схожий с ним человек?
— Он, доблестный юз-беки. Я не могу ошибиться, потому что изменник не просто мой бывший воин, а соплеменник и даже друг детства. Изменяя кагану, он предал меня и нашу дружбу, ибо знал, что первым за преступления своих воинов отвечает их командир. Вот почему я с удовольствием отрублю ему голову, избавив от этого труда палача-катилу. Если он не трус и не разучился держать меч, пусть приходит на поединок вместе с русом и умрет, как бывший воин, с оружием в руках, а не как разбойник на плахе.
— Рус, ты слышал слова десятского. Разрешаешь ли тому, кого называешь своим воином, встретиться с Аруком в бою?
— Я не запрещаю этого, однако окончательное решение за ним самим. Сарыч, — подчеркивая имя, которое скорее всего было получено казаком от разбойников, а не от родителей при рождении, обратился к нему Микула, — готов ли ты вступить в поединок с десятским ал-арсиев.
Сарыч молча склонил голову в знак согласия.
— Юз-беки, я и мой воин принимаем твой и Арука вызов. Где и когда состоится бой?
— Сегодня в полночь у Сухого оврага. Надеюсь, рус, ты понимаешь, что никто не должен знать о нашем поединке. Иначе, победи мы — неприятности будут у нас, а выиграй бой вы — отвечать за смерть лучших воинов кагана придется вам.
— Понимаю это. Но как найти Сухой овраг?
— Его не надо искать, человек, с которым тебе сегодня ночью придется победить или умереть, хорошо знает это место. Именно там воины кагана решают вопросы, схожие с нашим.
— Сарыч, ты знаешь Сухой овраг?
И опять казак молча кивнул головой.
— До встречи в овраге, рус, — сказал юз-беки, разворачивая коня вслед своему ускакавшему отряду. — И не забудь перед этим назначить своего преемника, — добавил он, вытягивая скакуна плетью и пуская его в карьер.
— Позаботься об этом и ты! — крикнул ему вдогонку Микула и в сердцах дернул себя за длинный ус. — Доездились! Как оправдаюсь перед великим князем, ежели Арук убьет тебя, будущего нашего проводника и помощника?
— Не о том печалишься, сотник, — ответил Сарыч. — Знай, что юз-беки слывет в Итиль-келе лучшим бойцом на мечах, на его счету немало выигранных поединков. Тебе предстоит трудный бой, и помоги боги, чтобы ты вышел из него победителем.
— Я выйду им, — уверенно заявил Микула. — А вот устоишь ли ты супротив Арука? Как-никак он был сотником, а для того, чтобы учить других, перво-наперво надобно самому быть отличным воином.
— Постараюсь устоять, хотя Арук тоже не последний боец среди ал-арсиев.
— А не могут ли юз-беки и Арук заманить нас в какую-либо ловушку? К примеру, устроить засаду с десятком своих воинов и захватить в полон? Ночь, глухая степь, ни одного постороннего… Кто узнает, куда мы сгинули?
— Этого можешь не страшиться, сотник. Если бы нас хотели захватить, это уже свершили бы, и вовсе не руками ал-арсиев. Юз-беки, первому забияке и поединщику в Итиль-келе, нужна обычная победа над тобой, которая еще больше его возвеличит. К тому же при нашем разговоре присутствовали твои воины и двое простых ал-арсиев, так что предстоящий поединок никак не тайна. Поэтому наше исчезновение сразу будет связано с именем юз-беки, что ему нежелательно.
— Поединок не тайна? — встревожился Микула. — Но тогда мне придется держать ответ за смерть юз-беки. Вряд ли сможет каган отнестись спокойно к гибели сотника своей гвардии!
— Не только сможет, но и отнесется к этому так, словно ничего не случилось, а юз-беки и Арука никогда не было в Итиль-келе. И вот почему. Я знаю, что на Руси тоже есть христиане, не слыхал ли ты от них притчу о граде Вавилоне и возводившейся в нем башне?
— Что-то приходилось слышать. Помнится, башня так и не была достроена до конца, хотя возводило ее превеликое множество народа. Я ничего не путаю?
— Ничего. Ты только не сказал, почему башня не была достроена. Боги, опасаясь появления на Небе простых смертных, смешали речь строителей, и те, перестав понимать друг друга, попросту передрались. Так вот, Итиль-кел — это второй Вавилон со множеством разных языков, вероисповеданий, народов. Понятно, что между ними существует скрытая вражда, которую некоторые горячие головы готовы перевести в открытую борьбу. Но нужна ли она кагану, который в таком случае лишится изрядной части доходов от торговли? И он поступает очень просто — позволяет задирам убивать друг дружку и избавляется от возможных зачинщиков смут и беспорядков. Точно так он посмотрит сквозь пальцы и на поединок между тобой и юз-беки, ведь смерть одного из вас позволит ему предотвратить назревающее единоборство между городскими язычниками и мусульманами.
— Но при чем здесь я или юз-беки? — удивился Микула.
— Сотник, ты живешь у иудея Исаака и интересуешься только укреплениями Итиль-кела и подходами к ним. А я бываю на улицах города и встречаюсь со множеством разного народа, что позволяет мне знать гораздо больше твоего. Думаешь, в городе неизвестно, что к берегам Хазарии подходит огромный флот русов? Куда он следует? На саму Хазарию? Вряд ли, поскольку ее нужно воевать с суши, а не с воды. Значит, на Хвалынское море. А кто обитает на его берегах? Мусульмане, братья по вере тех, кто в огромном числе живет в Итиль-келе и служит в войске кагана. Вот они и не желают, чтобы каган допустил появление русов на Хвалынском море. Теперь подумай, хочет ли каган ссориться со своим народом и войском или наживать недруга в лице великого киевского князя, если взъярившиеся мусульмане устроят расправу над местными язычниками? В первую очередь над русами, чьих купцов всегда немало в Итиль-келе.
— Да, непростое положение у кагана.
— Разве не наилучший выход для него поединок между тобой и юз-беки? Ты, примелькавшийся горожанам на улицах, стал сегодня для мусульман самым ненавистным из русов, и если тебя убьет мусульманин, тем более столь известный, его единоверцы сочтут себя удовлетворенными, и накал страстей на время стихнет.
— А если случится обратное? Что тогда?
— То же самое. Тебе не приходилось наблюдать за стаей шакалов, желающих завладеть добычей, однако боящейся напасть на нее? Они воют, скулят, мечутся, отвлекая внимание, перед ней, покуда, выждав удобный момент, пара-тройка самых смелых и сильных не бросится на жертву. Если нападение успешно, на нее наваливается вся стая, если же противнику удается отбить первый натиск, стая поджимает хвосты и оставляет вожделенную добычу в покое. Так вот, сегодня на язычников Итиль-кела готова напасть такая же стая шакалов-мусульман, состоящая из простонародья и городской черни, готовых грабить кого угодно. Если тебе удастся победить такого грозного бойца, как юз-беки, это шакалье, способное нападать только скопом и на слабых, сразу умерит пыл, поняв, с кем ему придется иметь дело в случае нападения на язычников, и вспомнив, что к берегам Хазарии приближается огромный флот русов, которые жестоко отомстят за погибших соплеменников.
— Но разве мусульмане только среди городского простонародья и черни? А наемники ал-арсии, поголовно состоящие из мусульман? А множество купцов, сынов Аллаха, из Хорезма и Бухары, у каждого из которых в Итиль-келе большая вооруженная охрана? Неужто не выступят они на подмогу своим единоверцам? А караванных стражников и ал-арсиев шакалами не назовешь никак, это истинные воины.
— Именно поэтому они не выступят на стороне черни. Ал-арсии подчиняются кагану, а ему позарез надобно подавить их руками восстание асиев и отбить нападение печенегов с гузами. Караванная стража служит своим купцам, а тем вовсе нет дела до чужих смут, для успешной торговли следует иметь друзей не только среди единоверцев, но и людей иных вер. Если бы чернь чувствовала за собой поддержку ал-арсиев или караванной стражи, она давно бы перешла от проклятий русам к их избиению.
— Что ж, если смерть юз-беки охладит горячие головы городских мусульман, я прикончу его. Надеюсь, то же самое ты сделаешь с Аруком, ибо если он считает тебя злейшим врагом, таковым он должен быть и для тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Сегодня великий князь далеко, и судьба этого человека в твоих руках, — возразил юз-беки. — Знай, что он беглый преступник, приговоренный за измену Хазарии к смерти. Русь и Хазария — друзья и по договору о мире не должны укрывать беглых преступников. Тебе должно быть об этом известно, сотник Микула.
— Я это знаю. Но уверен ли ты, что мой дружинник и беглый преступник, о коем ты говоришь, один и тот же человек?
— Да.
— Но этот воин только у меня три года, а прежде нес службу у моего друга, сотника Олега. Сколько же времени минуло с поры, когда он якобы совершил деяние, в котором ты его обвиняешь? Не может ли быть ошибки? — продолжал разыгрывать удивление Микула.
Видимо, его уверенный тон оказал воздействие на юз-беки, потому что он вопросительно посмотрел на одного из своих сопровождавших.
— Это он. Я узнал его с первого взгляда, — решительно отчеканил тот.
— Это преступник, о котором я говорю, — снова обратился к Микуле юз-беки. — И мы с тобой зря спорим, сотник, ведь можно легко проверить, кто из нас прав. Этот человек когда-то был воином и находился под его началом, — кивнул юз-беки на своего спутника. — А каждый воин имеет отметины, по которым его не спутаешь ни с кем. Согласен со мной?
— Да. Но что мог совершить преступник, о котором ты говоришь, если он был на службе у кагана?
— Он асий и честно исполнял свой долг до того, как его тумену(Т у м е н — десять тысяч воинов.) было приказано подавить очередной мятеж асиев. Тогда он, предав Хазарию и нарушив клятву кагану, перебежал к соплеменникам и сражался в их рядах. Ему удалось уцелеть в боях, и после разгрома мятежников он сбежал к степным разбойникам на порубежье с буртасами. За измену Хазарии он был приговорен к смерти, и топор катилы(Катила — палач (хаз.).) давно ждет его. Но наказание понес и другой, ни в чем не повинный человек — мой друг и его тогдашний юз-беки Арук, — указал хазарин на того же спутника. — Его перевели в простые воины, и, даже приняв мусульманскую веру и заслужив право стать ал-арсием, он так и не смог возвратить утраченное высокое звание юз-беки. Сейчас он всего лишь мой десятский и очень хорошо помнит того, по чьей злой воле лишился всего, чего достиг долгими годами верной службы кагану. Арук, опиши приметы, по которым ты можешь безошибочно отличить изменника от схожего с ним лицом человека.
— Во время похода на касогов он был ранен стрелой между третьим и четвертым ребром. В бою с гузами он получил удар мечом в…
— Хватит, — остановил его Микула. — Каждый воин имеет на теле боевые отметины, которые в большинстве своем весьма схожи.
— Схожи, но не одинаковы, — заметил юз-беки. — И располагаются в разных местах, и у всякой отметины своя давность. Пусть Арук договорит, что он знает о шрамах своего бывшего воина, а мы проверим, не совпадают ли они с теми, что имеются у твоего дружинника. Это и станет концом нашего препирательства.
Юз— беки нравился Микуле и логикой своих доводов, и сдержанностью поведения, а главное, он был прав в своих требованиях. Но при всем этом Микула не мог пойти ему навстречу. И не только потому, что за последнее время Сарыч стал ему другом и его помощь крайне была нужна русскому войску на Хвалынском море, но и потому, что сотник не видел вины бывшего хазарского воина-асия в том, что тот отказался поднять оружие на своих братьев по крови, восставших против поработителей. Как воин и сотник он отчасти разделял чувства юз-беки и желавшего отмщения десятского Арука, однако как русич, превыше всего ценивший свободу и любовь к родной земле, он целиком был на стороне казака.
— Юз-беки, я уже говорил, что тороплюсь по важному делу. Если хочешь до конца разобраться, кто таков заинтересовавший тебя мой воин, приезжай ко мне завтра. Я живу у купца-радхонита Исаака. Думаю, его дом тебе известен.
— Он известен не только мне, а всему Итиль-келу. Однако мне нечего в нем делать. Говоришь, что спешишь? В таком случае продолжай путь, а два твоих и два моих воина доставят пре… человека, о котором мы спорим, в суд, где мы встретимся с тобой завтра.
— Доставят в суд? Воина великого русского князя будут судить судьи-иудеи? Ты смеешься только надо мной или желаешь унизить всех внуков Перуна? — вскипел Микула.
— Не горячись, сотник, в Хазарии самый справедливый в мире суд, и его вершат самые справедливые и мудрые судьи, — успокоил Микулу юз-беки. — Поскольку в Итиль-ке-ле живут люди разных народов и вер, в нем девять судей: трое судят иудеев, столько же — мусульман, двое — христиан и один — язычников. Пред ним и предстанет завтра твой воин.
— Завтра? А где он проведет остаток сегодняшнего дня и ночь? В зиндане?( Зиндан — тюрьма.) С бродягами, ворами, разбойниками?
— По моему мнению, именно там его место, — усмехнулся юз-беки. — Но, поскольку ты считаешь по-другому, я попрошу, чтобы стража зиндана уступила ему одну из своих комнат. Там он будет находиться под охраной равного числа моих и твоих воинов, которые ничем не станут стеснять его свободу и позволят заниматься всем, чем он пожелает… даже пить вино и пригласить женщину.
— Зиндан есть зиндан, даже если ты находишься в комнате стражников, а охрана позволяет пить вино и принимать ласки продажных женщин. Юз-беки, говорю последний раз — мы завершим наш разговор завтра по твоему усмотрению: между нами либо перед судьей-язычником.
— Этому не бывать, рус, ибо я знаю, что случится завтра. Ты либо заявишь, что твой воин, страшась расплаты за прошлые грехи, сбежал ночью, либо покажешь нам другого человека, внешне схожего с ним. Впрочем, почему схожего? Разве ты не можешь заявить, что мы с Аруком его не рассмотрели из-за слепящего солнца и замутивших наши глаза слез, выжатых из нас встречным ветром? Нет, рус, этот человек предстанет перед судьей не завтра, а сегодня, и к нему его доставлю я сам, хотя совсем недавно у меня были совсем иные планы. Ты поедешь со мной или поручишь присутствовать на суде кому-то из своих людей?
— Я не сделаю ни того, ни другого. Я и все мои люди продолжат прерванный тобой путь.
— Нет, рус, один из вас его не продолжит, а прямо отсюда отправится в зиндан. Да-да, в зиндан, ибо я и десятский Арук обвиняем его не только в дезертирстве из войска кагана, но и в том, что он, асий и бывший бунтовщик, находится сегодня в Итиль-келе по заданию мятежных асиев.
— Опомнись, юз-беки! О каком задании мятежных асиев ты говоришь, если он всего несколько дней назад прибыл из Киева, а во время пути с караваном купца Исаака ни на час не отлучался от него? Это могут подтвердить Исаак и его люди.
— Возможно, но это Исаак и его караванщики будут делать перед судьей. А сейчас, рус, позволь мне выполнить долг верного воина кагана и задержать лазутчика врагов Хазарии.
— Воин великого киевского князя — лазутчик врагов Хазарии? — округлил глаза Микула. — А почему бы тебе не назвать таким же лазутчиком и меня, сотника этого воина? Постой, а не враг ли кагана ты сам, сын Мухаммеда, желающий поссорить хазар, детей Моисея, с русичами, внуками Перуна? Уж не хочешь ли ты, оскорбляя воинов великого князя Игоря, столкнуть Хазарию с Русью именно сейчас, когда она тушит мятеж асиев и отбивается от набега печенегов и гузов? Вижу, юз-беки, что ты куда опаснее человека, коего пытаешься обвинить невесть в чем. Даже несмотря на мое предупреждение, ты хочешь задержать его и нанести непоправимый вред Хазарии? Подумай еще раз…— и Микула предостерегающе положил ладонь на рукоять меча.
Несколько мгновений юз-беки смотрел на Микулу ненавидящим взглядом, затем зло процедил сквозь зубы:
— Рус, ты очень умный человек. Ты знаешь, что каган сегодня ни за что не захочет ссориться с твоим князем, и потому чувствуешь себя в безопасности. Случись наша встреча даже месяц назад, я приказал бы скрутить разбойника, которого ты выдаешь за своего воина, на твоих глазах, а если бы ты стал защищать его с оружием в руках, эта участь постигла бы и тебя… в случае, если бы ты остался жив, — добавил он с усмешкой. — Но сейчас я действительно бессилен перед тобой. Однако я бессилен лишь как юз-беки, слуга кагана, но не как свободный, гордый человек, с которым ты, рус, вел себя свысока. Я не привык терпеть подобное обращение, тем более в присутствии своих подчиненных, поэтому ты заплатишь за проявленное высокомерие кровью. Принимаешь мой вызов?
— Да.
— Я не сомневался в твоем мужестве, рус. Но так ли смел тот, из-за которого ты рискуешь жизнью? Готов ли он скрестить меч с десятским Аруком, которому принес столько горя?
— Пусть это решают он и твой десятский.
— Арук, готов ли ты собственной рукой привести в исполнение приговор, вынесенный твоему бывшему воину-дезертиру? — спросил юз-беки. — Но прежде чем ответить, присмотрись к нему внимательней еще раз — он ли это или схожий с ним человек?
— Он, доблестный юз-беки. Я не могу ошибиться, потому что изменник не просто мой бывший воин, а соплеменник и даже друг детства. Изменяя кагану, он предал меня и нашу дружбу, ибо знал, что первым за преступления своих воинов отвечает их командир. Вот почему я с удовольствием отрублю ему голову, избавив от этого труда палача-катилу. Если он не трус и не разучился держать меч, пусть приходит на поединок вместе с русом и умрет, как бывший воин, с оружием в руках, а не как разбойник на плахе.
— Рус, ты слышал слова десятского. Разрешаешь ли тому, кого называешь своим воином, встретиться с Аруком в бою?
— Я не запрещаю этого, однако окончательное решение за ним самим. Сарыч, — подчеркивая имя, которое скорее всего было получено казаком от разбойников, а не от родителей при рождении, обратился к нему Микула, — готов ли ты вступить в поединок с десятским ал-арсиев.
Сарыч молча склонил голову в знак согласия.
— Юз-беки, я и мой воин принимаем твой и Арука вызов. Где и когда состоится бой?
— Сегодня в полночь у Сухого оврага. Надеюсь, рус, ты понимаешь, что никто не должен знать о нашем поединке. Иначе, победи мы — неприятности будут у нас, а выиграй бой вы — отвечать за смерть лучших воинов кагана придется вам.
— Понимаю это. Но как найти Сухой овраг?
— Его не надо искать, человек, с которым тебе сегодня ночью придется победить или умереть, хорошо знает это место. Именно там воины кагана решают вопросы, схожие с нашим.
— Сарыч, ты знаешь Сухой овраг?
И опять казак молча кивнул головой.
— До встречи в овраге, рус, — сказал юз-беки, разворачивая коня вслед своему ускакавшему отряду. — И не забудь перед этим назначить своего преемника, — добавил он, вытягивая скакуна плетью и пуская его в карьер.
— Позаботься об этом и ты! — крикнул ему вдогонку Микула и в сердцах дернул себя за длинный ус. — Доездились! Как оправдаюсь перед великим князем, ежели Арук убьет тебя, будущего нашего проводника и помощника?
— Не о том печалишься, сотник, — ответил Сарыч. — Знай, что юз-беки слывет в Итиль-келе лучшим бойцом на мечах, на его счету немало выигранных поединков. Тебе предстоит трудный бой, и помоги боги, чтобы ты вышел из него победителем.
— Я выйду им, — уверенно заявил Микула. — А вот устоишь ли ты супротив Арука? Как-никак он был сотником, а для того, чтобы учить других, перво-наперво надобно самому быть отличным воином.
— Постараюсь устоять, хотя Арук тоже не последний боец среди ал-арсиев.
— А не могут ли юз-беки и Арук заманить нас в какую-либо ловушку? К примеру, устроить засаду с десятком своих воинов и захватить в полон? Ночь, глухая степь, ни одного постороннего… Кто узнает, куда мы сгинули?
— Этого можешь не страшиться, сотник. Если бы нас хотели захватить, это уже свершили бы, и вовсе не руками ал-арсиев. Юз-беки, первому забияке и поединщику в Итиль-келе, нужна обычная победа над тобой, которая еще больше его возвеличит. К тому же при нашем разговоре присутствовали твои воины и двое простых ал-арсиев, так что предстоящий поединок никак не тайна. Поэтому наше исчезновение сразу будет связано с именем юз-беки, что ему нежелательно.
— Поединок не тайна? — встревожился Микула. — Но тогда мне придется держать ответ за смерть юз-беки. Вряд ли сможет каган отнестись спокойно к гибели сотника своей гвардии!
— Не только сможет, но и отнесется к этому так, словно ничего не случилось, а юз-беки и Арука никогда не было в Итиль-келе. И вот почему. Я знаю, что на Руси тоже есть христиане, не слыхал ли ты от них притчу о граде Вавилоне и возводившейся в нем башне?
— Что-то приходилось слышать. Помнится, башня так и не была достроена до конца, хотя возводило ее превеликое множество народа. Я ничего не путаю?
— Ничего. Ты только не сказал, почему башня не была достроена. Боги, опасаясь появления на Небе простых смертных, смешали речь строителей, и те, перестав понимать друг друга, попросту передрались. Так вот, Итиль-кел — это второй Вавилон со множеством разных языков, вероисповеданий, народов. Понятно, что между ними существует скрытая вражда, которую некоторые горячие головы готовы перевести в открытую борьбу. Но нужна ли она кагану, который в таком случае лишится изрядной части доходов от торговли? И он поступает очень просто — позволяет задирам убивать друг дружку и избавляется от возможных зачинщиков смут и беспорядков. Точно так он посмотрит сквозь пальцы и на поединок между тобой и юз-беки, ведь смерть одного из вас позволит ему предотвратить назревающее единоборство между городскими язычниками и мусульманами.
— Но при чем здесь я или юз-беки? — удивился Микула.
— Сотник, ты живешь у иудея Исаака и интересуешься только укреплениями Итиль-кела и подходами к ним. А я бываю на улицах города и встречаюсь со множеством разного народа, что позволяет мне знать гораздо больше твоего. Думаешь, в городе неизвестно, что к берегам Хазарии подходит огромный флот русов? Куда он следует? На саму Хазарию? Вряд ли, поскольку ее нужно воевать с суши, а не с воды. Значит, на Хвалынское море. А кто обитает на его берегах? Мусульмане, братья по вере тех, кто в огромном числе живет в Итиль-келе и служит в войске кагана. Вот они и не желают, чтобы каган допустил появление русов на Хвалынском море. Теперь подумай, хочет ли каган ссориться со своим народом и войском или наживать недруга в лице великого киевского князя, если взъярившиеся мусульмане устроят расправу над местными язычниками? В первую очередь над русами, чьих купцов всегда немало в Итиль-келе.
— Да, непростое положение у кагана.
— Разве не наилучший выход для него поединок между тобой и юз-беки? Ты, примелькавшийся горожанам на улицах, стал сегодня для мусульман самым ненавистным из русов, и если тебя убьет мусульманин, тем более столь известный, его единоверцы сочтут себя удовлетворенными, и накал страстей на время стихнет.
— А если случится обратное? Что тогда?
— То же самое. Тебе не приходилось наблюдать за стаей шакалов, желающих завладеть добычей, однако боящейся напасть на нее? Они воют, скулят, мечутся, отвлекая внимание, перед ней, покуда, выждав удобный момент, пара-тройка самых смелых и сильных не бросится на жертву. Если нападение успешно, на нее наваливается вся стая, если же противнику удается отбить первый натиск, стая поджимает хвосты и оставляет вожделенную добычу в покое. Так вот, сегодня на язычников Итиль-кела готова напасть такая же стая шакалов-мусульман, состоящая из простонародья и городской черни, готовых грабить кого угодно. Если тебе удастся победить такого грозного бойца, как юз-беки, это шакалье, способное нападать только скопом и на слабых, сразу умерит пыл, поняв, с кем ему придется иметь дело в случае нападения на язычников, и вспомнив, что к берегам Хазарии приближается огромный флот русов, которые жестоко отомстят за погибших соплеменников.
— Но разве мусульмане только среди городского простонародья и черни? А наемники ал-арсии, поголовно состоящие из мусульман? А множество купцов, сынов Аллаха, из Хорезма и Бухары, у каждого из которых в Итиль-келе большая вооруженная охрана? Неужто не выступят они на подмогу своим единоверцам? А караванных стражников и ал-арсиев шакалами не назовешь никак, это истинные воины.
— Именно поэтому они не выступят на стороне черни. Ал-арсии подчиняются кагану, а ему позарез надобно подавить их руками восстание асиев и отбить нападение печенегов с гузами. Караванная стража служит своим купцам, а тем вовсе нет дела до чужих смут, для успешной торговли следует иметь друзей не только среди единоверцев, но и людей иных вер. Если бы чернь чувствовала за собой поддержку ал-арсиев или караванной стражи, она давно бы перешла от проклятий русам к их избиению.
— Что ж, если смерть юз-беки охладит горячие головы городских мусульман, я прикончу его. Надеюсь, то же самое ты сделаешь с Аруком, ибо если он считает тебя злейшим врагом, таковым он должен быть и для тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78