А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

тощая, усталая. Да и мне не мешает отрохнуть после такого тяжелого годе.
Хетер снова взяла ложку.
— Ты выгладишь сейчас гораздо лучше, мама. Какая-то пара вошла в столовую и не эмфыла за
собой доерь. Из гостиной вервался резкий голос радиокомментатора. За последние двадцать четыре часа положение в Европе заметно ухудшилось, соебщ-ил он. Ходят слухи, что Гитлер вызвал в Берхтесгаден 1 графа Чиано 2.
— Хоть бы выключили радио,— сказала Дженит.— Право, у здешних дикторов такие противные голоса.
— Так поехали домой,— серьезно предложила Хетер.— Там сможешь слушать Би-Би-Си.
— Надо, чтобы Би-Би-Си можно было слушать и здесь. Как раз сегодня Флоренс говорила об этом. В конце концов, среди американцев много вполне приятных людей. Флоренс просто понять не может, почему они-то не похлопочут.— Дженит доела суп и посмотрела в окно. Солнце покидало пляж, и цвет набе-
1 Берхтесгаден — резиденция Гитлера в Баварии.
2 Чиано Галеаццо, граф (1903—1944) — государственный и политический деятель фашистской Италии.
газших на берег волн изменился, стал холодным. С моря поднимался легкий туман,-— Какое все-таки милое место, правда? Глупо уезжать домой, когда здесь столько знакомых. Мы с Флоренс даже посмеялись сегодня. Ведь сейчас здесь сразу три бывших председательницы нашего клуба.
Подошла официантка и унесла суповые чашки. Хе-тер собралась с духом.
— Мне очень жаль, мамочка, но мне надо уехать завтра, у меня есть кое-какие планы.
Дженит взглянула на дочь с внезапным подозрением.
-— Но ведь их можно изменить, дорогая.
Пока перед ними ставили следующее блюдо, Хе-тер, не отвечая, смотрела в окно.
— Я тебя не понимаю, Хетер.
— Давай не будем об этом говорить, пока не пообедаем.
— Но, дорогая, ты же понимаешь, одна я не могу здесь остаться.
— Я с удовольствием жила тут,— сказала Хетер.— Мне было хорошо,— она сосредоточенно смотрела в тарелку.— Но ты сама говорила, что мы едем на три недели, а в Монреале меня ждут.
Дженит поковыряла вилкой ростбиф.
— Неужели это важнее, че^ побыть со мной? И потом, в августе в Монреале никого нет.
Хетер выждала некоторое время, а потом попросила:
— Расскажи, что пишет Дафна, ты ведь сегодня получила письмо.
— Разве ты его не читала?™— Дженит успокоилась и снова принялась за еду.—- Дафна, как обычно, в письмах ничего не пишет. По-моему, сознательно.
Однако на изложение того, чего не пишет Дафна, у Дженит ушло минут десять, и за это время мясо было доедено. Оказалось, что в первых числах июня Дафна ездила в Париж, но к началу сезона вернулась в Лондон. Ноэль так занят, что она его теперь почти не видит. Его завод работает день и ночь.
— Замечательно, правда? — сказала Дженит, призывая Хетер восхититься вместе с ней. Сам Ноэль снова вступил в Королевские ВВС.— Конечно,— заметила Дженит,— если бы в свое время послушались Ноэля, сейчас не о чем было бы волноваться. Но его не послушались.
— Можно было и многих других послушаться, не только Ноэля.
— Знаешь, все не так страшно. Причин беспокоиться нет. Флоренс Мердок рассказывала, что перед отъездом сюда она как раз встретила леди Норн, помнишь, раньше она была Памела Смит? Так та говорит, в Лондоне все совершенно спокойны. Это только американцы паникуют. А генерал Метьюн всегда говорил: если американцев беспокоят дела англичан, можете не сомневаться, что в Англии все в порядке.
Дженит продолжала болтать, пока они ели мороженое и торт. За кофе Хетер закурила, а Дженит от сигареты отказалась.
— Мое горло не выдерживает американских сигарет,— объяснила она.— Для меня они слишком резкие.
Встав из-за стола, они через длинную столовую направились в гостиную. Там сидели пожилые дамы с вязаньем ^в играли дети, старавшиеся отдалить время сна. Когда в дверях показались Дженит и Хетер, все дамы дружно подняли головы от вязания. Дженит остановилась посреди гостиной.
— Подожди меня здесь, милочка. переговорю с управляющим насчет комнат.
Хетер дотронулась до локтя матери.
— Мамочка,— спокойно проговорила она,— я ведь тебе сказала, я не могу остаться.
Дженит бросила на нее гневный взгляд. Приглаживая складки черного шифона на плоском животе, она оглядела гостиную и снова посмотрела на дочь.
— Не понимаю твоего упрямства,— сказала она.— Любую встречу в Монреале можно спокойно отменить.
Хетер выдержала взгляд матери. Так всегда: что бы она ни говорила, ничто не принимается во внимание. Она начала было объяснять, но осеклась. И наконец сказала:
— Там сейчас Поль Таллар.— Хетер увидела, как глаза матери сразу впились в нее.— Мы... мы любим друг друга.
Дженит перестала нервно теребить платье. Она замерла, а потом произнесла: — Не говори глупостей, Хетер. Ты же знаешь, это абсолютно невозможно.
Старые дамы, наблюдавшие за ними поверх вязанья, не заметили в Дженит никакой перемены. Разве что она слегка побледнела, но улыбка в ответ на кивок знакомых была любезной, как всегда. Краем глаза Дженит заметила, что к ним приближается Флоренс Мердок, и, мило улыбнувшись, непринужденно обернулась к своей постоянной подруге по клубным комитетам.
— Все готово,— объявила Флоренс Мердок.— Сегодня будем играть в солнечной гостиной. И мы нашли нового в нашу четверку,— она коснулась пухлыми пальчиками руки Дженит и театральным шепотом добавила:— Это миссис Фалконридж. Мы встретились вчера за чаем. Уверена, она окажется одной из самых милых американок,— и, обернувшись к Хетер, спросила:— А вы так и не играете в бридж?
— Хетер делает вид, что презирает бридж,— сказала Дженит весело и стала рыться в черной сумочке, которую постоянно носила с собой, ища носовой платок.
Флоренс Мердок рассмеялась.
— Я тут читала недавно Сомерсета Моэма. Вам следует прочесть, Хетер. Мистер Мозм утверждает, что хороший бридж надежней всякой страховки. Или что-то в этом роде.
— Хетер читает все,— поспешила Дженит.— Ты помнишь это место, милочка?
Хетер помнила. Моэм писал, что научиться хорошо играть в бридж — значит застраховать себя от скуки в преклонном возрасте.
— Ну конечно! Вы всегда были такая умница по части книг, дорогая,— не унималась Флоренс Мердок.
Она повернулась к Дженит и стала со множеством подробностей рассказывать про миссис Фалконридж. Дженит вспомнила, как бедный генерал Метьюн еще прошлой зимой говорил, что в целом американцы, по его мнению, становятся лучше. Она пообещала через несколько минут присоединиться к играющим, и Флоренс Мердок удалилась. Старые дамы продолжали считать петли.
Когда Дженит повернулась к Хетер, она обнаружила, что дочь исчезла. Оставшись одна посреди гостиной, Дженит глубоко втянула в себя воздух и вздернула подбородок. Зажала сумочку под мышкой, стиснула в руке белый платок. Снова глубоко вздохнула и, не спеша, ровным шагом пошла к конторке, зная, что на нее устремлены все глаза. Когда она затворила с клерком, голос ее звучал как голос истой англичанки.
— Пожалуйста, закажите мне междугородный разговор,— распорядилась она.— С Хентли Машшином в Монреале. Я буду в солнечной гостиной, соедините меня.
47
Ночью Хетер спала плохо и на следующее утро проснулась в семь. Воздух был соленый от тумана, а за окном — сплошная серая пелена. С час Хетер лежала без сна, мысли лихорадочно сменяли одна другую, но постепенно она успокоилась и снова задремала. В половине десятого Хетер пробудилась окончательно. Она чувствовала себя отдохнувшей, но берег все еще тонул в тумане, и Хетер слышала за окном детские голоса, дети жаловались на погоду. Она быстро оделась и спустилась к завтраку.
Когда Хетер вошла в столовую, там почти никого не было. Она направилась к столику у окна, где они обычно завтракали с матерью, и вдруг остановилась: за столом вместе с Дженит сидел Хантли Макквин. Круглый, солидный, как всегда, он «ашно кивал каким-то словам Дженит. Тяжелое лицо состояло из одних окружностей и полукругов, кустистые брови подняты вверх, углы рта опущены вниз. Очертания круглого подбородка уравновешивались жирными складками на затылке. Несмотря на жару и духоту, Макквин был в темном деловом костюме и с галстуком бабочкой в горошек. Круглая голова куполом высилась над плечами, завитки волос, словно подкова, окружали макушку. Макквин увидел Хетер и с явным усилием улыбнулся, шея медленно вытянулась вперед, как у черепахи, старающейся быть дружелюбной.
Хетер села, развернула салфетку и улыбнулась официантке, которая подошла взять заказ. Макквин, вскочивший было при появлении Хетер, снова сел.
— Хетер!-— возмутилась Дженит.— В конце концов, у нас гость!
Хетер углубилась в меню.
— Я заметила,— отозвалась она.
— Хетер! Макквин кашлянул.
— Ну, ну, Дженит. Все в порядке. Я все понимаю.
— Что-то мне сегодня ничего не хочется, Мэри,— сказала Хетер официантке.— Пожалуй, апельсинового сока и гренок будет достаточно. И еще кофе.
АЛакквин снова прокашлялся.
— Итак, дорогая. Мы тут как раз говорили с твоей матерью.
— Могу себе представить,— отозвалась Хетер. Дженит улыбнулась знакомым, сидевшим за два
столика от них, потом перевела глаза на дочь, и голос ее зазвучал ласковее, чем когда-либо.
— Ты же знаешь, Хетер, мы думаем только о твоем благе. Хантли добирался к нам с ужасными неудобствами. Вы ведь всегда не любили эти вагоны с кондиционерами, правда, Хантли? И представляешь, ему еще пришлось ехать из Портленда на машине.
Хетер не обращала на них никакого внимания, и Макквин кашлянул в третий раз.
— Вот что, Хетер. Лучше нам перейти к делу, правда? — Он важно хмыкнул.— Твоя мать говорит, ты что-то замышляешь.
Принесли сок, гренки и кофе. Хетер откинулась на стуле и молчала. Когда официантка отошла, она сказала:
— Подумать только, мои личные дела оказались до -того важными, что Хантли пришлось примчаться сюда из Монреаля!
— Я отказываюсь понимать тебя, Хетер,— сказала Дженит.
Хетер выпила сок и отставила пустой стакан.
— А ты никогда и не пыталась,— отозвалась она.— Вчера я сказала тебе, что люблю Поля. Судя по тому, как ты к этому отнеслась, говорить больше не о чем.— Она посмотрела на Макквина.— А публичные заявления я делать не собираюсь.
— Что ты себе позволяешь!— Дженит дотронулась до руки Макквина.— Простите ради бога, Хантли.
Хетер взяла нож и принялась намазывать гренки маслом. Макквин сложил руки на столе и ссутулился, словно призвал на помощь все свои силы.
— Давайте будем благоразумны,— сказал он.— Я знаю тебя с рождения, Хетер. К кому же обращаться твоей матери в случае неприятностей, как не ко мне?
— А у мамы неприятности?
— Видишь ли,— Макквин одернул жилет,— вряд ли нужно напоминать тебе, какими трудными были для твоей матери последние месяцы. Мы должны быть к ней более внимательны,— его голос зазвучал торжественно.— Твое поведение представляется крайне неразумным. Никто ведь ни слова не сказал против твоих... э-э-э... планов. Мы просто хотим знать, что происходит, вот и все. В подобных делах необходимо все взвесить, особенно девушке, занимающей такое положение, как ты.
Хетер посмотрела на Макквина.
— Я вполне готова обсудить все с мамой,— сказала она спокойно.
Макквин перевел взгляд с матери на дочь и хмыкнул.
— Расскажи мне о своем молодом человеке, Хетер. Чем он занимается?
— Он пишет.
— Ах, вот что! А кроме этого?
— В данный момент ничем.
Макквин и Дженит обменялись взглядами.
— Вот как раз этого мы с твоей матерью и боялись,— сказал он.
— А чего вам бояться, Хантли? Быть писателем — вполне достойное занятие.
Макквин откинулся назад, и казалось, его серые глаза сверлят плотный туман за окном.
— Ты знаешь, я всю жизнь прожил в Канаде. Объездил всю страну и смело могу сказать, что в каждом городе встречался с самыми выдающимися людьми. Так вот, кроме Ральфа Коннора 1 и Стивена Ликока 2, ни один писатель не может прокормиться литературным заработком. Ты не находишь, что об этом стоит подумать?
Хетер допила кофе.
— Я не хочу показаться невежливой, но вполне вероятно, что мы с Полем знаем об этой профессии гораздо больше, чем вы.
1 Ральф Коннор — псевдоним Гордона Чарлза (1860— 1937) — канадский священнослужитель и романист.
Стивен Ликок (1869—1944) — канадский писатель, автор юмористических рассказов и литературных пародий.
— Возможно, возможно.— Макквин снова одернул жилет.— В конце концов, я всего лишь человек дела. По тому немногому, что мне известно о прошлом молодого Таллара, я догадываюсь, что он вовсе не глуп. Я ведь хорошо знал его отца.
Хетер так посмотрела на него, что Макквин быстро переменил курс.
— Как бы то ни было, дорогая, я не думаю, что сделаю открытие! если посмею заметить, что при создавшихся обстоятельствах твой молодой человек больше всего хотел бы найти хорошую работу. Вчера вечером в Монреале я навел кое-какие справки, и у меня сложилось впечатление — скамей мне, если я не прав,— что постоянной работы у него не было никогда. Если я верно считаю, ему сейчас около тридцати. И от этого тоже нельзя отмахиваться. В таком возрасте человеку самое время... э-э-э... перестать витать в облаках и спуститься на твердую землю.
Хетер закурила и не ответила. Макквин поскреб подбородок.
— Конечно, я не могу гарантировать ему литературный заработок. Как ты сама скамла, я в этом ничего не понимаю. Но приличное место я ему подыскать могу.— Он следил за Хетер. Выражение ее лица изменилось, и Макквин почувствовал облегчение. По-видимому, ситуация начинает поддаваться ему, как, впрочем, бывает всегда.
— Какое место?— спросила Хетер.
Макквин и Джен ит снова обменялись взглядами.
— Ну разумеется, сейчас я ничего определенного сказать не могу. Спешить не следует. Надо подождать, пока я вернусь в Монреаль. Но можешь не сомневаться, Хетер, если твой молодой человек хочет работать, работу я ему обеспечу.
— Какую?— Хетер не сводила глаз с его лица.
— Ну-ну, пожалуйста.— Макквин поднял указательный палец.— Уж это предоставь мне. Но я думаю, что, принимая все во внимание, тебе беспокоиться нечего. Дай мне его адрес, и я позвоню ему, как только приеду.
Поколебавшись, Хетер дала Макквину адрес Поля и номер телефона в доме, где он сейчас жил. Макквин надел пенсне и занес все в записную книжку. Спрятав книжку в карман, он сказал: — Ну вот, Хетер. Теперь еще одно: твоя мать переутомлена. Мы оба должны о ней позаботиться. Прошу тебя, будь хорошей девочкой, останься с ней еще дней на десять. Ведь тебе не надо напоминать, что у нас у всех есть долг, которым пренебрегать нельзя.
— Дело не только во мне, дорогая,— вмешалась Дженит,— тут... тут много всего. Если я вернусь в Монреаль в такую жару, я уверена, я просто слягу. А сейчас, когда твоего деда нет с нами, ты ведь понимаешь, на мне лежит все. Теперь мы с тобой вдвоем несем ответственность. Нам нельзя не думать о положении, которое занимает наша семья. А в старом доме мы с тобой остались одни.
Хетер встала из-за стола.
— Пойду на берег,— сказала она.— Прогуляюсь. Она, не оглядываясь, вышла из столовой, поднялась
наверх, надела плащ и отправилась на пляж. И тут же ее обступил туман, холодный, солоноватый, щеки от него сразу увлажнились. Хетер всегда любила туман. Туман и дождь. Любила их не меньше, чем солнце. Она быстро пошла по пустынному пляжу, а справа от нее невидимые в тумане волны мерно разбивались о берег.
В голове Хетер в такт волнам бились мысли. Ей двадцать восемь, почти четыре года она прожила в Нью-Йорке одна. Она полюбила и стала женой любимого человека. А к ней все равно относятся как к ребенку. Узнай они даже, что она вышла замуж, их не заставишь понягь, что происходит у нее в душе, легче объясниться с эскимосом. Господи боже! Но почему она не может все бросить? Из-за любви к матери? Из жалости к ней? По привычке? Хетер подумала о Макквине, наделенном даром царя Мидаса, об его безотказной способности высосать силу и энергию из кого хочешь. Он и Поль — не могут же они оба быть правы одновременно? Чей-то мир должен рухнуть. Было ли еще когда-нибудь в истории человечества такое время, как сейчас, когда люди старшего поколения столь глухи ко всему, за что готовы сражаться и умереть их дети?
Хетер замедлила шаги, перебралась через скалистый мыс, но, немного погодя, повернула назад и медленно побрела по песку обратно к гостинице, засунув руки в карманы плаща. Она все время вспоминала оброненное однажды Полем замечание, что люди, подобные Макквину, ничего не могут поделать, настала пора, когда интуиция подводит их на каждом шагу. Что ж, они могут ввязаться в войну, но вести ее одни не смогут. Хетер поежилась и покрепче сжала руки в карманах. День ото дня заголовки газет кричат все громче. Война надвигается. Неотвратимо, как волны в тумане, она становится все ближе.
Хетер почувствовала, как от унизительности ее теперешнего положения краска стыда приливает к щекам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55