В прериях комбайны убирали пшеницу, амбары полнились зерном, и даже трудно было вообразить, что в мире хватит ртов, чтобы поглотить все эти запасы. В Британской Колумбии сплавляли по рекам лес, жители ее, отделенные от английских городов горами, равнинами и океаном, представляли себе, как там падают бомбы, в то время как здесь их защищают снежные хребты и Тихий океан. А река Св. Лаврентия текла мимо старых приходов, омывая остров Орлеан, широко разливалась, поворачивая к Тадуссаку, и продолжала свой путь мимо лесов, пламенеющих красками осени тысяча девятьсот тридцать девятого года: мимо багряных горных кленов, золотых буков, темно-зеленых сосен и елей. Только далеко на севере, в тундре, обычное течение жизни резко нарушилось. Золотоискатели, услышав по своим походным приемникам, что мир, который они покинули, охвачен войной, не могли вынести одиночества; они сворачивали лагеря и, отмеряя сотни миль, то пешком, то по рекам, то подхваченные пилотами местных линий, спешили на юг, чтобы в ближайших поселениях в Эдмонтоне, Баттл-форде или Брандоне разыскать призывные пункты и влиться в армию.
И пока газеты обновляли лозунги тысяча девятьсот четырнадцатого года, страна спокойно, без оркестров и парадов, по-деловому вступала в историю. На железные дороги и к рекам устремились инженеры строить верфи в Приморских провинциях, возводить самый большой в мире алюминиевый завод в Сагеней, г строить фабрики, способные использовать всю энергию, которую можно выкачать из рек, строить военно-морские базы вдоль берега и еще заводы и фабрики; провинция Онтарио поставляла танки, грузовики, винтовки, патроны, пули; западные провинции — хлеб для всей Британской Империи; авиазавод в Эдмонтоне — самолеты-разведчики на границу Аляски; и все, как одна, канадские провинции отдавали союзникам землю под аэродромы и своих людей.
И тут снова пробудилась, снова ожила старинная вражда между двумя нациями, лелеющими каждая свою легенду, но пробудилось и сознание, что обе они вместе уже участвовали в одной, вовсе не ими затеянной великой войне, а теперь вступают в новую; пробудилось и сознание того, что их страна, вот уже сто лет распростертая на верхушке континента, прямо над Соединенными Штатами — этим мощным сгустком энергии,— все еще цела и что национальные легенды англо- и франко-канадцев, смешанные, подобно маслу и спирту, в одной бутылке, до сих пор эту бутылку не разнесли. И, осознав все это, инстинктивно подчиняясь необходимости, страна чуть ли не через силу сделала первые бесповоротные шаги на пути к собственному становлению, неохотно признавая, что Канада ничем не отличается от других стран и, как любая из них, должна встать лицом к лицу с историей, с развитием науки, с будущим.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Два одиночества... Эта поэтическая метафора, которую Хью Макленнан заимствовал из письма Рильке и вынес в название своего романа, получила в Канаде нарицательное значение. Она стала своего рода формулой, обобщившей исторический опыт страны и запечатлевшей драматизм ее исторических судеб.
Канада — страна переселенцев, и одиночество, по мнению канадских исследователей,— исторический удел канадцев. Одинокими и изолированными чувствовали себя обитатели первых европейских фортов на берегах Гудзона в окружении неизвестного, а потому страшного и враждебного мира; в одиночку сражались пионеры канадского Запада с дикой природой, которую им предстояло освоить; оторванные от старой родины, не могли не ощущать свое одиночество тысячи прибывавших в Канаду иммигрантов. Одиночество, * о котором идет речь в романе Макленнана, тоже уходит корнями в историческое прошлое страны.
В истории колонизации Канады немаловажную роль сыграло соперничество двух европейских держав — Франции и Англии. Оно началось еще в XVII в., когда французы, заложив форт Квебек, начали осваивать берега Св. Лаврентия и двигаться в глубь континента, а английский король Карл II выдал своим купцам хартию о праве торговли в районе Гудзонова залива. В последовавшей затем серии англо-французских войн победа осталась за Англией, и конституционным актом 1791 г. бывшая французская колония Новая Франция, сильно урезанная в своих границах и переименованная вначале в Квебек, а затем в Нижнюю Канаду, вошла в состав Британской Северной Америки. Зажатая в кольцо английских колоний, Нижняя Канада, однако, осталась устойчивой этнической общностью, которая упорно сопротивлялась английской ассимиляции, сохраняя свой язык, свои национальные традиции, свою культуру.
Возникшая еще в колониальные времена «проблема Квебека» практически так и не была решена на протяжении всей последующей истории Канады. Когда в 1867 г. образовалась Канадская конфедерация, получившая статус доминиона, единственная статья ее конституции, косвенно отражавшая двунациональный характер государства — право выступать в парламентских прениях на французском языке,— создавала лишь иллюзию национального равенства. Она ничего не меняла ни в социально-экономическом, ни в правовом положении Квебека. Равноправие франко-канадской нации не нашло признания и в конституции 1982 г., принятой после того, как Канада получила государственный суверенитет. Квебек по-прежнему рассматривается в ней как одна из провинций Канады, хотя и имеющая языковую специфику.
Таким образом, англо-канадская нация с самого начала формировалась как нация господствующая, а франко-канадская — как нация ущемленная, не получившая равного положения и статуса, что повлекло за собой многочисленные конфликты. Вместе с тем следует заметить, что черты буржуазного национализма были в равной мере присущи национальному самосознанию и той и другой стороны. Националистическим по своей сути было возникшее в 1870-е гг. движение «Канада прежде всего». Поставив вопрос о национальной консолидации, идеологи движения свели его к вопросу о становлении англо-канадской нации, созданию некоей монолитной общности из весьма пестрого по этническому составу и религиозной принадлежности (в отличие от Квебека) англоязычного населения страны, представленного англичанами, валлийцами, шотландцами, ирландцами, американцами. Идеи англосаксонского превосходства, во многом питавшие движение «Канада прежде всего», позднее переросли в откровенный джингоизм, который определил платформу Лиги имперской федерации, созданной в 1884 г. Но не менее националистической по духу и крайне реакционной по содержанию была организованная в Квебеке на рубеже веков молодежная Католическая ассоциация с программой, ориентированной на клерикализм и сословно-иерархическую систему. Все это порождало конфронтацию при решении любых внутриполитических и внешнеполитических проблем, шла ли речь о канадском Западе, который пытались объявить сферой освоения исключительно англо-канадской нации, или об участии Канады в англо-бурской войне, когда англо-канадская буржуазия развернула шумную кампанию имперской солидарности, а Квебек подписал петицию протеста.
Процесс консолидации двух канадских наций оказался и долгим, и трудным в силу ряда обстоятельств: их неравноправного положения в конфедерации, тесной связи интересов англо-канадской буржуазии с метрополией, наконец, ограниченного государственного суверенитета — только в 1982 г. британский парламент принял закон, прекращавший действие законодательных правомочий Великобритании в отношении Канады. И тем не менее вступление страны в XX в. было отмечено растущим чувством принадлежности к общей родине. В области политической мысли это нашло отражение в платформе А. Бурассы, выдвинувшего идею «канадизма», объединения двух наций — основателей страны («все мы — канадцы») на основе обеспечения внешней свободы и внутренней автономии. О пробуждении общенационального самосознания свидетельствует и развитие канадской литературы.
Сколь ни различались культурные традиции, на которые опирались англоязычные и франкоязычные писатели Канады, они неизбежно сталкивались с проблемами, общими для всей страны, и, более того, часто интерпретировали их в одном и том же плане. Исторические судьбы канадских фермеров, индустриализация и ее последствия, проблема поколений — все эти темы широко представлены как в англо-канадской, так и франко-канадской литературе XX в. Характерно, однако, что разрабатывались они преимущественно на «своем» национальном материале. Что касается вводимых иногда персонажей «противоположной» национальной принадлежности, то их трактовка не выходила за рамки стереотипов, которые свидетельствовали скорее об отчуждении, нежели взаимопонимании. В романе «Два одиночества» Макленнан разрушил эти стереотипы и предпринял единственную в своем роде попытку дать всесторонний анализ причин, порождающих межнациональные конфликты, и найти путь их преодоления.
Потомок шотландцев, вытесненных со своих земель англичанами и эмигрировавших в Канаду, Хью Макленнан (родился в 1907 г.) провел детские и юношеские годы в Галифаксе, портовом городе на побережье Атлантического океана, административном центре провинции Новая Шотландия. После окончания университета, где он изучал историю древней Греции и Рима, Макленнан продолжил занятия в Оксфорде, а затем в Принстоне. Именно там, вдали от родины, он впервые задумался над вопросом, что значит быть канадцем. Он убедился, что англомания, столь характерная для определенной части канадского общества, отнюдь не вызывает ответных чувств у англичан, а «комплекс превосходства у американцев... превосходит все, что когда-нибудь видел мир». С другой стороны, он понял, что «никогда до сих пор не думал о себе как о канадце. В Новой Шотландии мы были новошотландцами... а канадцами становились, когда искали работу, или обращались за паспортом, или когда начиналась война и правительству нужна была армия. Но даже тогда нам говорили, что в нас нуждается Англия, а не Канада».
В этих размышлениях уже обозначились контуры центральной темы будущих романов Макленнана: «...Одна из самых важных целей в жизни каждого отдельного человека — самосознание. Эта же цель равно важна и для нации... Она, эта цель, достигается путем длительных изысканий, постоянного изучения, искренности и готовности видеть как хорошее, так и плохое».
Стремление писателя «объяснить Канаду ей самой и остальному миру» во многом определило своеобразие его творческого метода. Некоторые канадские критики упрекают Макленнана в том, что он отводит слишком много места историческим и социологическим данным в ущерб художественному воображению. Свою позицию в этом вопросе писатель изложил в статье «Будущее романа как формы искусства» (1960). Отмечая успех документальной прозы, которая получила широкое распространение и признание в 1950—60-е гг., Макленнан подчеркивал, что даже в лучших своих образцах она не создаст «ни Гамлета, ни Отелло, ни Наташи, ни Алеши Карамазова, ни Давида Копперфильда». И если современный читатель все же предпочитает документальную прозу роману, то это происходит только потому, что романисты послевоенного поколения, «столкнувшись с ситуацией, которая внушает им страх, либо бегут от нее, либо начинают бормотать заклинания*... Они погребают банальную историю о банальных людях под целой горой символики, унаследованной от Элиота и Джойса, или создают мир для двоих, в котором ничем не примечательный юнец и ничем не примечательная девица всю первую половину романа пытаются лечь в постель, а во второй — выбраться из нее. Можно ли упрекать здравомыслящих людей за то, что они отворачиваются от клише подобного рода?».
Рассматривая человека как явление не только «природного», ко социального и исторического мира, подчеркивая социально-историческую детерминированность характеров, Макленнан считает, что в этом плане перед канадским романистом стоят особые задачи. Ему приходится быть «особенно внимательным к изображению фона, на котором происходит действие, вплетать какое-то количество сведений о географии, истории и социологии. Если он этого не сделает, его рассказ повиснет в пустоте. Он не может, подобно английским и американским писателям, считать составные величины этого фона само собой разумеющимися по той простой причине, что читающая публика не имеет о них никакого представления. Поэтому он должен не только живописать человеческие драмы; он должен также создать и обставить сцену, на которой эти драмы будут происходить».
Почти во всех романах Макленнана в той или иной связи возникает тема первой мировой войны как своеобразной точки отсчета, с которой начался процесс формирования национального самосознания канадца. В военные годы происходит, в частности, действие его первого романа «Барометр поднимается» (1941). В центре романа— знаменитый пожар в Галифаксе в декабре 1917 г. Возникший в результате взрыва боеприпасов на борту французского судна, которое стояло в гавани, он почти уничтожил город и повлек за собой многочисленные человеческие жертвы.
Далеко не все удалось Макленнану в его первом романе. По сравнению с великолепно выписанным фоном — позднее он сам признавал, что именно фон является «наиболее существенной частью книги»,— и сюжет, и характеры героев романа «Барометр поднимается» грешат мелодраматизмом и тривиальностью. В основе сюжета романа — история канадского офицера Нила 1Лакреям который сражался во Франции, был обвинен в трусости, якобы проявленной им в бою, « тайно вернулся на родину, чтобы доказать свою, невиновность и несправедливость обвинения. Пожар в Галифаксе развязывает все сюжетные узлы — погибает «злодей», полковник Джефри Уэйн, который возложил на Нила ответственность за неудавшуюся атаку, Нил же проявляет чудеса храбрости, оказывая помощь жертвам пожара, восстанавливает свое доброе имя и соединяется с возлюбленной, дочерью полковника Уэйна Пенелопой. В финале романа Нил Макрей размышляет о будущем Канады: пусть в настоящем «Канаду называют нацией только потому, что было принято несколько законов и проложена железная дорога с одного океанского побережья до другого», но в стране зреют подспудные силы, предназначение которых — сформировать национальное единство, и с ними «на горе и радость» герой соединит свою судьбу.
Как указывалось выше, среди многих обстоятельств, которые препятствовали национальной консолидации Канады, едва ли не главное место занимала проблема отношений между англо-канадским и франко-канадским населением страны. Сделав эту проблему центральной в своем втором романе «Два одиночества» (1945), Макленнан решает ее в тесной взаимосвязи с другими проблемами социального, экономического, политического и психологического характера, Следует отметить также, что созданный таким образом широкий фон перестал быть просто фоном, как это случилось в романе «Барометр поднимается». Теперь он предстает в неразрывном единстве с конфликтами, определяющими динамику и развитие сюжета, характеры и судьбы героев.
Действие романа начинается в годы первой мировой войны. Канада, не обладавшая внешнеполитическим суверенитетом, вступила в нее автоматически. Вместе с тем война отвечала интересам канадской буржуазии, ибо сулила перелом в состоянии экономики, исчерпавшей ресурсы, которые обеспечили бурное развитие страны на рубеже веков. Именно в военные годы закладывались основы будущих многомиллионных состояний за счет сверхприбылей финансовых и промышленных корпораций, в то время как канадские солдаты гибли под Ипром и на Сомме. В первой части романа, датированной 1917 г., очень точно отражена специфическая атмосфера военных лет: с одной стороны, тревожные известия из-за океана о все новых и новых жертвах, с другой — несокрушимое самодовольство и самоуверенность владельцев контор в деловом центре Монреаля, где «умеют держать язык за зубами, брать наличными и ссужать деньги в кредит», где «никого не гложут сомнения», где удачливые дельцы типа сэра Руперта Айронса, чье лицо «было знакомо большинству канадцев, так как оно смотрело на них с маленьких скромных портретов, висящих на стенах всех банков от Галифакса до Ванкувера», держат в своих руках весь «хитрый механизм управления финансами страны, о котором в парламентских дебатах упоминали с крайней деликатностью».
Судьба главных героев двух первых частей романа — франкоканадца Атанаса Таллара и его старшего сына Мариуса — тесно связана с ситуацией, сложившейся в Канаде осенью 1917 г., когда в парламенте обсуждался вопрос о введении всеобщей воинской повинности — конскрипции. В Квебеке этот проект вызвал бурю возмущения. Антивоенные настроения нашли здесь мощную опору в национальных чувствах франко-канадцев, которые не без основания рассматривали участие в войне как пособничество британскому империализму и, отвергая шовинистическую пропаганду идеи имперского единства и защиты «матери-родины», выступили против неравноправия и дискриминации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55