А еще: об изящных материях, о различных асп
ектах бытия, о неисчерпаемости природы в ее различных проявлениях.
Говорили-говорили, а у меня на уме вертелось: каким образом Тнельх стал он
гхтоном, как пережил напасть, как теперь живет и что при этом испытывает? В
от что мне хотелось узнать. Не из праздного любопытства, нет, а на тот подл
ый случай, который, как известно, всякий. Не видел я ничего плохого в том, чт
обы узнать, как это оно Ц не быть драконом. К тому же полагал: пусть даже и н
е пригодится в будущем этот чужой горький опыт, зато он может придать ощу
щение дополнительной ценности каждому мгновению моей жизни в качестве
истинного дракона. Что само по себе уже неплохо.
Короче говоря, хотелось мне его расспросить, да не знал, как подступить. Хо
дил вокруг да около, а напрямую задать вопрос не решался. Мялся, как красна
девица. Сам себя не узнавал.
Но Тнельх (все-таки маг как-никак) мое желание уловил и разговор о своем го
ре завел первым. Прервав на полуслове рассказ о недавних театральных пре
мьерах, неожиданно сказал:
Ц Когда-то я был нефритовым драконом и звали меня Руанмг-Тнельх-Солращ.
Знаешь, что собой представляет нефритовый дракон?
Я кивнул:
Ц Как не знать. Триединство лекаря, мага и ученого мужа.
Ц Вот-вот Ц ученого, черт его дери, мужа. Ц Тнельх недобро ухмыльнулся и
, с трудом сдерживая охватившие его эмоции, нервно побарабанил пальцами
по столу. Ц Из-за того что наш умник Солращ хотел знать все обо всем, и пог
иб двадцать восемь лет назад доблестный дракон Руанмг-Тнельх-Солращ.
Ц Как это произошло? Ц тихо спросил я.
Тнельх поднял бокал, отхлебнул вина и, прежде чем ответить, сам задал вопр
ос:
Ц О зеркалах сагасов Фессалии слышал?
Я кивнул:
Ц Конечно. Пишешь на таком зеркале кровью, и надпись проявляется на лунн
ом круге.
Ц У тебя такое есть?
Ц Нет.
Ц А вот у меня было.
Ц И что?
Ц Да ничего. Ц Тнельх вновь пригубил вино, потом какое-то время молчал, ч
то-то припоминая, и после небольшой паузы спросил: Ц Вот скажи мне, брат, к
ак маг магу, что такое магия?
Вопрос был неожиданным. Я удивленно хмыкнул, почесал затылок и ответил т
ак:
Ц Ну, грубо говоря, магия Ц это совокупность нетехнических приемов воз
действия на природу и живые существа.
Ц И точка?
Ц И точка.
Ц И ведь нас с тобой, брат, не особо волнует, как оно все устроено? Ведь так?
Ц В принципе Ц так. Необъяснимо и хрен с ним. Лишь бы работало.
Ц Все правильно, нас, магов, не волнует. А вот кое-кого волнует. Кое у кого м
озг чересчур пытливый, а ручки шаловливые.
Ц Это ты об ученых? Ц спросил я, сообразив, куда он клонит.
Ц О них, Ц подтвердил он. Ц Хлебом их не корми, с бабой не ложи, но дай ков
ырнуть потаенные пружины. Вот и вышло: стащил у меня Солращ зеркало сагас
ов, стал с ним экспериментировать и до того доэкспериментировался, что о
днажды отразился в нем. Причем полностью. С концами.
Ц А что помешало вернуться?
Ц В лаборатории крыса белая жила.
Ц Что, хвостиком вильнула? Ц спросил я.
Ц Вильнула, тварь лабораторная, Ц горько усмехнулся Тнельх.
Ц Вдребезги?
Ц Вдребезги.
Ц А склеить не пробовали?
Ц Шутишь или издеваешься?
Я не нашел, что ответить, и на какое-то время наш разговор умолк.
Пока длилась пауза, я потягивал вино, а Тнельх наблюдал за полетом дельта
плана, сумасшедший пилот которого закладывал такие виражи, что казалось
Ц вот-вот свалится в штопор и рухнет в воду. Но не свалился. И не рухнул. А в
се кружил и кружил на честном слове и одном крыле. Сокол сталинский.
Я первым нарушил тишину, спросив:
Ц Слушай, брат, скажи, а как это оно Ц не быть драконом?
Ц Хреново, Ц признался Тнельх и жестом попросил подлить вина. Я налил д
о краев, он выпил махом, поставил бокал на скатерть и, промокнув губы салфе
ткой, сказал: Ц Первые три года Ц не веришь, еще три Ц тоскуешь, а потом ка
кое-то время живешь на автопилоте, чисто зомби. Ну а дальше, когда уже кров
ь станет совсем красной, Ц либо смиряешься, либо… Ц Он резко провел реб
ром ладони по горлу. Ц Я, к примеру, смирился, а Руанмг не смог. Ушел за край.
У тебя курить есть?
Я перекинул ему пачку сигарет и зажигалку, после чего поинтересовался:
Ц Летать тянет?
Ц Все меньше и меньше, Ц закурив, ответил он.
Ц А читать Книгу Завета?
Ц Нет. Книга сразу отпустила. Небо вот не сразу, а Книга Ц сразу. Ц Тнель
х затянулся, выпустил дым и уточнил: Ц А почему ты Книгу называешь Книгой
Завета?
Ц А как ее называть?
Ц Вообще-то Книгой Исповеди.
Ц Первый раз слышу.
Ц Поди, молодой ыщо. Сколько тебе?
Ц Четыре с половиной.
Ц Да нет, взрослый уже мальчик, должен был догадаться… А ты вообще-то чув
ствуешь, что с Книгой что-то не так?
Ц Очень даже чувствую, Ц сознался я. Ц Читаю-читаю, а ничего из прочита
нного запомнить не могу.
Ц А потому что не несет Книга никакого завета. Ц Тнельх вдавил выкуренн
ую только до половины сигарету в дно пепельницы и, не делая перерыва, прик
урил новую. Затянулся, выпустил дым и сказал: Ц Она исповедь принимает.
Для меня это прозвучало откровением.
Ц Это как понять? Ц пытаясь осмыслить услышанное, спросил я.
Ц А это так понять, что не ты читаешь Книгу, а Книга Ц тебя, Ц сбив пепел с
кончика сигареты, ответил Тнельх.
Ц То есть?
Ц А то и есть. Приходишь ты, брат, в Храм Книги с одной-единственной целью
Ц рассказать, что случилось с тобой за время, что прошло с Ночи Знаний до
Ночи Знаний. Только для этого. Такова была задумка Высшего Неизвестного.
Ц А смысл?
Ц Тут целых два смысла Ц физиологический и высший. Становилось все инт
ересней и интересней, я слезно попросил:
Ц Просвети, брат.
Ц Запросто, Ц легко согласился Тнельх и тотчас стал объяснять: Ц Что к
асается физиологического, тут просто: всякому дракону требуется время о
т времени сбросить лишнюю информацию. Наблюдательность у нас нечеловеч
еская, но тела-то человеческие. Для нагона чревато помнить все, что когда-
то увидел и услышал. Уже на третьей сотне лет мозг бы переполнился и крякн
ул. Вот ты помнишь, например, сколько в берковце пудов, а в лоте золотников?
Ц Нет.
Ц А и не надо. А сколько в унции драхм?
Ц Это помню. Восемь.
Ц Надо тебе для химических твоих опытов, поэтому помнишь. А не надо было
бы Ц забыл бы давно. Врубаешься, о чем я?
Ц Врубаюсь. Другого не понимаю Ц почему раньше я этого про Книгу не знал
?
Тнельх отогнал от лица дым, после чего произнес менторским тоном:
Ц Всякому овощу свое время.
Спорить с этой «глубокомысленной» сентенцией было глупо, я и не стал спо
рить, спросил:
Ц Ну а второй?
Ц Что «второй»? Ц не понял Тнельх.
Ц Ты сказал, что есть в этом нашем сакральном действе еще и некий высший
смысл.
Ц А-а. Ну да. Тут чистая космогония. Считается, что события этого мира одна
жды исчерпают себя, станут повторяться, драконам нечего будет поведать К
ниге нового, и тогда свершится Великое Деланье, результатом которого буд
ет наступление новейшей эры.
Ц Надо полагать, что это будет эра драконов?
Ц Надежда Ц наша религия, и Высший Неизвестный Ц пророк ее.
Закрепляя в сознании все только что услышанное, я произнес вслух:
Ц Получается, что в радостные Ночи Знаний мы все вместе, дружно галлюцин
ируя, пишем в Запредельном Книгу, которая однажды изменит все. Так?
Ц Так и есть, Ц отозвался Тнельх. Ц Уводят драконы понемногу череду со
бытий из этого плана бытия в тот, подталкивая историю к концу и освобожда
я место для новой истории.
Ц Где-то я это уже слышал. Борхес, кажется, писал где-то, что мир существуе
т, чтобы однажды стать книгой.
Ц Это он Малларме цитировал. Но вообще-то это еще до Малларме было сказа
но. Люди ведь тоже давно пишут свою книгу. Точнее Ц текст. Еще точнее Ц ме
гатекст. Пишут без передыха. В последнее время Ц особо рьяно. Заметил, ско
лько кругом писателей развелось?
Трудно было не согласиться.
Ц Это да, Ц кивнул я. Ц И политики пишут, и спортсмены, и жены мужей, и пап
ины дочки Ц все пишут. Писателей Ц как собак нерезаных. Все как в старом
анекдоте: «Сейчас в Тульской писательской организации двести членов, а д
о революции был один. Толстой».
Не меняя сумрачного выражения лица, онгхтон обронил:
Ц Смешно.
И потянулся к бокалу.
Ц Им-то, брат, для чего все это? Ц смутившись, оттого что шутка не прошла, с
просил я. Ц Про нас я понял, им зачем?
Ц У людей свои проблемы. Решают.
Видя, что мне этого ответа недостаточно, что я жду объяснений, Тнельх испр
авился:
Ц Слышал байку про обезьяну за печатной машинкой?
Я, разумеется, помнил, но уточнил:
Ц Это ты о той, где говорится, что если обезьяну не останавливать, то по те
ории вероятности она однажды напечатает «Я помню чудное мгновенье»?
Ц О той, о той, Ц закивал Тнельх. Ц Так вот. Насчет чудного мгновения. Сущ
ествует воззрение, которому лично я склонен верить, что все пишущие люди
Ц это такая коллективная обезьяна, которая должна написать нечто такое
, через что людям будет даровано Спасение. Быть может, это даже будет всего
лишь одно слово, но такое, что все ахнут. Ахнут, опомнятся и вырвутся в един
ом порыве из бездны страданий. А кто именно напишет это слово Ц великий м
астер или начинающий графоман, никому не ведомо. Да, по сути, это все равно.
Но очевидно Ц чем больше пишущих, тем больше вероятность, что чудо сверш
ится.
Ц В начале было Слово, и в конце будет слово, Ц рассудил я. Ц Хотя и не вер
ю я в чудеса, но пусть тогда пишут.
Ц Пусть. Они в своем праве.
Вновь наполнив бокалы, мы чокнулись и выпили за успех всех этих тщетных п
отуг. Почувствовав, что наступил момент, когда можно спросить о главном, я
сказал:
Ц Еще хотел об одном спросить, брат.
Ц Спрашивай, Ц разрешил Тнельх.
Ц Как у вас, у онг…
Что-то помешало мне произнести слово «онгхтон», я начал заново и политко
рректно:
Ц Как у вас, обретших иные таланты…
Захмелевший Тнельх возмутился:
Ц Чего, брат, выделываешься? Онгхтон я. Онгхтоном и называй.
Ц Хорошо, Ц согласился я, Ц онгхтон так онгхтон. Скажи, онгхтон, как у ва
с, онгхтонов, обстоит дело с любовью?
Ц В принятом у людей смысле? Ц уточнил Тнельх, откинувшись на спинку ст
ула.
Ц Ну да.
Ц Вот чего навалом, так уж этого. Хоть лопатой греби. Каждую весну Ц любо
вь-морковь и свист в ушах. Так уж наш мир устроен Ц все компенсируется. Ин
огда с лихвой. Только ну его все на фиг. Я все эти свои охи-вздохи готов отда
ть за одну Ночь Любви. А за Ночь Полета еще бы и приплатил.
Ц А какая она Ц любовь?
Ц Тебе химическую формулу или как?
Ц Или как.
Ц Смесь обожания, тоски и жалости в термоядерных пропорциях. Хочется ра
зорвать грудь, спрятать любимого человечка себе под ребра и никому не от
давать. И еще Ц постоянно тянет смеяться и плакать. Одновременно Ц и сме
яться, и плакать. Болезнь, короче. Порою, кстати, приводящая к летальному и
сходу. Вот такая она, любовь.
После этих его слов мы долго молчали, потом некоторое время обменивались
какими-то незначительными фразами, перемежая их долгими паузами, котор
ые становились все длиннее и длиннее. Вскоре они стали длинными до непри
личия. Не зная, чем таким еще развеселить гостя, я стал поглядывать на часы
, что не прошло мимо его внимания.
Ц Ты поезжай, брат, Ц сказал он. Ц У тебя дела, а мне торопиться некуда Ц
рейс завтра в полдень. Посижу немного. Когда еще доведется такое увидеть.
И показал на запад, где солнце уже сползало за кардиограмму вершин, перем
азав ее во все оттенки красного.
Ц Ты уверен, брат, что хочешь остаться? Ц переспросил я. Подумал, вдруг не
так понял. Пойдут потом слухи, что Инспекторов ни во что не ставим. Будет н
еудобно.
Но Тхельм замахал руками:
Ц Езжай-езжай, я на такси доберусь. Не ребенок.
Было видно, что онгхтон действительно хочет остаться, хочет побыть на бе
регу великого Озера.
Видимо, на самом деле собрался тихо погрустить, топя прошлое в вине, а буду
щее Ц в закате, подумалось мне. В таком случае мешать не стоит.
Закинув в рот прощальную маслину, я положил под солонку деньги, встал из-з
а стола, крепко пожал протянутую руку и, не оглядываясь, направился к маши
не.
ГЛАВА 6
Мутузя за щекой оливковую косточку, я гнал сквозь навалившиеся сумерки н
а запах города и мучился вопросом, как теперь называть Ночь Знаний.
Исходя из того, что рассказал Тнельх, ее теперь следовало называть как-то
иначе. Старое мое представление о сути базового драконьего таинства ока
залось ложным, а я не из тех, кому по барабану, что на клетке, по которой брод
ит африканский лев, висит табличка «Буйвол».
Ничего оригинального на ум не приходило, решил остановиться на промежут
очном варианте «Ночь Избавления от Знаний», а потом на свежую голову соч
инить что-нибудь эдакое.
Пока же в голове была Хиросима.
Поведанное заезжим онгхтоном меня не то чтобы ошеломило (наставник вирм
Акхт-Зуянц-Гожд научил меня, что все самое главное буду узнавать постепе
нно и походя), но, скажем так, основательно взбудоражило.
Больше прочего смутил заложенный в ритуал физиологический аспект. Всег
да считал: посещение Храма Книги Ц это есть инициированный грамотной ме
дитацией полет духа. Оказалось Ц не только. Оказалось, все как у людей. У н
их ведь тоже многое завязано на организм. К примеру: с одной стороны, Велик
ий пост есть испытание духа, с другой Ц самоочищение от шлаков. Такое вот
совмещение высокого с низменным.
Было-было отчего цокать языком и причитать: «Все и вся в этом мире стремит
ся казаться не тем, чем является на самом деле. Все и вся: и мысли, и ритуалы,
и совы, и люди, и драконы. Неправильный мир. Ох неправильный».
И почему-то в качестве иллюстрации столь безрадостного положения дел вс
помнился мне, заядлому киноману, тот эпизод из фильма «Матрица», где хаке
р Нео вынимает дискету с программой взлома полицейского автомобильног
о блокиратора из тайника, устроенного в книге «Симулякры и симуляция».
Промелькнули в голове кадры культового фильма, и после паузы недоумения
побежали вслед за ними тугие мысли: через то, что книга, рассказывающая об
обмане, сама оказалась обманкой, показана суть. И фильма. И Ц бери выше Ц
мироустройства. Сильный ход. С учетом того, что все показанное в эпизоде с
уть иллюзия подключенного к Матрице мозга Ц очень сильный. А если вспом
нить, что и сама эта иллюзия является экранизированной придумкой братье
в Вачовски, Ц вообще улет.
Не знаю, до чего Ц до Первого слова или до Последнего Ц дошел бы я в этом п
раздном перебирании насаженных друг на друга иллюзий, но меня отвлекли.
Случилось вот что.
В ту минуту я проезжал мимо Музея этнографии и зодчества, что устроен под
открытым небом на правом берегу Реки. Трасса на этом участке идет на подъ
ем, да еще и с поворотом. Не самое простое, надо признать, место. А между тем
сзади пристроился синий спортивный «ниссан», которого явно не устраива
ла моя низкая крейсерская скорость. Он несколько раз порывался нарушить
двойную сплошную, но встречный поток был настолько плотным (горожане дру
жно потянулись на дачи), что у него ничего не выходило. Тогда он решил обог
нать меня справа.
И пошел.
Но тут на обочину по дороге, ведущей к смотровой площадке, неожиданно съе
хал велосипедист. Скатился такой бодрый с горки и, повернув в сторону гор
ода, закрутил педалями. И вижу я Ц мать моя, Змея! Ц миг-другой Ц и будет т
рах-бабах. Я Ц бибикать, я Ц фарами мигать, я Ц задницей по креслу елозит
ь, но яснее ясного Ц без вариантов. Тем более что водитель «ниссана» и не
думал тормозить. Да хотя бы и думал Ц толку на второй-то космической?
И как зачастую бывает в минуту наивысшего напряжения, сделалось мне спок
ойно-спокойно. Жизнь Ц сумма мелких движений, меланхолично подумал я, вы
плюнул в окошко оливковую косточку и, разрядив кольцо на правом безымянн
ом, отдал короткий приказ:
Ц Косточка, под откос. Точка.
На все, что случилось потом, ушли доли секунды, но для меня это было замедл
енное кино.
Луч освобожденной Силы подхватил мокрую косточку и по замысловатой тра
ектории понес ее с огромной скоростью куда надо: она шаркнула по крыше «н
иссана», ушла вниз и влево, а затем, пролетев по дуге, ударилась в переднее
колесо велосипеда. Двухколесная таратайка резко дернулась вправо, прок
атила еще два метра и воткнулась в кучу отсыпного щебня.
А дальше так.
Велик отскочил назад и погиб под колесами «ниссана», а физкультурник, вы
летев из седла и перемахнув через кучу, благополучно приземлился в придо
рожные кусты.
Где-то в городе тревожно екнуло женское сердечко, подумалось мне. Быть мо
жет, даже не одно. А следом: через несколько лет среди сосен вырастет оливк
овое древо, вот люди удивятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
ектах бытия, о неисчерпаемости природы в ее различных проявлениях.
Говорили-говорили, а у меня на уме вертелось: каким образом Тнельх стал он
гхтоном, как пережил напасть, как теперь живет и что при этом испытывает? В
от что мне хотелось узнать. Не из праздного любопытства, нет, а на тот подл
ый случай, который, как известно, всякий. Не видел я ничего плохого в том, чт
обы узнать, как это оно Ц не быть драконом. К тому же полагал: пусть даже и н
е пригодится в будущем этот чужой горький опыт, зато он может придать ощу
щение дополнительной ценности каждому мгновению моей жизни в качестве
истинного дракона. Что само по себе уже неплохо.
Короче говоря, хотелось мне его расспросить, да не знал, как подступить. Хо
дил вокруг да около, а напрямую задать вопрос не решался. Мялся, как красна
девица. Сам себя не узнавал.
Но Тнельх (все-таки маг как-никак) мое желание уловил и разговор о своем го
ре завел первым. Прервав на полуслове рассказ о недавних театральных пре
мьерах, неожиданно сказал:
Ц Когда-то я был нефритовым драконом и звали меня Руанмг-Тнельх-Солращ.
Знаешь, что собой представляет нефритовый дракон?
Я кивнул:
Ц Как не знать. Триединство лекаря, мага и ученого мужа.
Ц Вот-вот Ц ученого, черт его дери, мужа. Ц Тнельх недобро ухмыльнулся и
, с трудом сдерживая охватившие его эмоции, нервно побарабанил пальцами
по столу. Ц Из-за того что наш умник Солращ хотел знать все обо всем, и пог
иб двадцать восемь лет назад доблестный дракон Руанмг-Тнельх-Солращ.
Ц Как это произошло? Ц тихо спросил я.
Тнельх поднял бокал, отхлебнул вина и, прежде чем ответить, сам задал вопр
ос:
Ц О зеркалах сагасов Фессалии слышал?
Я кивнул:
Ц Конечно. Пишешь на таком зеркале кровью, и надпись проявляется на лунн
ом круге.
Ц У тебя такое есть?
Ц Нет.
Ц А вот у меня было.
Ц И что?
Ц Да ничего. Ц Тнельх вновь пригубил вино, потом какое-то время молчал, ч
то-то припоминая, и после небольшой паузы спросил: Ц Вот скажи мне, брат, к
ак маг магу, что такое магия?
Вопрос был неожиданным. Я удивленно хмыкнул, почесал затылок и ответил т
ак:
Ц Ну, грубо говоря, магия Ц это совокупность нетехнических приемов воз
действия на природу и живые существа.
Ц И точка?
Ц И точка.
Ц И ведь нас с тобой, брат, не особо волнует, как оно все устроено? Ведь так?
Ц В принципе Ц так. Необъяснимо и хрен с ним. Лишь бы работало.
Ц Все правильно, нас, магов, не волнует. А вот кое-кого волнует. Кое у кого м
озг чересчур пытливый, а ручки шаловливые.
Ц Это ты об ученых? Ц спросил я, сообразив, куда он клонит.
Ц О них, Ц подтвердил он. Ц Хлебом их не корми, с бабой не ложи, но дай ков
ырнуть потаенные пружины. Вот и вышло: стащил у меня Солращ зеркало сагас
ов, стал с ним экспериментировать и до того доэкспериментировался, что о
днажды отразился в нем. Причем полностью. С концами.
Ц А что помешало вернуться?
Ц В лаборатории крыса белая жила.
Ц Что, хвостиком вильнула? Ц спросил я.
Ц Вильнула, тварь лабораторная, Ц горько усмехнулся Тнельх.
Ц Вдребезги?
Ц Вдребезги.
Ц А склеить не пробовали?
Ц Шутишь или издеваешься?
Я не нашел, что ответить, и на какое-то время наш разговор умолк.
Пока длилась пауза, я потягивал вино, а Тнельх наблюдал за полетом дельта
плана, сумасшедший пилот которого закладывал такие виражи, что казалось
Ц вот-вот свалится в штопор и рухнет в воду. Но не свалился. И не рухнул. А в
се кружил и кружил на честном слове и одном крыле. Сокол сталинский.
Я первым нарушил тишину, спросив:
Ц Слушай, брат, скажи, а как это оно Ц не быть драконом?
Ц Хреново, Ц признался Тнельх и жестом попросил подлить вина. Я налил д
о краев, он выпил махом, поставил бокал на скатерть и, промокнув губы салфе
ткой, сказал: Ц Первые три года Ц не веришь, еще три Ц тоскуешь, а потом ка
кое-то время живешь на автопилоте, чисто зомби. Ну а дальше, когда уже кров
ь станет совсем красной, Ц либо смиряешься, либо… Ц Он резко провел реб
ром ладони по горлу. Ц Я, к примеру, смирился, а Руанмг не смог. Ушел за край.
У тебя курить есть?
Я перекинул ему пачку сигарет и зажигалку, после чего поинтересовался:
Ц Летать тянет?
Ц Все меньше и меньше, Ц закурив, ответил он.
Ц А читать Книгу Завета?
Ц Нет. Книга сразу отпустила. Небо вот не сразу, а Книга Ц сразу. Ц Тнель
х затянулся, выпустил дым и уточнил: Ц А почему ты Книгу называешь Книгой
Завета?
Ц А как ее называть?
Ц Вообще-то Книгой Исповеди.
Ц Первый раз слышу.
Ц Поди, молодой ыщо. Сколько тебе?
Ц Четыре с половиной.
Ц Да нет, взрослый уже мальчик, должен был догадаться… А ты вообще-то чув
ствуешь, что с Книгой что-то не так?
Ц Очень даже чувствую, Ц сознался я. Ц Читаю-читаю, а ничего из прочита
нного запомнить не могу.
Ц А потому что не несет Книга никакого завета. Ц Тнельх вдавил выкуренн
ую только до половины сигарету в дно пепельницы и, не делая перерыва, прик
урил новую. Затянулся, выпустил дым и сказал: Ц Она исповедь принимает.
Для меня это прозвучало откровением.
Ц Это как понять? Ц пытаясь осмыслить услышанное, спросил я.
Ц А это так понять, что не ты читаешь Книгу, а Книга Ц тебя, Ц сбив пепел с
кончика сигареты, ответил Тнельх.
Ц То есть?
Ц А то и есть. Приходишь ты, брат, в Храм Книги с одной-единственной целью
Ц рассказать, что случилось с тобой за время, что прошло с Ночи Знаний до
Ночи Знаний. Только для этого. Такова была задумка Высшего Неизвестного.
Ц А смысл?
Ц Тут целых два смысла Ц физиологический и высший. Становилось все инт
ересней и интересней, я слезно попросил:
Ц Просвети, брат.
Ц Запросто, Ц легко согласился Тнельх и тотчас стал объяснять: Ц Что к
асается физиологического, тут просто: всякому дракону требуется время о
т времени сбросить лишнюю информацию. Наблюдательность у нас нечеловеч
еская, но тела-то человеческие. Для нагона чревато помнить все, что когда-
то увидел и услышал. Уже на третьей сотне лет мозг бы переполнился и крякн
ул. Вот ты помнишь, например, сколько в берковце пудов, а в лоте золотников?
Ц Нет.
Ц А и не надо. А сколько в унции драхм?
Ц Это помню. Восемь.
Ц Надо тебе для химических твоих опытов, поэтому помнишь. А не надо было
бы Ц забыл бы давно. Врубаешься, о чем я?
Ц Врубаюсь. Другого не понимаю Ц почему раньше я этого про Книгу не знал
?
Тнельх отогнал от лица дым, после чего произнес менторским тоном:
Ц Всякому овощу свое время.
Спорить с этой «глубокомысленной» сентенцией было глупо, я и не стал спо
рить, спросил:
Ц Ну а второй?
Ц Что «второй»? Ц не понял Тнельх.
Ц Ты сказал, что есть в этом нашем сакральном действе еще и некий высший
смысл.
Ц А-а. Ну да. Тут чистая космогония. Считается, что события этого мира одна
жды исчерпают себя, станут повторяться, драконам нечего будет поведать К
ниге нового, и тогда свершится Великое Деланье, результатом которого буд
ет наступление новейшей эры.
Ц Надо полагать, что это будет эра драконов?
Ц Надежда Ц наша религия, и Высший Неизвестный Ц пророк ее.
Закрепляя в сознании все только что услышанное, я произнес вслух:
Ц Получается, что в радостные Ночи Знаний мы все вместе, дружно галлюцин
ируя, пишем в Запредельном Книгу, которая однажды изменит все. Так?
Ц Так и есть, Ц отозвался Тнельх. Ц Уводят драконы понемногу череду со
бытий из этого плана бытия в тот, подталкивая историю к концу и освобожда
я место для новой истории.
Ц Где-то я это уже слышал. Борхес, кажется, писал где-то, что мир существуе
т, чтобы однажды стать книгой.
Ц Это он Малларме цитировал. Но вообще-то это еще до Малларме было сказа
но. Люди ведь тоже давно пишут свою книгу. Точнее Ц текст. Еще точнее Ц ме
гатекст. Пишут без передыха. В последнее время Ц особо рьяно. Заметил, ско
лько кругом писателей развелось?
Трудно было не согласиться.
Ц Это да, Ц кивнул я. Ц И политики пишут, и спортсмены, и жены мужей, и пап
ины дочки Ц все пишут. Писателей Ц как собак нерезаных. Все как в старом
анекдоте: «Сейчас в Тульской писательской организации двести членов, а д
о революции был один. Толстой».
Не меняя сумрачного выражения лица, онгхтон обронил:
Ц Смешно.
И потянулся к бокалу.
Ц Им-то, брат, для чего все это? Ц смутившись, оттого что шутка не прошла, с
просил я. Ц Про нас я понял, им зачем?
Ц У людей свои проблемы. Решают.
Видя, что мне этого ответа недостаточно, что я жду объяснений, Тнельх испр
авился:
Ц Слышал байку про обезьяну за печатной машинкой?
Я, разумеется, помнил, но уточнил:
Ц Это ты о той, где говорится, что если обезьяну не останавливать, то по те
ории вероятности она однажды напечатает «Я помню чудное мгновенье»?
Ц О той, о той, Ц закивал Тнельх. Ц Так вот. Насчет чудного мгновения. Сущ
ествует воззрение, которому лично я склонен верить, что все пишущие люди
Ц это такая коллективная обезьяна, которая должна написать нечто такое
, через что людям будет даровано Спасение. Быть может, это даже будет всего
лишь одно слово, но такое, что все ахнут. Ахнут, опомнятся и вырвутся в един
ом порыве из бездны страданий. А кто именно напишет это слово Ц великий м
астер или начинающий графоман, никому не ведомо. Да, по сути, это все равно.
Но очевидно Ц чем больше пишущих, тем больше вероятность, что чудо сверш
ится.
Ц В начале было Слово, и в конце будет слово, Ц рассудил я. Ц Хотя и не вер
ю я в чудеса, но пусть тогда пишут.
Ц Пусть. Они в своем праве.
Вновь наполнив бокалы, мы чокнулись и выпили за успех всех этих тщетных п
отуг. Почувствовав, что наступил момент, когда можно спросить о главном, я
сказал:
Ц Еще хотел об одном спросить, брат.
Ц Спрашивай, Ц разрешил Тнельх.
Ц Как у вас, у онг…
Что-то помешало мне произнести слово «онгхтон», я начал заново и политко
рректно:
Ц Как у вас, обретших иные таланты…
Захмелевший Тнельх возмутился:
Ц Чего, брат, выделываешься? Онгхтон я. Онгхтоном и называй.
Ц Хорошо, Ц согласился я, Ц онгхтон так онгхтон. Скажи, онгхтон, как у ва
с, онгхтонов, обстоит дело с любовью?
Ц В принятом у людей смысле? Ц уточнил Тнельх, откинувшись на спинку ст
ула.
Ц Ну да.
Ц Вот чего навалом, так уж этого. Хоть лопатой греби. Каждую весну Ц любо
вь-морковь и свист в ушах. Так уж наш мир устроен Ц все компенсируется. Ин
огда с лихвой. Только ну его все на фиг. Я все эти свои охи-вздохи готов отда
ть за одну Ночь Любви. А за Ночь Полета еще бы и приплатил.
Ц А какая она Ц любовь?
Ц Тебе химическую формулу или как?
Ц Или как.
Ц Смесь обожания, тоски и жалости в термоядерных пропорциях. Хочется ра
зорвать грудь, спрятать любимого человечка себе под ребра и никому не от
давать. И еще Ц постоянно тянет смеяться и плакать. Одновременно Ц и сме
яться, и плакать. Болезнь, короче. Порою, кстати, приводящая к летальному и
сходу. Вот такая она, любовь.
После этих его слов мы долго молчали, потом некоторое время обменивались
какими-то незначительными фразами, перемежая их долгими паузами, котор
ые становились все длиннее и длиннее. Вскоре они стали длинными до непри
личия. Не зная, чем таким еще развеселить гостя, я стал поглядывать на часы
, что не прошло мимо его внимания.
Ц Ты поезжай, брат, Ц сказал он. Ц У тебя дела, а мне торопиться некуда Ц
рейс завтра в полдень. Посижу немного. Когда еще доведется такое увидеть.
И показал на запад, где солнце уже сползало за кардиограмму вершин, перем
азав ее во все оттенки красного.
Ц Ты уверен, брат, что хочешь остаться? Ц переспросил я. Подумал, вдруг не
так понял. Пойдут потом слухи, что Инспекторов ни во что не ставим. Будет н
еудобно.
Но Тхельм замахал руками:
Ц Езжай-езжай, я на такси доберусь. Не ребенок.
Было видно, что онгхтон действительно хочет остаться, хочет побыть на бе
регу великого Озера.
Видимо, на самом деле собрался тихо погрустить, топя прошлое в вине, а буду
щее Ц в закате, подумалось мне. В таком случае мешать не стоит.
Закинув в рот прощальную маслину, я положил под солонку деньги, встал из-з
а стола, крепко пожал протянутую руку и, не оглядываясь, направился к маши
не.
ГЛАВА 6
Мутузя за щекой оливковую косточку, я гнал сквозь навалившиеся сумерки н
а запах города и мучился вопросом, как теперь называть Ночь Знаний.
Исходя из того, что рассказал Тнельх, ее теперь следовало называть как-то
иначе. Старое мое представление о сути базового драконьего таинства ока
залось ложным, а я не из тех, кому по барабану, что на клетке, по которой брод
ит африканский лев, висит табличка «Буйвол».
Ничего оригинального на ум не приходило, решил остановиться на промежут
очном варианте «Ночь Избавления от Знаний», а потом на свежую голову соч
инить что-нибудь эдакое.
Пока же в голове была Хиросима.
Поведанное заезжим онгхтоном меня не то чтобы ошеломило (наставник вирм
Акхт-Зуянц-Гожд научил меня, что все самое главное буду узнавать постепе
нно и походя), но, скажем так, основательно взбудоражило.
Больше прочего смутил заложенный в ритуал физиологический аспект. Всег
да считал: посещение Храма Книги Ц это есть инициированный грамотной ме
дитацией полет духа. Оказалось Ц не только. Оказалось, все как у людей. У н
их ведь тоже многое завязано на организм. К примеру: с одной стороны, Велик
ий пост есть испытание духа, с другой Ц самоочищение от шлаков. Такое вот
совмещение высокого с низменным.
Было-было отчего цокать языком и причитать: «Все и вся в этом мире стремит
ся казаться не тем, чем является на самом деле. Все и вся: и мысли, и ритуалы,
и совы, и люди, и драконы. Неправильный мир. Ох неправильный».
И почему-то в качестве иллюстрации столь безрадостного положения дел вс
помнился мне, заядлому киноману, тот эпизод из фильма «Матрица», где хаке
р Нео вынимает дискету с программой взлома полицейского автомобильног
о блокиратора из тайника, устроенного в книге «Симулякры и симуляция».
Промелькнули в голове кадры культового фильма, и после паузы недоумения
побежали вслед за ними тугие мысли: через то, что книга, рассказывающая об
обмане, сама оказалась обманкой, показана суть. И фильма. И Ц бери выше Ц
мироустройства. Сильный ход. С учетом того, что все показанное в эпизоде с
уть иллюзия подключенного к Матрице мозга Ц очень сильный. А если вспом
нить, что и сама эта иллюзия является экранизированной придумкой братье
в Вачовски, Ц вообще улет.
Не знаю, до чего Ц до Первого слова или до Последнего Ц дошел бы я в этом п
раздном перебирании насаженных друг на друга иллюзий, но меня отвлекли.
Случилось вот что.
В ту минуту я проезжал мимо Музея этнографии и зодчества, что устроен под
открытым небом на правом берегу Реки. Трасса на этом участке идет на подъ
ем, да еще и с поворотом. Не самое простое, надо признать, место. А между тем
сзади пристроился синий спортивный «ниссан», которого явно не устраива
ла моя низкая крейсерская скорость. Он несколько раз порывался нарушить
двойную сплошную, но встречный поток был настолько плотным (горожане дру
жно потянулись на дачи), что у него ничего не выходило. Тогда он решил обог
нать меня справа.
И пошел.
Но тут на обочину по дороге, ведущей к смотровой площадке, неожиданно съе
хал велосипедист. Скатился такой бодрый с горки и, повернув в сторону гор
ода, закрутил педалями. И вижу я Ц мать моя, Змея! Ц миг-другой Ц и будет т
рах-бабах. Я Ц бибикать, я Ц фарами мигать, я Ц задницей по креслу елозит
ь, но яснее ясного Ц без вариантов. Тем более что водитель «ниссана» и не
думал тормозить. Да хотя бы и думал Ц толку на второй-то космической?
И как зачастую бывает в минуту наивысшего напряжения, сделалось мне спок
ойно-спокойно. Жизнь Ц сумма мелких движений, меланхолично подумал я, вы
плюнул в окошко оливковую косточку и, разрядив кольцо на правом безымянн
ом, отдал короткий приказ:
Ц Косточка, под откос. Точка.
На все, что случилось потом, ушли доли секунды, но для меня это было замедл
енное кино.
Луч освобожденной Силы подхватил мокрую косточку и по замысловатой тра
ектории понес ее с огромной скоростью куда надо: она шаркнула по крыше «н
иссана», ушла вниз и влево, а затем, пролетев по дуге, ударилась в переднее
колесо велосипеда. Двухколесная таратайка резко дернулась вправо, прок
атила еще два метра и воткнулась в кучу отсыпного щебня.
А дальше так.
Велик отскочил назад и погиб под колесами «ниссана», а физкультурник, вы
летев из седла и перемахнув через кучу, благополучно приземлился в придо
рожные кусты.
Где-то в городе тревожно екнуло женское сердечко, подумалось мне. Быть мо
жет, даже не одно. А следом: через несколько лет среди сосен вырастет оливк
овое древо, вот люди удивятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44