Я его игнорировала.Наконец папа решил пойти спать.К тому времени мы все порядочно напились.— Ты что это, вздумал всю ночь у нас торчать? — спросил папа Дэниэла.— Нет, — ответил тот.— Ну, так и проваливай, — заявил папа, вставая из-за стола.— Мистер Салливан, вы не возражаете, если я скажу Люси два слова наедине? — вежливо спросил Дэниэл.— Возражаю ли я? — взвился папа. — После того, что вы тут вытворяли позавчера вечером, я еще как возражаю!— Прошу прощения, — смиренно сказал Дэниэл, — и могу вас уверить: больше подобное не повторится.— Обещаешь? — строго спросил папа.— Честное слово, — торжественно произнес Дэниэл.— Ну ладно, — смилостивился папа.— Спасибо, — поблагодарил Дэниэл.— Помните, я вам поверил, — грозя нам пальцем, заявил папа. — Больше никакого баловства!— Ни в коем случае, — подтвердил Дэниэл. — Ни баловства, ни озорства, ни шалостей.Папа взглянул на него с явным подозрением, будто раздумывая, не дурачат ли его, но Дэниэл сделал сверхчестное лицо, дескать, вы, мистер Салливан, можете доверить мне свою дочь.Не вполне убежденный его спектаклем, папа пошаркал к себе.Разумеется, я ожидала, что Дэниэл бросится на меня, как только за папой закроется дверь, и была крайне обескуражена, когда он этого не сделал. Я с нетерпением ждала, как буду защищать свою честь и потом весь вечер называть его извращением.Но он совсем сбил меня с толку тем, что только нежно взял меня за руку и мягко сказал:— Люси, я хочу поговорить с тобой об одном важном деле.— Ах да, — язвительно отозвалась я. — О моей… хи-хи… квартире.Как и всякая женщина, я понимала, к чему он клонит.— Да, — кивнул он. — Надеюсь, ты не подумаешь, что я сую нос, куда не просят, — то есть именно так ты и думаешь, — но, пожалуйста, пока не отказывайся от нее.Я очень смутилась: я действительно не ожидала, что он пожелает говорить со мной о моих жилищных проблемах.— Но почему? — спросила я.— Я прошу только об одном: не спеши туда, откуда потом не сможешь выбраться.— Я и не спешу.— Нет, спешишь, — возразил этот мерзавец. — Сейчас ты слишком расстроена, чтобы принять взвешенное решение.— Еще чего, — пробурчала я, и глаза мои наполнились слезами.— Вот, вот, — сказал он. — Посмотри на себя.Может, кое в чем он был и прав, но сдаваться без боя не хотелось.Я отхлебнула большой глоток виски и спросила:— Но какой в этом смысл? Жить у папы и платить за пустую комнату?— Может, через какое-то время тебе не захочется жить у папы, — предположил Дэниэл.— Не говори глупостей, — возразила я.— Ну, вдруг, например, вернется твоя мама. Может, они с папой помирятся.— Вряд ли, — хмыкнула я.— Ладно, пусть, а представь: поехала ты в город, на последний поезд в метро не успела, а тратить тысячу фунтов на такси до Эксбриджа не хочешь? Разве не разумно иметь на такой случай комнатку в самом центре, на Лэдброк-гров?— Но, Дэниэл, — безнадежно сказала я, — не будет больше никаких вечерних поездок в город. Эта часть моей жизни прошла. Еще виски хочешь?— Да, пожалуйста. Люси, я за тебя беспокоюсь, — с озабоченным видом продолжал он.— Не беспокойся, — разозлилась я. — И не надо делать такое лицо, я тебе не одна из… из твоих женщин. Очевидно, до тебя не доходит, как серьезно то, что произошло с моей семьей. Моя мать бросила моего отца, и теперь я полностью в ответе за него.— Каждый день у кого-то матери бросают отцов, — возразил Дэниэл. — И отцы как-то справляются сами. Им вовсе не нужно, чтобы ради них дочери отрекались от всего и вели себя так, будто постриглись в монахини.— Дэниэл, я хочу ему помочь, для меня это не жертва. И я должна это сделать, выбора у меня нет. Неважно, если по вечерам я больше не смогу ходить веселиться. Мне и так в последние месяцы жилось невесело.Я чуть не прослезилась при мысли о собственной добродетели и дочерней преданности.— Прошу тебя, Люси, повремени хотя бы месяц.В отличие от меня, Дэниэл не особенно растрогался.— А, ну ладно, — согласилась я.— Это обещание?— Допустим, что так.А потом я случайно взглянула на него. Господи, как хорош! Я чуть не опрокинула свой стакан.Кроме того, я с нетерпением ждала, когда же он начнет ко мне приставать. Я была настолько уверена в его потаенном желании увидеться со мною, чтобы попытаться соблазнить, что не пережила бы, уйди он, даже не предприняв такой попытки. 66 То, что я сделала потом, совершенно для меня нехарактерно.Я отношу это на счет выпитого мною количества спиртного в сочетании с душевной травмой. Плюс тот факт, что я уже целую вечность не имела интимных отношений с мужчиной.Силы воли, необходимой для того, чтобы удержаться от флирта с человеком, который очень вам нравится, но по какой-либо причине не подходит, в реальной жизни не существует. Во всяком случае, в моей. У меня всегда сердце управляет головой.А сейчас моей головой управляла похоть.— Может быть, пора бы и начать? — вкрадчиво сказала я.— Что начать?— Удовольствие. Получать удовольствие.Умышленно медленно — ну, может, чуточку неуверенно, — я встала, глядя Дэниэлу в глаза, и двинулась к нему в обход кухонного стола. Он недоуменно уставился на меня. Я обольстительно тряхнула прической, прикрыв один глаз прядью волос, непринужденно взгромоздилась к нему на колени и обняла за шею.Затем приблизила лицо к его лицу.Боже, как он был великолепен! Какой у него чувственный, манящий рот; подумать только, что еще секунда — и он будет целовать меня… Мне были просто необходимы мужская ласка, буйный, разнузданный секс, человеческое тепло и забота, а кто, как не Дэниэл, мог предоставить мне все вышеозначенное?Разумеется, я в него не влюблена. Влюблена я в Гаса. Но я женщина, и у меня есть свои потребности. Почему секс без обязательств дозволен только мужчинам? Я тоже хочу попробовать!— Люси, что ты делаешь? — спросил Дэниэл.— А ты как думаешь? — промурлыкала я, стараясь придать голосу обольстительную хрипотцу.Что-то он не спешил меня обнять. Я придвинулась ближе.— Ты же дала слово папе, — забеспокоился он.— Я? Я не давала. Это ты.— Правда? Ладно, я дал слово твоему папе.— Ты солгал, — протянула я. Вот так, правильно, голос пониже, с ленцой. Оказывается, соблазнять мужчину очень здорово. И замечательно просто.Я ждала того, что должно произойти. И собиралась получить от этого столько удовольствия, сколько никогда еще не получала.— Нет, Люси, — сказал Дэниэл твердо.Нет? Я не ослышалась?Он встал, и я плавно сползла с его колен. Слегка пошатываясь, опустилась на пол. Мук унижения пока не было, они задерживались из-за сильного опьянения, но ждать их оставалось определенно недолго.Как гадко! Ведь Дэниэл готов трахать кого угодно. Что же во мне плохого? Неужели я настолько неказиста?— Люси, я польщен…И тут я разозлилась.— Польщен?! — завопила я. — Да пошел ты, гад самовлюбленный! Дать можешь, а взять слабо?! Сначала флиртуешь, а как дошло до дела, так тебе ничего и не нужно?!— Люси, все совсем не так. Но ты слишком расстроена, растеряна, и если бы я воспользовался…— Позволь мне судить об этом, — перебила я.— Люси, меня очень к тебе тянет…— Но трахать меня ты не хочешь, — закончила за него я.— Да, ты права, трахать тебя я не хочу.— Господи, как стыдно, — прошептала я.Затем пошла в атаку.— Тогда что это были за игры позавчера вечером? Кажется, тогда у тебя в кармане пистолета не было, просто конец штаны распирал.Его лицо искривилось — сначала я подумала, что от отвращения, но потом увидела, что он из последних сил сдерживает смех.— Люси, ты от кого такого набралась?— От тебя, насколько я помню.— Правда? Хотя, пожалуй, ты права.Затем мы оба замолчали. Я разглядывала свои ноги. Кажется, их было четыре. Нет, две. Нет, опять четыре.— Люси, посмотри на меня, — потребовал Дэниэл. — Я хочу тебе что-то сказать.Я подняла к нему горящее от стыда лицо.— Я хотел бы объяснить еще раз, что трахать тебя не намерен. Но, когда обстоятельства изменятся, и ты не будешь так расстроена, и твоя жизнь выйдет из тупика, я бы хотел заняться с тобой любовью.Вот это интересно!Я смеялась и не могла остановиться.— Что я такого сказал? — смутился он.— Ой, Дэниэл, не надо, пожалуйста. Что за пошлости ты говоришь: «Я бы занялся с тобой любооовью», читай, трахнул бы, но не теперь. Прошу тебя, не води меня за нос. Я в состоянии понять, когда меня отвергают.— Я тебя не отвергал.— Поправь меня, если я ошибаюсь: ты хотел бы заняться со мной ллллюбоооовью, — жестоко передразнила я.— Верно, — негромко подтвердил он.— Но только не сейчас. Если это не отказ, то что же? И я опять рассмеялась.Он сделал мне больно, унизил меня, и я хотела отплатить ему тем же.— Люси, пожалуйста, послушай…— Нет!Затем я то ли протрезвела, то ли успокоилась.— Дэниэл, прости за все, мне очень стыдно. Я сейчас не в порядке и за себя не отвечаю. Это была ужасная ошибка.— Нет, нет…— А теперь, по-моему, тебе пора, тебе ведь далеко ехать.Он грустно посмотрел на меня и спросил:— Как ты?— Отвяжись, — грубо сказала я, — ты слишком высокого о себе мнения. Меня посылали мужики и посимпатичнее тебя. Как только пройдет смертельная обида, все у меня будет отлично.Он открыл рот для нового потока плоских фраз.— Дэниэл, до свидания, — твердо сказала я.Он поцеловал меня в щеку. Я стояла как каменная.— Завтра позвоню, — проронил он, выходя.Я только пожала плечами.По-прежнему уже никогда не будет.На меня наваливалась депрессия. 67 Назавтра я забрала вещи из квартиры на Лэдброк-гров. Шарлотта и Карен проводили меня, а Карен силой отняла стопку просроченных счетов за коммунальные услуги, сказав, что заплатит сама.— До свидания, может, уже и не свидимся, — сказала я, надеясь, что ее заест совесть.— Ой, Люси, не надо так, — чуть не прослезилась сентиментальная Шарлотта.— Мы тебе сообщим, когда придет счет за телефон, — пообещала Карен.— Моя жизнь кончена, — холодно ответила я, тут же прибавив: — Но если позвонит Гас, только попробуйте не дать ему мой новый телефон. 68 Жизнь вдвоем с папой оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла.Я думала, мы хотим одного и того же: я — посвятить себя заботам о нем и стараниям сделать его счастливым, а он, в свою очередь, принимать мою заботу и быть счастливым.Но что-то у нас не заладилось, потому что счастливым я его не сделала. По-моему, быть счастливым он не хотел.Он все время плакал, а я не понимала почему. Я думала, он будет рад избавлению от мамы, думала, со мной ему намного лучше.Я по ней нисколько не скучала и не могла взять в толк, почему скучает он.Дочерняя любовь переполняла меня, я была готова делать для папы что угодно: проводить с ним время, утешать его, готовить ему еду, покупать все, что ему захочется или понадобится. Единственное, к чему я была не готова, — это в сотый раз выслушивать, как он любил мою маму.Я хотела заботиться о нем, только если он будет этому радоваться.— Может, она еще вернется, — снова и снова повторял он с тоской.— Может, — сквозь зубы соглашалась я, а сама думала: да что это с ним?Хотя, по счастью, никаких практических мер к возвращению мамы папа не предпринимал. Он не демонстрировал глубину своей страсти. Не стоял среди ночи перед домиком Кена, выкрикивая оскорбления на радость мирно спящим соседям; не писал ярко-зеленой краской слово «развратник» на его входной двери; не высыпал на дорожку перед его крыльцом мусор из всех окрестных баков, чтобы по утрам, отправляясь на трудовой подвиг в химчистке, враг тонул по щиколотку в картофельных очистках и спотыкался на консервных банках; не пикетировал место работы ненавистного соперника с плакатом «Этот человек — вор, он украл у меня жену. Не сдавайте сюда свою одежду».Хоть я и не понимала его страданий, но старалась по мере сил облегчить их. Правда, я умела только заставлять его есть и пить, обращаться с ним как с выздоравливающим после тяжкой болезни и предлагать немногие доступные в нашем доме развлечения. Например, ласково спрашивать, что бы он хотел посмотреть по телевизору — футбол или сериал. Или уговаривать его пойти прилечь.Иных способов провести время мы не знали.Папа почти ничего не ел, как я ни упрашивала. Я тоже потеряла аппетит. Но если за себя я была спокойна, то он, как мне казалось, находился на грани голодной смерти.Не прошло и недели, а я уже совершенно замучилась.Я думала, любовь к папе будет питать меня энергией, и чем больше ему будет от меня нужно, тем лучше я буду себя чувствовать; чем больше сделаю для него, тем больше мне захочется делать.Я слишком старалась угодить ему, и на это уходило ужасно много сил.Я неотступно следила за ним, предупреждала каждое его желание, делала для него все, даже если он говорил, что ничего не нужно.А затем с удивлением обнаружила, что надорвалась. Меня доконали мелочи жизни.Например, теперь дорога до работы каждое утро отнимала у меня полтора часа. Лэдброк-гров избаловала меня обилием доступных транспортных средств, и я успела забыть, что такое добираться в центр из пригорода, где в твоем распоряжении только одна электричка, опоздать на которую значит двадцать минут ждать следующей.Некогда я была мастером древнего искусства рациональной езды, но за долгое время жизни в центре растеряла почти все навыки. Я забыла, как, потянув носом и глянув на небо (а также на электронное табло), сообразить, что электричка отходит через минуту и времени на покупку газеты уже нет. Я уже разучилась по вибрации забитой народом платформы понимать, что три поезда подряд было отменено, и если я хочу попасть в следующий, то надо срочно начинать работать локтями, чтобы успеть протиснуться сквозь толпу.Раньше я чуяла такие вещи нутром. Я в рекордно короткое время добиралась на электричке в любой конец Лондона, жила одной жизнью со сложной системой переходов, в абсолютной гармонии с расписанием поездов.Но то было раньше.И, хоть я и прежде всегда опаздывала на работу, я могла бы приходить вовремя, если б хотела. Теперь у меня больше не было выбора. Я отдалась на произвол лондонской подземки с ее вечными задержками движения, палой листвой на рельсах, трупами на путях, поломками семафоров, растяпами, забывающими в вагонах пакеты с бутербродами, которые напуганные пассажиры принимают за бомбы.Мне приходилось вставать слишком рано. И еще: не прошло и недели, как у папы обнаружилась небольшая проблема, из-за которой надо было вставать еще раньше.На работе я весь день беспокоилась о нем, потому что скоро стало ясно, что оставлять его одного вообще нельзя. Заботиться о папе оказалось все равно что заботиться о малом ребенке. Подобно ребенку, он ничего не боялся и не осознавал последствий своих поступков. Он считал вполне нормальным, уходя, оставлять дверь открытой — не просто незапертой, а открытой настежь. Взять у нас особенно нечего, но все же…Сразу после работы я мчалась домой: случиться могло все, что угодно. Почти каждый день происходили какие-нибудь неприятности. Я сбилась со счета, сколько раз он засыпал, оставив включенными либо воду в ванной, либо газ. Или выкипающую кастрюлю на плите, или тлеющую сигарету, от которой загоралась диванная подушка…Часто я, усталая, приходила с работы и первым делом обнаруживала, что сквозь потолок кухни сочится горячая вода. Или пахнет горелым от докрасна раскаленной кастрюли на зажженной конфорке, а папа мирно дремлет в кресле.По вечерам я никуда не ходила. Прежде думала, что ничего не имею против, но теперь со стыдом понимала, что имею.Если я рано ложилась спать, это еще не значит, что я высыпалась, потому что среди ночи папа обычно будил меня, и приходилось вставать, чтобы помочь ему.
В первую же ночь после моего переезда папа намочил постель.Это настолько потрясло меня, что я чуть не сошла с ума.«Не выдержу, не выдержу, — в отчаянии думала я. — Господи, прошу тебя, дай мне силы!»Видеть папу в столь жалком состоянии было для меня невыносимо.Он разбудил меня часа в три утра и скорбно сообщил:— Я виноват, Люси. Прости меня, я виноват.— Все в порядке, — успокоила его я. — Перестань извиняться.Мельком взглянув на его постель, я поняла, что спать там он никак не может.— Знаешь что — иди-ка ложись в комнате мальчиков, а я… ну… это… поправлю тебе постель.— Так я и сделаю, — согласился папа.— Давай, — поторопила я.— А ты не сердишься? — смиренно спросил он.— Сержусь? — воскликнула я. — За что мне сердиться?— И придешь пожелать мне спокойной ночи?— Конечно, приду.Он забрался на узкую койку Криса, натянул одеяло до подбородка — вялого старческого подбородка, покрытого седой щетиной. Я погладила его по седым вихрам, поцеловала в лоб и исполнилась неистовой гордостью, сознанием того, как замечательно я о нем забочусь. Никто, никогда и ни о ком так не заботился, как я о папе.Он заснул. Я сняла с кровати простыни и отложила их в стирку. Затем принесла таз горячей мыльной воды, жесткую щетку и еще долго оттирала матрас.Единственное, что встревожило меня наутро, — то, как растерялся и испугался папа, проснувшись в постели Криса. Он не понимал, как оказался там, потому что ничего не помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54