— Можно им доверять? Как по-вашему, господин Таллар?
Атанас улыбнулся:
— Это же отделение Канадского Королевского банка, Жозеф.
— Ага.— Блаишар помолчал.— И я это слыхал,— он снова помолчал и поскреб в затылке.— Да нет, я ду^л&ю, я все правильно делаю.
За последние двадцать лет Атанас задолжал Блан-шару почти половину того, что тот заработал. Так управляющий копил деньги: он хотел, чтобы ему был должен кто-то, кому он доверяет. Ничто не могло заставить его пойти к нотариусу. Лет двадцать назад ему рассказали, что в одном приходе на другом берегу реки Св. Лаврентия нотариус сбежал с деньгами. Банк казался ему еще менее надежным местом. Бланшар не мог себе представить, чтобы разумные люди стали тратиться на постройку здания, да еще и служащих нанимать, не надеясь на выгоду для себя. А откуда же взяться выгоде, как не от вкладчиков? Вот Бланшар и предпочитал, чтобы Атанас оставался ему должен, причем сумму долга он знал до цента.
— Ну, и когда вы начнете сев?—- спросил Атанас.
— Может, в понедельник. Отец Бобьен в прошлое воскресенье освятил семена.— Бланшар поглядел на небо.-— Похоже, дело к дождю.
Они двинулись обратно к дому, мужчины шли рядом, а Поль и собака, скользя и спотыкаясь на бороздах, бежали по краю поля.
-— Как по-вашему, господин Таллар, овес в этом году подорожает?
Это был важный вопрос и предполагалось, что Атанас знает на него ответ лучше, чем газеты, ведь он — член парламента. Подобные вопросы задавались Тал-лару каждый год, и каждый год он отвечал то, что прочел в газетах или слышал от кого-нибудь.
— Подорожает, можете не сомневаться,— сказал он.— Что же это будет с нашей страной? Да поможет ей бог! Как ^лы выдержим эти военные цены!
Он знал, что напрасно сделал последнее замечание. Бланшар отмахнется от него, как от чудачества, которое могут позволить себе богатые. Услышь управляющий такие слова от иностранца, хотя бы от капитана Ярдли, он облил бы того презрением. Атанасу же все спускалось, он был свой.
— Как бы вы отнеслись, Жозеф, к тому, чтобы иметь собственный участок?— будто мимоходом спросил Атанас— Ваш старший подрос, может помогать вам. А каждому человеку лучше иметь свой кусок земли.
Бланшар выплюнул из угла рта струйку табачной жвачки, и она громко цокнула по камню.
— Да-да, старший уже совсем большой, господин Таллар.
— А это верхнее поле вы всегда любили. И ваш дом на нем. Может, мы это уладим?
Бланшар провел по глазам тыльной стороной руки.
Атанас сделал вид, что не понял ни жеста, ни причину, его вызвавшую.
— Б Сен-Марке скоро начнутся кое-какие перемены, так что лучше пока об этом никому не говорите.— Атанас знал, что в ожидании обещанного поля Бланшар не расскажет об их беседе даже жене.— Я, пожалуй, схожу к нотариусу, он и оформит сделку письменно. А в следующем месяце все доведем до конца.
Бланшар ничего не ответил, его коричневое, изрезанное морщинами лицо было так же задумчиво обращено вниз, к земле. Атанас явственно ощущал, как прочны связи между ним и его управляющим. И это придавало жизни ценность, особенно в такое ясное утро. Поль заметил, что взрослые кончили обсуждать свои дела.
— Можно, я тоже в этом году что-нибудь посажу, господин Бланшар?— спросил он.
— Ну еще бы. Если папа позволит.
— Но вы обещали, что у меня будет свой огород.
— Конечно, Поль. Сажай редиску и салат. Их ты, поди, не испортишь.
Поль был разочарован.
— А мне хотелось посадить что-нибудь большое. Бланшар повернулся к Атанасу и неуклюже подмигнул ему.
— Ладно, приходи ко мне в сарай. Мы тебе что-нибудь подберем. Может, морковку. Ее надо растить подольше.
— А можно мне сейчас посмотреть семена?
— Заберите его с собой, Жозеф,-— сказал Атанас.— Только вы и можете сделать из него фермера. Не я же.
• Он смотрел, как сын прошел за шагающим вразвалку Бланшаром через двор и скрылся в сарае, а щенок шмыгнул за ними. Атанас глубоко вдохнул свежий воздух, наслаждаясь сухим целебным ароматом еловых дров, сложенных в поленницу под навесом, и легким запахом навоза. Ему стало радостно, поскольку сегодня он действительно чувствовал себя прекрасно. Кэтлин и доктор преувеличивают страхи насчет его кровяного давления. Единственное, что пагубно отражается на его давлении, так это неразбериха в Оттаве да собственная неизлечимая глупость, ведь он всегда ждет от политики каких-то разумных результатов. Способному человеку нечего делать в парламенте, если он не входит в правительство, это совершенно ясно, а по мнению Атанаса, ему давным-давно должны были предложить пост министра. Но члены его партии полагают, что он не годится в администраторы. «Черт бы их всех побрал,— подумал Атанас.— Эти политиканы в Оттаве, особенно англичане, считают, что, если ты не такой нудный и надутый, как деревенский нотариус, толку от тебя мало. Откуда им знать, на что я способен? Я умею разбираться в людях, умею с ними ладить. А вот они ничего, кроме сухих фактов, себе не представляют».
Атанас вошел в дом, снял с вешалки трость и, выйдя на дорогу, зашагал вдоль реки, уходя все дальше от деревни. Он размахивал тростью в такт шагам, а его длинные ноги меряли дорогу, словно оживший циркуль. Когда он дошел до будки сборщика пошлины, из нее ему навстречу вышел один из представителей многочисленного семейства Бержеронов. Только на такую работу Бержероны и годятся — собирать по тридцать центов с каждой повозки, проезжающей по мосту.
Атанас перешел мост и начал подыматься вьючной тропой, ведущей вдоль горной речки к обрыву. Речка по-весеннему вздулась и еле вмещалась в берега. Течение было такое, что в десяти футах от берега не устояла бы лошадь. Атанас упорно поднимался вверх, изредка останавливаясь передохнуть, пока не дошел до того места, где овраг круто обрывался вниз. Перед ним с грохотом низвергался водопад, внизу над чашей, где бурлила вода, висело нередеющее облако брызг. По обе стороны чаши высота горных склонов была не меньше ста футов. В этой глубокой долине обычно пасли скот. На одном из склонов наверху располагалась ферма Трамбле. Атанас пытался прикинуть, где точно проходит ее граница. Если здесь действительно построят плотину, Трамбле придется продать часть своей земли.
Внезапно мозг Атанаса словно озарило вспышкой, и он ясно понял смелость проекта. Ему, прожившему здесь всю жизнь, даже в голову не приходило, какие возможности таятся у него под носом, а вот Макквин только раз взглянул на водопад и все понял. Почему такие, как Атанас, ничего не видят сами, пока им не укажут другие?
Сейчас перед мысленным взором Атанаса уже вставали четкие контуры фабрики, аккуратно возведенная бетонная стена, сдерживающая воду, затаившие в себе энергию динамо-машины в брюхе машинного отделения... Грохот водопада оглушал его. Энергия! Его родной край преобразится, пойдет в ногу с новой эпохой, и он, Атанас, проживет тогда десяток-другой еще отпущенных ему лет не зря.
Мысли Атанаса всегда текли в одном направлении, и потому он усматривал в проекте логичность, которая делала его еще более привлекательным. Он думал о том, что его предки попали в долину Св. Лаврентия вместе с Фронтенаком !, не так уж много времени спустя после самого Картье 2. Первый объявившийся в этих местах Таллар, не увидел ничего, кроме леса, но нормандская сметка подсказала ему, что деревья должны расти на плодородной земле, а военная выучка позволила оценить неприступность долины, по которой текла река. Город Квебек, подобно пробке, закрывал вход в долину, и Таллар понимал, что английскому флоту сюда не добраться. Закрепившись за рекой и за щитом Аппалачей, он и его братья-офицеры спроектировали самую обширную в истории систему круговой обороны, протянув целую цепь мелких фортов через Монреаль, Детройт, Питтсбург и Сен-Луис до самого Мексиканского залива, загнав англичан на узкую полоску земли у Атлантического океана. Эти офицеры мыслили с размахом. Если бы при Версальском дворе
1 Фронтенак Луи (1622—1698) — генерал-губернатор колонии Новая Франция.
2 Картье Жак (1491—1557) — мореплаватель, первооткрыватель залива и реки Св. Лаврентия и основатель первых французских колониальных поселений.
обладали таким же воображением и поддержали идею Талларов, весь континент навсегда остался бы французским.
А вот англичане, осваивающие эти земли бессистемно, как придется, только наживы ради, получили континент даром, когда политические советники французского короля решили отказаться от долины Св. Лаврентия — кому нужны эти мили льда и снега? С тех пор у французов, брошенные здесь на произвол судьбы, была одна общая цель: сохранить нацию. Как им это удалось, остается загадкой. Однако преданность цели сковывала их, словно цепь, они стали подозрительными, консервативными, пассивными. И сейчас, как и в те времена, англичане, действующие без всякого плана, думающие только о выгоде, могут снова получить от долины Св. Лаврентия то, что хотят. Соплеменники Атанаса перебрасывали через реки мосты, взимали пошлины, сплавляли по рекам лес, а англичане сразу почуяли, что реки надо во имя будущего взять в узду. О Канаде они при этом не думали. Производство, распределение, приобретение богатства — вот единственное, что их интересует.
Но настало время, угрюмо решил Атанас, наблюдая, как вода устремляется по ущелью, настало время, когда промышленности придется послужить и другим целям. Он знал, чего хочет для своих родных мест: фабрика станет основой прихода, поднимет жизненный уровень, удержит людей там, где они родились, поможет приходу выплатить долги, даст каждому из жителей возможность проявить себя. Сен-Марк сможет обзавестись новой образцовой школой, где преподавание пойдет в ногу с современной наукой. Потом в Сен-Марке появится больница, общественная библиотека, площадка для игр и, наконец, театр, тогда уж приход просто превратится в город. Это же революция! А планировать и контролировать ее ход будет он сам! Если Макквин подберет инженеров и займется финансами, в успехе дела можно не сомневаться.
Атанас повернулся и начал спускаться. Всю обратную дорогу он ни о чем другом думать не мог. В следующий понедельник, решил Атанас, он поедет с Кэтлин в город и сообщит Макквину о своем согласии.
Подойдя к дому, Атанас почувствовал усталость. Он оставил шляпу и пальто в холле и окликнул Кэтлин. Она отозвалась откуда-то сверху, а потом бегом спустилась по лестнице, Атанас уже давно не видел ее такой сияющей.
— Сейчас скажу Жюльенне, что ты вернулся,— проговорила Кэтлин.— Обед будет через пять минут.
Атанас прошел в библиотеку, сел и, как только удобно расположился в кресле, на него волной накатила слабость, и настроение сразу упало. Ему начали рисоваться сложности, подстерегающие его впереди. Строительство фабрики — дело рискованное, а вдруг Макквин его подведет, вдруг Атанас зря вложит деньги в эту игру, ведь он ничего не смыслит в технической стороне вопроса. Да еще отец Бобьен: священник придет в ярость, когда узнает, что в приходе затевают строительство фабрики. В свое время отец Бобьен служил помощником священника в наихудшем из всех скверных индустриальных городов. Какой он поднимет шум, если почует, что и Сен-Марк может превратиться в индустриальный город, по окраинам которого поселятся англичане управляющие — протестанты, не подвластные его воле!
Атанас стиснул челюсти. Отца Бобьена тоже можно обойти. Епископ, несомненно, поймет, какие деньги должна принести приходу фабрика, определенный процент от заработка каждого рабочего станет достоянием церкви, английская администрация обычно охотно идет на такие условия, ей это ничего не стоит, зато позволяет добиться доброго расположения там, где оно нужнее всего.
Атанас провел рукой по лбу, разглаживая морщины на переносице. Эх, если бы начать такое полезное дело, как строительство фабрики, в прежние времена, когда он еще не состарился и энергии у него было хоть отбавляй! Но в те дни куда больше хотелось наслаждаться жизнью, чем преобразовывать ее; куда приятнее было проводить долгие месяцы в Париже, чем печься о Сен-Марке и Оттаве. Атанас снова увидел перед собой уличное кафе возле площади Сен-Мишель, где он в первый раз завтракал в Париже. Желтели кружочки бледного масла, и капельки воды на них блестели в лучах утреннего солнца, солнце заливало и фасад собора Парижской богоматери, до которого было рукой подать. Атанас и сейчас слышит, как поскрипывал цветной стул, на спинку которого он откинулся всем телом, наслаждаясь парижским воздухом; помнится, он тогда поглядел на модистку за соседним столиком, и она с готовностью ответила ему улыбкой на улыбку. Сколько лет прошло, а он все еще помнит, какой был восторг почувствовать себя дома, на родине предков, говорить со всеми на своем родном языке и замечать, как отличается архаичное квебекское произношение от парижского, как радостно было видеть озадаченное выражение на лицах парижан, когда они тщетно пытались определить, из какого департамента Франции он приехал. Ни англо-канадцы, ни американцы не могли бы испытать такое же волнение, очутившись в Лондоне. Только он, франко-канадец, один из тех, кто в течение двух веков хранил верность родному языку перед лицом враждебного континента, мог вкусить такую горделивую радость и наслаждаться чувством самоутверждения.
Морщинистое, покрытое ореховым загаром лицо Атанаса все еще оставалось размягченным от воспоминаний, когда прозвучал звонок к обеду. Идя в столовую, он припомнил, что когда-то смутно мечтал о том, как привезет в патриархальную и холодную клерикальную нормандскую Францию в Квебеке революционный дух новой Франции. Но дальше мечты дело не пошло. Да и вряд ли такой подвиг кому-нибудь под силу. Однако, с другой стороны, если здесь нельзя привить дух Франции, то дух нового промышленного мира — несомненно, можно. Ведь, в конце концов, французы, живущие в Канаде, одновременно являются и североамериканцами.
Атанас устал от всех этих размышлений и с удовольствием принялся за суп. Посмотрев через стол на Кэтлин, он со значением подмигнул ей.
> Утром в понедельник, ровно за две минуты до половины десятого, Хантли Макквин вышел из своего кадиллака на улице Сент-Джеймс и направился к зданию банка. Он был в черном пальто, в темном костюме, в черной шляпе, под отложным воротничком виднелся очень широкий темно-синий галстук. В узле галстука красовалась жемчужная булавка.
Макквин прошел через бронзовые двери, где его приветствовал одетый в ливрею бывший сержант английского Колдстримского гвардейского полка *, и вступил в мраморный вестибюль, холодный, как мавзолей. В дальнем его конце он присоединился к группе людей среднего и пожилого возраста, ожидавших лифта. Все они были одеты точно так же, как он. Они обменялись поклонами и вошли в лифт, украдкой кидая друг на друга быстрые взгляды, как бы желая убедиться, что за субботу и воскресенье ни с кем из них ничего важного не произошло, а когда лифт начал подниматься, уставились каждый прямо перед собой.
На втором этаже из лифта вышел сэр Руперт Айронс. Он был тяжеловесный, крепко сколоченный, с квадратными плечами, квадратной головой, квадратным лицом и подбородком, волосы, разделенные на прямой пробор, под прямым углом ложились на виски. Лицо сэра Руперта было знакомо большинству канадцев, так как оно смотрело на них с маленьких скромных портретов, висящих на стенах всех банков от Галифакса до Ванкувера. Даже на этих портретах видно было, как напряжены жилы у него на шее — следствие выработавшейся за долгую жизнь привычки сжимать челюсти и выдвигать вперед подбородок при деловых переговорах.
На четвертом этаже вышел Макинтош. Он побрел к своему кабинету — ссутулившийся, озабоченный человек, хранящий в памяти сведения о трех рудниках, двух химических заводах, сложных отношениях с рядом международных акционерных обществ, контролируемых Лондоном и Нью-Йорком, а также полный перечень данных об одной корсетной фабрике.
На седьмом этаже лифт покинул Мастерман, направившийся в помещение энергетической компании «Минто». И хотя эта компания обуздала одну из самых стремительных и глубоких рек в мире, ничто во внешности Мастермана не говорило о близости к стихиям. Это был худой и педантичный человек с коротко подстриженными усиками, с тщательно отутюженными складками темных брюк, слывший среди своих коллег с улицы Сент-Джеймс большим знатоком культуры. Он был одним из основателей Комитета искусств. Кро-
Колдстримский полк — второй по старшинству после полков Гвардейской дивизии в английской армии, сформирован в 1650 г.
ме того, Мастерман входил в литературное общество, члены которого собирались единственно для того, чтобы зачитывать друг другу собственные сочинения. Здесь он снискал себе славу самого талантливого, ибо опубликовал книгу под названием «Джентльмены, король!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55