На обратном пути Хетер гнала машину со скоростью, которую позволяла извилистая дорога. Деревья с долгими, похожими на свист вздохами уносились назад. В воде тускло отражались звезды.
Когда с берега озера машина свернула к западной окраине Монреаля, дорога стала более прямой; проезжая через Уэстмаунт, Поль и Хетер миновали площадку для игры в шары: зеленая, мягкая, она сияла в свете прожекторов, ровная, словно бильярдный стол. Блестели лысины пожилых, облаченных во фланелевые костюмы мужчин, сонно катились по траве шары. Все было изысканно, пристойно и чисто по-английски.
Но вот площадка осталась позади, и слева показалась внушительная семинария Сен-Сюльпис, где, отгороженные каменными стенами и вязами, томились сотни будущих священников. Вскоре машина въехала на улицу Ги, миновала богатые протестантские церкви, университет Мак-Галл, и наконец глазам Поля и Хетер открылся огромный, сверкающий электрическими огнями крест на вершине горы Монт-Ройяль. Машина свернула на обшарпанную, неприглядную улочку, где жил Поль. На всем пути от Дорваля оба не проронили ни слова.
Машина остановилась. Поль вылез и захлопнул дверцу. Обогнув машину, он подошел туда, где сидела Хетер. Обеими руками взял маленькую, лежавшую на руле ладонь.
— Напишете мне когда-нибудь? Я буду рад узнать, как вы и что делаете.
— Писать будет особенно не о чем.
— Не говорите так. Мне важны вы, а не то, с чем вы имеете дело,— некоторое время Поль смотрел на ее руку, потом поднес к губам и поцеловал.
— Меня можно разыскать через судоходную компанию в Галифаксе.
Хетер снова взялась за руль и отпустила сцепление.
— Желаю удачи, милый,— сказала она,— берегите себя.
Машина тронулась, и в зеркале Хетер еще некоторое время видела, что Поль стоит на тротуаре и смотрит ей вслед. Потом она завернула за угол, и он исчез из глаз. Внезапно ее охватило изнеможение. Она ощущала только губы, больше ничего. Уставшие, они болели после поцелуев Поля, но в них радостно пульсировала жизнь.
Поставив машину в гараж и войдя в дом, Хетер увидела, что Дафна читает, сидя под лампой в библиотеке. Хетер остановилась и заглянула в комнату.
— Ну наконец!— воскликнула сестра.— Мама чуть не умерла от беспокойства. Обзвонила весь город, хотела узнать, где ты.— Дафна внимательно присмотрелась к Хетер и широко улыбнулась.— Ну и кто он?
Хетер взглянула на сестру так, словно видела ее в первый раз, и пошла наверх.
39
Через неделю Поль стоял на борту уходившего в море «Ливерпульского батальона» и смотрел, как уплывают назад галифакские доки. Теперь, когда пароход отчалил, работа кончилась. Пока ждали на борт лоцмана, матросы вычистили палубу, задраили люки и, смотав концы, уложили их на место.
С воды обветшалые, не похожие друг на друга кварталы старого города выглядели очень живописно. У каждого причала был свой запах: от одного несло рыбной мукой, от другого душно пахло кормами, от третьего — сушеной треской, а над всем портом царил смешанный дух рассола, бочек и морских водорослей. Эти крепкие, терпкие морские запахи были для Поля в диковинку, ведь в реках и озерах вода пахнет совсем по-другому. Поль посмотрел на высоко вознесшуюся над городом Цитадель и увидел, что поднятый на ней английский флаг «Юнион Джек», тихо трепеща от вечернего бриза, начинает медленно опускаться. Слышно было, как на улицах, выходящих к морю, слабо и вразнобой гудят машины; Галифакс продолжал жить обычной жизнью, она не зависела от прихода и ухода судов.
Позади остались последние доки и тихая заводь возле острова Георга, впереди открылась внешняя гавань, водная гладь простиралась вдаль, сливаясь с небом, и, мерцая розовато-лиловыми красками, уходила в холодную таинственную бесконечность. С полчаса назад над городом, утопая в пламени, опустилось солнце, и теперь небо в той стороне светилось, как желтый нарцисс. Высоко-высоко из этого золотого сияния выплывало в сторону моря одинокое рваное облако с красными подпалинами.
Поль смотрел на закат, на небо, на порт, на город и испытывал странную отрешенность и подъем чувств. Он подставил себя новым впечатлениям, которые ливнем рушились на него. Сколько это продлится? Сколько кораблей ему придется сменить, прежде чем он вернется назад? Необычность всего, что он видел, ошеломляла его.
Впереди на шкафуте стояла группа палубных матросов. У них был безучастный вид людей, обладающих мгновенной, инстинктивно срабатывающей реакцией, твердым пониманием, что к чему, не тратящих времени на размышления. Поль знал, что они внимательно к нему приглядываются.
Завтра он наладит с ними отношения. Неприятностей не будет. Поль знает, что это за люди, и сумеет с ними ужиться. Он научился скрывать, что он другой, не такой, как они. Скрывает всю жизнь и убедился, что не так уж это трудно, как кажется.
Пароход миновал волнорез и пошел мимо парка, раскинувшегося на окраине города, мимо маяка на Мигер-Бич, луч которого уже выписывал круги над морем. Вот справа по борту показался ощетинившийся деревьями отвесный склон Йорк-Ридаут, а дальше линия берега опускалась к рыжим скалам, о которые с шумом разбивались расходящиеся от корабля волны. Вот она, Новая Шотландия, родина Ярдли, подумал Поль, и Хетер на одну четверть отсюда. Эта провинция так же стара, как Квебек, а кажется куда моложе, в ней нет печали Квебека, нет суровой благочестивости католических приходов. Омытая морем и дождями, выстуженная туманами, Новая Шотландия так далеко вдается в океан, что кажется отдельной страной.
Но это как посмотреть! Поль взглянул на матросов на шкафуте, понимая, что они отозвались бы о Новой Шотландии иначе. «Гиблое место,— сказали бы они,— зимой такие холода, того и гляди зад отморозишь, летом от дождя и туманов не просыхаешь, баров нет, шлюхи ни к черту, тьма непроглядная, а подцепишь девчонку, повести ее некуда, разве что в парк, в кусты. И только расположишься, как тут же дождь».
Полю захотелось пройти на корму, постоять у борта, но он не знал, разрешают ли это, когда корабль в море. Мимо, направляясь на камбуз, пробежал кок,
12 X. Макленнан и Поль вспомнил, как Яр дли советовал ему разыскать на борту кого-нибудь из Новой Шотландии. Ярдли оказался прав: кок был из Кантри-Харбор, что в графстве Гейсборо, широкоплечий, молчаливый, с мощными, как бревна, волосатыми руками, с плотно сжатыми губами. Других выходцев из Новой Шотландии на корабле не нашлось.
Когда судно вышло из гавани, сразу наступила темнота; возле берега море еще отражало слабо сиявший на небе свет и усиливало его, словно хотело сохранить подольше, но солнце уже ушло и светило где-то над материком. Поль дышал полной грудью. Несколько минут можно побыть самим собой, тем, кого открыла и разглядела Хетер, ведь сейчас никто не может заметить, что он отличается от других, и при случае попрекнуть его этим.
Поль смотрел, как с той стороны, где остался порт, приближается Трам-Кэп, его основание беззвучно лизала белая пена. Большинство чаек, преследовавших судно, повернуло назад и, плавно паря, устремилось к берегу. Корабль оседлал первую донную волну, взнуздал море и, когда под носом забурлила вода, издал слабый стон, а ванты загудели под ветром. Миновали дальнюю оконечность острова Мак-Наб, внезапно похолодало, и, вглядываясь в берега Новой Шотландии, Поль увидел, как в темноте, поглотившей материк, зажигаются все новые фонари, а на каждом мысе вспыхивают сигнальные огни. Он облокотился о поручни и почувствовал дрожь винтов под ногами, перегнулся пониже и увидел, как вскипает за кормой вода, а когда снова выпрямился, перед его глазами медленно, один за другим, стали исчезать огни на горизонте.
ЧАСТЬ 4
1939
40
В Афинах, залитых утренним солнцем, царил покой, над крышами низких домов на площади Конституции высился конус горы Ликабет, покрытые мрамором столики уличных кафе почти все были свободны, несколько мужчин в темных костюмах покупали газеты в киоске на углу; наслаждаясь утренним теплом, с томной грацией плыли по улице волоокие гречанки, их бесстрастные левантийские глаза таили природную мудрость и напоминали колодцы, поглощающие свет.
Поль вышел из отделения «Американ Экспресс» с двумя письмами в кармане. Одно было от Кэтлин, другое от Хетер. Он свернул на площадь, сел за столик и заказал кофе. Дожидаясь, когда его принесут, он сидел неподвижно, только смахнул оставшиеся после кого-то крошки. Поль так привык к одиночеству, что незнакомые люди вокруг как бы вплетались в ход его мыслей, становились почти необходимым обрамлением, в котором ему легче было разглядеть самого себя. За пять лет, миновавших с тех пор, как он расстался с Канадой, Поль сильно изменился внешне. Темные волосы, когда-то закрывавшие виски, поредели, отчего лоб стал казаться выше. Хотя до тридцати ему оставался еще год, у него появились седые пряди, резко выделявшиеся в темных волосах. Грудь и плечи стали шире, движения размереннее. Руки, лежавшие на столе, были сильные, как у чернорабочего, но чистые и ухоженные. На Поле был твидовый пиджак от Хар-риса с белым платком в нагрудном кармане, серые фланелевые брюки и коричневые уличные ботинки. Европеец принял бы его за англичанина, англичанин скорее всего заподозрил бы в нем американца.
Поль разорвал конверт со штампом Питсбурга и вынул письмо от матери. У Кэтлин все шло хорошо. На губах у Поля появилась улыбка, когда он прочел первые строчки: все письма от матери начинались одинаково. А дальше она сообщала, что Генри купил новую машину с хорошим радиоприемником, потому что прошлой осенью, во время Мюнхенского кризиса, они поехали в Сент-Луис на старой машине и только через несколько дней узнали про выступление Кал-тенборна. Купить новую машину с хорошим приемником оказалось проще, чем устанавливать новый приемник в старой машине. На будущий год Генри рассчитывает заработать не меньше восьми тысяч долларов, и тогда они снова переедут, найдут себе дом еще лучше. Она надеется, что Поль образумится и вернется на родину. Нечего жить в Европе и иметь там дело бог знает с кем. Как только она вспоминает, где он сейчас, ей становится не по себе. Она всегда его любит и помнит.
Поль поднял глаза и поверх домов взглянул на вершину Ликабета. Гора пылала под солнцем на фоне темного лазурного неба. Начало мая, а в Афинах жарко, как бывает в Канаде в июне. Приступ тоски по родине охватил Поля, словно плотское желание, но тут же его сменило радостное возбуждение. Наконец-то, после почти пятилетнего отсутствия, он возвращается домой. Через месяц, самое большее через шесть недель он будет в Канаде. Хорошо бы по дороге работать, чтобы не платить за билет, ну а не выйдет, не беда, у него денег хватит — поплывет на каком-нибудь тихоходе.
Официант принес кофе и стакан воды. Поль сунул письмо Кэтлин в карман и достал из другого кармана несколько драхм, чтобы расплатиться. Официант удалился, и Поль снова остался один. Мимо медленно прошла какая-то женщина — черноволосая, с белой кожей, она лениво покачивала бедрами. За ней, о чем-то горячо споря, шли двое мальчишек.
Поль тремя глотками осушил чашку. Крепкий и сладкий кофе был сварен по-турецки, на дне чашки остался густой осадок. Поль запил кофе водой, которая отдавала хлоркой. Потом достал письмо от Хетер и поглядел на конверт. В углу была наклеена американская марка со штампом Нью-Йорка, адрес написан мелким выразительным почерком, который он не спутал бы ни с каким другим. Поль вскрыл конверт и не сразу развернул сложенные листы. Почти пять лет в больших и маленьких городах, которых Хетер никогда не видела, его поджидали ее письма, а поскольку на бумаге ей легче было изливать душу, он чувствовал, что теперь знает Хетер гораздо лучше, чем когда уезжал из Канады. Он по-прежнему мечтал о ней, по временам страстно, но не мог бы с уверенностью сказать, по какой Хетер скучает — по вымышленной или по реальной, потому что наделил ее образ теми же впечатлениями от пережитого, которые легли в основу его книги,— Поль уже целый год писал роман.
Он развернул белые листы и стал читать, но, увидев обращение «Мой самый любимый Поль!», поймал себя на том, что снова поверх крыш смотрит на Ликабет. Интересно, очень ли изменилась Хетер за эти годы? В их возрасте пять лет — большой срок. Оба они бежали из Монреаля, у каждого были на то свои причины, но если говорить попросту, оба стремились сбросить смирительные рубашки, навязанные им их происхождением. Удалось ли Хетер освободиться? Или она чувствует себя в Нью-Йорке такой же чужой, как он в Греции? Испытывает ли она когда-нибудь столь же мучительную тоску по Канаде, как он сейчас? Несмотря на все, что он делал это время, несмотря на все, что повидал, он, в сущности, не изменился: канадец— полуфранцуз, полуангличанин,— по-прежнему старающийся быть самим собой и твердо стоять на ногах. Все эти пять лет он оставался таким, как прежде.
С лета тридцать четвертого года и по лето тридцать седьмого Поль почти все время плавал. Целый год ^Ливерпульский батальон» совершал регулярные рей-аы вдоль берегов Америки между Ньюфаундлендом и Тринидадом. Возили из Сент-Джоиа и Галифакса в Вест-Индию соленую треску, оборудование, муку, солонину и прочие товары. И возвращались, груженные бананами, лимонами, ананасами, а также сахаром, патокой и ромом для государственных складов спиртного. Сначала Поль был просто матросом. Он драил палубу, скалывал лед, красил, чинил снасти, а иногда под надзором боцмана или второго помощника вместе с другими матросами помогал перемещать груз з трюмах. Перед самым Рождеством тысяча девятьсот тридцать четвертого года он впервые пережил бермудский ураган. В феврале следующего года судно попало в шторм при температуре ниже нуля, и ветер преследовал их на всем пути от Кейп-Рес до КейпСамбро, так что при входе в Галифакс «Ливерпульский батальон» напоминал раскисшую плавучую разволину.
К концу тысяча девятьсот тридцать пятого года пароход отозвали в Англию. Поль остался на нем и разминулся с Ярдли: в середине осени того же года старый капитан навсегда вернулся в Галифакс.
В Ливерпуле судно почти два месяца простояло в ремонте, а Поль снял комнату в дешевой гостинице и засел в ней, сочиняя короткие рассказы. Когда судно было готово к отплытию, у Поля их оказалось штук шесть. Все были из морской жизни, с точными деталями, старательными описаниями, но сюжеты грешили схематичностью. Накануне отплытия Поль послал их в Нью-Йорк агенту, о котором ему говорили, и когда через несколько месяцев корабль вернулся в Ливерпуль, Поль узнал, что четыре рассказа купили американские журналы.
Теперь Поль служил интендантом, и трюмы «Ливерпульского батальона» были всегда полны. По рейсам судна и по грузам, которые оно перевозило, нетрудно было заметить, что послевоенный спад переходит в предвоенный бум. Теперь они возили из Стокгольма в Любек пушки «Буфорс», из Бремена в Испанию — стрелковое оружие. Однажды в Ливерпуле Поль увидел, как в сердцах сплюнул в море матрос, когда на борт поднимали бочки с высокооктановым бензином для отправки в Геную. Позже они простояли неделю в Барселоне — в Испании как раз началась гражданская война, портовых грузчиков не хватало, и некому было разгружать судно.
Поль плавал на «Ливерпульском батальоне» до тысяча девятьсот тридцать седьмого года, писал урывками, когда выдавалось время, и откладывал деньги. Первые годы он не задумывался о своей службе на море — работа как работа, без нее не проживешь. Потом понял, что сумел обрести некоторую свободу. И, опираясь на эту свободу, научился разбираться в той болезненной настороженности, которая осталась в нем от прежней жизни. Когда Поль перестал ощущать в себе навязанное ему противоборство двух наций, в душе его наступил покой.
К лету тридцать седьмого года Поль накопил две тысячи долларов и уволился с корабля. До этого, еще зимой, он отправил свои документы в Канаду с просьбой предоставить ему место школьного учителя, но получил ответ, что конкурировать с другими учителями можно, только имея более солидный диплом. Тут Поль вспомнил, что отец мечтал когда-нибудь послать его в Сорбонну, а то даже в Оксфорд или в Кембридж.
Думая о старом доме в Сен-Марке, о библиотеке отца, словно пропастью отделенных от его теперешней жизни, Поль вдруг понял, что не может больше мириться с вонью, потом и безобразием, окружавшими его все эти годы. Ему захотелось передохнуть, потянуло в другие условия. Он говорил себе, что раз ему хочется, он имеет право поступить в Сорбонну или в Оксфорд, и прикинул, что, если решиться на это, накопленных денег ему хватит на год ученья. Монреальский диплом позволял поступить в любой из этих университетов. После долгих раздумий Поль остановился на Оксфорде, посчитав, что систематическое изучение английской литературы поможет ему стать писателем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55