Поэтому он и пропустил вопрос Натали мимо
ушей.
Ц Один врач уже не способен теперь лечить человека в целом. Никто не в си
лах объять то, что происходит в мире… А ведь каждый наш жест вызывает неис
числимую череду последствий. Узкая специализация безусловно разделит
человечество куда резче, нежели классы при капитализме… Взаимозависим
ость в процессе общего развития факт неоспоримый…
Говорил он еще долго, много. Натали рассеянно слушала… Дани ее раздражал.
И она вдруг прервала его.
Ц Одно меня в вас удивляет Ц это полнейшее отсутствие уважения к тому, ч
то было сделано в минувшие века, к тем условиям, в каких это делалось. Неуж
ели вы жертва бескультурья?
Ц Нет!… Я просто жертва специализации…
Ц А в какой именно области?
Ц В поэзии!
Ц Поэзия Ц это сфера универсального.
Ц В наши дни универсальности больше не существует… Ц Дани печально по
качал головой, Ц Тут уж старайся не старайся. Я перестал систематически
работать. Пусть все идет, как идет. Гора необходимых знаний все растет. Вот
вам частный пример: мне пришлось на уроках истории учить на одну войну бо
льше, чем вам, на ту самую, которую вы пережили, которая оставила на вас сво
п рубцы… Для меня имена ваших героев Ц это просто названия улиц. Такие лю
ди, как Этьен д'Орв, Гп Моке, значат для меня не больше, чем для вас Леопольд
Робер или полковник Молль. Несчастные малыши: через какую-нибудь сотню л
ет им столько придется всего запоминать, чтобы получить диплом об оконча
нии школы! Правда, память будет играть все меньшую и меньшую роль, коль ско
ро вычислительные и прочие машины станут выполнять за человека всю умст
венную гимнастику, и мозг его постепенно атрофируется, равно как и ноги…
Эти последние заменит автомобиль…
Ц Мишетта! Ц кликнула Натали. Ц Дай кофе и торт…
Ей не хотелось вступать в спор с этим шалопаем.
Ц Чудесно! Ц Дани со всеми удобствами расположился за овальным столом.
Ц Вот они, наиболее гармонические плоды цивилизации…
Мишетта с грохотом поставила на стол блюдечки и чашки, Дани и Натали молч
али. За окном в сумерках, которые уже переходили в ночной мрак, деревья суд
орожно взмахивали голыми ветвями.
Ц Налить?
Натали сказала: «Налей». Мишетта налила кофе, нарезала торт и ушла на кухн
ю, притворив за собой дверь. Дани с нескрываемым удовольствием пил обжиг
ающе горячий кофе. Только сейчас он начал понемногу согреваться… Хотя на
сей раз он щеголял в черных брюках, залоснившихся на заду, и в толстом чер
ном пуловере под самую шею, он, очевидно, изрядно продрог, добираясь до Нат
али…
Ц Вчера, вернее, сегодня ночью, вспоминали о вас, мадам.
Ц Вот как, и где?
Ц В ночном кафе… А говорил человек, который боготворит вас.
Натали пошевелилась на стуле, будто ей стало неловко в собственной коже.

Ц Сосед по столу, Ц продолжал Дани, Ц оплатил наш счет. Мы были с Оливье
и еще одним парнем… Весьма солидный господин, сидел он в одиночестве… По-
моему, педагог. Перед ним на столике лежала газета с вашей иллюстрирован
ной серией. С этого и началось. Правда, забавно?
Натали не ответила.
Дани пустился в объяснения. «Старики» нередко заговаривают с ними, с мол
одежью, в кафе, к примеру в ночном заведении на Сен-Жермен де Пре. Дани счит
ается непревзойденным мастером завязывать такие беседы и слово за слов
о вызвать в «старике» желание доставить своим молодым и в большинстве сл
учаев безденежным сотрапезникам удовольствие: для этого достаточно от
крыть журнал, хотя бы «Нувель ревю франсэз», Ц рекомендуется не показыв
ать обложку Ц так любопытнее! Ц и начать царапать что-нибудь, что по вид
у напоминало бы стихи, говорить с каким-то третьестепенным статистом че
рез голову жертвы, намеченной для психологического опыта… Лишь в редких
случаях не завязывается разговор, и обычно все кончается тем, что вам гов
орят: «Да бросьте, я заплачу…» Дани уверял, что никогда он не доходит до то
го, чтобы прямо и открыто просить денег: так недолго и разочаровать стари
ков, отнять у них пресловутую иллюзию опытности, радость дышать воздухом
юности. Случается Ц их удается купить, но бывает кое-кто начинает злитьс
я и посылает нас подальше.
Натали взяла себе второй кусок торта и не предложила Дани.
Старик, который заплатил за них в кафе, заплатил за настоящий ужин, тип нег
лупый и забавный. Два или три раза он осаживал Оливье… После того злополу
чного приключения Оливье как-то удивительно действует всем на нервы. По
д конец старик ему сказал: «Вы просто юный болван, и в этом нет ничего необ
ычного, я сам когда-то был таким же… И было это не так уж давно… в то время д
ама, которая делает иллюстрированные серии, была самой пленительной жен
щиной на свете»… Тогда, понятно, Оливье пришел в волнение и сказал, что он
знает эту даму, и Дани тоже сказал, что знает ее; тут уж пришел в волнение ст
арик.
Натали, казалось, слушала только из вежливости. Никакого вопроса она не з
адала.
Ц Вам неинтересно? А нас это просто захватило… Натали промолчала.
Ц Старик сообщил нам, что вы были больше, чем красавица, вы были неземной
красоты! Он вас знал по мастерской на Монпарнасе, вы сидели с ним рядом и р
исовали с гипса и живой натуры… Это была мастерская одного крупного худо
жника, влюбленного в вас, и все ученики тоже были в вас влюблены. И в один пр
екрасный день, когда натурщица не пришла, вы позировали обнаженная, прос
то решили оказать услугу товарищам и заработать несколько франков… Пра
вда это или нет? Но жить вы ни с кем не желали. А потом вдруг начали жить со в
семи подряд… а затем у вас была настоящая большая любовь, но он умер Ц гов
орят, он был гениальным художником, Ц тогда вы пустились во все тяжкие, б
ыли на содержании. Затем вы исчезли, пошли слухи, что вы вышли замуж и роди
ли ребенка. И все боготворили вас, до того вы были соблазнительны и милы…

Ц Аминь, Ц сказала Натали, Ц вот как творится история. Если уж вы так лю
бопытны от природы и вам так хочется знать мою биографию с первых дней мл
аденчества, добавьте к полученным вами сведениям еще и другие, на этот ра
з подлинные. Моя мать была стрелочницей, а отец работал путевым обходчик
ом, и родилась я в доме у железнодорожного переезда неподалеку от Эг-Морт
а. Надо вам сказать, что в ту пору железнодорожные шлагбаумы открывались
как обыкновенные ворота, даже были на петлях… Приходилось открывать и по
том закрывать четыре створки, а сходились они неплотно… Как-то раз моя ма
ть пошла открыть барьер крестьянину, который вел двух лошадей. Послышалс
я гул приближающегося поезда, одна лошадь испугалась н выскочила на рель
сы через эти плохо прикрытые створки. Ее раздавило. Мать так перепугалас
ь, что тут же родила. Вот как я появилась на свет: из-за катастрофы.
Ц А потом? Ц спросил Дани, так как Натали замолчала.
Ц Потом… потом я росла у железнодорожных путей. Они были черные, покрыты
щебенкой. Между шпалами не росло ни травинки, а рельсы бежали далеко-дале
ко, до самого горизонта. Когда слышалось пыхтение поезда и когда он прохо
дил мимо, я начинала реветь и утыкалась в мамин подол. Все окутывало черны
м дымом, все пахло углем, и всякий раз я думала, что наступает конец света. М
не до сих пор это снится…
Ц А потом?
Натали натянула на плечи шаль, концами которой играл сквозняк, и ворчлив
о спросила:
Ц Что вы хотите? Чтобы я рассказала вам всю свою жизнь?
Дани опустил маленькие черные глазки и выдержал паузу.
Ц Явно не везет, Ц проговорил он. Ц Вы не хотите… Она не хочет. А недавно
я схлопотал по морде, прямо на улице.
Ц Это еще что за выдумки? Ц Натали подняла на Дани недоверчивый взгляд.

Ц На Фобур-Сент-Онорэ… Напротив обувного магазина «Седрик» я сделал не
приличное предложение одной старой мегере…
Ц То есть?
Ц Все получилось ужасно. Положение у меня было неважное, потому это и при
шло мне в голову. Несколько часов подряд я шатался по улицам. Шел я с Елисе
йских полей, точнее от Дрега, где я поссорился с парнями из-за автомобильн
ой аварии… я был свидетелем и, по-видимому, сказал не то, что следовало, и по
двел их со страховкой. Они меня заранее научили, что говорить, а я все пере
путал; а они сказали, что я нарочно это сделал, потому что нельзя же быть та
ким круглым идиотом… Я уже решил, что они меня пришьют! Я обозлился и сдрей
фил, да, сдрейфил, уж не прогневайтесь, мадам… Вы представления не имеете,
на что способны такие типчики… Я убежал и бродил всю ночь, боялся возврат
иться домой. К утру я совсем изголодался, а денег не было ни гроша… После б
ессонной ночи еще больше есть хочется, ведь правда?… Тогда я и подумал, а п
очему бы не попытать счастья в качестве альфонса? Для мужчины это не так-т
о легко; если я, скажем, пристану к молодой женщине, пусть даже некрасивой,
она непременно решит, что я ею прельстился, и если согласится Ц что мне то
гда делать? Значит, надо выбрать достаточно старую п уродливую, словом, та
кую, которая не будет строить себе иллюзий…
Ц Что вы говорите? Что он такое говорит…
Дани продолжал:
Ц Я устроился у витрины и стал ждать. Разные проходили, но я считал, что вс
е это товар неподходящий. Наконец появляется… Ну прямо жандарм в юбке… О
громные башмаки, черная фетровая шляпа, черное пальто, сама краснорожая,
в прыщах, в очках… Я иду за ней, шепчу ей в ухо: «Не доставит ли вам удовольст
вие провести время в обществе молодого человека, мадам?» Она не сразу пон
яла, что это я к ней обращаюсь… А потом спрашивает: «Что, что, мсье? Что вам н
адо?» Ну, я начал объяснять, предлагал ей и то и это… Она остановилась да ка
к заорет при всем честном народе! Сначала орала: «Паршивый мальчишка! Вот
она, современная молодежь!… Сейчас позову полицейского!» Но я и в ус не дую
, думаю про себя, если я брошусь бежать, люди решат, что я ее, старуху, обокра
л. Она все больше расходится, а в руках у нее был зонтик, так она меня этим зо
нтиком как хватит по морде! А зонтик большой, мужской. Я стою, не шевелюсь, н
ичего не говорю, позволяю бить себя по морде, в душе-то я надеялся, что меня
примут за ее непокорного внука. Люди уже начали собираться, но тут бабка, с
лава богу, отчалила… У меня хватило духа остаться на месте, и я стал глазет
ь на обувь в витрине…
Ц Что это вы такое говорите? Ц повторила Натали. Ц Что за язык… Вы лжете
или нет?
Дани вытянул шею и указал не слишком чистым ногтем на свежую царапину, ук
рашавшую его скулу.
Ц Зонтик, Ц кратко пояснил он.
Лицо Натали передернулось.
Ц Убирайтесь, Ц голос ее прерывался, Ц идите разыгрывать альфонса в д
ругое место.
Ц Нет, Ц возразил Дани, Ц я устал и мне некуда идти.
Ц А ну, катись отсюда!
Натали приподнялась, и Дани, пряча ухмылку в узкой черной бородке, с любоп
ытством глядел, как перед ним встает этот вдруг оживший монумент. Однако
при первом шаге Натали он отступил.
Ц Я пошутил, мадам… Ц выдавил он с трудом.
Ц Катись отсюда!
Дани отступил еще на шаг, но в последнюю минуту оправился и стал выписыва
ть ногами круги, размахивая зажатым в руке шарфом, словно шляпой со страу
совыми перьями. Толкнув дверь спиной, он исчез со словами: «Мое почтение, м
адам!»
Ц Паршивый мальчишка, Ц вздохнула Натали, совсем как та дама с Фобур-Се
нт-Онорэ, и застучала в стену: Ц Мишетта!
Мишетта просунула голову в дверь.
Ц Чего это ты расстучалась? Слава богу, не глухая!
Ц Кофе!
Ц Кофе перед тобой!
Ц Свежего…
Мишетта хлопнула дверью.
Ц Мишетта! Ц завопила Натали, и Мишетта снова вбежала в комнату. Ц Пить
…
И вдруг потеряла голос.
Мишетта, обезумев от страха, налила ей стакан воды, и руки у нее ходуном хо
дили.
Ц Что с тобой, Натали, да что это с тобой? Ты больна? Позвать Луиджи? Позват
ь доктора?
Ц Молчи, да помолчи же… Пойду лягу.
Мишетта помогла ей дойти до спальни, открыла дверь.
Ц Можешь идти, Мишетта, милая…
Мишетта бросилась в магазин… Луиджи там не оказалось. Она обзвонила все
мастерские… Господи, где же у нее голова! Луиджи повел Кристо в Паноптику
м, ведь сегодня четверг. А вдруг Натали умрет… Она вернулась в квартиру, бе
сшумно приоткрыла дверь спальни… Натали, казалось, спала, дышала ровно. М
ишетта пошла к себе на кухню и разрыдалась.

XXIII. Душа в Паноптикуме

Натали не спала. Она притворилась, что спит, перед Мишеттой. Ей хотелось по
быть в одиночестве. Одной рукой она придерживала нечто расплывчатое, что
некогда было ее грудью Ц округлой, полной, нежной и крепкой… Она ощупыва
ла свою грудь. Она знала. Ну ладно… Перед лицом несчастья человек всегда о
динок. Свое горе не доверишь даже тому, кого любишь. Луиджи все равно успее
т узнать, а другие почувствуют страх и отвращение. Болезнь Ц это неаппет
итно. У нее, Натали, которая на всех производит впечатление вечно занятой
женщины, у которой минуты нет свободной, на самом деле с лихвой хватает вр
емени почувствовать, что происходит в ее теле, в артериях, в сердце. Она не
вслушивалась, но слышала: здесь стучит, давит, пухнет, напрягается… И нево
зможно отвлечься от этого… И невозможно к этому привыкнуть. Это как шум: Н
атали не могла уснуть, когда до нее доносился грохот Парижа или когда тих
онько капала вода из неплотно привернутого крана, не могла ни отвлечься
мыслью от этого шума, ни привыкнуть к нему. Она слышала слабый шорох смерт
и, внедрявшейся в ее тело. Ах, хватит уж заделывать бреши, лечить то одно, то
другое в ее несчастном, тучном, искалеченном, усталом теле. Все люди двига
лись, чем-то увлекались, что-то предпринимали. А вот ей пришлось выйти из х
оровода, выпустив ее, Руки снова сцепились, хоровод вновь закружился, а он
а осталась сидеть в сторонке, а теперь уж скоро и… лежать…
А ведь она еще не старуха, подремывающая на стуле… Но ей уже был понятен эт
от отсутствующий взгляд стариков, отстраненных от жизни, которой живут в
се прочие. И только одни они, эти старики, понимают друг друга. В семейном а
льбоме своих воспоминаний одна лишь она распознавала лица. Особенно сво
е. Когда она пыталась листать альбом перед чужими, они лишь улыбались, див
ились, возможно жалели… Глупцы, ведь это неминуемо приходит ко всем, разв
е что перестаешь жить еще до этого. Но воспоминания подобны вашему нутру.
Это только свое, одному вам принадлежащее. Неприятное для других, необхо
димое для вас. Каждому свое! Со всем своим самым сокровенным!
Натали тихонько застонала… неужели сейчас она несчастнее, чем была в лаг
ере? Даже теперь иной раз совсем по-глупому вспыхивает прежний пламень. О
на вспомнила о Кики, о пуделе, который был у нее давно, очень давно. У Кики бы
л рак желудка, но он еще бегал… Случалось даже, что, выследив крота, он рыл з
емлю с прежним пылом, но сил у Кики оставалось мало, он тут же отходил проч
ь и рыть его заставлял просто инстинкт… Он отходил, ложился и лежал непод
вижно на месте, потом вдруг начинал подавать хозяйке лапу: раз, два, десять
раз… Чтобы выразить свои чувства или чтобы показать, какой он умник? Или ч
тобы она знала, что он еще здесь? Уж не стала ли сама она вроде Кики и тоже ро
ет землю, почуяв крота?… А на самом деле у нее совсем нет сил. Она только при
творяется, подает лапу Луиджи, Мишетте, десять, сто раз подряд… И чувствуе
т, должно быть, то же самое, что Кики: «Я еще здесь, я вас люблю, если можете, сд
елайте что-нибудь для меня… Вы же всегда все для меня делали, вы мне всегд
а помогали… Я верю в вас! Что бы ни было, я вам признательна!»
Слезы катились по чуть, отекшим щекам Натали. Когда она оставалась одна, о
на, случалось, плакала. Так хорошо время от времени иметь право на слезы, н
е быть обязанной беспрерывно притворяться. Право видеть все без прикрас
, право глядеть смерти прямо в глаза. Хотя так ли уж важно это право… Дейст
вительно так ли велика разница между небытием как таковым и сознательны
м небытием? Она плакала вовсе не из жалости к себе: ей просто казалось, что
со слезами жизнь уходит мягче, легче, слезы как бы увлажняют тропу, по кото
рой покинет ее жизнь. Бедная, бедная жизнь… Она питала нежность к жизни, к
ее уродствам, к ее красивости, к ее красоте… Но что поделаешь?
Не отнимая ладони от груди, Натали повернулась на бок… В такие минуты, как
сейчас, ей бы хотелось ускорить смерть. Если придется чудовищно мучиться
, болеть… И не к чему советоваться с врачом, она и без него отлично знает, чт
о у нее. Грудь… Бедный Луиджи, бедная Мишетта! Но если она ни о чем не жалеет
, так почему же, почуяв влажные запахи земли в саду, она плачет… О, это прост
о рефлекс, повинуясь которому их Кики скреб лапами землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27