Однако их собственная платформа нередко приобретала ярко выраженный националистический характер.
Выразителем такой «крайней» точки зрения, граничащей с сепаратизмом, является в романе Мариус Таллар. Выступая на митинге в Монреале, он яростно обличает англичан, навязывающих Квебеку свою волю. В дальнейшем эти обличения оборачиваются слепой ненавистью ко всему английскому. Именно ненависть питает выдвигаемую Мариусом программу полной изоляции Квебека и сохранения * любой ценой старых форм жизни, утвердившихся еще в колониальные времена: «чистая раса, чистый язык, большие семьи, никаких связей с англичанами, никакого вмешательства иностранцев, усиление власти церкви во всех областях — вот условия, соблюдая которые Квебек сохранится до своего тысячелетия».
Значительно сложнее позиция отца Мариуса Атанаса Таллара, члена парламента, представляющего Квебек.
Потомок старинного рода, который утвердился в Канаде «с тех самых пор, как была освоена река Св. Лаврентия», Атанас унаследовал фамильную гордость своих предков вместе с землей, в три раза превосходящей участки других членов общины Сен-Марк. Однако сеньориальные зама!, ки сочетаются в нем с духом вольномыслия, восходящего к фран узским просветителям XVIII в. (не случайно в его библиотеке висят портреты Руссо и Вольтера), а личное честолюбие — с искренним желанием содействовать общему благу.
Атанас не приемлет ненависти Мариуса к англичанам. Голосуя в парламенте за конскрипцию, он надеется, что союз Англии и Франции в войне распространится и на Канаду «хотя бы настолько, чтобы навсегда покончить с давними распрями между двумя нациями». Осознает он, в отличие от старшего сына, и неизбежность перемен в патриархальном укладе Квебека. Однако понимая эту неизбежность умом, сердцем Атанас противится переменам, хотя сам им содействует. Отсюда состояние постоянной мучительной раздвоенности, которое делает его едва ли не самой драматической фигурой романа.
Поражение Атанаса Таллара на политическом и деловом поприще мотивировано в «Двух одиночествах» целым комплексом причин как субъективного, так и объективного характера. Ему чужд цинизм политиков-профессионалов типа Маршана, который от души презирает «доходяг» — франко-канадцев, собравшихся на митинг протеста против конскрипции. Импульсивный и непосредственный, он не обладает ни жесткой деловой хваткой, ни изворотливостью, ни беспощадной расчетливостью, отметающей за ненадобностью соображения нравственного порядка,— всем тем, что определяет успешную карьеру его компаньона, англо-канадца Хантли Макквина. Не оправдывается и наивная вера Атанаса, что их партнерство будет основано на паритетных началах. Макквину, привыкшему считать франко-канадцев ущербными людьми — «во-первых, они католики, во-вторых, французы»,— он нужен лишь постольку, поскольку его высокое положение в приходе Сен-Марк откроет доступ к природным богатствам и дешевой рабочей силе. С другой стороны, Атанас Таллар не встречает ни сочувствия, ни понимания у своих соотечественников и благодаря усилиям священника Бобьена оказывается в полной изоляции.
Следует заметить, что католическая церковь всегда играла весьма активную роль в общественной и политической жизни Квебека. Неизменно прикрывая свою крайне реакционную позицию националистическим флагом, она обеспечивала себе таким образом массовую поддержку. Непререкаемый авторитет, которым пользуется отец Бобьен в приходе Сен-Марк,— наглядное тому доказательство. Бобьен отвергает какую бы то ни было возможность примирения франко-канадцев, по его мнению, «единственных истинных канадцев», с теми, кто их «покорил, унизил и вдобавок исповедует протестантизм». Столь же непримиримо выступает он против перемен в жизни общины, которые неизбежно последуют за строительством фабрики,— будущее Квебека видится ему «теплицей для всходов Божьих,., где все говорят на добром старом наречии своих нормандских предков и продолжают борьбу с реформацией». Поэтому закономерно, что именно Бобьен внушает жителям прихода недоверие к начинаниям Атанаса Таллара, в котором, по его разумению, «воплотились все злые силы материализма, грозящие французской Канаде и Сен-Марку в особенности», по его инициативе Атанас практически подвергается остракизму, именно он сеет вражду и в семье Таллара, поддерживая фанатический национализм Ма-риуса.
Судьба Атанаса Таллара складывается трагически. Наткнувшись на глухую стену отчуждения, воздвигнутую стараниями Бобьена, он уезжает в Монреаль и бросает вызов католической церкви, приняв протестантскую веру. Однако это не спасает его от нового удара — предательства со стороны Макквина, и на смертном одре, измученный неравной борьбой, сломленный, разоренный, разочарованный, Атанас, который всю свою жизнь признавал только одну власть — власть разума, возвращается в лоно католической церкви.
В ряду причин, обостряющих постоянные конфликты между ан-гло-канадцами и франко-канадцами, немаловажная роль принадлежит, по мысли Макленнана, пережиткам колониального сознания, своеобразному «колониальному комплексу», характерному для обеих сторон. К колониальным временам восходят религиозные и расовые предрассудки, питающие фанатизм Бобьена и слепую ненависть Мариуса. Но и шовинизм обитателей «квадратной мили» Монреаля, на которой некогда стоял первый английский гарнизон, а теперь расположены особняки «первых семейств»,— явление того же порядка. Канада для них — прямое продолжение Британских островов, их респектабельность — респектабельность английского образца, ввозимая вместе с костюмами с Сэвил-Роу, ботинками от «Дэкса» и трубками от «Данхилла». Более того, законодатели «квадратной мили» Метьюны мнят себя даже выше этого образца, «более жизнестойкими, так как в их жилах течет шотландская кровь, более благочестивыми, так как являются пресвитерианцами». Аналогичным образом рассуждает и католический священник Бобьен, полагающий, что Квебек имеет больше оснований на благоденствие «у колен Господа», нежели Франция, которая «расправилась и с самим королем — помазанником божьим и превратилась в страну вольнодумцев». По меткому выражению Атанаса Таллара, «французы у нас куда более французские, чем во Франции, а англичанам в Великобритании далеко до наших».
Решение проблемы, считает Макленнан, заключается в том, что канадцы английского и французского происхождения должны осознать свою принадлежность к общей родине — Канаде, к ее историческим судьбам. Однако старшее поколение осуществить эту задачу не в силах — они либо отступают, обнаруживая свою непоследовательность и слабость, подобно Атанасу Таллару, либо слишком консервативны и озабочены собственным благополучием, подобно Макквину, который некоторое время носился с идеей «организовать промышленность Канады», включив и Квебек, но затем пришел к заключению, что гораздо выгоднее использовать каждую из двух канадских наций таким образом, «чтобы нейтрализовать другую».
Несостоятельность старшего поколения особенно отчетливо обнаруживается в третьей части романа, действие которой относится к периоду экономической депрессии 1930-х гг., когда безработица приобрела в Канаде характер общенационального бедствия. Центром идейно-политической борьбы этих лет была полемика между старейшим лидером умеренного крыла либеральной партии У. Л. Ма-кензи Кингом, который выдвинул принцип «ни шагу вперед», и В. Мэс-си, представителем «молодых», требовавших перехода к новой реформистской политике на основе государственного контроля. Хотя в романе «Два одиночества» нет прямых ссылок на эту полемику, ее отзвуки очевидны и в названии доклада, который Макквин намеревается прочитать в литературном клубе преуспевающих дельцов Монреаля: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире», и в его исполненных самодовольства рассуждениях о том, что, хотя в Канаде насчитывается полтора миллиона человек, получающих пособие по безработице, «нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса». С принципом Макензи Кинга прямо перекликается и вывод, к которому приходит Макквин,— «благоразумие проявляется в том, чтобы не предпринимать ничего».
Позиции «старой гвардии» противостоят в романе духовные искания молодого поколения, представленного образами Поля Талла-ра и Хетер Метьюн.
По замыслу писателя, формирование личности Поля, младшего сына Атанаса Таллара от его второго брака с ирландкой Кэтлин, определяется взаимодействием трех факторов: смешанной кровью, которая в условиях Канады, где «заведено быть либо англичанином, либо французом», делает его ни тем, ни другим, тщетными поисками работы и необходимостью перебиваться случайными заработками, наконец, нарастающей угрозой новой мировой войны после прихода Гитлера к власти. Следует, однако, подчеркнуть, что если первый из этих факторов получил в романе конкретное воплощение в столкновении Поля с Мариусом, в реакции Метьюнов на его брак с Хетер, то о двух других читатель может судить преимущественно по размышлениям героя, которые зачастую носят декларативный характер. При этом Макленнан, по существу, подменил проблему безработицы проблемой поколений, перенося центр тяжести с социального анализа канадской действительности 1930-х гг. на конфликт между «старшими, хорошо устроенными в жизни людьми», и молодежью, в которой утвердилась «разъедающая убежденность, что они никому не нужны, что никто не знает, куда их пристроить».
Изображая становление Поля как писателя, Макленнан использовал факты собственной биографии. Подобно своему герою, он начал творческую деятельность с романов, действие которых происходит за пределами Канады (в Англии и США), а рассуждения Поля о том, что в его новом «канадском» романе «придется сначала строить сцену и писать декорации, а уж потом сочинять пьесу», почти дословно повторяют эстетическое кредо автора. Вместе с тем нельзя не заметить, что решение героя сжечь рукопись первого романа и обратиться к изображению Канады мотивировано недостаточно убедительно. По сути дела рассуждения типа: «Может быть, следует изобразить местом действия собственную страну, даже если эта страна — Канада? Канада, спору нет, всем во всем подражает. Да, но, может быть, это только на поверхности явлений? Может быть, если копнуть поглубже, увидишь другое? Но никто пока и не пробовал копнуть поглубже, вот в чем дело!»— ничего не объясняют и представляются весьма «облегченным» вариантом большой и сложной проблемы. Вообще в трактовке образа Поля преобладает элемент заданности, словно бы автор поставил своей целью проиллюстрировать резонерскую реплику капитана Ярдли: «Поль — это и есть новая Канада».
И тем не менее, какими бы ни были недостатки двух последних частей, трудно согласиться с мнением канадских критиков, полагающих, что, если бы Макленнан поставил точку на смерти Атанаса Таллара, роман от этого только бы выиграл. Такая постановка вопроса оставляет вне поля зрения проблему, вынесенную в название романа,— человеческое одиночество и его преодоление.
Тема одиночества введена в роман как своего рода психологический подтекст того социально-исторического контекста, в котором формируются характеры героев и движутся их судьбы. Трагическим одиночеством Отмечены все этапы жизни Атанаса Таллара. Но и его противник, отец Бобьен, глубоко убежденный, что он «отвечает перед богом за каждую душу в Сен-Марке», чувствует себя одиноким, «даже молясь богу». На одиночество обречен Мариус, чью душу, подобно проказе, разъедает фанатическая ненависть к англичанам. Но и капитан Ярдли с его терпимостью, готовностью понять и принять других людей чувствует себя одиноким в доме собственной дочери.
Избавляет человека от тягостного, мучительного ощущения своего одиночества любовь — на это указывает эпиграф, предпосланный роману, и история Поля и Хетер. Однако Макленнан вносит весьма существенное дополнение в «формулу любви» Рильке. Ключевым в данном случае является образ «человека в смирительной рубашке», который возникает в сцене первого свидания Поля и Хетер. «Смирительная рубашка» — это расовые, национальные, сословные, социальные, религиозные предубеждения и предрассудки, которые внушают человеку общество, школа, семья, его непосредственное окружение. Тот, кто оказался в их плену, не способен ни порвать собственные путы, обрекающие его на одиночество, ни услышать взывающий к нему голос другого человека. Снедаемый горечью и злобой, он мертв для любви, как мертв для любви Мариус,— недаром его возлюбленная Эмили чувствует, что каждый поцелуй Мариуса — это еще один запор на двери, преграждающей ей доступ в его одиночество.
По-иному складываются отношения Поля с Хетер. Она — первый человек, который заставил его «поделиться своими мыслями», «ворвался на миг в его одиночество». Хетер в свою очередь видит в Поле единственного человека, который сумел «пробиться, минуя ее рассудок, к тому, что у нее в душе», единственного, с кем она не чувствует себя одинокой. Однако им обоим потребуется еще немалое время, чтобы сбросить «смирительные рубашки, навязанные им их происхождением». И только ощутив себя совершенно свободными: Поль — от «навязанного ему противоборства двух наций» и тягостных сомнений, Хетер — от нравственного ригоризма семьи Метьюнов,— они обретают друг друга.
В эпилоге романа «Два одиночества» Полю Таллару, приступившему к работе над своим первым «канадским» романом, кажется, что он, «рожденный и отринутый обществом, которое изображал», «наконец начинает постигать свойственную этому обществу гармонию». Однако ситуация, сложившаяся в Канаде после второй мировой войны, отнюдь не свидетельствовала о гармонии. Напротив, отношения между англо-канадцами и франко-канадцами осложнились в этот период целым рядом обстоятельств и были весьма далеки от идиллической картины «бескрайних просторов», на которых «две нации одинаково лелеют воспоминания, каждая о своем прошлом».
Начавшаяся в послевоенное время бурная индустриализация Квебека окончательно разрушила традиционно-патриархальный уклад жизни и систему патронажа; сельский приход как привычная г ячейка франко-канадского общества утратил свое значение. Вместе с тем Квебек оставался провинцией самой высокой безработицы и самого низкого уровня жизни, образование и просвещение по-прежнему находились под контролем католической церкви, все экономические рычаги были в руках американских и англо-канадских предпринимателей. Таким образом, национальные и социальные проблемы переплелись в тугой узел, разрубить который не смогли ни созданная в начале 1960-х гг. Королевская комиссия по двуязычию — ее рекомендации ограничились признанием «двух культурных общностей Канады»,— ни так называемая «тихая революция» Ж. Лесажа, возглавившего правительство Квебека в 1962 г.,— его планы национализации некоторых отраслей промышленности натолкнулись на мощное противодействие англо-американских банков и монополий.
Все эти события не прошли мимо Макленкана, который в те же 1960-е гг. вновь обратился к проблеме «двух одиночеств» в романе «Возвращение сфинкса» (1967).
Протагонист романа Алан Эйнсли, министр по делам культуры в Оттаве, делает все возможное для того, чтобы примирить интересы англо-канадцев и франко-канадцев во имя национальной консолидации и единства. Он убежден, что, если политические деятели проявят честность и терпение, рано или поздно этот спор двухвековой давности будет решен. Однако сын Эйнсли Дэниел, франко-канадец по матери, не верит ни в благие намерения отца, ни в их успех. Считая старшее поколение ответственным за все беды Квебека, он вступает на путь террористической борьбы.
Связав национальный конфликт с конфликтом поколений, столь характерным для 1960-х гг., Макленнан оценивает его достаточно объективно. За плечами Дэниела нет довоенного опыта отца, депрессии, гражданской войны в Испании, нет надежд, что «Канада обретет самое себя», надежд, с которыми Алан Эйнсли ушел воевать с фашизмом. Дэниел живет настоящим, а оно отнюдь не внушает надежд. Все новые и новые катастрофы потрясают послевоенный мир, Квебек по-прежнему унижен своим зависимым положением, и над всей Канадой нависла угроза полной американизации.
К теме американо-канадских отношений Макленнан обращался неоднократно. Еще в «Двух одиночествах» он вложил в уста американца Клейтона реплику, которая звучала как предостережение: «...Нравится это другим странам или не нравится, всем теперь придется жить по-нашему». В «Возвращении сфинкса» речь идет уже не о предостережении, а о свершившемся факте. Не случайно бизнесмены, летящие из Нью-Йорка в Монреаль, сравниваются со сборщиками податей в провинциях Римской империи, а их разговор об «этих простаках», которые, не читая, подпишут что угодно, стоит только «помахать контрактом у них перед носом», наглядно демонстрирует пренебрежительное отношение американцев к канадским партнерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Выразителем такой «крайней» точки зрения, граничащей с сепаратизмом, является в романе Мариус Таллар. Выступая на митинге в Монреале, он яростно обличает англичан, навязывающих Квебеку свою волю. В дальнейшем эти обличения оборачиваются слепой ненавистью ко всему английскому. Именно ненависть питает выдвигаемую Мариусом программу полной изоляции Квебека и сохранения * любой ценой старых форм жизни, утвердившихся еще в колониальные времена: «чистая раса, чистый язык, большие семьи, никаких связей с англичанами, никакого вмешательства иностранцев, усиление власти церкви во всех областях — вот условия, соблюдая которые Квебек сохранится до своего тысячелетия».
Значительно сложнее позиция отца Мариуса Атанаса Таллара, члена парламента, представляющего Квебек.
Потомок старинного рода, который утвердился в Канаде «с тех самых пор, как была освоена река Св. Лаврентия», Атанас унаследовал фамильную гордость своих предков вместе с землей, в три раза превосходящей участки других членов общины Сен-Марк. Однако сеньориальные зама!, ки сочетаются в нем с духом вольномыслия, восходящего к фран узским просветителям XVIII в. (не случайно в его библиотеке висят портреты Руссо и Вольтера), а личное честолюбие — с искренним желанием содействовать общему благу.
Атанас не приемлет ненависти Мариуса к англичанам. Голосуя в парламенте за конскрипцию, он надеется, что союз Англии и Франции в войне распространится и на Канаду «хотя бы настолько, чтобы навсегда покончить с давними распрями между двумя нациями». Осознает он, в отличие от старшего сына, и неизбежность перемен в патриархальном укладе Квебека. Однако понимая эту неизбежность умом, сердцем Атанас противится переменам, хотя сам им содействует. Отсюда состояние постоянной мучительной раздвоенности, которое делает его едва ли не самой драматической фигурой романа.
Поражение Атанаса Таллара на политическом и деловом поприще мотивировано в «Двух одиночествах» целым комплексом причин как субъективного, так и объективного характера. Ему чужд цинизм политиков-профессионалов типа Маршана, который от души презирает «доходяг» — франко-канадцев, собравшихся на митинг протеста против конскрипции. Импульсивный и непосредственный, он не обладает ни жесткой деловой хваткой, ни изворотливостью, ни беспощадной расчетливостью, отметающей за ненадобностью соображения нравственного порядка,— всем тем, что определяет успешную карьеру его компаньона, англо-канадца Хантли Макквина. Не оправдывается и наивная вера Атанаса, что их партнерство будет основано на паритетных началах. Макквину, привыкшему считать франко-канадцев ущербными людьми — «во-первых, они католики, во-вторых, французы»,— он нужен лишь постольку, поскольку его высокое положение в приходе Сен-Марк откроет доступ к природным богатствам и дешевой рабочей силе. С другой стороны, Атанас Таллар не встречает ни сочувствия, ни понимания у своих соотечественников и благодаря усилиям священника Бобьена оказывается в полной изоляции.
Следует заметить, что католическая церковь всегда играла весьма активную роль в общественной и политической жизни Квебека. Неизменно прикрывая свою крайне реакционную позицию националистическим флагом, она обеспечивала себе таким образом массовую поддержку. Непререкаемый авторитет, которым пользуется отец Бобьен в приходе Сен-Марк,— наглядное тому доказательство. Бобьен отвергает какую бы то ни было возможность примирения франко-канадцев, по его мнению, «единственных истинных канадцев», с теми, кто их «покорил, унизил и вдобавок исповедует протестантизм». Столь же непримиримо выступает он против перемен в жизни общины, которые неизбежно последуют за строительством фабрики,— будущее Квебека видится ему «теплицей для всходов Божьих,., где все говорят на добром старом наречии своих нормандских предков и продолжают борьбу с реформацией». Поэтому закономерно, что именно Бобьен внушает жителям прихода недоверие к начинаниям Атанаса Таллара, в котором, по его разумению, «воплотились все злые силы материализма, грозящие французской Канаде и Сен-Марку в особенности», по его инициативе Атанас практически подвергается остракизму, именно он сеет вражду и в семье Таллара, поддерживая фанатический национализм Ма-риуса.
Судьба Атанаса Таллара складывается трагически. Наткнувшись на глухую стену отчуждения, воздвигнутую стараниями Бобьена, он уезжает в Монреаль и бросает вызов католической церкви, приняв протестантскую веру. Однако это не спасает его от нового удара — предательства со стороны Макквина, и на смертном одре, измученный неравной борьбой, сломленный, разоренный, разочарованный, Атанас, который всю свою жизнь признавал только одну власть — власть разума, возвращается в лоно католической церкви.
В ряду причин, обостряющих постоянные конфликты между ан-гло-канадцами и франко-канадцами, немаловажная роль принадлежит, по мысли Макленнана, пережиткам колониального сознания, своеобразному «колониальному комплексу», характерному для обеих сторон. К колониальным временам восходят религиозные и расовые предрассудки, питающие фанатизм Бобьена и слепую ненависть Мариуса. Но и шовинизм обитателей «квадратной мили» Монреаля, на которой некогда стоял первый английский гарнизон, а теперь расположены особняки «первых семейств»,— явление того же порядка. Канада для них — прямое продолжение Британских островов, их респектабельность — респектабельность английского образца, ввозимая вместе с костюмами с Сэвил-Роу, ботинками от «Дэкса» и трубками от «Данхилла». Более того, законодатели «квадратной мили» Метьюны мнят себя даже выше этого образца, «более жизнестойкими, так как в их жилах течет шотландская кровь, более благочестивыми, так как являются пресвитерианцами». Аналогичным образом рассуждает и католический священник Бобьен, полагающий, что Квебек имеет больше оснований на благоденствие «у колен Господа», нежели Франция, которая «расправилась и с самим королем — помазанником божьим и превратилась в страну вольнодумцев». По меткому выражению Атанаса Таллара, «французы у нас куда более французские, чем во Франции, а англичанам в Великобритании далеко до наших».
Решение проблемы, считает Макленнан, заключается в том, что канадцы английского и французского происхождения должны осознать свою принадлежность к общей родине — Канаде, к ее историческим судьбам. Однако старшее поколение осуществить эту задачу не в силах — они либо отступают, обнаруживая свою непоследовательность и слабость, подобно Атанасу Таллару, либо слишком консервативны и озабочены собственным благополучием, подобно Макквину, который некоторое время носился с идеей «организовать промышленность Канады», включив и Квебек, но затем пришел к заключению, что гораздо выгоднее использовать каждую из двух канадских наций таким образом, «чтобы нейтрализовать другую».
Несостоятельность старшего поколения особенно отчетливо обнаруживается в третьей части романа, действие которой относится к периоду экономической депрессии 1930-х гг., когда безработица приобрела в Канаде характер общенационального бедствия. Центром идейно-политической борьбы этих лет была полемика между старейшим лидером умеренного крыла либеральной партии У. Л. Ма-кензи Кингом, который выдвинул принцип «ни шагу вперед», и В. Мэс-си, представителем «молодых», требовавших перехода к новой реформистской политике на основе государственного контроля. Хотя в романе «Два одиночества» нет прямых ссылок на эту полемику, ее отзвуки очевидны и в названии доклада, который Макквин намеревается прочитать в литературном клубе преуспевающих дельцов Монреаля: «Канада. Феномен стабильности в смятенном мире», и в его исполненных самодовольства рассуждениях о том, что, хотя в Канаде насчитывается полтора миллиона человек, получающих пособие по безработице, «нигде никаких беспорядков, никаких глупостей вроде американского «нового курса». С принципом Макензи Кинга прямо перекликается и вывод, к которому приходит Макквин,— «благоразумие проявляется в том, чтобы не предпринимать ничего».
Позиции «старой гвардии» противостоят в романе духовные искания молодого поколения, представленного образами Поля Талла-ра и Хетер Метьюн.
По замыслу писателя, формирование личности Поля, младшего сына Атанаса Таллара от его второго брака с ирландкой Кэтлин, определяется взаимодействием трех факторов: смешанной кровью, которая в условиях Канады, где «заведено быть либо англичанином, либо французом», делает его ни тем, ни другим, тщетными поисками работы и необходимостью перебиваться случайными заработками, наконец, нарастающей угрозой новой мировой войны после прихода Гитлера к власти. Следует, однако, подчеркнуть, что если первый из этих факторов получил в романе конкретное воплощение в столкновении Поля с Мариусом, в реакции Метьюнов на его брак с Хетер, то о двух других читатель может судить преимущественно по размышлениям героя, которые зачастую носят декларативный характер. При этом Макленнан, по существу, подменил проблему безработицы проблемой поколений, перенося центр тяжести с социального анализа канадской действительности 1930-х гг. на конфликт между «старшими, хорошо устроенными в жизни людьми», и молодежью, в которой утвердилась «разъедающая убежденность, что они никому не нужны, что никто не знает, куда их пристроить».
Изображая становление Поля как писателя, Макленнан использовал факты собственной биографии. Подобно своему герою, он начал творческую деятельность с романов, действие которых происходит за пределами Канады (в Англии и США), а рассуждения Поля о том, что в его новом «канадском» романе «придется сначала строить сцену и писать декорации, а уж потом сочинять пьесу», почти дословно повторяют эстетическое кредо автора. Вместе с тем нельзя не заметить, что решение героя сжечь рукопись первого романа и обратиться к изображению Канады мотивировано недостаточно убедительно. По сути дела рассуждения типа: «Может быть, следует изобразить местом действия собственную страну, даже если эта страна — Канада? Канада, спору нет, всем во всем подражает. Да, но, может быть, это только на поверхности явлений? Может быть, если копнуть поглубже, увидишь другое? Но никто пока и не пробовал копнуть поглубже, вот в чем дело!»— ничего не объясняют и представляются весьма «облегченным» вариантом большой и сложной проблемы. Вообще в трактовке образа Поля преобладает элемент заданности, словно бы автор поставил своей целью проиллюстрировать резонерскую реплику капитана Ярдли: «Поль — это и есть новая Канада».
И тем не менее, какими бы ни были недостатки двух последних частей, трудно согласиться с мнением канадских критиков, полагающих, что, если бы Макленнан поставил точку на смерти Атанаса Таллара, роман от этого только бы выиграл. Такая постановка вопроса оставляет вне поля зрения проблему, вынесенную в название романа,— человеческое одиночество и его преодоление.
Тема одиночества введена в роман как своего рода психологический подтекст того социально-исторического контекста, в котором формируются характеры героев и движутся их судьбы. Трагическим одиночеством Отмечены все этапы жизни Атанаса Таллара. Но и его противник, отец Бобьен, глубоко убежденный, что он «отвечает перед богом за каждую душу в Сен-Марке», чувствует себя одиноким, «даже молясь богу». На одиночество обречен Мариус, чью душу, подобно проказе, разъедает фанатическая ненависть к англичанам. Но и капитан Ярдли с его терпимостью, готовностью понять и принять других людей чувствует себя одиноким в доме собственной дочери.
Избавляет человека от тягостного, мучительного ощущения своего одиночества любовь — на это указывает эпиграф, предпосланный роману, и история Поля и Хетер. Однако Макленнан вносит весьма существенное дополнение в «формулу любви» Рильке. Ключевым в данном случае является образ «человека в смирительной рубашке», который возникает в сцене первого свидания Поля и Хетер. «Смирительная рубашка» — это расовые, национальные, сословные, социальные, религиозные предубеждения и предрассудки, которые внушают человеку общество, школа, семья, его непосредственное окружение. Тот, кто оказался в их плену, не способен ни порвать собственные путы, обрекающие его на одиночество, ни услышать взывающий к нему голос другого человека. Снедаемый горечью и злобой, он мертв для любви, как мертв для любви Мариус,— недаром его возлюбленная Эмили чувствует, что каждый поцелуй Мариуса — это еще один запор на двери, преграждающей ей доступ в его одиночество.
По-иному складываются отношения Поля с Хетер. Она — первый человек, который заставил его «поделиться своими мыслями», «ворвался на миг в его одиночество». Хетер в свою очередь видит в Поле единственного человека, который сумел «пробиться, минуя ее рассудок, к тому, что у нее в душе», единственного, с кем она не чувствует себя одинокой. Однако им обоим потребуется еще немалое время, чтобы сбросить «смирительные рубашки, навязанные им их происхождением». И только ощутив себя совершенно свободными: Поль — от «навязанного ему противоборства двух наций» и тягостных сомнений, Хетер — от нравственного ригоризма семьи Метьюнов,— они обретают друг друга.
В эпилоге романа «Два одиночества» Полю Таллару, приступившему к работе над своим первым «канадским» романом, кажется, что он, «рожденный и отринутый обществом, которое изображал», «наконец начинает постигать свойственную этому обществу гармонию». Однако ситуация, сложившаяся в Канаде после второй мировой войны, отнюдь не свидетельствовала о гармонии. Напротив, отношения между англо-канадцами и франко-канадцами осложнились в этот период целым рядом обстоятельств и были весьма далеки от идиллической картины «бескрайних просторов», на которых «две нации одинаково лелеют воспоминания, каждая о своем прошлом».
Начавшаяся в послевоенное время бурная индустриализация Квебека окончательно разрушила традиционно-патриархальный уклад жизни и систему патронажа; сельский приход как привычная г ячейка франко-канадского общества утратил свое значение. Вместе с тем Квебек оставался провинцией самой высокой безработицы и самого низкого уровня жизни, образование и просвещение по-прежнему находились под контролем католической церкви, все экономические рычаги были в руках американских и англо-канадских предпринимателей. Таким образом, национальные и социальные проблемы переплелись в тугой узел, разрубить который не смогли ни созданная в начале 1960-х гг. Королевская комиссия по двуязычию — ее рекомендации ограничились признанием «двух культурных общностей Канады»,— ни так называемая «тихая революция» Ж. Лесажа, возглавившего правительство Квебека в 1962 г.,— его планы национализации некоторых отраслей промышленности натолкнулись на мощное противодействие англо-американских банков и монополий.
Все эти события не прошли мимо Макленкана, который в те же 1960-е гг. вновь обратился к проблеме «двух одиночеств» в романе «Возвращение сфинкса» (1967).
Протагонист романа Алан Эйнсли, министр по делам культуры в Оттаве, делает все возможное для того, чтобы примирить интересы англо-канадцев и франко-канадцев во имя национальной консолидации и единства. Он убежден, что, если политические деятели проявят честность и терпение, рано или поздно этот спор двухвековой давности будет решен. Однако сын Эйнсли Дэниел, франко-канадец по матери, не верит ни в благие намерения отца, ни в их успех. Считая старшее поколение ответственным за все беды Квебека, он вступает на путь террористической борьбы.
Связав национальный конфликт с конфликтом поколений, столь характерным для 1960-х гг., Макленнан оценивает его достаточно объективно. За плечами Дэниела нет довоенного опыта отца, депрессии, гражданской войны в Испании, нет надежд, что «Канада обретет самое себя», надежд, с которыми Алан Эйнсли ушел воевать с фашизмом. Дэниел живет настоящим, а оно отнюдь не внушает надежд. Все новые и новые катастрофы потрясают послевоенный мир, Квебек по-прежнему унижен своим зависимым положением, и над всей Канадой нависла угроза полной американизации.
К теме американо-канадских отношений Макленнан обращался неоднократно. Еще в «Двух одиночествах» он вложил в уста американца Клейтона реплику, которая звучала как предостережение: «...Нравится это другим странам или не нравится, всем теперь придется жить по-нашему». В «Возвращении сфинкса» речь идет уже не о предостережении, а о свершившемся факте. Не случайно бизнесмены, летящие из Нью-Йорка в Монреаль, сравниваются со сборщиками податей в провинциях Римской империи, а их разговор об «этих простаках», которые, не читая, подпишут что угодно, стоит только «помахать контрактом у них перед носом», наглядно демонстрирует пренебрежительное отношение американцев к канадским партнерам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55