Чтобы этого избежать, проще всего отдать его в английскую школу. И тем самым еще раз бросить вызов ставшему легендой квебекскому укладу.
Поезд замедлил ход, проехал по пригородам Монреаля, обогнул английскую часть города, и незаметно они прибыли на Виндзорский вокзал. Атанас сам подхватил свои вещи и, ни с кем не прощаясь, быстро вышел. У одной из ближайших платформ стоял поезд на Сен-Марк, который должен был отойти с минуты на минуту, и Атанас поспешил занять место в сидячем вагоне. В Сент-Жюстин он приехал уже после захода солнца.
У станции стоял экипаж, и запряженная в него черная лошадь жевала овес в мешке, а на переднем сиденье, глубоко продавив пружины, сутулился спящий возница. Франсуа-Ксавье Латюлип уже двадцать лет держал конюшню в Сент-Жюстине, и за это время никто не слышал от него ни слова. Теперь трудно было вспомнить, чем это объяснялось, не хотел ли он говорить или не мог.
Атанас положил в коляску саквояж, влез сам и похлопал кучера по плечу.
— Здравствуй, Франсуа-Ксавье! До чего же хорошо снова вдохнуть родной воздух! Вези-ка меня домой.
Латюлип спустился, убрал мешок с овсом, висевший у морды лошади, снова сел на свое место и прищелкнул языком. Старая лошадь пошла неспешной рысцой, и они повернули к Сен-Марку.
Откинувшись на спинку сиденья, Атанас упивался вечерней свежестью. Солнце село, с полей уходили тени. Вниз по реке спускался пустой угольщик, вода под его винтом кипела. Вдалеке виднелся еще один пароход, и Атанас разглядел, что его палубы обведены огоньками. Наверно, один из первых в этом году лайнеров держит путь из Англии в Монреаль. Еще несколько дней назад на пароходе, вероятно, было затемнение, и пассажиры, поди, намерзлись, пока он шел проливом Белл-Айл *.
В вечернем воздухе множились весенние запахи: запах вспаханной земли, подсохшей и остывающей после захода солнца, аромат клейких набухших почек, готовых вот-вот лопнуть на голых деревьях, слабый запах речной воды, высоко стоящей в берегах. Копыта лошади равномерно постукивали, а Латюлип восседал совершенно неподвижно, и только по конскому духу, исходившему от его одежды, было ясно, что он на месте. Под открытым небом этот запах казался даже приятным. Когда они въехали в Сен-Марк, Атанас увидел свет в окнах у отца Бобьена и в лавке. Миновали старую мельницу и оказались во владениях Талларов, тополевая аллея, прямая, как французские бульвары, вела от дороги к входным дверям. Над головой прошумела крыльями большая ворона, устремившаяся вниз с верхушки тополя; нахохлившись, она уселась на заборе, черная и благочестивая, напоминая в сумерках священника, погруженного в молитву. На западе последние золотистые лучи еще освещали Лаврентий-ские горы. В Онтарио солнце уже садилось, в Ска-
1 Белл-Айл — пролив между о. Ньюфаундленд и п-о. Лабрадор (Канада).
листых горах близился вечер, а в Британской Колумбии 1 день стоял в разгаре.
Атанас посмотрел на гряду холмов над приходом, на вершине которых темнела на фоне меркнущего неба кленовая роща, и снова глубоко вдохнул в себя воздух. Разве нужно здесь что-то менять? Зачем? Здесь и так все совершенно. А сегодня прекраснее, чем когда-либо. Он был счастлив, что вернулся домой.
Латюлип протянул плоскую ладонь, и Атанас, рассчитавшись с ним у дверей, вошел в дом, а экипаж поехал обратно. Кэтлин не было ни в гостиной, ни в библиотеке. Из кухни, заслышав Атанаса, вышла Жюльен-на и объяснила, что мадам ожидает его только завтра и потому ушла в гости к капитану Ярдли.
— Поль спит?— спросил Таллар.
— Спит ли, не знаю. Но уже разделся и в постели, как положено. Может, читает. Я за ним хорошо смотрю, господин Таллар, вы не беспокойтесь.
Жюльенна служила в доме очень давно. Она так примелькалась, что Атанас почти не замечал ее.
— Все в порядке?— спросил он.
Старуха пустилась в рассуждения о погоде, о том, что Бланшар собирается завтра сеять и что Поль последние три вечера провел у капитана Ярдли. Атанас прервал ее:
— Ужин готов?
-— Все готово. И ветчина есть, и язык, и холодный ростбиф. Сейчас подогрею картошку, господин Таллар.
— Хорошо, Жюльенна. Я скоро спущусь.
Атанас поднялся к себе в комнату и разделся, решив сменить городской костюм на что-нибудь поудобнее. Нервы все еще были взвинчены, и он сомневался, что ночью сможет заснуть. В зеркале отражалось его обнаженное тело. Впалая грудь, безволосые икры — он показался себе худым, но в то же время одутловатым. Любоваться теперь не на что. Атанас подумал о Кэтлин, и ему стало тоскливо; не потому, что жены не было дома —? они встретятся через полчаса, но потому, что ему хотелось быть таким, как прежде,— сильным, мускулистым, имеющим право гордиться
1 Британская Колумбия — одна из провинций Канады, расположенная на крайнем западе.
своим телом. Он сжал губы. Неужели его женитьба на Кэтлин, такой молодой по сравнению с ним, тоже была ошибкой, как и многое другое? В свое время это решение казалось неплохим. Атанас вспомнил слова Софокла, которого изучал в колледже, о том, как он благодарен за то, что в старости ему больше не нужны женщины. «Я с величайшей радостью ушел от этого, как уходят от яростного и лютого повелителя» \ Увы, он не Софокл, и ему хотелось бы быть помоложе. Сейчас полная жизни Кэтлин бросает ему вызов своей энергией.
Атанас снова посмотрел в зеркало. Все, что у него осталось примечательного, это — лицо. Впервые, сам себе не веря, он понял, что лицо его красиво. Но все равно, это красота старости. И что толку Кэтлин от его лица?
Переодевшись, он с маленькой лампой в руке зашел в комнату Поля. Мальчик спал, темные волосы разметались на подушке, губы приоткрылись. Как все спящие дети, Поль выглядел во сне загадочным, и Атанас внезапно ощутил, что на глаза набегают слезы. Внутренний мир его младшего сына настолько обособлен, словно они с Кэтлин совершенно непричастны к его рождению. Атанас осторожно коснулся ладонью лба Поля, и глаза мальчика открылись, он проснулся.
— Папа?
— Да.
— Хорошо, что ты приехал. Слова его тронули Атанаса.
— Я не хотел тебя будить. Теперь спи.
— Я уже поспал.
— Но очень мало.
— А мне кажется — долго-долго.
Атанас улыбнулся. Поль был свежим, как по утрам, когда он просыпался, радуясь новому дню. Приходя будить его, Атанас часто заставал мальчика на коленях в постели, он смотрел из окна на реку. Поль тогда поворачивался к отцу, но глаза его были устремлены куда-то далеко, как будто за пределы окружающего их мира.
-— Папа, а сон снится долго?
1 Платон. Государство//Собр. соч.: В 3 т. М., 1971. Т. 3. 4.1. С. 33.
— Ну, наверно, с полсекунды.
— Да что ты!— Поль рассмеялся.— Не может быть, правда? Мне столько всего приснилось. Наверно, я спал долго.
— Что же ты видел во сне, Поль?
— Даже не знаю. Сейчас почему-то трудно вспомнить. Но мне снился сон, когда ты пришел.
— Ну а теперь спи дальше.
— Ладно.
Атанас нагнулся и поцеловал сына, ощутив губами прохладный лоб. Потом, все так же держа лампу в руке, он вышел из комнаты. Когда он спустился в столовую ужинать, дом показался ему пустым.
Кончив есть, он надел пальто и шляпу и сказал Жюльенне:
— Можете ложиться, когда вам захочется. Я пошел к капитану.
Атанас отыскал свою любимую трость и открыл дверь. Закрывая ее, он слышал, как возится в кухне Жюльенна, и подумал, не чувствует ли она себя одинокой.
9
В субботу утром, хорошо выспавшись, Атанас встал с постели бодрым и решил немедленно взяться за книгу о религии, над планом которой раздумывал последние шесть лет. Он открыл свое сосновое бюро, сел в крутящееся кресло, тщательно выбрал ручку и долго смотрел на чистый лист бумаги, лежавший перед ним на столе.
Первые фразы он вынашивал так давно, что они написались сами собой.
«В основе всех религиозных верований лежит детская боязнь темноты. По мере того, как ребенок становится взрослым, страх этот как бы утихает, но все же продолжает существовать. Человек придумал целую систему разных верований, чтобы умерить силу этого страха. Верования примитивных племен мы именуем суевериями, у цивилизованных же наций суеверия маскируются благородным названием «религия». Таким образом, Бог — это наиболее оригинальное изобретение человечества, даже более важное, чем изобретение колеса. Цель этой книги — проследить и объяснить...»
Атанас перестал писать и выглянул в окно. По правде говоря, книга не имела целью что-либо прослеживать и объяснять. В основном, он хотел изложить в ней некоторые соображения, подобные тому, какое только что набросал. Их можно принимать, можно не принимать. Исписывать страницы, доказывая очевидное, было бы пустой тратой времени.
Атанас, улыбаясь, перечитал написанное. Ему показалось, что это — выдающиеся мысли, изложенные ясно и точно. Он взглянул на портрет Вольтера над столом и весело послал ему воздушный поцелуй. Да, мысли выдающиеся. Смущало только одно — ему ли они принадлежат?
Атанас откинулся в кресле, набил трубку любимым табаком, раскурил ее и затянулся. За окном было прекрасное весеннее утро. Атанас повернулся лицом к комнате и оглядел библиотеку: старинные кресла, великолепный каменный камин, за много лет потемневший от дыма. Он посмотрел на портрет Руссо, висевший рядом с Вольтером. На Руссо была меховая шапка, и от этого он напоминал франко-канадского колониста из далекого прошлого, чуть ли не соигеиг с!е Ьо15 \ Удобная комната—-его библиотека, удобная и привычная. Но не кажется ли она такой приятной просто потому, что хорошо ему знакома? Быть может, в основе всякого консерватизма лежит тенденция считать приятным все привычное. Интересно, это тоже выдающаяся мысль? И тоже его собственная? Атанас заметил, что начинает отвлекаться и, снова повернувшись к столу, склонился над белым листом. Но тут вошел Поль с газетами.
Атанас взял их и положил на угол стола.
— Ты бы хотел уехать отсюда и ходить в городскую школу, Поль?— спросил он мальчика, когда тот собрался выйти из комнаты.
Поль остановился и посмотрел на свои башмаки.
— Не знаю,— ответил он.
— В будущем году тебе придется поступить в какую-нибудь школу. Не можешь же ты вечно сидеть дома.
1 Лесной бродяга (фр.) — так называли мехоторговцев, скупав* ших пушнину у индейцев во времена освоения Канады.
На лице Поля выразилась такая тревога, что Атанас не мог этого не увидеть. Он уже не раз замечал, что Поль многого боится.
— Милый мой, да тебе в школе очень понравится. Мы отдадим тебя в английскую школу. Будешь изучать разные науки. Узнаешь, почему земля вертится.
— Разве не сама по себе?
Атанас рассмеялся, не понимая, что настраивает мальчика против себя.
— Верно,— сказал он,— но ты узнаешь почему.
— Разве не по воле Божьей?
— Да, да, разумеется.— Атанас взял одну из газет со стола и развернул ее.— На будущий год ты поступишь в хорошую английскую школу. Но при этом, имей в виду, останешься канадцем. Никогда не забывай, что ты канадец.
Несколько минут Поль стоял и смотрел, как отец читает, потом повернулся и вышел. Атанас снова склонился над бумагой, но слова не шли из-под пера. Книга о религии, конечно, важнейшее дело. Да и любая книга — дело важное. Он нахмурился над уже написанным, но дверь открылась, и на пороге появилась Кэтлин.
— Входи,— сказал он, радуясь предлогу прервать работу.
Атанас смотрел, как жена идет через комнату, как рассеянно проводит рукой по подоконнику, а затем смотрит на пальцы, нет ли пыли, как вытирает пальцы о юбку. Из-за того, что в это утро Кэтлин была неряш-ливо одета и не причесана, она выглядела старше своих тридцати лет. Атанас ждал, что она заговорит, но Кэтлин молчала, устремив глаза в окно. Ветер с реки шевелил ветки с клейкими почками на росших вдоль аллеи тополях, надувал белые крахмальные занавески рядом с Кэтлин. Атанас почти физически ощутил, как донимающая жену скука наполнила комнату.
— Я собираюсь в поле, поговорить с Блаишаром,— сказал он.— Хочешь пойти со мной?
Кэтлин отвернулась от окна и, ступая бесшумно, как ленивая кошка, снова прошла по комнате.
— Нет,— ответила она.
— А тебе следовало бы прогуляться. Погода сегодня мягкая. Надо больше бывать на воздухе.
— Я не люблю бывать на воздухе,— в ее голосе не слышалось ни горечи, ни яда. В нем скорее угадывалась ирландская напевность, и от этого все, что говорила Кэтлин, звучало беззаботно-ласково. Она бродила по комнате, рассматривала книги на полках, ни на одной не задерживаясь взглядом. Потом открыла ящик заваленного книгами стола и вынула пачку сигарет.
— Это старые,— заметил Атанас.— На, возьми другие.
Она не потрудилась ответить, но вынула сигарету из пачки, которую держала в руках, вставила ее в рот. Потом пошла искать спички на каминной полке. Среди стоящих там безделушек валялись бумажки, карточки, старые конверты. Кэтлин вечно что-нибудь разыскивала, всегда не спеша, и рано или поздно обязательно находила то, что искала. Вот и сейчас она вынула из маленькой вазочки спичку и сильно чиркнула ею о каменную стенку камина. Когда сигарета раскурилась, Кэтлин, повернувшись к мужу, втянула в себя дым, затем медленно и ловко выпустила его из ноздрей длинной струйкой, казалось, не имеющей конца.
— Где Майк?— спросила она.
— У него блохи. Я его выставил. Не надо пускать его в дом. Майк — дворовый пес.
— Я ни разу не видела у него блох.
Атанас начал постукивать карандашом по столу. Опять между ними стоит что-то. То, что медленно нарастало последние годы и с чем Атанас теперь не может ничего поделать. Он для Кэтлин слишком стар. Намерения развивать ее ум оказались несуразной глупостью. Кэтлин инстинктивно воспринимала их с обидой, хотя характер у нее был легкий, и усваивала она все легко, но ведь женился Атанас на ней вовсе не ради ее ума, и оба это знали. Теперь, когда они долго бывали вместе, они надоедали друг другу. А Кэтлин все еще красива. Глядя, как она пожимает плечами, как поднимает и снова кладет на место журнал, улыбается своим мыслям, Атанас снова ощутил волнение: как разительны контрасты в ее наружности — белая, как магнолия, кожа и черные как смоль волосы, полная грудь и узкие, стройные, независимо покачивающиеся бедра.
— Ну что слышно насчет фабрики?—спросила она.— Ты виделся в поезде с Макквином?
Атанас нахмурился и поджал губы.
— Он задумал строительство всерьез. Удивительные люди эти английские дельцы. Все решают так быстро! Макквин уверяет, что после войны для текстильной промышленности в Канаде откроется большое будущее. Может быть...
— Что может быть?
— Не знаю. Может быть, я войду с ним в компанию. В конце концов идея для меня не такая уж неожиданная. Я сам собирался взяться за что-нибудь подобное. Если дело с фабрикой пойдет успешно, это принесет большие деньги. Но и большие перемены.
— А перемен ты страшно боишься, да?— она лениво пожала плечами.— Что ж, может, тебе повезет.
— С Макквином везение ни при чем. Это человек с научным подходом. Он знает, что делает.
— Возможно.
— Конечно,— стал размышлять вслух Атанас,— придется столько всего сделать... Между тем неизвестно, выйдет ли из этого что-нибудь путное. А мне нужно будет внести все, что смогу собрать, чтобы войти в долю с Макквином. Придется заложить землю,— он покачал головой,— я всегда этого боялся.
— Да уж,— сказала Кэтлин,— наверняка тут что-то не так. Раз пахнет тем, что можно будет отсюда уехать, обязательно найдется какая-нибудь загвоздка.
Атанас опустил глаза на карандаш, которым все еще постукивал по столу. Он всегда чувствовал себя виноватым за то, что, уезжая в Оттаву, бросает Кэтлин одну в Сен-Марке. Но брать ее с собой невозможно. Нельзя оставлять Поля без родителей, хотя за несколько дней под присмотром Жюльенны с ним ничего бы не случилось. Соображениями о Поле Атанас оправдывался перед самим собой. На деле же он больше не брал Кэтлин в Оттаву из-за того, что для жизни, какую ей подобало там вести, она совсем не подходила. Внезапно он проговорил:
— Я всегда хотел только одного, чтобы ты была счастлива.
Кэтлин глядела на его седые волосы над морщинистой шеей.
— Счастлива? Как? На твой лад или на мой?— несмотря на суть вопроса, голос ее звучал добродушно.
— Мы столько раз говорили об этом,— резким от раздражения тоном ответил Атанас.— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что здесь ты похоронена заживо. Ну а Поль? Ему ведь здесь хорошо.— Атанас обернулся и посмотрел на жену.— Поди сюда. Она не двигалась.
— Но Поля ты отсылаешь в школу. Ему ты сказал об этом, мне — нет. Так просто, ты решил, и все.
— Послушай,— проговорил Атанас,— ты же знала, что это случится. Полю исполнилось восемь. Ты знала, что его придется отправить учиться в Монреаль. Я сказал ему об этом утром, потому что лишь сейчас твердо решил. Только и всего.— Он снова поманил ее к себе.— Не стоит спорить. Иди сюда.
— Зачем, Атанас? Ты теперь ни о чем со мной не говоришь. Для тебя что я, что Жюльенна — все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Поезд замедлил ход, проехал по пригородам Монреаля, обогнул английскую часть города, и незаметно они прибыли на Виндзорский вокзал. Атанас сам подхватил свои вещи и, ни с кем не прощаясь, быстро вышел. У одной из ближайших платформ стоял поезд на Сен-Марк, который должен был отойти с минуты на минуту, и Атанас поспешил занять место в сидячем вагоне. В Сент-Жюстин он приехал уже после захода солнца.
У станции стоял экипаж, и запряженная в него черная лошадь жевала овес в мешке, а на переднем сиденье, глубоко продавив пружины, сутулился спящий возница. Франсуа-Ксавье Латюлип уже двадцать лет держал конюшню в Сент-Жюстине, и за это время никто не слышал от него ни слова. Теперь трудно было вспомнить, чем это объяснялось, не хотел ли он говорить или не мог.
Атанас положил в коляску саквояж, влез сам и похлопал кучера по плечу.
— Здравствуй, Франсуа-Ксавье! До чего же хорошо снова вдохнуть родной воздух! Вези-ка меня домой.
Латюлип спустился, убрал мешок с овсом, висевший у морды лошади, снова сел на свое место и прищелкнул языком. Старая лошадь пошла неспешной рысцой, и они повернули к Сен-Марку.
Откинувшись на спинку сиденья, Атанас упивался вечерней свежестью. Солнце село, с полей уходили тени. Вниз по реке спускался пустой угольщик, вода под его винтом кипела. Вдалеке виднелся еще один пароход, и Атанас разглядел, что его палубы обведены огоньками. Наверно, один из первых в этом году лайнеров держит путь из Англии в Монреаль. Еще несколько дней назад на пароходе, вероятно, было затемнение, и пассажиры, поди, намерзлись, пока он шел проливом Белл-Айл *.
В вечернем воздухе множились весенние запахи: запах вспаханной земли, подсохшей и остывающей после захода солнца, аромат клейких набухших почек, готовых вот-вот лопнуть на голых деревьях, слабый запах речной воды, высоко стоящей в берегах. Копыта лошади равномерно постукивали, а Латюлип восседал совершенно неподвижно, и только по конскому духу, исходившему от его одежды, было ясно, что он на месте. Под открытым небом этот запах казался даже приятным. Когда они въехали в Сен-Марк, Атанас увидел свет в окнах у отца Бобьена и в лавке. Миновали старую мельницу и оказались во владениях Талларов, тополевая аллея, прямая, как французские бульвары, вела от дороги к входным дверям. Над головой прошумела крыльями большая ворона, устремившаяся вниз с верхушки тополя; нахохлившись, она уселась на заборе, черная и благочестивая, напоминая в сумерках священника, погруженного в молитву. На западе последние золотистые лучи еще освещали Лаврентий-ские горы. В Онтарио солнце уже садилось, в Ска-
1 Белл-Айл — пролив между о. Ньюфаундленд и п-о. Лабрадор (Канада).
листых горах близился вечер, а в Британской Колумбии 1 день стоял в разгаре.
Атанас посмотрел на гряду холмов над приходом, на вершине которых темнела на фоне меркнущего неба кленовая роща, и снова глубоко вдохнул в себя воздух. Разве нужно здесь что-то менять? Зачем? Здесь и так все совершенно. А сегодня прекраснее, чем когда-либо. Он был счастлив, что вернулся домой.
Латюлип протянул плоскую ладонь, и Атанас, рассчитавшись с ним у дверей, вошел в дом, а экипаж поехал обратно. Кэтлин не было ни в гостиной, ни в библиотеке. Из кухни, заслышав Атанаса, вышла Жюльен-на и объяснила, что мадам ожидает его только завтра и потому ушла в гости к капитану Ярдли.
— Поль спит?— спросил Таллар.
— Спит ли, не знаю. Но уже разделся и в постели, как положено. Может, читает. Я за ним хорошо смотрю, господин Таллар, вы не беспокойтесь.
Жюльенна служила в доме очень давно. Она так примелькалась, что Атанас почти не замечал ее.
— Все в порядке?— спросил он.
Старуха пустилась в рассуждения о погоде, о том, что Бланшар собирается завтра сеять и что Поль последние три вечера провел у капитана Ярдли. Атанас прервал ее:
— Ужин готов?
-— Все готово. И ветчина есть, и язык, и холодный ростбиф. Сейчас подогрею картошку, господин Таллар.
— Хорошо, Жюльенна. Я скоро спущусь.
Атанас поднялся к себе в комнату и разделся, решив сменить городской костюм на что-нибудь поудобнее. Нервы все еще были взвинчены, и он сомневался, что ночью сможет заснуть. В зеркале отражалось его обнаженное тело. Впалая грудь, безволосые икры — он показался себе худым, но в то же время одутловатым. Любоваться теперь не на что. Атанас подумал о Кэтлин, и ему стало тоскливо; не потому, что жены не было дома —? они встретятся через полчаса, но потому, что ему хотелось быть таким, как прежде,— сильным, мускулистым, имеющим право гордиться
1 Британская Колумбия — одна из провинций Канады, расположенная на крайнем западе.
своим телом. Он сжал губы. Неужели его женитьба на Кэтлин, такой молодой по сравнению с ним, тоже была ошибкой, как и многое другое? В свое время это решение казалось неплохим. Атанас вспомнил слова Софокла, которого изучал в колледже, о том, как он благодарен за то, что в старости ему больше не нужны женщины. «Я с величайшей радостью ушел от этого, как уходят от яростного и лютого повелителя» \ Увы, он не Софокл, и ему хотелось бы быть помоложе. Сейчас полная жизни Кэтлин бросает ему вызов своей энергией.
Атанас снова посмотрел в зеркало. Все, что у него осталось примечательного, это — лицо. Впервые, сам себе не веря, он понял, что лицо его красиво. Но все равно, это красота старости. И что толку Кэтлин от его лица?
Переодевшись, он с маленькой лампой в руке зашел в комнату Поля. Мальчик спал, темные волосы разметались на подушке, губы приоткрылись. Как все спящие дети, Поль выглядел во сне загадочным, и Атанас внезапно ощутил, что на глаза набегают слезы. Внутренний мир его младшего сына настолько обособлен, словно они с Кэтлин совершенно непричастны к его рождению. Атанас осторожно коснулся ладонью лба Поля, и глаза мальчика открылись, он проснулся.
— Папа?
— Да.
— Хорошо, что ты приехал. Слова его тронули Атанаса.
— Я не хотел тебя будить. Теперь спи.
— Я уже поспал.
— Но очень мало.
— А мне кажется — долго-долго.
Атанас улыбнулся. Поль был свежим, как по утрам, когда он просыпался, радуясь новому дню. Приходя будить его, Атанас часто заставал мальчика на коленях в постели, он смотрел из окна на реку. Поль тогда поворачивался к отцу, но глаза его были устремлены куда-то далеко, как будто за пределы окружающего их мира.
-— Папа, а сон снится долго?
1 Платон. Государство//Собр. соч.: В 3 т. М., 1971. Т. 3. 4.1. С. 33.
— Ну, наверно, с полсекунды.
— Да что ты!— Поль рассмеялся.— Не может быть, правда? Мне столько всего приснилось. Наверно, я спал долго.
— Что же ты видел во сне, Поль?
— Даже не знаю. Сейчас почему-то трудно вспомнить. Но мне снился сон, когда ты пришел.
— Ну а теперь спи дальше.
— Ладно.
Атанас нагнулся и поцеловал сына, ощутив губами прохладный лоб. Потом, все так же держа лампу в руке, он вышел из комнаты. Когда он спустился в столовую ужинать, дом показался ему пустым.
Кончив есть, он надел пальто и шляпу и сказал Жюльенне:
— Можете ложиться, когда вам захочется. Я пошел к капитану.
Атанас отыскал свою любимую трость и открыл дверь. Закрывая ее, он слышал, как возится в кухне Жюльенна, и подумал, не чувствует ли она себя одинокой.
9
В субботу утром, хорошо выспавшись, Атанас встал с постели бодрым и решил немедленно взяться за книгу о религии, над планом которой раздумывал последние шесть лет. Он открыл свое сосновое бюро, сел в крутящееся кресло, тщательно выбрал ручку и долго смотрел на чистый лист бумаги, лежавший перед ним на столе.
Первые фразы он вынашивал так давно, что они написались сами собой.
«В основе всех религиозных верований лежит детская боязнь темноты. По мере того, как ребенок становится взрослым, страх этот как бы утихает, но все же продолжает существовать. Человек придумал целую систему разных верований, чтобы умерить силу этого страха. Верования примитивных племен мы именуем суевериями, у цивилизованных же наций суеверия маскируются благородным названием «религия». Таким образом, Бог — это наиболее оригинальное изобретение человечества, даже более важное, чем изобретение колеса. Цель этой книги — проследить и объяснить...»
Атанас перестал писать и выглянул в окно. По правде говоря, книга не имела целью что-либо прослеживать и объяснять. В основном, он хотел изложить в ней некоторые соображения, подобные тому, какое только что набросал. Их можно принимать, можно не принимать. Исписывать страницы, доказывая очевидное, было бы пустой тратой времени.
Атанас, улыбаясь, перечитал написанное. Ему показалось, что это — выдающиеся мысли, изложенные ясно и точно. Он взглянул на портрет Вольтера над столом и весело послал ему воздушный поцелуй. Да, мысли выдающиеся. Смущало только одно — ему ли они принадлежат?
Атанас откинулся в кресле, набил трубку любимым табаком, раскурил ее и затянулся. За окном было прекрасное весеннее утро. Атанас повернулся лицом к комнате и оглядел библиотеку: старинные кресла, великолепный каменный камин, за много лет потемневший от дыма. Он посмотрел на портрет Руссо, висевший рядом с Вольтером. На Руссо была меховая шапка, и от этого он напоминал франко-канадского колониста из далекого прошлого, чуть ли не соигеиг с!е Ьо15 \ Удобная комната—-его библиотека, удобная и привычная. Но не кажется ли она такой приятной просто потому, что хорошо ему знакома? Быть может, в основе всякого консерватизма лежит тенденция считать приятным все привычное. Интересно, это тоже выдающаяся мысль? И тоже его собственная? Атанас заметил, что начинает отвлекаться и, снова повернувшись к столу, склонился над белым листом. Но тут вошел Поль с газетами.
Атанас взял их и положил на угол стола.
— Ты бы хотел уехать отсюда и ходить в городскую школу, Поль?— спросил он мальчика, когда тот собрался выйти из комнаты.
Поль остановился и посмотрел на свои башмаки.
— Не знаю,— ответил он.
— В будущем году тебе придется поступить в какую-нибудь школу. Не можешь же ты вечно сидеть дома.
1 Лесной бродяга (фр.) — так называли мехоторговцев, скупав* ших пушнину у индейцев во времена освоения Канады.
На лице Поля выразилась такая тревога, что Атанас не мог этого не увидеть. Он уже не раз замечал, что Поль многого боится.
— Милый мой, да тебе в школе очень понравится. Мы отдадим тебя в английскую школу. Будешь изучать разные науки. Узнаешь, почему земля вертится.
— Разве не сама по себе?
Атанас рассмеялся, не понимая, что настраивает мальчика против себя.
— Верно,— сказал он,— но ты узнаешь почему.
— Разве не по воле Божьей?
— Да, да, разумеется.— Атанас взял одну из газет со стола и развернул ее.— На будущий год ты поступишь в хорошую английскую школу. Но при этом, имей в виду, останешься канадцем. Никогда не забывай, что ты канадец.
Несколько минут Поль стоял и смотрел, как отец читает, потом повернулся и вышел. Атанас снова склонился над бумагой, но слова не шли из-под пера. Книга о религии, конечно, важнейшее дело. Да и любая книга — дело важное. Он нахмурился над уже написанным, но дверь открылась, и на пороге появилась Кэтлин.
— Входи,— сказал он, радуясь предлогу прервать работу.
Атанас смотрел, как жена идет через комнату, как рассеянно проводит рукой по подоконнику, а затем смотрит на пальцы, нет ли пыли, как вытирает пальцы о юбку. Из-за того, что в это утро Кэтлин была неряш-ливо одета и не причесана, она выглядела старше своих тридцати лет. Атанас ждал, что она заговорит, но Кэтлин молчала, устремив глаза в окно. Ветер с реки шевелил ветки с клейкими почками на росших вдоль аллеи тополях, надувал белые крахмальные занавески рядом с Кэтлин. Атанас почти физически ощутил, как донимающая жену скука наполнила комнату.
— Я собираюсь в поле, поговорить с Блаишаром,— сказал он.— Хочешь пойти со мной?
Кэтлин отвернулась от окна и, ступая бесшумно, как ленивая кошка, снова прошла по комнате.
— Нет,— ответила она.
— А тебе следовало бы прогуляться. Погода сегодня мягкая. Надо больше бывать на воздухе.
— Я не люблю бывать на воздухе,— в ее голосе не слышалось ни горечи, ни яда. В нем скорее угадывалась ирландская напевность, и от этого все, что говорила Кэтлин, звучало беззаботно-ласково. Она бродила по комнате, рассматривала книги на полках, ни на одной не задерживаясь взглядом. Потом открыла ящик заваленного книгами стола и вынула пачку сигарет.
— Это старые,— заметил Атанас.— На, возьми другие.
Она не потрудилась ответить, но вынула сигарету из пачки, которую держала в руках, вставила ее в рот. Потом пошла искать спички на каминной полке. Среди стоящих там безделушек валялись бумажки, карточки, старые конверты. Кэтлин вечно что-нибудь разыскивала, всегда не спеша, и рано или поздно обязательно находила то, что искала. Вот и сейчас она вынула из маленькой вазочки спичку и сильно чиркнула ею о каменную стенку камина. Когда сигарета раскурилась, Кэтлин, повернувшись к мужу, втянула в себя дым, затем медленно и ловко выпустила его из ноздрей длинной струйкой, казалось, не имеющей конца.
— Где Майк?— спросила она.
— У него блохи. Я его выставил. Не надо пускать его в дом. Майк — дворовый пес.
— Я ни разу не видела у него блох.
Атанас начал постукивать карандашом по столу. Опять между ними стоит что-то. То, что медленно нарастало последние годы и с чем Атанас теперь не может ничего поделать. Он для Кэтлин слишком стар. Намерения развивать ее ум оказались несуразной глупостью. Кэтлин инстинктивно воспринимала их с обидой, хотя характер у нее был легкий, и усваивала она все легко, но ведь женился Атанас на ней вовсе не ради ее ума, и оба это знали. Теперь, когда они долго бывали вместе, они надоедали друг другу. А Кэтлин все еще красива. Глядя, как она пожимает плечами, как поднимает и снова кладет на место журнал, улыбается своим мыслям, Атанас снова ощутил волнение: как разительны контрасты в ее наружности — белая, как магнолия, кожа и черные как смоль волосы, полная грудь и узкие, стройные, независимо покачивающиеся бедра.
— Ну что слышно насчет фабрики?—спросила она.— Ты виделся в поезде с Макквином?
Атанас нахмурился и поджал губы.
— Он задумал строительство всерьез. Удивительные люди эти английские дельцы. Все решают так быстро! Макквин уверяет, что после войны для текстильной промышленности в Канаде откроется большое будущее. Может быть...
— Что может быть?
— Не знаю. Может быть, я войду с ним в компанию. В конце концов идея для меня не такая уж неожиданная. Я сам собирался взяться за что-нибудь подобное. Если дело с фабрикой пойдет успешно, это принесет большие деньги. Но и большие перемены.
— А перемен ты страшно боишься, да?— она лениво пожала плечами.— Что ж, может, тебе повезет.
— С Макквином везение ни при чем. Это человек с научным подходом. Он знает, что делает.
— Возможно.
— Конечно,— стал размышлять вслух Атанас,— придется столько всего сделать... Между тем неизвестно, выйдет ли из этого что-нибудь путное. А мне нужно будет внести все, что смогу собрать, чтобы войти в долю с Макквином. Придется заложить землю,— он покачал головой,— я всегда этого боялся.
— Да уж,— сказала Кэтлин,— наверняка тут что-то не так. Раз пахнет тем, что можно будет отсюда уехать, обязательно найдется какая-нибудь загвоздка.
Атанас опустил глаза на карандаш, которым все еще постукивал по столу. Он всегда чувствовал себя виноватым за то, что, уезжая в Оттаву, бросает Кэтлин одну в Сен-Марке. Но брать ее с собой невозможно. Нельзя оставлять Поля без родителей, хотя за несколько дней под присмотром Жюльенны с ним ничего бы не случилось. Соображениями о Поле Атанас оправдывался перед самим собой. На деле же он больше не брал Кэтлин в Оттаву из-за того, что для жизни, какую ей подобало там вести, она совсем не подходила. Внезапно он проговорил:
— Я всегда хотел только одного, чтобы ты была счастлива.
Кэтлин глядела на его седые волосы над морщинистой шеей.
— Счастлива? Как? На твой лад или на мой?— несмотря на суть вопроса, голос ее звучал добродушно.
— Мы столько раз говорили об этом,— резким от раздражения тоном ответил Атанас.— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что здесь ты похоронена заживо. Ну а Поль? Ему ведь здесь хорошо.— Атанас обернулся и посмотрел на жену.— Поди сюда. Она не двигалась.
— Но Поля ты отсылаешь в школу. Ему ты сказал об этом, мне — нет. Так просто, ты решил, и все.
— Послушай,— проговорил Атанас,— ты же знала, что это случится. Полю исполнилось восемь. Ты знала, что его придется отправить учиться в Монреаль. Я сказал ему об этом утром, потому что лишь сейчас твердо решил. Только и всего.— Он снова поманил ее к себе.— Не стоит спорить. Иди сюда.
— Зачем, Атанас? Ты теперь ни о чем со мной не говоришь. Для тебя что я, что Жюльенна — все равно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55