Неужели и тебе совсем неинтересно, что сделало меня мной?
Ритмичные, размеренные движения щетки продолжались. Гревилл смотрел вниз, на шелковистую массу волос у себя под рукой. В теплой комнате они быстро высыхали, и среди светлых прядей он видел узкие прядки золотистого цвета, а пару раз под светом лампы мелькнули даже рыжеватые.
– Такие красивые волосы, – невольно пробормотал он. Аурелия вскинула брови театральным раздосадованным жестом.
– Я польщена, благодарю за комплимент, Гревилл, но вряд ли это достойный вклад в дискуссию, начал которую – позволь уж напомнить – именно ты.
Гревилл кивнул:
– Так оно и было… так и было. Что ж, дорогая моя, мне очень интересно, что именно сделало тебя той самой женщиной, которая мне нравится и которую я уважаю. Для меня жизненно важно понять это, чтобы работать с тобой. Я должен знать, насколько это вообще возможно, как ты поведешь себя в тех или иных обстоятельствах.
– И это все? – Аурелия уставилась на него в зеркало потрясенным взглядом.
Гревилл замер, словно пригвожденный к месту этими бархатными глазами. Конечно же, это далеко не все. Но он не может в этом признаться, потому что такое признание убирает щит отчужденности, спасавшей его все эти годы и сделавшей его столь превосходным исполнителем. Отчужденности, которая убережет и Аурелию с ее дочерью.
– И это все, Гревилл? – повторила она, видя, как его серые, обычно ясные глаза затуманились смятением.
Гревилл думал о доне Антонио, наблюдавшем за игравшей Фрэнни, о его хищном пристальном взгляде. Испанец гадал, как лучше воспользоваться крохами информации о предполагаемом слабом месте Гревилла. Фолконер отлично знал, что не может позволить себе расслабиться. Он не раз видел, что случается с человеком, павшим жертвой привязанности.
– Так должно быть, – произнес он, наконец. Аурелия вскочила с пуфика; круто повернулась к нему и крепко схватила за руки.
– Нет, Гревилл, не должно.
– Да, Аурелия, должно. – Он отвел ее руки, опустив их вниз. – Это не значит, что я не могу желать чего-то другого. Но ты должна согласиться с тем, что я знаю, как наилучшим образом выполнять работу – а эта работа не допускает никаких нежных чувств. И выбрал эту работу я сам – как и Фредерик.
– И ты пытаешься мне сказать, что Фредерик отказался от всех теплых и любящих мыслей о нас… о Фрэнни и обо мне? – возмутилась Аурелия. Она стояла неподвижно, впившись в него взглядом, словно пыталась увидеть что-то за этими непроницаемыми серыми глазами.
– У него не было выбора, – просто ответил Гревилл.
– Значит, ты говоришь, что если бы он не погиб, если бы когда-нибудь у него появилась возможность вернуться домой, он бы этого не сделал, потому что отказался от всех родственных уз? Он перестал быть отцом или мужем?
Она покачала головой и сердито шагнула к камину.
– Я не верю в это. Фредерик никогда бы не пошел на такое… никогда не забыл бы вот так запросто о своей жизни, о друзьях и семье. Он не ушел в монастырь. – Аурелия снова повернулась к Гревиллу, обхватив себя руками. Блестящие волосы разметались по плечам, а в карих глазах плескались гнев и боль.
– Считай, что именно это он и сделал, – мягко произнес Гревилл. – Фредерик знал, что если он хочет быть хорошим агентом, то должен оставаться мертвым – и для тебя, и для всех людей из своего прошлого. Он принял решение, сделавшее для него невозможным возвращение к прежней жизни. Фредерик Фарнем погиб при Трафальгаре. На улицах Коруньи погиб вовсе не Фредерик Фарнем, Аурелия.
– Значит, и ты для своей семьи умер?
Гревилл иронически усмехнулся.
– Я умер для своей семьи в момент рождения. Я едва не убил свою мать, чего отец мне так и не простил. Во всяком случае, он не простил мне последствий моего рождения. Мать удалилась в свой собственный мир и, очевидно, забыла о моем существовании… или просто сбросила меня со счетов. Суть-то та же самая. И точно так же она забыла про существование моего отца – или вычеркнула его из памяти. – Он постучал костяшками пальцев по комоду. – Пожалуйста, Аурелия. Ты спрашивала? Вот тебе вся история моего детства и юности… как она есть.
– Прости, – сказала Аурелия и крепко обняла Гревилла. – Мне жаль, что тебе выпало такое печальное детство, но я не жалею, что ты рассказал мне о нем.
Не почувствовав никакого отклика от застывшего Гревилла, она опустила руки и шагнула назад.
– Я больше не буду на тебя давить, ты из-за этого слишком сильно переживаешь. Если тебе нужно идти, иди, я не задерживаю тебя.
Казалось, что Гревилл колеблется. Потом он досадливо провел рукой по своим коротко остриженным волосам и сказал:
– Ты спустишься вниз к обеду?
– Нет, я попросила Эстер принести поднос в мою гостиную. – Аурелия повернулась к трюмо, взяла щетку и стала скручивать волосы в низкий узел.
– Я думал, ты пойдешь на концерт Паганини.
– Я не очень хорошо себя чувствую.
– О-о. – Гревилл направился к двери и вдруг добавил: – А я-то собирался пойти с тобой.
Это прозвучало так робко, подумала Аурелия. Поразительно для такого человека, как он. Словно он окончательно растерялся, пережив совершенно незнакомые для себя чувства.
– Можешь пойти сам и извиниться за меня, – предложила она, закрепляя на скрученном узле сетку для волос. – Там будет Корнелия.
– Нет-нет… думаю, я тоже проведу спокойный вечер. – Гревилл положил руку на ручку двери и оглянулся на севшую у трюмо Аурелию. – Мне заглянуть к тебе перед сном?
– Сколько угодно, – легко отозвалась она. – Правда, я собиралась лечь пораньше, так что, может быть, уже буду спать.
– Что ж, я испытаю судьбу, – сухо произнес Гревилл и вышел.
Аурелия сидела перед трюмо и размышляла о том, что здесь только что произошло. Они затронули больные места, вплотную приблизились к неким эмоциональным границам, хотя Гревилл изо всех сил пытался этого избежать. И пока она не могла решить, хорошо это или плохо.
– Мне кажется, совсем не обязательно надевать официальный вечерний костюм ради этого события, Аурелия. – Гревилл, отряхивая шелковый рукав темно-серого сюртука, вошел в спальню Аурелии в пятницу, перед суаре у Лессингемов.
– Разумеется, не настолько официальный, как для «Олмака», – отозвалась она и повернулась к мужу, продолжая держать руку вытянутой – Эстер застегивала ряд крохотных пуговок на манжетах длинных пышных рукавов ее платья. – Этот вполне подойдет. Ты выглядишь очень модно.
И действительно, к хорошо сидевшему шелковому темно-серому сюртуку и облегающим трикотажным светло-серым панталонам Гревилла придраться было невозможно – разве только возмутиться, что мужественная мускулатура так откровенно подчеркивается покроем костюма.
– Могу я вернуть тебе комплимент? – одобрительно улыбаясь, спросил он.
Аурелия знала, что платье из старинного золотистого дамаста, завязанное на талии шнуром с кисточками, с вырезом, подчеркнутым простым воротником цвета золотистого янтаря, очень ей идет. Эстер не зря потратила несколько часов со щипцами для завивки, доводя до совершенства, копну белокурых кудряшек, обрамлявших ее лицо, и теперь Аурелия не без тщеславия считала, что выглядит наилучшим образом.
Впрочем, внешний вид никак не отражал ее внутреннего состояния. После вчерашней неудачной и бессмысленной дискуссии Гревилл вел себя так, словно они вообще не затрагивали этих сложных эмоциональных вопросов, и Аурелия понимала, что ей остается только одно – вести себя так же. Но невысказанное простиралось между ними как пустыня – во всяком случае, она ощущала это именно так.
– Не забудь веер. – Он взял изящный японский разрисованный веер и развернул пластины из слоновой кости.
– Конечно, нет. – Веер должен был служить им средством общения, в особенности, если среди гостей окажется дон Антонио Васкес. Роль Аурелии сегодня вечером заключалась в том, чтобы просто вовлечь его в разговор, пофлиртовать с ним, заставить по возможности раскрыться – по сути, стать наживкой, чтобы Гревилл мог начать действовать, когда решит, что настал подходящий момент. Аурелия выучила целый ряд движений веера для передачи основной информации – если ей покажется, что она для Гревилла важна.
Гревилл кивнул.
– Ну что, идем? – Он взял у Эстер вечернюю накидку и тщательно укутал плечи Аурелии. Протянув руки, чтобы застегнуть воротник накидки, он неожиданно наклонился и мазнул губами по шее жены – не то поцелуй, не то просто теплый шепот.
Как всегда, от прикосновения его губ по позвоночнику пробежал трепет предвкушения, а в животе все потеплело и сжалось. Аурелия поспешно отодвинулась и сунула веер в расшитый бисером ридикюль.
– Я готова, – улыбнувшись, произнесла она. Гревилл предложил ей руку, чуть шевельнув бровями, но ничего не сказал.
В карете Аурелия села в угол и сидела там, лениво поигрывая шнурком ридикюля, надетым на запястье. Гревилл устроился напротив, наблюдая за ней сквозь полузакрытые глаза. В окнах кареты мелькал зеленовато-желтый свет газовых уличных фонарей, заливая карету 2Ю неприятным, тошнотворным желтым сиянием.
– Ты волнуешься? – внезапно спросил Гревилл.
– Не особенно. – Аурелия подняла на него удивленный взгляд. – А должна?
– Нет. Ты достаточно хорошо натренирована для такого задания. Это должно быть так же просто, как игра с Фрэнни в лотерею.
– Заверяю тебя, это очень простая карточная игра, – едва заметно улыбнувшись, произнесла Аурелия. – Вряд ли мне кто-то предложит более сложную.
– Ну, сегодня вечером точно не предложат, Но ты показалась мне немного рассеянной, а я бы не хотел, чтобы ты отвлекалась. Если тебя что-то беспокоит, скажи прямо сейчас.
«Боже милостивый, – подумала Аурелия, – разве он может думать о чем-нибудь другом, кроме своего задания? Ему в голову даже мысль не приходит, что меня может расстраивать что-нибудь другое, кроме этих вечерних хитростей».
– Не волнуйся, меня ровным счетом ничего не беспокоит, – сказала она. – Да и с какой стати? Все, что я должна сделать, – это заставить его разговориться, а я успешно занимаюсь этим с тех пор, как начала делать высокие прически.
– Речь идет о совершенно определенном человеке и об определенной теме разговора.
Аурелия пожала плечами.
– Какая разница, Гревилл? Каждый разговор похож на любой другой и ведется примерно одинаково.
– В общем, да. И я все время буду держать тебя в поле зрения. – Он откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. – Покажи-ка мне еще раз, какое движение веером сообщит мне, что я должен подойти и присоединиться к тебе.
С бесстрастным лицом Аурелия вытащила веер из ридикюля и раскрыла его. Приподняв веер к правому плечу, она, вывернув запястье, поднесла его к лицу.
– Так тебя устраивает, мастер; шпионажа?
И вдруг почувствовала, что у нее улучшается настроение. Аурелия любила эту игру. Ей нравилось сознавать, что у нее все получается, что она может успешно перевоплотиться в совершенно другого человека и способна перехитрить их всех.
Гревилл заметил, как заблестели ее глаза, как внезапно дернулись губы, и расслабился. Пусть между ними множество неразрешенных вопросов, Аурелия не допустит, чтобы они помешали ей, как следует исполнить свою роль.
– Больше чем устраивает. – Он протянул руку через разделявшее их узкое пространство и взял ее ладонь. – Я знаю, что ты будешь, великолепна, моя дорогая, ты просто создана для этой работы.
Он говорил это и раньше, но повторения всякий раз заново возбуждали ее, наполняя ощущением собственной силы. Сегодня вечером не должно существовать ничего, кроме их партнерства и спектакля, который они будут играть.
Карета остановилась перед особняком графа Лессингема на Беркли-сквер. Из дома выбежал лакей и открыл дверцу кареты раньше, чем Джемми успел спрыгнуть со своего сиденья рядом с кучером.
– Добрый вечер, сэр Гревилл, леди Фолконер. – Лакей, придерживая дверцу, предложил Аурелии руку.
Она спустилась на мостовую, озадаченная тем, что лакей узнал их карету – довольно скромную, без герба на стенке.
Гревилл выбрался из кареты самостоятельно.
– Благодарю, – произнес он слуге, кивнув. – Вы очень приметливы.
– Мне было приказано ждать вас, сэр, – ответил тот, пряча в карман протянутую ему Гревиллом монету. – Большинство гостей приходят на суаре ее сиятельства пешком либо приезжают в наемных экипажах.
Гревилл понимающе улыбнулся, предложил Аурелии руку, и они проследовали за лакеем в освещенный холл.
– Почему пешком? – прошептала Аурелия.
– Беженцы… слишком бедные, чтобы позволить себе личный экипаж, – пробормотал Гревилл. – Или не желают признаваться, что могут себе это позволить… что само по себе крайне интересно. Кстати, если получится, выясни, есть ли у дона Антонио средства передвижения.
Аурелия едва заметно улыбнулась, но на ее лице не отражалось ничего, когда она поднималась по лестнице, чтобы поздороваться с хозяйкой, ожидающей их наверху. Донна Бернардина, чьи пышные округлости были подчеркнуты платьем из розового газа на алом атласном чехле, плотно обхватывающем ее фигуру под полной грудью, широко раскинула в стороны руки, как оперная певица, готовая запеть свою арию. Аурелия задержала дыхание, испугавшись, что из-за этого экстравагантного жеста пухлые груди леди вывалятся наружу, как два перекормленных поросенка. К счастью, этого не случилось.
– Леди Фолконер, как хорошо, что вы пришли! – Черная мантилья донны Бернардины была пришпилена к ее декольте рубиновой брошью, из ушей свисали массивные бриллиантовые серьги, а на шею были намотаны три нитки восхитительных жемчугов. – Она с сияющей улыбкой повернулась к Гревиллу. – И сэр Гревилл. Добро пожаловать.
Гревилл склонился над пухлой белой рукой – унизанные кольцами пальцы заканчивались длинными алыми ногтями.
– Леди Лессингем.
Графиня повела их через двойные двери в большую комнату, обставленную мебелью, роскошной и так же бросающейся в глаза, как и сама хозяйка. Шторы из жатой ткани, множество шелковых подушек на глубоких бархатных креслах и позолоченных диванах, богатые персидские ковры, массивные картины в золотых рамах…
В салоне располагались две или три группы гостей. В дальнем углу комнаты за фортепьяно сидела женщина. Негромкая музыка естественно вливалась в гул разговоров.
Гревилл быстро окинул взором гостей. Дона Антонио Васкеса среди них не было. Гревилл с улыбкой повернулся к жене:
– Позволь мне, дорогая. – Он ловко поправил коричневатую шаль на плечах Аурелии.
Она мгновенно поняла, что их жертва пока не прибыла, и слегка расслабилась – взяла бокал с шампанским с подноса проходившего мимо лакея и стала отвечать хозяйке, представлявшей им гостей.
Примерно с час Аурелия бродила среди приглашенных, обменивалась с ними любезностями, привыкала к их английскому с сильным акцентом. Она знала, что должна запомнить как можно больше разговоров, прислушиваться ко всему, что могло содержать намек на какую-нибудь необычную деятельность или интерес. Отсутствие дона Антонио не означало, что вечер потрачен напрасно. Пара-тройка этих серьезных озабоченных джентльменов наверняка были агентами Наполеона, и Аурелия вполне могла услышать что-нибудь полезное.
Гревилл придерживался своего маршрута, время, от времени кидая взгляд в сторону Аурелии, чтобы убедиться у нее все в порядке. Когда дворецкий возбужденно объявил о прибытии дона Антонио Васкеса, Гревилл даже головы не повернул в сторону двери, продолжая негромко беседовать с пожилой матроной, оплакивавшей потерю своих сокровищ – ей пришлось их оставить, когда ее сын вывез все семейство в ссылку буквально перед самым носом узурпатора.
Аурелия услышала имя, и волосы у нее на затылке словно встали дыбом, но она тоже не стала поворачиваться до тех пор, пока донна Бернардина не направилась величественно в ее сторону. Рядом с ней шел новоприбывший.
– Леди… джентльмены… я уверена, некоторые из вас уже знакомы с доном Антонио.
Послышалось согласное бормотание, начали пожимать руки, обмениваться поклонами, и вот дошла очередь до Аурелии. Она протянула руку высокому изящному джентльмену с бородкой клинышком и угольно-черными глазами. Волосы у него были длиннее, чем предписывалось модой, и слегка завивались на широком лбу. Он был одет во все черное, за исключением белой рубашки, и это ему шло, подумала Аурелия, запоминая его внешность с почти клинической точностью. Вызывающе красивое лицо привлекало внимание, рот имел жесткое очертание, а длинный нос напоминал ястребиный клюв.
Аурелия решила, что ей не хотелось бы в одиночку встретиться с доном Антонио Васкесом на темной улице. В его гибкой высокой фигуре чувствовалась грация опасного хищника. Пока их представляли друг другу, она почувствовала, что дон Антонио каким-то образом заинтересован в ней. Его рука была сухой и холодной, пальцы длинными и белыми, на безымянном пальце правой руки – золотое кольцо с огромным изумрудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34