От радости, волнения и надежды у меня закружилась голова.— Да, — слабо кивнула я. — Иногда я чувствую себя невидимой.— Я знаю, — сказал он.— Откуда?— Просто знаю, и все.— Ясно.Потом мы оба замолчали, стояли и, слегка улыбаясь, смотрели друг на друга.— Как тебя зовут? — вдруг спросил он. — Или лучше называть тебя просто Богиней «Гиннесса»? Если хочешь, можно сократить до БГ. Но тогда я могу перепутать тебя с какой-нибудь лошадью и попытаться поставить на тебя, а ты, будем откровенны, совсем не похожа на лошадь, и хотя у тебя красивые ноги… (тут он остановился, нагнулся вперед так, что его голова оказалась вровень с моими коленями). Да, ноги красивые, — продолжал он, выпрямляясь, — но не думаю, чтобы ты умела бегать так быстро, чтобы выиграть Большой Кубок. Хотя, может, ты пришла бы в первой тройке, так что я в любом случае мог бы ставить на тебя … Посмотрим, посмотрим. И все-таки, как тебя зовут?— Люси.— Значит, Люси? — повторил он, глядя на меня зелеными-презелеными глазами. — Красивое имя для красивой женщины.Я точно знала, что он ответит на мой следующий вопрос, но все равно решила спросить:— Скажи… ты, случайно, не ирландец?— Разумеется, господи, кем же мне еще быть, как не ирландцем? — откликнулся он с театрально-преувеличенным ирландским акцентом и выдал какое-то замысловатое танцевальное па. — Самый что ни на есть, из графства Донегал.— Я тоже ирландка, — взволнованно сообщила я.— По выговору не похоже, — усомнился он.— Нет, правда, — возразила я. — Во всяком случае, мои родители оба ирландцы. Моя фамилия Салливан.— Действительно ирландская, — признал он. — Ты из вида Пэддиус, подвид Этникус?— Что-что?— Ты ирландского происхождения?— Да, родилась здесь, — согласилась я, — но ощущаю себя ирландкой.— Ладно, для меня этого достаточно, — весело заметил он. — А меня зовут Гас, но друзья для краткости называют меня Огастес.Я была совершенно очарована. Он нравился мне все больше и больше.— Чрезвычайно рад нашему знакомству, Люси Салливан, — сказал он, беря меня за руку.— А я чрезвычайно рада познакомиться с вами, Гас.— Нет, пожалуйста! — протестующе вскинув руку, воскликнул он. — Огастес, я настаиваю.— Если тебе все равно, я бы лучше звала тебя Гас. Огастес так длинно, что весь рот забивает.— Я? — с искренним удивлением произнес он. — Весь рот? Ты ведь только что со мной встретилась!— Ну, ты же понимаешь, что я имела в виду, — смутилась я, испугавшись, что мы не поймем друг друга.— Ни одна женщина до сих пор обо мне такого не говорила, — заявил он, внимательно глядя на меня. — Ты необычная женщина, Люси Салливан. Ты, если я могу так выразиться, очень проницательная женщина. И если ты настаиваешь на формальном обращении, так и быть, зови меня Гасом.— Спасибо.— Сразу видно, что ты хорошо воспитана.— Правда?— Конечно! У тебя чудесная манера поведения, очень мягкая и вежливая. Ты, наверно, умеешь играть на фортепьяно?— М-м-м… нет, не умею, — промямлила я, недоумевая, что заставило его столь резко переменить тему. Мне хотелось сказать ему, что умею играть на фортепьяно, потому что я изо всех сил старалась ему понравиться, но беззастенчиво врать все же боялась: вдруг он тут же предложит сыграть в четыре руки?— Значит, на скрипке?— Нет.— На окарине?— Нет.— Значит, наверное, на аккордеоне?— Нет, — в отчаянии ответила я. Когда он наконец остановится? Дались ему эти музыкальные инструменты!— По твоим запястьям не похоже, чтобы ты играла на бод-хране, но ты, должно быть, все равно играешь.— Нет, и на бодхране я не играю.Да о чем это он?— Ладно, Люси Салливан, ты совсем меня озадачила. Сдаюсь. Теперь скажи сама, какой у тебя инструмент?— Инструмент?— На чем ты играешь?— Я вообще ни на чем не играю!— Как?! Но, если не играешь, то наверняка пишешь стихи?— Нет, — коротко ответила я и стала думать, как бы сбежать. То, что происходило, было слишком странно даже для меня, хотя я очень терпима к странностям.Но тут, как будто прочитав мои мысли, он положил руку мне на плечо и повел себя нормально.— Прости, Люси Салливан, — кротко попросил он, — я виноват. Я тебя напугал, да?— Немного, — признала я.— Прости, — повторил он.— Да ладно, — заулыбалась я, чувствуя небывалое облегчение. Не имею ничего против людей неожиданных и даже слегка эксцентричных, но когда их мелкие причуды перерастают в психопатию, предпочитаю ретироваться.— Дело в том, что я тут сегодня хорошо поел наркотиков класса «А», — продолжал он, — и сейчас не совсем в себе.— «А», — слабо отреагировала я, не зная, что думать. Значит, он принимает наркотики? А я как к этому отношусь? Наверное, никак, решила я, пока он на моих глазах не готовит себе инъекцию героина, — да ему и негде: в этой квартире явно не хватает чайных ложек.— Что ты принимаешь? — осторожно спросила я, стараясь не впадать в обличение.— А что ты можешь предложить? — рассмеялся он. Затем оборвал себя: — Опять я начинаю, да? Пугаю тебя?— Ну, как тебе сказать…— Не беспокойся, Люси Салливан. Я тяготею к мягким растительным галлюциногенам или релаксантам, а больше ничего не принимаю. В малых дозах. И не очень часто. На самом деле, скорее очень редко. В отличие от пива. Должен признать, что к пиву я питаю искреннюю склонность и готов потреблять его в любых количествах и в любое время суток.— Ну, это не страшно, — сказала я. С пьющими мужчинами у меня все в порядке.Но тут мне пришло в голову: если сейчас он под воздействием какого-то зелья, значит ли это, что в нормальном состоянии он не рассказывает байки, ничего не выдумывает и вообще такой же скучный, как все? Я отчаянно надеялась, что нет. Было бы невыносимым разочарованием, если б этот великолепный, обая-тельный, необычный человек исчез, как только из его крови испарятся остатки наркотика.— А обычно ты тоже такой? — спросила я. — Ну, выдумываешь, рассказываешь всякие истории и вообще? Или это от наркотиков?Он пристально посмотрел на меня сквозь упавшие на лоб волнистые пряди.Почему, ну почему я никак не добьюсь, чтобы мои волосы так блестели, позавидовала я. Интересно, каким кондиционером он пользуется?— Это важный вопрос, не так ли, Люси Салливан? — не сводя с меня глаз, промолвил он. — От ответа многое зависит.— Пожалуй, — промямлила я.— Но я должен быть честен с тобой, — сурово продолжал он. — Я не могу так вот просто взять и сказать тебе то, что ты хочешь услышать, верно?Положа руку на сердце, я не стала бы утверждать, что полностью с ним согласна. В нашем непредсказуемом и неприятном мире услышать то, что хочется, было бы и необычно, и очень приятно.— Пожалуй, — вздохнула я.— Тебе не понравится то, что я скажу, но это все равно мой нравственный долг.— Ладно, — загрустила я.— У меня нет выбора. — Он легко дотронулся до моей щеки.— Знаю.— О! — неожиданно вскрикнул он, театральным жестом широко раскинув руки, чем привлек к себе беспокойные взгляды всей кухни — даже те, кто стоял у двери, обернулись к нам и вытянули шеи. — «О, что за паутину ткем, когда впервые робко лжем!» Ты не согласна, Люси Салливан?— Согласна, — рассмеялась я, не сдержавшись, — так он был хорош и безумен.— Люси, ты умеешь ткать? Нет? В наше время это мало кому нужно. Умирающее ремесло, забытое искусство. Я и сам, признаться, не умею — руки-крюки, что поделаешь. Так вот, Люси Салливан, говорю как на духу…— Надеюсь.— Слушай же! Без наркотиков я еще хуже! Вот, я это сказал! Наверное, теперь ты встанешь и уйдешь навсегда?— Вообще-то нет.— Но разве ты не считаешь меня ненормальным, горем луковым и клоуном несчастным?— Считаю.— Ты хочешь сказать, что клоуны и ненормальные — твоя публика?Об этом я никогда не думала, но если уж он спрашивает…— Да, — сказала я, — пожалуй… 19 Он взял меня за руку и повел через холл. Я шла послушно, не сопротивляясь. Возбуждение мое росло. Куда он меня тащит? Вот мы протиснулись мимо Дэниэла, который вопросительно поднял брови и предостерегающе погрозил мне пальцем, чего я решила не замечать. Сделать мне выговор он еще успеет.— Присядем, Люси Салливан, — Гас указывал на нижнюю ступеньку лестницы, — здесь можно поболтать без помех.Его выбор показался мне не очень удачным: по лестнице вверх и вниз сновали люди, и движение тут было покруче, чем на Оксфорд-стрит в час пик. Что происходило наверху, в точности сказать не могу — полагаю, обычный секс по пьянке с парнем лучшей подруги на пальто этой самой лучшей подруги или что-то вроде.— Так вот, Люси, извини, что напугал тебя там, на кухне, но мне просто показалось, что ты — человек творческий, — начал Гас, когда я наконец устроилась на ступеньке. — Сам я музыкант и музыку люблю страстно, — продолжал он. — Поэтому подчас забываю, что не все чувствуют так же, как я.— Это же здорово, — в полном восторге сказала я. Какое счастье: он не только психически нормален, он еще и музыкант, а все мужчины, которые мне нравятся, всегда оказываются музыкантами, писателями, в общем — подвластны вдохновению и испытывают муки творчества. Ни разу не влюблялась в человека, имеющего постоянную работу, и надеюсь не влюбляться впредь. Что может быть скучнее мужчины со стабильным доходом, знающего цену деньгам и умеющего жить по средствам?! Лично для меня финансовая нестабильность — сильнейший возбуждающий фактор. По этому вопросу мы вечно цапаемся с мамой, но в том-то и дело, что в маме нет ни капли романтики, тогда как я пропитана ею до мозга костей, причем абсолютно всех костей, какую ни возьми: лучевой, локтевой, большой и малой берцовой, лонного сочленения (в особенности!), грудинной, плечевой, обеих лопаток, спинных позвонков всех отделов, ребер в ассортименте, полного набора мелких косточек плюсны и кисти, двух крохотных во внутреннем ухе — не помню, как называются, — все начинены романтикой.— Так ты музыкант? — оживилась я. Может, потому мне показалось, что я его знаю: слышала о нем или видела где-нибудь фотографию. — Известный музыкант?— То есть?— Ну, в своем кругу?— Люси Салливан, я неизвестен в своем кругу, у меня и круга-то нет. Ни узкого, ни широкого. Я тебя разочаровал, да? Мы только познакомились и уже находимся в кризисе. Люси, нам непременно надо обратиться за помощью к специалистам. Посиди здесь, а я схожу за справочником и найду номер телефона доверия.— Не надо, — рассмеялась я. — Ничего я не разочарована. Просто у меня возникло ощущение, будто я знаю тебя, хоть и непонятно, откуда, и я подумала: если ты известный музыкант, то я тебя где-нибудь видела.— Ты хочешь сказать, мы не знаем друг друга? — с потрясенным видом спросил он.— По-моему, нет, — хмыкнула я.— Не может быть, — убежденно сказал он. — Если не в этой, то хоть в прошлой жизни мы наверняка были знакомы.— Все это очень мило, — протянула я, — но, даже если в прошлой жизни мы были знакомы, кто сказал, что тогда мы друг другу нравились? Меня всегда мучил этот вопрос: ведь если люди узнают друг друга в следующей жизни, они вовсе не обязательно друг другу приятны, верно же?— Ты совершенно права, — крепко стиснув мне руку, подхватил Гас. — Я тоже всегда так думал, но в моей практике ты первая, кто думает так же, как и я. Ты просто чудо. Но мы-то с тобой уж точно прекрасно ладили, в какой бы жизни нас ни свела судьба. Мне рядом с тобой как-то уютно: наверно, ты одолжила мне денег на изломе века, когда я был на мели, или сделала еще что-нибудь хорошее. А «Гиннесс» еще есть?Я отправила Гаса к холодильнику, устроилась на ступеньке поудобнее и принялась ждать. Душа моя пела, счастье переполняло меня. Какой он славный! Как я рада, что пришла на эту вечеринку — ведь запросто могла и не пойти и тогда не встретила бы его! Неужели права миссис Нолан, и Гас — тот самый единственный, тот самый мой человек, которого я столько ждала?Кстати, где этого единственного черти носят?Сколько нужно времени, чтобы дойти до холодильника и похитить оттуда оставшиеся банки купленного Дэниэлом пива? А что, если, пока я сижу тут разомлевшая и улыбаюсь, как идиотка, он уже убалтывает другую покладистую девушку, а обо мне забыл?Я занервничала.Интересно, сколько еще мне здесь торчать, пока можно будет встать и отправиться на поиски? Спустя какое время прилично проявить беспокойство?И не рановато ли он начинает, даже имея дело со мной, заставлять меня дергаться и ждать?Мою мечтательную расслабленность как рукой сняло. Мне следовало раньше понять, что это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Вдруг я осознала, что все это время вокруг ходили люди, разговаривали, шумели, а я и забыла о них, пока говорила с Гасом. А что, если они смеются надо мной? Может, Гас на их глазах проделывал то же самое с тысячами других дурочек? В эту секунду передо мной уже стоял растрепанный Гас.— Люси Салливан, — с огорченным видом объявил он, — прости, что я так долго, но я попал в ужасную передрягу.— О господи, — рассмеялась я, — что случилось?— Когда я подошел к холодильнику, какой-то тип примеривался к пиву твоего друга Донала. «Поставь назад!» — крикнул я. «Нет», — говорит он. «Еще как поставишь», — говорю я. «Это мое», — говорит он. «Не твое», — говорю я, а потом, Люси, случилась потасовка, из которой я вышел с легкими ранениями, зато теперь «Гиннесс» в безопасности.— Неужели? — в некотором недоумении протянула я, потому что увидела в руках у Гаса только бутылку красного вина, а пива что-то не заметила.— Да, Люси, я пожертвовал собой и спас его. Пусть теперь кто-нибудь попробует его украсть.— Ты что сделал?— Сделал? Разумеется, Люси, я его выпил. А что еще я мог с ним сделать?— Э-э-э…Я беспокойно оглянулась через плечо и, конечно же, увидела, как Дэниэл с не предвещающим ничего хорошего лицом пробирается через холл к лестнице.— Люси, — кричал он, — какой-то мелкий мерзавец украл…Тут он замолчал, потому что увидел Гаса.— Ты! — взревел он.О боже! Кажется, Дэниэл и Гас уже знакомы.— Дэниэл, Гас. Гас, Дэниэл, — вяло пробормотала я.— Это он, — сердито выпалил Гас. — Тот нечистый на руку тип, который хотел украсть пиво твоего друга.— Какой же я дурак, — возмущенно тряся головой, воскликнул Дэниэл, не обращая ни малейшего внимания на обвиняющий перст Гаса. — Просто идиот, все же было понятно. Люси, и где ты их только находишь? Объясни мне — где?— Да пошел ты, ханжа несчастный, — огрызнулась я, не зная, что еще сказать от стыда и досады.— Ты его знаешь? — воинственно осведомился Гас. — По-моему, он не из тех, с кем тебе следует дружить. Видела бы ты, какой…— Я ухожу, — заявил Дэниэл, — и забираю бутылку вина, которую принесла Карен.После чего выдернул бутылку из рук Гаса и растворился в толпе.— Ты видела? — завопил Гас. — Он опять за свое!Я честно старалась не смеяться, но сдержаться не могла — видимо, была не так трезва, как мне самой казалось.— Прекрати, — выдохнула я, дергая его за рукав. — Сядь и веди себя прилично.— Ах, так это я должен вести себя прилично?!— Да.— Понятно!Он замолчал, скорчил свирепую гримасу (насколько можно сделать свирепой такую славную мордаху) и посмотрел на меня.— Ну, Люси Салливан, если ты говоришь…— Я говорю!Он послушно сел на ступеньку рядом со мной, старательно изображая пай-мальчика. С минуту мы сидели молча.— Ладно, — сказал он наконец. — Но попробовать стоило. 20 Весь мой словарный запас как-то неожиданно иссяк. Я сидела на ступеньке, прижатая людским потоком к Гасу, и лихорадочно придумывала, что бы такое сказать.— Ну ладно! — начала я излишне бодро, стараясь скрыть неловкость. Что теперь будет? Раскланяемся, скажем, как приятно было познакомиться, и разбежимся в разные стороны? Как в море корабли? Очень не хотелось бы.Тогда я решила задать ему вопрос: людям, как правило, нравится говорить о себе.— Тебе сколько лет?— Я стар, как горы, и юн, как утро, Люси Салливан.— А поконкретнее можно?— Двадцать четыре.— Ясно.— Девятьсот двадцать четыре, если совсем точно.— В самом деле?— А тебе сколько лет, Люси Салливан?— Двадцать шесть.— Вот оно как. Ты понимаешь, что я тебе в отцы гожусь?— Если тебе девятьсот двадцать четыре ты, пожалуй, и на дедушку потянешь.— Если не на прадедушку.— Но для своих лет ты неплохо сохранился.— Здоровый образ жизни, Люси Салливан, вот что главное. Да еще сделка, которую я заключил с дьяволом.— Что за сделка?Как же он мне нравился, как мне было весело!— Не стареть ни на год из тех девятисот, что я тебя дожидался, но, если я сделаю хотя бы шаг, чтобы заполучить постоянную работу, то немедленно одряхлею и умру.— Забавно, — сказала я. — Именно это происходит со мной всякий раз, как я иду на работу, но мне не приходилось девятьсот лет ждать, когда это произойдет.— Неужели ты ходишь на службу? — в ужасе спросил он. — Бедная, бедная Люси, милая моя девочка, как же это? Ты вообще не должна работать. Тебе следует проводить дни, лежа в мягкой постели в золотом платье, поглощать конфеты и благосклонно принимать поклонение своих обожателей.— Всю жизнь об этом мечтаю, — искренне призналась я.— Чудесно, — воодушевленно кивнул он. — К слову, о мягкой постели… С моей стороны будет очень большой наглостью предложить проводить тебя домой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54