— Оставьте, Джон, я сама справлюсь, — велела она. — Я немного устала. Пожалуйста, проследите, чтобы никто меня не беспокоил.Она не притронулась к еде. Ее охватили противоречивые чувства: глубокое беспокойство и вновь нахлынувшая раздирающая похоть. Частью своих мыслей она сосредоточилась на воспоминаниях сегодняшнего дня, ее пальцы бессознательно легонько дотрагивались до спутанных волос на лобке под легким халатиком. Но одновременно ее тревожили и другие мысли: она обдумывала возможные последствия случившегося. Скажет ли он другим? Будет ли хвастать? Или попытается ее шантажировать? Что, если происшедшее станет достоянием гласности? Что он о ней думает? Нет, подумала она, тряхнув головой и отметая остатки своего пуританства, это не имеет значения. Но что она знает о Джейке? Насколько ему можно доверять? Ни на один из этих вопросов у Билли не было ответов, а спросить не у кого. Единственное, в чем она была уверена, это в том, что снова хочет Джейка Кэссиди. Это уже сидело в ней. Глубоко внутри. Скорее! Ее кулаки сжались. Она облизала губы и принялась расхаживать по гостиной туда-сюда. Она желает его! Сейчас же! После полутора лет голодания сексуальный аппетит обуял ее сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем в нью-йоркские времена, чем в дни замужества.Билли отменила почти все поездки в Беверли-Хиллз, кроме визита к парикмахеру, и отказалась от всех приглашений на обеды. Она боялась перекраивать расписание медбратьев, чтобы Джейк оказался свободен в течение дня. Она опасалась, что это насторожит остальных. Но каждые два дня из трех она после обеда направлялась в купальню и ждала его прихода, обнаженная, бесстыдно раздвинув бедра.После того первого дня он обращался с ней на людях как всегда. Ни один взмах ресниц, ни один затаенный взгляд не выдал его. Он ничем не показал, что помнит о том, что произошло между ними. Он был вежлив и предупредителен, как обычно. И ее обостренная чуткость убеждала, что никто ни о чем не подозревает. И не заподозрит, если она сама себя не выдаст. Даже в купальне, вибрируя в ней, подобно стальному стержню, он не называл ее по имени, а затем без эмоций покидал ее. Эти новые отношения не нуждались в словесном оформлении: для того, чем они занимались, слова были не нужны, не нужно было даже ничего знать друг о друге. Как странно, думала она, я чувствую у себя во рту вкус его тела, но самое интимное сближение носит форму молчаливого общения. Как будто их встречи существуют только при определенных обстоятельствах, в определенное время и в том месте, где их повседневные личности бесследно растворяются.Чувственность Билли все больше концентрировалась в потайном и запретном мире купальни. Ничто из происходившего там не принималось в расчет в реальном мире, но и ничто из реального мира не имело значения в купальне. Здесь она обладала беспредельной властью над мощным, полным чудесных желаний телом Джейка Кэссиди, их связь принимала все более физиологичный, почти животный характер. Они смело экспериментировали, и она уже не была Билли Айкхорн, печальной богатой женой умиравшего мужчины, она стала кем-то другим, кому не было имени и кто раньше не существовал. Ей казалось, что она ощущает, как этот новый человек рождается, отделяясь от нее, как формируется новое существо, безгрешное, не ведающее условностей и шаблонов, как возникает личность, которой дозволено все, пока все остается в тайне. В абсолютной тайне.По ночам Билли размышляла над тем, что казалось ей не совсем нормальным. Джейк Кэссиди никогда не смешивал их дневные встречи с контактами, возникавшими у него с Билли в течение дня, не связывал ни их содержание, ни их значимость. Позже она и сама поняла, что вовсе не заинтересована узнать Джейка как следует. Во-первых, так было безопаснее, во-вторых, ей было достаточно его в одном проявлении, в купальне он превращался в самца с горячими губами и тугим членом, но дальше этого образа она не стремилась проникать. Ей было известно, что свои обязанности он выполняет добросовестно и профессионально, но сверх того она не хотела ничего знать ни о его семье, ни о детстве, ни о его чувствах, привязанностях и антипатиях. Ее совершенно не волновали все те черты, что делают личность значимой, непохожей на других. Не то чтобы она умышленно не впускала его в свое сердце — скорее он в чем-то существенном не сумел затронуть ее душу, — непреклонную, упорно отказывающуюся смешивать похоть с чувствами. Билли слишком хорошо помнила, что такое любовь. Джейк Кэссиди не имел с любовью ничего общего. Но без любви она сможет прожить, если нужно. Выбора нет. * * * Дэн Дормен всматривался в Билли, проницая: он готов был побиться об заклад, что со времени его прошлого визита в ней появилось что-то новое. Она вся светилась — он ни разу не видел ее такой после того, как с Эллисом случился удар. Это хорошо. Давно пора.— Вы неплохо выглядите, Билли. Я бы сам занялся теннисом, если бы не считал, что в моем возрасте, выйдя на корт, я тут же упаду замертво.— Не теннис, Дэн, плавание. Я теперь проплываю по километру в день, а это отличная тренировка. Почему бы вам не попробовать? Можете начать с нескольких заплывов в день.— В Нью-Йорке? Что ж, может, и зайду по колено. А что касается ваших планов переправить Эллиса в Палм-Спрингс этой зимой, я не считаю, что это действительно необходимо. В этом году для него не будет особой разницы, где жить, конечно, если только вам самой туда не хочется.— Боже сохрани, нет! Там старческий рай — даже молодые выглядят старыми и высохшими. А дом у нас там гораздо менее удобен, чем этот. Я бы хотела продать его.— А как насчет самолета, оставите его?— Обязательно. Я уверена, что Эллису до сих пор нравится летать в Силверадо, и ради этого стоит держать самолет, даже если пользоваться им всего дважды в год. Вместе с медбратьями и всем сложным скарбом отправляясь в путешествие, мы похожи на участников сафари. Как бы то ни было, хозяин винных погребов убьет меня, если я в этом году не появлюсь к сбору, винограда. Вы представляете, сколько виноградников нам пришлось выкорчевать, чтобы построить взлетную полосу? Но, Дэн, почему вы считаете, что для Эллиса этой зимой не будет никакой разницы в том, где жить?— Он сильно сдал, Билли. Может быть, вы не замечаете этого так, как я, потому что видите его каждый день, но из месяца в месяц он теряет интерес к жизни. Каждый раз, как я вижу его, он уходит все дальше и дальше. Этой зимой, в дождливую погоду, он будет хорошо себя чувствовать и в помещении, глядя на огонь или на экран телевизора, если, конечно, зрелища еще интересуют его. Лишись он нескольких солнечных дней, ему не станет хуже.— Я заметила это, Дэн, его… колоссальную отстраненность. Я боялась, что, может быть, делаю что-то не так.— Никогда не думайте об этом, Билли. Уход за ним хорош настолько, насколько это возможно. Вы сами собой не можете компенсировать те издержки, которые порождает его мозг, когда лопается крошечный сосуд. Вы можете только помогать ему. Сколько вам сейчас, Билли, почти тридцать? Это не жизнь для вас…— О, я все устрою, Дэн, я все улажу!.. * * * Полуденные встречи в купальне продолжались, и Билли чувствовала, что все больше меняется. Она и не подозревала, какой смелой и напористой стала в отношениях с мужчиной. Кроме двух случаев в ее жизни, когда ей пришлось самой проявить инициативу, — первый раз она пересекла коридор там, в отеле на Барбадосе, второй раз была активна при первой встрече с Джейком, — она всегда считала, что мужчина должен добиваться женщины, демонстрировать желание, возбуждать пассивную, соблазнительную женщину. Теперь ее увлекло незнакомое, почти мучительное наслаждение пребывать в роли ищущей, требующей, ей хотелось исследовать, экспериментировать. Когда Джейк приходил в купальню, она всегда была уже там, томясь желанием. Ранней осенью, когда он вдруг начал опаздывать — сначала на полчаса, потом на час, — она поняла, что ожидание и неопределенность ранят больнее, чем твердое знание того, что он не придет. У него всегда находились правдоподобные объяснения, но она не верила им. Она начала подозревать, что он упивается своей властью над ней, зная наверняка, что она ждет, возбужденная до неистовства, эта добровольная затворница, пленница, алчущая животного облегчения, которое мог принести только он. Она пользовалась им с самого начала. Теперь он старался отыграться. Она убедилась в этом в тот день, когда он не пришел совсем, объяснив затем, что заснул на солнце. Пылая от затаенного гнева, разъяренная и униженная, но зажатая тисками своей же навязчивой потребности в нем, не в силах ничего поделать, Билли повысила ему жалованье на тысячу долларов в месяц.Ее беспрестанно глодала жажда по телу Джейка. По утрам, когда он проходил по коридорам, она провожала его взглядом из-под опущенных век, воображая подробности следующей встречи. Если он тоже находился среди медбратьев, когда она ужинала с ними тремя, она была не в состоянии проглотить кусок и лишь смотрела на его руки, думая о том, что эти руки способны проделать с ней. Однажды утром, в понедельник, после того, как он где-то на свободе провел выходные, она остановила его у дверей своей комнаты, схватив за запястье. Втянув его в комнату, она заперла дверь, расстегнула ему брюки, достала пенис и, словно обезумев, рукой возбудила его. Она принялась тереться об него, пока не кончила, даже не скинув ночной рубашки. Оба, будто подростки, стояли, задыхаясь, прислонясь к стене. В другой раз, когда он дежурил в дневные часы, она перехватила его после ужина и утащила в ванную для гостей на первый этаж особняка. Скинув колготки и трусики, она села на крышку унитаза, потянула его за руку, чтобы он встал на колени, своими руками сунула его голову себе между ног и подставила свой ноющий, влажный орган к его губам. Языком он довел ее до быстрого, острого оргазма, но почему-то ей показалось этого мало. Она поставила его перед собой, не вставая, взяла его пенис в рот и начала трудиться: весь мир для нее сконцентрировался в частичке плоти, на которую она набросилась с такой жаждой, с такой страстью. Когда он выскользнул за дверь, она еще почти час сидела в ванной, взволнованная и все еще неудовлетворенная. Билли понимала, что теряет контроль над собой. Кто-нибудь из слуг, сновавших по дому, мог заметить либо их исчезновение в спальне, либо их совместное присутствие в ванной сегодня вечером.В начале ноября погода в один день переменилась. Долгая жаркая весна, лето и осень определенно пролетели. В Южную Калифорнию пришла необычайно дождливая зима, которая в любом другом месте показалась бы лишь удручающе сырой осенью, но здесь, когда температура упала, стало невозможно проводить дольше дни напролет в неотапливаемой купальне, скрытой в конце аллеи, где с деревьев текли ручьи. Билли сообразила, что до прихода настоящей весны, которая наступит не раньше апреля, месяцев через шесть, ей придется искать другое убежище для своей тайной жизни.Она размышляла целый день, блуждая по огромной цитадели на холме, внимательно осматривая многочисленные пустые комнаты, которые Линди не потрудилась заново отделать, потому что они ни для чего не годились. Кое-какие из этих комнат были видны из других частей дома, а некоторые располагались в непосредственной близости от коридоров, по которым часто сновали слуги. Были и помещения, которые она отвергала, поскольку из их окон виднелось то крыло, где находились апартаменты Эллиса, а значит, комнаты эти напоминали бы ей, что в действительности особняк служит частной больницей. Но вот наконец, поднявшись по крутой винтовой лестнице, которой не пользовались, она обнаружила восьмиугольную комнату, оборудованную в башенке, похоже, надстроенной только ради причудливого абриса фасада. Она выглянула в одно из узких окон, и свежий ветер подхватил ее волосы. Казалось, из этой комнаты можно рукой коснуться дождевых туч, нависших над Бель-Эйр. Она вспомнила Рапунцель — принцессу, заточенную в башне. Для этой самой Рапунцель, подумала она, необходимо срочно изобрести хобби. Рисование! Вот только акварель или масло? А может, пастель? Ах, да какая разница! Ее должно волновать лишь одно: рисование требует долгих часов уединения в студии, чтобы никто не задавался вопросом, почему она отгораживается от общества. Все уважают потребность художника в уединении, это бесспорно. Что же до остального, то кто на свете, спросила она себя, пожелает вдруг увидеть ее работы?За несколько дней для Билли оборудовали студию. Сначала она, подобно урагану, налетела на «Гуччи», где не так давно приметила огромную накидку из серебристой лисицы, подбитую шелком. Затем она заглянула в «Мэй Компани», где ошарашенный продавец, привыкший к осторожным покупателям, которые все взвешивали, колебались, сравнивали и консультировались, едва успевал заполнять квитанции. Там Билли в течение получаса купила кушетку авторской работы самого авангардистского миланского дизайнера (продавцу это изделие доставляло много хлопот — громоздка и слишком дорога), прекрасный старинный восточный ковер (такой раритет, по мнению продавца, можно было только повесить на стену), несколько отчаянно экстравагантных ламп (он знал, но не сказал ей, что они дают только приглушенный свет).Следующий визит Билли нанесла в «Сэм Флекс», магазин принадлежностей для живописи, где продавец испытал неведомое дотоле наслаждение, продав ей на две тысячи долларов всякого товара, причем покупательницу, кажется, больше всего из всех покупок интересовали собольи кисточки. Он был бы еще сильнее заинтригован, если бы увидел, как на следующий день Билли сражалась с новым мольбертом, пытаясь его установить. Наконец ей это удалось, она выудила из кипы холстов один, старательно натянула его и палочкой пастели провела поперек зазубренную алую полосу. Затем на листе из альбома для эскизов она тщательно вывела: «Студия. Идет работа. Ни в коем случае не беспокоить!» Она приколола листок с наружной стороны двери, запиравшейся изнутри, и, удовлетворенная, потащила все собольи кисточки к себе в гардеробную: пригодятся, чтобы подводить брови.Билли отметила, что, несмотря на перемену погоды, Джейк на людях оставался невозмутимым и осторожным. Его опушенные черными ресницами глаза мальчика из церковного хора встречали ее взгляд открыто, как всегда, в них не было немого вопроса, а ведь он должен был понимать, что прошло уже больше недели с тех пор, как они касались друг друга. Он даже ни разу не выказал ей положенного — не проявил хоть чуть-чуть нетерпения. Поначалу Билли намеревалась ошарашить его новой студией, но потом какой-то инстинкт подсказал ей держать сюрприз в тайне.Когда все было готово, она вышла к совместному ужину с Джейком и Эшем в длинном платье из серебристого ламе, отделанном черной норкой, распустив волосы и тщательно зачесав их назад, украсив свою сильную шею тяжелыми нитками изумрудов-кабошонов, причудливых жемчугов и рубинов. Джейк оделил ее одной из своих невозмутимых, невыразительных улыбок, она же бесстрастно рассматривала его через стол. Внезапно до нее дошло, что он не только не нужен ей, но и опасен. Она так и не простила ему, что он заставлял ее ждать, и никогда не простит.Юрист Джош Хиллмэн завтра же может решить вопрос в отношении Джейка, подумала она. Нет, она сама должна позаботиться об этом. Джрш никогда не сможет понять, чем объясняется огромное, несоразмерное выходное пособие рядовому медбрату. Не скажешь же юристу, что Джейк получает отступные за немедленный отъезд, которого от него ждут. Однако деньги плюс несколько тщательно подобранных слов уладят дело. Может быть, Джейк не поймет до конца, но Билли почему-то рассчитывала, что он будет не очень удивлен. Ему бы следовало поинтересоваться, не слишком ли далеко он зашел. Но такая игра ему не по зубам.Билли взглянула через стол на Эша, вспомнив его такой вкрадчивый, мягкий тон, южный говор, тонкие длинные пальцы. Эш трепетал, если она ненароком останавливалась рядом с ним, задерживалась подле, следил за ней жадным взглядом, когда ему казалось, что она этого не замечает. Изящный, галантный Эшби… Интересно, каков он голый?— Эш, — спросила она, — вы интересуетесь живописью?— Да, миссис Айкхорн, всегда интересовался.Билли чуть улыбнулась, глядя прямо ему в глаза:— Неудивительно. Я почему-то была уверена, что так оно и есть. 7 Твигги, Верушку, Пенелопу Три, Лорен Хаттон, Марису Беренсон, Джин Шримптон, Сьюзен Бленкли, Марго Хемингуэй — всех этих барышень первой открыла и запечатлела в динамике и позах на снимках своего журнала Хэрриет Топпинхэм. Как только они впервые появлялись на подиуме, она тут же замечала и фиксировала их. Иногда, правда, она тоже опаздывала прибрать их к рукам, и девушки доставались другим журналам и уже идентифицировались с иными изданиями так прочно, что Хэрриет не желала или не могла работать с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69