Самые смелые и самые разумные люди - это
те, которые под любыми благовидными предлогами стара-
ются не думать о смерти. Всякий, кому довелось узнать ее
такой, какова она в действительности, понимает, что она
ужасна. Единственным источником стойкости для фило-
софов всех времен являлась неизбежность смерти. Они счи-
тали необходимым с готовностью идти туда, куда не мог-
ли не идти, и, будучи не в состоянии навеки сохранить
свою жизнь, изо всех сил старались увековечить хотя бы
свою славу и спасти от крушения все, что возможно. Огра-
ничимся же тем, что ради сохранения нашего достоинства
не станем даже самим себе признаваться в наших мыс-
лях о смерти и возложим все надежды на бодрость наше-
го духа, а не на шаткие рассуждения о том, будто к ней
следует приближаться безбоязненно. Желание стяжать себе
славу стойкой смертью, утешительные мысли о печали
окружающих, надежда оставить после себя доброе имя,
уверенность в освобождении от жизненных тягот и прихо-
тей судьбы - все это недурные средства, но ви одно из
них нельзя считать надежным. От них не больше проку,
чем от деревянной изгороди для солдат, которым нужно пе-
ребежать поле под огнем врага. Пока изгородь далеко, лю-
дям кажется, что она может их защитить, но по мере при-
ближения к ней они начинают понимать, что защита эта
непрочна. Было бы слишком самонадеянно с нашей сто-
роны думать, что смерть и вблизи покажется нам такой
же, какой мы видели ее издали, и что наши чувства, имя
которым - слабость, достаточно закалены, чтобы позво-
лить нам бестрепетно пройти через самое тяжкое из всех
испытаний. Равным образом, и на себялюбие может рас-
считывать лишь тот, кто его не понимает: оно не способно
заставить нас легко отнестись к событию, которое ему же
несет гибель. Наконец, разум, в котором многие надеются
найти поддержку, слишком слаб, чтобы при встрече со
смертью мы могли на него опереться. Наоборот, он осо-
бенно часто предает нас и, вместо того чтобы научить пре-
зрению к смерти, ярко освещает все, что есть в ней ужасно-
го и отталкивающего. Единственное, что в его силах, -
это посоветовать нам отвратить от нее взоры и сосредото-
чить их на чем-нибудь другом. Катон и Брут обратились к
возвышенным помыслам, а не так давно некий лакей удо-
вольствовался тем, что пустился в пляс на том самом эша-
фоте, где его должны были колесовать. Невзирая на то, что
способы различны, - результат один и тот же. Хотя раз-
ница между великими людьми и людьми заурядными ог-
ромна, те и другие, как явствует из множества примеров,
нередко принимают смерть одинаково. Впрочем, есть и
отличие: у великих людей презрение к смерти вызвано
ослепляющей их любовью к славе, а у людей простых -
ограниченностью, которая не позволяет им постичь всю
глубину ожидающего их несчастья и дает возможность
думать о вещах посторонних.
R Дарования, которыми Господь наделил людей, так же раз-
нообразны, как деревья, которыми он украсил землю, и каж-
дое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему
присущие плоды. Потому-то лучшее грушевое дерево ни-
когда не родит даже дрянны яблок, а самый даровитый
человек пасует перед делом хотя и заурядным, но дающим-
ся только тому, кто к этому делу способен. И потому сочи-
нять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к заня-
тию такого рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на
грядке, где не высажены луковицы, зацветут тюльпаны.
R Разновидностей тщеславия столько, что и считать не стоит.
R Свет полон горошин, которые издеваются над бобами.
R Кто слишком высоко ценит благородство своего происхож-
дения, тот недостаточно ценит дела, которые некогда легли
в его основу.
R В наказание за первородный грех Бог дозволил человеку
сотворить кумир из себялюбия, чтобы оно терзало его на
всех жизненных путях.
R Своекорыстие - душа нашего сознания: подобно тому, как
тело, лишенное души, не видит, не слышит, не сознает, не
чувствует и не движется, так и сознание, разлученное, если
дозволено употребить такое выражение, со своекорыстием,
не видит, не слышит, не чувствует и не действует. Потому-
то и человек, который во имя своей выгоды скитается по
морям и землям, вдруг как бы цепенеет, едва речь заходит о
выгоде ближнего; потому-то внезапно погружаются в дре-
моту и словно отлетают в иной мир те, кому мы рассказыва-
ем о своих делах, и так же внезапно просыпаются, стоит их
почуять в нашем рассказе нечто, хотя бы отдаленно их за-
трагивающее. Вот и получается, что наш собеседник то те-
ряет сознание, то приходит в себя, смотря по тому, идет ли
дело о его выгоде или, напротив, не имеет к нему никакого
касательства.
R Мы всего боимся, как и положено смертным, и всего хотим,
как будто награждены бессмертием.
R Порой кажется, что сам дьявол придумал поставить леность
на рубежах наших добродетелей.
R Мы потому готовы поверить любым рассказам о недостат-
ках наших ближних, что всего легче верить желаемому.
R Исщеляет от ревностя только полная уверенность в том, чего
мы больше всего боялись, потому что вместе с нею прихо-
дит конец или нашей любви, или жизни; что и говорить,
лекарство жестокое, но менее жестокое, чем недоверие и
подозрение.
R Где надежда, там и боязнь: боязнь всегда полна надежды,
надежда всегда полна боязни.
R Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду:
мы и сами постоянно утаиваем ее от себя.
R Мы чаще всего потому превратно судим о сентенциях, до-
казывающих лживость людских добродетелей, что наши соб-
ственные добродетели всегда кажутся нам истинными.
R Преданность властям предержащим - лишь другая ли-
чина себялюбия.
R Где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там нача-
ло добру.
R Философы порицают богатство лишь потому, что мы плохо
им распоряжаемся. От нас одних зависит и приобретать, и
пускать его в ход, не служа при этом пороку. Вместо того
чтобы с помощью богатства поддерживать и питать злодея-
ния, как с помощью дров питают пламя, мы могли бы от-
дать его на служение добродетелям, придав им тем самым
и блеск, и привлекательность.
R Крушение всех надежд человека приятно и его друзьям и
недругам.
R Поскольку всех счастливее в этом мире тот, кто доволь-
ствуется малым, то власть имущих и честолюбцев надо счи-
тать самыми несчастными людьми, потому что для счастья
им нужно несметное множество благ.
R Человек ныне не таков, каким был создан, и вот убедитель-
нейшее доказательство этому: чем разумнее он становится,
тем больше стыдится в душе сумасбродства, низости и по-
рочности своих чувств и наклонностей.
R Сентенции, обнажающие человеческое сердце, вызывают
такое возмущение потому, что людям боязно предстать пе-
ред светом во всей своей наготе.
R Люди, которых мы любим, почти всегда более властны над
нашей душой, нежели мы сами.
R Мы часто клеймим чужие недостатки, но редко, пользуясь
их примером, исправляем свои.
R Человек так жалок, что, посвятив себя единственной цели -
удовлетворению своих страстей, беспрестанно сетует на их
тиранство; не желая выносить их гнет, он вместе с тем не
желает и сделать усилие, чтобы сбросить его; ненавидя стра-
сти, не менее ненавидит и лекарства, их исцеляющие; вос-
ставая против терзаний недуга, восстает и против тягот
лечения.
R Когда мы радуемся или печалимся, наши чувства соразмер-
ны не столько удачам или бедам, доставшимся нам на долю,
сколько нашей способности чувствовать.
R Хитрость - признак недалекого ума.
R Мы расточаем похвалы только затем, чтобы извлечь потом
из них выгоду.
R Людские страсти - это всего лишь разные склонности люд-
ского себялюбия.
R Окончательно соскучившись, мы перестаем скучать.
R Люди хвалят или бранят чаще всего то, что принято хва-
лить или бранить.
R Множество людей притязают на благочестие, но никого не
привлекает смирение.
R Физический труд помогает забывать о нравственных стра-
даниях; поэтому бедняки - счастливые люди.
R Истинному самобичеванию подвергает себя лишь тот, кто
никого об этом не оповещает; в противном случае все об-
легчается тщеславием.
R Смирение - это угодный Богу алтарь для наших жертво-
приношений.
- 63 -
R Мудреп; счастлив, довольствуясь немногим, а глупцу рсего-
мало: вот почему почти все люди несчастны.
R Нас мучит не столько жажда счастья, сколько желание про-,.1
слыть счастливцами.
R Легче убить желание в зародыше, чем потом ублаготво-
рять все вожделения, им рожденные.
}
R Ясный разум дает душе то, что здоровье - телу.
R Так как великие мира сего не могут дать человеку ни телес- ,
ного здоровья, ни душевного покоя, то все их благодеяния
он всегда оплачивает по слишком дорогой цене.
R Прежде чем сильно чего-то пожелать, следует осведомить-
ся, очень ли счастлив нынешний обладатель желаемого.
R Истинный друг - величайшее из земных благ, хотя как
раз за этим благом мы меньше всего гонимся.
R Любовники начинают видеть недостатри своих любовниц,
лишь когда их увлечению приходит конец.
R Благоразумие и любовь не созданы друг для друга: по мере
того, как растет любовь, уменьшается благоразумие.
R Ревнивая жена порою даже приятна мужу: он хотя бы все
время слышит разговоры о предмете своей любви.
R Какой жалости достойна женщина, истинно любящая и при
том добродетельная!
R Мудрый человек понимает, что лучше воспретить себе увле-
чение, чем потом с ним бороться.
R Куда полезнее изучать не книги, а людей.
R Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье - к
несчастному.
R Порядочная женщина - это скрытое от всех сокровищ;
найдя его, человек разумный не станет им хвалиться.
R Кто очень сильно любит, тот долго не замечает, что он-то
уже не любим.
R Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили.
R Нам почти всегда скучно с теми, кому скучно с нами.
R Говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать.
R Как естественна и вместе с тем как обманчива вера челове-
ка в то, что он любим!
R Нам приятнее видеть не тех людей, которые нам благоде-
тельствуют, а тех, кому благодетельствуем мы.
R Скрыть наши истинные чувства труднее, чем изобразить
несуществующие.
R Возобновленная дружба требует больше забот и внимания,
чем дружба, никогда не прерывавшаяся.
R Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто
не нравится никому.
R Старость - вот преисподняя для женщин.
R Себялюбие - это любовь человека к себе и ко всему, что
составляет его благо. Оно побуждает людей обоготворять
себя и, если судьба им потворствует, тиранить других; до-
вольство оно находит лишь в себе самом, а на всем посто-
роннем останавливается, как пчела на цветке, стараясь из-
влечь из него пользу. Ничто не сравнится с неистовством
его желаний, скрытностью умыслов, хитроумием поступ-
ков; его способность подлаживаться невообразима, перевоп-
лощения посрамляют любые метаморфозы, а умение при-
дать себе чистейший вид превосходит любые уловки хи-
мии. Глубина его пропастей безмерна, мрак непроницаем.
Там, укрытое от любопытных глаз, оно совершает свои не-
приметные круговращения, там, незримое порою даже са-
мому себе, оно, не ведая того, зачинает, вынашивает, вскар-
мливает своими соками множество приязней и неприяз-
ней и потом производит на свет таких чудищ, что либо
искренно не признает их своими, либо предпочитает от них
отречься. Из тьмы, окутывающей его, возникают нелепые
...преисподняя для женщин. - По утверждению биографа Сент-
Эвремона Де Мезо, эта максима обращена к Нинон де Ланкло (1620 -
1705), хозяйке знаменитого вольнодумного салона.
3 Ахшвыиопроумяя
65
самообольщения, невежественные, грубые, дурацкие ошиб-
ки на свой счет, рождается уверенность, что чувства его умер-
ли, когда они только дремлют, убеждение, что ему никогда
больше не захочется бегать, если в этот миг оно расположе-
но отдыхать, вера, что оно утратило способность желать, если
все его желания временно удовлетворены. Однако густая
мгла, скрывающая его от самого себя, ничуть не мешает ему
отлично видеть других, и в этом оно похоже на наши телес-
ные глаза, зоркие к внешнему миру, но слепые к себе. И
действительно, когда речь идет о заветных его замыслах или
важных предприятиях, оно мгновенно настораживается и, по-
буждаемое страстной жаждой добиться своего, видит, чует,
слышит, догадывается, подозревает, проникает, улавливает с
такой безошибочностью, что мнится, будто не только оно, но
и каждая из его страстей наделена поистине магической
проницательностью. Привязанности его так сильны и проч-
ны, что оно не в состоянии избавиться от них, даже если они
грозят ему неисчислимыми бедами, но иногда оно вдруг с
удивительной легкостью и быстротой разделывается с чув-
ствами, с которыми упорно, но безуспешно боролось многие
годы. Отсюда можно с полным основанием сделать вывод,
что не чья-то красота и достоинства, а оно само распаляет
свои желания, и что лишь его собственный вкус придает
цену вожделенному предмету и наводит на него глянец.
Оно гонится не за чем-либо, а лишь за самим собой и, доби-
ваясь того, что ему по нраву, ублажает свой собственный
нрав. Оно соткано из противоречий, оно властно и покорно,
искренне и лицемерно, сострадательно и жестоко, робко и
дерзновенно, оно питает самые разные склонности, которые
зависят ор самых разных страстей, попеременно толкаю-
щих его к завоеванию то славы, то богатства, то наслажде-
ний. Свои цели оно меняет вместе с изменением нашего
возраста, благоденствия, опыта, но ему неважно, сколько этих
целей, одна или несколько, ибо, когда ему нужно или хочет-
ся, оно может и посвятить себя одной и отдаться поровну
нескольким. Оно непостоянно и, не считая перемен, вызван-
ных внешними обстоятельствами, то и дело рождает пере-
мены из собственных своих глубин: оно непостоянно от
непостоянства, от легкомыслия, от любви, от жажды нового,
от усталости, от отвращения. Оно своенравно, поэтому по-
рою, не зная отдыха, усердно трудится, добиваясь того, что
ему не только невыгодно, но и прямо вредоносно, однако
составляет предмет его желаний. Оно полно причуд и часто
весь свой пыл отдает предприятиям самым пустячным,
находит удовольствие в том, что безмерно скучно, бахвалит-
ся тем, что достойно презрения. Оно существует у людей
любого достатка и положения, живет повсюду, питается всем
и ничем, может примениться к изобилию и к лишениям,
переходит даже в стан людей, с ним сражающихся, прони-
кает в их замыслы и, что совсем уже удивительно, вместе с
ними ненавидит самое себя, готовит свою погибель, добива-
ется своего уничтожения, словом, в заботе о себе и во имя
себя становится своим собственным врагом. Но не следует
недоумевать, если иной раз оно объявляет себя сторонни-
ком непреклонного самоотречения и, чтобы истребить себя,
храбро вступает с ним в союз: ведь погибая в одном обли-
чий, оно воскресает в другом. Нам кажется, что оно отрек-
лось от наслаждений, а на деле оно лишь отсрочило их или
заменило другими: мы думаем, что оно побеждено, потерпе-
ло полное поражение, и вдруг обнаруживаем, что, напротив,
даже сдав оружие, оно торжествует победу. Таков портрет
себялюбия, чье существование исполнено непрерывных тре-
волнений. Море с вечным приливом и отливом волн -
вот точный образ себялюбия, неустанного движения его стра-
стей и бурной смены его вожделений.
R Сила .всех наших страстей зависит от того, насколько хо-
лодна или горяча наша кровь.
R Умеренность того, кому благоприятствует судьба, - это
обычно или боязнь быть осмеянным за чванство, или страх
перед потерей приобретенного.
R Умеренность в жизни похожа на воздержанность в еде: съел
бы еще, да страшно заболеть.
R Мы любим осуждать людей за то, за что они осуждают нас.
R Гордость, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и
словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг яв-
ляется с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя мас-
ку: таким образом, высокомерие - это в сущности та же
гордость, во всеуслышание заявляющая о своем присутствии.
R Тот, кто одарен в малом, противоположен свойствами ха-
рактера тому, кто способен к великому.
- 67 -
R Человек, понимающий, какие несчастья могли бы обрушить-
ся на него, тем самым уже до некоторой степени счастлив.
R Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе.
R Человек никогда не бывает так несчастен, как ему кажется,
или так счастлив, как ему хочется.
R Тайное удовольствие от сознания, что люди видят, до чего мы
несчастны, нередко примиряет нас с нашими несчастьями.
R Только зная наперед свою судьбу, мы могли бы наперед по-
ручиться за свое поведение.
R Может ли человек с уверенностью сказать, чего он захочет
в будущем, если он не способен понять, чего ему хочется
сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45