"На ней видно, что большому пальцу руки соответствует оконечность крыла,
называемая отростком и пропорциональная размеру крыла; оконечность крыла
подобна нашим пальцам ; кость ног у птиц соответствует нашей пятке ; так
же как мы имеем четыре пальца на ноге, так четыре пальца имеют и птицы,
причем палец. находящийся сзади, соответствует нашему большому пальцу" *3.
< * 1) Ce^salpin. Dt plantis libri XYI, 1583.
* 2) Crolliusi. Traite' des signatures, p. 88.
* 3) P.Belon. Histoire de la nature des oiseaux, Paris, 1555, p.37>
Столь точной сравнительная анатомия является лишь для взгляда,
вооруженного знаниями ХIХ века. Оказывается, что сетка, сквозь которую в
наше знание проникают фигуры сходства, совпадает в этом пункте ( и почти
только в этом одном пункте) с той, в которой располагало вещи знание ХVI
века.
Однако, по правде говоря, описание Белона обнаруживает всего лишь
ту позитивность, которая в его время делала его возможным. Оно не является
ни более рациональным, ни более научным, чем наблюдение Альдрованди, когда
он сравнивает низменные части человека с омерзительными частями мира, с
Адом, с его мраком, с осужденными на муки грешниками, являющимися как бы
экскрементами Вселенной*1); оно принадлежит к той же самой
аналогизирующей космографии, что и классическое в эпоху Кроллиуса
сравнение апоплексии с бурей. Буря начинается, когда воздух становится
тяжелым и колеблется, приступ -- в момент, когда мысли становятся тяжелыми
и беспокойными ; затем сгущаются тучи, живот раздувается, гремит гром и
мочевой пузырь лопается; молнии сверкают, а в глазах больного возникает
страшный блеск, падает дождь, а рот покрывает пена, буря неистовствует, а
духи разрывают кожу больного; однако затем погода вновь проясняется, а к
больному возвращается разум *2). Пространство аналогии является, по сути,
пространством распространения. Человек полностью замыкается на самом себе;
однако этот же человек, наоборот передает сходства, получаемые им от мира.
Он является великим средоточием соотношений -- центром, где различные
соотношения сосредоточиваются и откуда они излучаются снова.
<1) Aldrovandi. Monstrorum historia, p. 4.
2) Crollius. Traite' des signatures, p. 87.>
Наконец, четвертая форма подобия обеспечивается действием с и м п а т и й.
Здесь никакой путь не предопределен заранее, никакое расстояние не
предположено, никакая последовательность не предписана. Симпатия свободно
действует в глубинах мира. В одно мгновение она преодолевает огромные
пространства: подобно молнии, симпатия падает издали -- от планеты к
человеку, которым она управляет: она же, напротив, может родиться в
результате единственного контакта, наподобие того, как "траурные розы,
которые возлагаются на похоронах", благодаря единственно лишь соседству
смерти делают каждого, вдыхающего их аромат, "смертельно печальным" *1).
Но настолько велика мощь симпатии, что она не удовлетворяется
установлением единственного контакта и преодолением пространств; она
приводит в движение вещи в мире, вызывая взаимное сближение самых
отдаленных из них. Симпатия -- начало подвижности: она притягивает тяжелые
тела к тяжести земли, а легкие тела увлекает в невесомый эфир; она
направляет корни растений к воде, заставляет поворачиваться вслед за
солнцем большой желтый цветок подсолнуха. Более того, связывая вещи
видимым внешним движением,симпатия втайне вызывает в них движение
внутреннее -- перемещение качеств, сменяющих друг друга: огонь, поскольку
он является горячим и легким, поднимается в воздух,к которому неустанно
стремятся языки его пламени; однако он утрачивает свою собственную сухость
(роднящую его с землей), приобретает влажность (связывающую его с водой и
с воздухом) и затем исчезает в легком паре, в синем дыме, в облаке,
становясь воздухом. Симпатия -- это настолько мощная и властная инстанция
Тожества , что она не довольствуется тем, чтобы быть просто одной из форм
сходства; симпатия обладает опасной способностью у п о д о б л я т ь,
отождествлять вещи, смешивать их, лишь их индивидуальности, делая их,
таким образом, чуждыми тем вещая, какими они были. Симпатия изменяет
вещи в направлении тождества; вот почему если бы эта ее способность не
имела бы противовеса, то мир свелся бы к одной точке, к однородной массе,
унылой фигуре Тожества; все его части удерживались бы в определенном
положении и сообщались бы между собой без разрывов и без расстояний, как
ряды металлических частиц, удерживаемые под действием симпатии одним
магнитом *2).
< *1) G.Porta. Magie naturelle, p.72.
*2) Id., ibid.>
Вот почему симпатия скомпенсирована парной ей фигурой --
антипатией. Антипатия сохраняет вещи в их изоляции друг от друга
и препятствует их уподоблению; она замыкает каждый вид в его стойком
отличии и в его стремлении к самосохранению: "Достаточно хорошо известно,
что растения ненавидят друг друга... говорят, что маслина и виноградная
лоза ненавидят капусту; огурец избегает маслину Если учесть, что они
растут благодаря теплу солнца и сокам земли, то необходимо, чтобы любое
тенистое и густое дерево было бы ядовитым для других, а также и для дерева
с множеством корней" *1). И так до бесконечности, но во все времена
существа, живущие в мире, будут ненавидеть друг друга и вопреки какой бы
то ни было симпатии сохранять свой свирепый аппетит. "Индийская крыса
вредоносна для крокодила, так как она дана ему Природой в качестве его
врага. Как только этот жестокий зверь разнежился на солнце, она утраивает
ему засаду и прибегает к смертельной хитрости: заметив, что крокодил,
блаженствуя, спит с открытой пастью, она забирается в нее и по широкой
глотке проникает в его живот, прогрызает внутренности и только тогда
выходит из чрева убитого ею зверя". Однако враги в свою очередь
подкарауливают крысу: она находится в раздоре с пауком, и, "многократно
сражаясь с аспидом, она умирает". Благодаря этому действию антипатии,
удаляющему их друг от друга, но столь же и вовлекающему их в борьбу и
делающему их убийцами и в свою очередь жертвами, оказывается, что вещи и
звери и все формы мира остаются тем, чем они являются.
< *1) J. Cardan. De La subtikite^, Paris, 1656^ p.154.>
Именно постоянное равновесие симпатии и соответствующей ей
антипатии обеспечивает тождественность вещей, то, что они могут выходить
друг на друга, сближаться между собой, не поглощая друг друга и не
утрачивая при этом своей неповторимости. Этим равновесием объясняется и
то, что вещи растут, развиваются, смешиваются, исчезают, умирают, но
бесконечно воспроизводятся, что, короче говоря, существуют: пространство
(не лишенное, однако, ни ориентира, ни повторения, ни прибежища подобия),
и время (дающее возможность бесконечного воспроизведения тех же самых
форм, видов, элементов). "Хотя четыре тела (вода, воздух, огонь, земля) и
являются простыми и обладают отличительными качествами, тем не менее
Создатель повелел, чтобы сложные элементы составлялись из тел простых;
вот почему их соответствия и несоответствия являются приметными, что
познается по их качествам. Поскольку стихия огня горяча и суха, она
отделена антипатией от стихии воды, которая является холодной и влажной.
Теплый воздух влажен, холодная земля -- суха, это антипатия. Чтобы привести
их в согласие, воздух помещается между огнем и водой, вода -- между землей
и воздухом. Так как воздух является теплым, он прекрасно соседствует с
огнем, а его влажность сочетается с влажностью воды. Опять же, так как его
влажность является умеренной, она смягчает жар огня, получая в свою
очередь помощь от него; с другой стороны, своим умеренным жаром воздух
обогревает влажный холод воды. Влажность воды, согретая теплом воздуха,
смягчает холодную сухость земли" *1). Суверенное могущество пары
"симпатия -- антипатия", предписываемые ею движение и рассеивание
порождают все формы сходства. Так вновь проявляются и разъясняются
три первые типа подобия. Весь объем мира, все соседства пригнанности,
все переклички соперничества, все сцепления аналогии поддерживаются,
сохраняются и удваиваются этим пространством симпатии и антипатии, которое
неустанно сближает вещи и вместе с тем удерживает из на определенном
расстоянии друг от друга. Посредством этой игры мир существует в тождестве
с самим собою; сходные вещи продолжают быть тем, что они являются, а
вместе с тем и похожими друг на друга. То же самое остается тем же самым и
замкнутым на себе. < *1) S.G.S. Fnnotation au Grand Miroir du Monde
Duchesne, p.498.>
2. ПРИМЕТЫ
И тем не менее система не является замкнутой. Разомкнутость
сохраняется: благодаря ей вся система сходств
благодаря ей вся система сходств рисковала бы избавиться от себя
самой или остаться невидимой, если бы новая фигура подобия не
завершала бы круга, делая его одновременно и совершенным, и явным.
П р и г н а н н о с т ь, с о п е р н и ч е с т в о, а н а л о г и я
и с и м п а т и я говорят нам о том, как мир должен замыкаться на
самом себе, удваиваться, отражаться или сцепляться с самим собой
для того, чтобы вещи могли походить друг на друга. Они указывают
нам пути развития подобия, но не место его существования, не
способ его регистрации и опознания. Однако не исключено, что нам
случалось проходить через все это чудесное нагромождение сходств,
даже не догадываясь о том, что оно издавна подготовлено мировым
порядком для нашего величайшего блага. Чтобы узнать, что волчий
корень лечит болезни наших глаз, а растертый с винным спиртом орех
облегчает головную боль, совершенно необходима предупреждающая нас об этом
примета, без которой этот секрет никогда не был бы раскрыт. Разве узнали
бы когда-нибудь, что между человеком и планетой имеется отношение родства
и вражды, если бы на его теле и среди складок его лица не было бы знака
того, что он соперник Марса или родственник Сатурна? Необходимо, чтобы
скрытые сходства были бы зримы на поверхности вещей, нужна видимая примета
для незримых аналогий. Не является ли любое сходство и самым явным, и
самым скрытым одновременно? Действительно, оно не составлено из
соединенных между собой -- и одинаковых, и различных -- частей: оно является
цельным сходством, которое или замечают или нет. И если бы в нем -- или над
ним, или сбоку -- не было определяющего элемента, превращающего его
сомнительное мерцание в ясную уверенность, то сходство было бы лишено
критерия.
Нет сходства без приметы. Мир подобного -- это непременно мир
примет. "Воля Бога не в том, -- говорит Парацельс, -- чтобы сотворенное им
для блага человека и данное ему пребывало сокрытым... И если даже он скрыл
определенные вещи, то он все равно ничего не оставил без внешних видимых
знаков с особыми отметинами -- точно так же, как человек, закопавший клад,
отмечает это место, чтобы его можно было найти" *1). Знание подобий
основывается на определении этих примет и на их расшифровке. Чтобы
распознать природу растений, ни к чему останавливаться на их коре, нужно
идти прямо к их признакам -- "к тени и образу Бога, который они носят в
себе, или к тому внутреннему достоинству, которое дано их небом как
естественное достояние, ...к тому достоинству, говорю я, которое узнается
скорее всего по примете" *2). Система примет переворачивает отношение
< *1) Paracelse. Die 9 Bu^cher der Natura Rerum (Euvres, e^d&
Suhdorff^ IX, p. 393).
*2) Crollius. Traite^ des signatures^ p. 4.>
видимого к невидимому. Сходство было невидимой формой того, что в недрах
мира делало вещи видимыми. Но для того, чтобы в свою очередь эта форма
выявилась, необходима видимая фигура, извлекающая ее из ее глубокой
незримости. Именно поэтому лицо мира покрыто геральдическими гербами,
характерными чертами, знаками и тайными словами -- "иероглифами", как
говорил Тернер *1). Таким образом, пространство непосредственных
сходств становится как бы огромной открытой книгой, испещренной
рисунками, причем вся страница покрыта странными, перекрещивающимися, а
иногда и повторяющимися фигурами, взывающими к истолкованию: "Не правда
ли, что все травы, деревья и прочее, происходящее из недр земли, являются
книгами и магическими знаками?" *2). Огромное, спокойное зеркало, в
глубине которого вещи отражаются, отсылая друг к другу свои образы, на
самом деле шелестит словами. Немые отражения удвоены словами,
указывающими на них. И благодаря последней форме подобия, охватывающей все
другие формы и замыкающей их в неповторимый круг, мир может сравниться с
говорящим человеком; "как тайные движения его понимания проявляются в
голосе, так и травы как будто говорят любознательному врачу своими
приметами, открывая ему... их внутренние качества, спрятанные под покровом
молчания природы" *3).
Между волчьим корнем и глазами существует симпатия. Если бы на
растении не было приметы, отметины и как бы слова, сообщающего, что это
растение благотворно для больных глаз, то это непредвидимое сродство
осталось бы скрытым. Такой знак легко прочитывается в его семенах: это
маленькие темные шарики, помещенные в белые оболочки, представляющие
примерно то же самое, что и веки для глаз *4). То же самое и относительно
сродства между орехом и головой: толстая зеленая корка, охватывающая кость
-- раковину -- плода, лечит "раны надкостницы черепа", однако внутренние
боли головы предотвращаются самим ядром ореха, "в совершенстве
демонстрирующим мозг" *5. Знак сродства и то, что делает его зримым, --
< *1) Тернер (1775--1851) -- английский художник и мыслитель. --
Прим. ред.
*2) Crollius. Traite^ des signatures, p. 6.
*3) Id., ibid.
*4) Id., ibid., p.33.
*5) Id., ibid., p.33-34.>
это всего --навсего аналогия; шифр симпатии заключен в пропорции.
Но по какой примете распознается сама эта пропорция? Каким образом
можно узнать, что линии руки или морщины лба вырисовывают на теле людей
то, что их склонности, неудачи или трудности образуют в великой ткани
жизни. Это было бы невозможно, если бы симпатия не соединяла тело и небо,
передавая движение планет людским судьбам, если бы краткость линии не была
простым отражением быстротечности жизни, пересечение двух складок --
встречи с препятствием, а движение морщины вверх -- встречи с препятствием,
а движение морщины вверх -- вознесения человека к вершинам успеха? Ширина
является признаком богатства и важности; непрерывность знаменует удачу, а
разрыв -- неудачу *1). Великая аналогия тела и судьбы обозначена всей
системой зеркал и притяжений. Именно симпатии и соперничества уведомляют
об аналогиях.
Что касается соперничества, то его можно распознать по аналогии:
глаза -- это звезды поскольку, поскольку они испускают свет на лица, как
светила в темноте, и поскольку слепые -- это в мире словно ясновидящие в
самую непроглядную ночь. Его можно распознать и по пригнанности: начиная с
греков известно, что сильным и мужественным животным присущи широкие и
хорошо развитые окончания членов, как если бы их сила сообщалась самым
удаленным частям их тела. Точно так же лицо и рука человека сходствуют с
душой, с которой они соединены. Распознавание самых очевидных подобий
осуществляется, следовательно, на основе открытия того, что между вещам
существует пригнанность. И если теперь представить, что соответствие не
всегда определяется действительной близостью места, в то время как многие
существа соответствуют друг другу, будучи пространственно разобщены (как
это имеет место между болезнью и лекарством от нее, между человеком и его
светилами, между растением и почвой, которая для него необходима), то
снова потребуется знак соответствия. Но что же еще указывает на то, что
две вещи сплетены друг с другом, как не их взаимное притяжение -- как между
цветком подсолнуха и солнцем или водой и ростком огурца *2, -- как не их
сродство и ка бы симпатия между ними?
< *1) J. Cardan. Me^toposcjpie (e^d. 1658), p. III--VIII.
*2) Bacon. Histoire naturelle, 1631, p. 221.>
Таким образом, круг замыкается. Однако понятно, благодаря какой
системе удвоений. Сходства требуют приметы, так как никакое из них не
могло бы быть замеченным, если бы оно не имело доступного для расшифровки
знака. Но каковы же эти знаки? Каким образом среди всех ликов мира,
скольких перекрещивающихся фигур распознается особенность, на которой
следует остановиться, поскольку она указывает на некое тайное и
существенное сходство? Какая форма образует знак в его специфическом
значении знака? Это--сходство. Знак значим в той мере, в какой имеется
сходство между ним и тем, на что он указывает (то есть на какое-то
подобие). Но тем не менее знак не гомологичен с обозначаемым им, так как
его специфическое бытие в качестве приметы как бы сходит на нет в том
лице, знаком которого он является.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62