последнее прибавление в нашем полку, ха-ха, мистер Дэвис.— Джед, если можно, — пробормотал Джед.Наступила тишина. Никто из нас говорить не мог, потому что наши челюсти были прочно склеены тянучкой, но мы улыбались и приветливо кивали. По-моему, мы дали ему понять, что рады.Айвор, как видно, решил быть для Джеда Вергилием и провести его по всем кругам нашего служебного ада. К тому же возможность произвести на кого-то впечатление приводила его в буйный восторг (знал ведь, что мы, женщины, его ни во что не ставим), и он выпендривался изо всех сил.Битых полчаса он распространялся о ведущей роли отдела в структуре компании, о возможностях карьерного роста для Джеда, «если будете работать на совесть», после чего с тоской взглянул на нас.— Когда-нибудь, — заключил он, — вы даже можете подняться до моего уровня.А напоследок сказал:— Ну, ладно, заболтался я с вами, а время идет. Я — человек очень занятой.Затем улыбнулся Джеду, как брату по несчастью, со скорбной улыбкой вечного труженика и с чувством собственной незаменимости отчалил в свой кабинет.Снова воцарилось молчание. Мы все робко улыбались друг другу.И вот Джед заговорил.— Придурок, — сказал он, кивнув на закрытую дверь.О счастье — Джед такой же, как мы! Меган, Меридия и я обменялись понимающими взглядами. Какое начало! А ведь он пробыл у нас в отделе всего каких-то десять минут. Будем, не щадя себя, воспитывать и направлять его, пока не станет таким же язвительным и циничным, как, ну… например, как Меридия. 43 Я очень старалась не думать о Гасе, и мне это почти удавалось. Если не обращать внимания на постоянное чувство легкой дурноты, я и не знала бы, как мне плохо. Свинцовый комок в горле и полное отсутствие сил для переноски пусть даже незначительных тяжестей были вторым косвенным признаком моего горя.Но и только.Я не уронила ни одной слезы. Я ничего не рассказывала на работе, потому что мне было лень шевелить языком. Я была слишком разочарована и удручена.Лишь когда звонил телефон, я теряла самообладание. Мерзавка надежда выводила меня из равновесия, вырывалась из своей клетки и начинала играть на моих измочаленных нервах, но к третьему звонку я обычно справлялась с нею, загоняла обратно и тщательно запирала.Единственный телефонный звонок за всю неделю, имевший хоть какое-то значение, был совсем не тот, которого я ждала. Звонил мой брат Питер.Чего я никак не могла понять, так это почему ему вдруг пришла фантазия мне позвонить. Да, он мой брат, и я, наверное, его люблю, но мы никогда не проявляли друг к другу особенных чувств.— Ты давно не заходила к нашим? — спросил он.— Несколько недель, — неохотно призналась я, боясь, что за этим вопросом последует второй: «А не кажется ли тебе, что давно пора бы зайти снова?»— Я беспокоюсь за мамулю, — сказал Питер.— Почему? — спросила я. — И разве обязательно называть ее «мамуля»? Прямо как Ал Джонсон.— Кто-кто?— Ну, этот — «Я бы прошел сто тысяч дорог ради улыбки твоей».В трубке замолчали.— Люси, я и за тебя беспокоюсь, честное слово. Но послушай меня: мамуля стала какая-то странная.— То есть? — вздохнула я, стараясь изобразить искренний интерес.— Она все забывает.— Может, у нее болезнь Альцгеймера?— Люси, вечно ты все превращаешь в шутку.— Питер, я не шучу. Может, у нее правда болезнь Альцгеймера. А что именно она забывает?— Ну, например, ты знаешь, как я ненавижу грибы?— Что, в самом деле?— Да! И ты это знаешь. Все знают, как я их ненавижу!— Ладно, ладно, успокойся.— Так вот: когда я к ним позавчера зашел, она предложила мне к чаю тосты с грибами.— И…— Что значит «и»? Как будто этого мало! Так я ей и сказал. Я сказал: «Мамуля, я ведь ненавижу грибы», а она мне говорит: «Ой, я, должно быть, спутала тебя с Кристофером».— Пит, это ужасно, — сухо сказала я. — Счастье, если она дотянет до конца месяца.— Смейся, смейся, если угодно, — обиделся он. — Это еще не все.— Так рассказывай.— Она сделала что-то непонятное со своими волосами.— Хуже, чем было, невозможно, так что я рада.— Нет, Люси, это что-то. Теперь они белокурые и вьются мелким бесом. Она больше не похожа на нашу мамулю.— Ага! Теперь, кажется, понятно, — торжественно молвила я. — Питер, тут не о чем беспокоиться. Я точно знаю, что с ней.— Так что же?— У нее кто-то появился, вот что.Бедный Питер совсем расстроился. Он думал, что наша мама, как Пресвятая Дева, только еще чище и святее. Но, по крайней мере, я от него отделалась, и авось он не станет больше доставать меня нелепыми разговорами по телефону. Видит бог, в моей собственной жизни и без того есть о чем беспокоиться. 44 Меган и ее соседи решили в эту субботу вечером устроить вечеринку.Она снимала четырехкомнатный дом в складчину с двадцатью восемью другими австралийцами, причем все они работали в разные смены, так что тем, кто в данный момент хотел спать, кроватей всегда хватало — с той оговоркой, что этими кроватями пользовались круглосуточно по непрерывному, скользящему графику.Меган, например, делила односпальную кровать с кровельщиком по имени Донни и ночным портье по имени Шейн, ни одного из которых ни разу не видела. Видела она их или нет, никто не знает, но ей явно нравилось делать вид, будто они никогда не встречаются.Она обещала мне, что на вечеринку придут тысячи холостых мужчин (в четверг я по глупости все-таки проболталась коллегам об исчезновении Гаса).В субботу я была несчастна и жалка. Без Гаса, без сказок миссис Нолан о моем неминуемом замужестве жизнь моя стала так… так ничтожна. Ни прибавки к жалованью, ни интересных знакомств, ни веры в светлое будущее, ни маленьких чудес — со мной не случалось ничего радостного. Да и сама я — особа бесцветная, скучная, приземленная и невзрачная. Я превратилась в ходячую добродетель и потеряла к себе всякий интерес.На вечеринку идти я не хотела, потому что слишком упивалась жалостью к себе, но деваться было некуда, так как пообещала Джеду пойти вместе с ним и не могла бросить его одного, потому что там он больше никого не знал.Меридия от приглашения отказалась (у нее обнаружились какие-то срочные дела), но это и к лучшему, потому что домик у Меган довольно маленький.Разумеется, сама Меган там будет, но она хозяйка, ей придется разнимать дерущихся и принимать деятельное участие в состязаниях, кто больше выпьет пива. Опекать Джеда ей будет некогда.Вообще-то, я всегда придерживаюсь принципа не встречаться с товарищами по работе в выходные — с ними можно выпить в рабочий день, — но на Джеда это не распространяется. Он просто чудо, он — исключение из правила. К концу первой недели он уже начал называть мистера Симмондса «мистером Семенсом» Semen — сперма (англ., сленг).
, один раз опоздал, дважды звонил со служебного телефона другу в Мадрид и мог запихнуть в рот целую плитку шоколада. С ним оказалось намного веселее, чем с Хетти. По-моему, Айвор уже начал чувствовать, что Джед, как некогда Хетти, бросил и предал его.Как и обещала Меган, дом был битком набит мужчинами — огромными, пьяными, шумными антиподами-австралийцами. Я чувствовала себя, как в лесу. Толпа оторвала нас с Джедом друг от друга, и до конца вечеринки я так его и не видела: он был слишком мал.Гиганты по имени Кевин О'Лири или Кевин Макаллистер, или как там еще, громко вспоминали славные денечки, когда напились до чертиков и отправились сплавляться на плотах через речные пороги в Замбии. Или как напились до чертиков и рванули прыгать с тарзанки в Йоханнесбурге. Или как напились до чертиков и поехали прыгать с парашютом с каких-то ацтекских развалин в Мехико-Сити.Они были мне абсолютно чужды, они принадлежали к иной породе мужчин, чем те, с кем я привыкла иметь дело: слишком крупные, слишком обожженные солнцем, слишком энергичные.И, что хуже всего, они носили очень странные джинсы — да, то были штаны из синей джинсовой ткани, но на этом сходство заканчивалось. Ни одной известной фирмы на ярлыках я не углядела, и, по-моему, Джед был единственным во всем доме, у кого штаны застегивались на пуговицы — у всех остальных только на «молнии». У одного парня на заднем кармане был вышит попугай, другой щеголял в штанах со швами посередине штанин — будто застроченные стрелки. Еще у одного все джинсы были в карманах сверху донизу, а верхом этого кошмара стали штаны, сшитые из маленьких квадратиков джинсовой ткани. Я заметила даже двух-трех человек в вареных джинсах, но, похоже, собственный внешний вид их нисколько не огорчал.Все эти люди пытались меня закадрить — некоторые даже по два или три раза, — используя одни и те же нехитрые приемы:— Пошли трахнемся?— Нет, спасибо.— Ладно, тогда, может, полежишь, пока я это сделаю?Или:— Ты спишь на животе?— Нет.— Не возражаешь, если я так засну?После того, как ко мне с подобным предложением подошел пятый по счету кандидат, я не выдержала и попросила:— Кевин, спроси меня, какие яйца я предпочитаю утром.— Люси, крошка, какие яйца ты предпочитаешь утром?— Неоплодотворенные! — заорала я. — А теперь отвали!Но оскорбить этих людей невозможно.— Ну ладно, — пожимают они плечами, — нет так нет.И переходят к следующей особи женского пола, которая попадет в их поле зрения, с теми же заманчивыми предложениями. К половине второго ночи я выпила четыре миллиона банок пива и все равно была трезва как стеклышко. Я не увидела ни одного симпатичного мужчины и понимала, что ждать более нечего. Если бы я осталась здесь еще ненадолго, у меня началась бы неукротимая рвота. И я решила скрыться, пока держусь на ногах.Никто не заметил, как я ушла.Я стояла у обочины одна, пыталась поймать такси и в отчаянии размышляла — неужели это все? Неужели это все, чего я могу ждать от жизни? Неужели это лучшее, на что может рассчитывать молодая одинокая женщина в Лондоне?Прошел еще один субботний вечер, и ничего не изменилось.Когда я вошла в квартиру, там было тихо и пусто. На меня навалилась такая тоска, что я вяло подумала, не покончить ли с собой, но не могла найти в себе достаточно энтузиазма. Может, утром, утешила я себя, когда депрессия чуть отступит, я что-нибудь сделаю.Моя последняя мысль перед тем, как заснуть, была такова:«Гас, ты подонок! Это все из-за тебя». 45 Прошло еще недели две, а Гас по-прежнему не звонил.Каждое утро я думала, что с этим покончено, и каждый вечер, укладываясь спать, понимала, что весь день, затаив дыхание, надеялась, да что там — почти ждала, не объявится ли он.Я обнаружила, что причиняю людям неудобство.Позволив себе быть брошенной Гасом, я нарушила хрупкое тройственное равновесие между мною и моими соседками по квартире. Пока у всех нас троих были друзья мужского пола, все было замечательно: если одной из парочек по каким-то причинам хотелось занять гостиную, две другие могли ретироваться в спальни и проводить время, как душе угодно.Но теперь, когда я осталась одна, ту пару, которая выберет гостиную, мучила совесть из-за того, что они выгоняют меня в мою одинокую комнату, и, разумеется, они злились, потому что злиться намного приятнее, чем мучиться совестью. То, что Гас бросил меня, отныне ставилось мне в вину и рассматривалось как результат моего же неправильного поведения.Шарлотта решила, что мне пора завести нового парня, и горячо взялась задело, обуреваемая по-детски трогательным желанием помочь подружке и вполне прагматичным — сделать так, чтобы время от времени я уходила из дому, предоставляя им с Саймоном играть в больницу, в зоопарк и еще во что вздумается.— О Гасе давно пора забыть и постараться найти себе кого-то еще, — решительно сказала она как-то вечером, когда дома не было никого, кроме нас.— Дай срок, — отозвалась я, а про себя рассеянно подумала, что, вообще-то, именно эти слова ей следовало сказать мне, а не наоборот.— Но ты никогда ни с кем не познакомишься, если никуда не ходишь, — гнула свою линию Шарлотта.И, разумеется, если я не буду никуда ходить, ей так и не удастся заняться с Саймоном сексом на полу в прихожей. Но об этом ей хватило такта промолчать.— Но я ведь хожу, — возразила я. — В субботу вечером, например, была на вечеринке.— Хочешь, дадим объявление в газете? — предложила Шарлотта.— Какое еще объявление?— В колонке знакомств.— Нет! — ужаснулась я. — Может, дела мои не особенно хороши, — ладно, ладно, из рук вон плохи, — но, надеюсь, так низко я никогда не упаду.— Но, Люси, — заспорила Шарлотта, — ты все неверно понимаешь. Так делают очень многие. Многие вполне нормальные люди находят свою судьбу на страницах для одиноких сердец.— Ты, наверно, рехнулась, — твердо сказала я. — Очень надо входить в этот сомнительный мир баров и прачечных самообслуживания для холостых и незамужних. Мне не нужны мужики, которые по телефону клянутся, что похожи на Киану Ривза, а при встрече оказываются копией скверно одетого Вана Морри-сона, или другие, которые на словах мечтают о равенстве в любви и о честных партнерских отношениях, а потом стукнут по голове чем-нибудь тяжелым и начнут вырезать у тебя на животе звезды хлебным ножом. Нет уж. Не согласна.Шарлотта очень развеселилась.— Опять ты ничего не поняла, — покатываясь со смеху и вытирая глаза, выдохнула она. — Теперь все не так. Вот раньше было опасно…— А ты бы на такое пошла? — спросила я, сразу переходя к сути.— Ну, трудно сказать, — замялась она. — В смысле, у меня-то парень есть…— И потом, я вовсе не против риска, — сердито перебила ее я. — Меня угнетает само состояние «ах, как тоскливо одной». Шарлотта, неужели ты не понимаешь: если я покачусь по наклонной плоскости службы знакомств, лучше сразу повеситься. Надежда на счастье умрет с последними каплями самоуважения.— Не говори глупостей, — сказала Шарлотта и достала ручку и листок бумаги, при ближайшем рассмотрении оказавшийся меню китайского ресторанчика.— Давай, — радостно продолжала она, — сейчас напишем о тебе так, что любо-дорого, и толпы красивых мальчиков будут слать тебе тонны писем, и все будет просто замечательно!— Нет!— Да, — произнесла она нежно, но твердо. — Так, посмотрим: как бы нам тебя описать? Гм… может, «низкая»? Нет, «низкая» не годится…— Определенно не годится, — неожиданно для себя согласилась я. — Как будто я карлица.— Нетактично говорить «карлица».— Тогда «вертикально обделенная».— В смысле?— В смысле карлица.— Так бы и сказала.— Но…— Хорошо, как насчет «маленькой»?— Нет, терпеть не могу это слово. Звучит так… так по-девчоночьи жалко. Как будто я сама не могу до выключателя дотянуться.— Ты и правда не можешь.— И что? Вовсе не значит, что надо признаваться в этом публично.— Справедливо. Может, попросить Саймона написать тебе текст? Он все-таки занимается рекламой.— Но, Шарлотта, он ведь дизайнер-график. Она тупо смотрела на меня.— Что ты имеешь в виду?— То, что он делает… э-э-э… рисунки для рекламы, а не пишет тексты.— Так вот, оказывается, чем занимается дизайнер-график, — сказала она с таким выражением, будто только что узнала, что Земля круглая.Подчас Шарлотта меня просто пугает. Я не хотела бы жить у нее в голове: это должно быть темное, пустое и мрачное место. Можно пройти много миль и не встретить ни одной умной мысли.— Знаю, знаю, поняла! Как насчет «Дюймовочки»? — с энтузиазмом спросила Шарлотта. Глаза ее горели восторгом от собственных творческих способностей.— Нет!— Но почему? По-моему, чудесно!— Потому, черт побери, что я не Дюймовочка, вот почему!— Ну и что? Они же не узнают, а потом, когда познакомятся с тобой, то увидят, что ты все равно прелесть.— Нет, Шарлотта, это неправильно. И мне может выйти боком: вдруг потребуют вернуть им деньги.— Ага, — неохотно согласилась Шарлотта, — пожалуй, ты права.— Выбрось это из головы, — взмолилась я.— А может, просто проглядим страничку в «Тайм аут», вдруг подвернется кто-нибудь симпатичный…— Нет! — в отчаянии вскричала я.— Послушай, вот хороший, — не унималась Шарлотта, — высокий, мускулистый, волосатый, ой… о боже…— Бр-р-р, — содрогнулась я. — Он не в моем вкусе.— И хорошо, — заметила Шарлотта. Энтузиазм ее несколько поутих. — Это лесбиянка. Жаль, жаль. Я уж было сама заинтересовалась. Ну ничего, поехали дальше.Шарлотта продолжала читать, то и дело обращаясь ко мне за справкой.— Что значит, когда они пишут ЧЮ?— Чувство юмора.— А что такое тогда РЧЮ?— Развитое чувство юмора, должно быть.— Здорово!— Ничего здорового тут нет, — раздраженно возразила я. — Это значит только, что он считает себя весельчаком и ржет над собственными шутками.— Что такое м/о?— Материально обеспеченный.— Нет!— Да.— Боже мой! Похоже на хвастовство, верно? Такое должно сразу отвращать, да?— Смотря кого. Меня — да, конечно, но кому-то может понравиться.— А тебя не интересует групповой секс с семейной парой в Хэмпстеде, в послеобеденные часы по будням?— Шарлотта! — возмутилась я. — Как ты могла мне такое предложить? Ты же знаешь, отпрашиваться с работы я не смогу, — мрачно добавила я, и мы немного похихикали над семейными извращенцами.— Как тебе «заботливый, нежный мужчина с сердцем, переполненным любовью, которую он готов отдать своей единственной»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
, один раз опоздал, дважды звонил со служебного телефона другу в Мадрид и мог запихнуть в рот целую плитку шоколада. С ним оказалось намного веселее, чем с Хетти. По-моему, Айвор уже начал чувствовать, что Джед, как некогда Хетти, бросил и предал его.Как и обещала Меган, дом был битком набит мужчинами — огромными, пьяными, шумными антиподами-австралийцами. Я чувствовала себя, как в лесу. Толпа оторвала нас с Джедом друг от друга, и до конца вечеринки я так его и не видела: он был слишком мал.Гиганты по имени Кевин О'Лири или Кевин Макаллистер, или как там еще, громко вспоминали славные денечки, когда напились до чертиков и отправились сплавляться на плотах через речные пороги в Замбии. Или как напились до чертиков и рванули прыгать с тарзанки в Йоханнесбурге. Или как напились до чертиков и поехали прыгать с парашютом с каких-то ацтекских развалин в Мехико-Сити.Они были мне абсолютно чужды, они принадлежали к иной породе мужчин, чем те, с кем я привыкла иметь дело: слишком крупные, слишком обожженные солнцем, слишком энергичные.И, что хуже всего, они носили очень странные джинсы — да, то были штаны из синей джинсовой ткани, но на этом сходство заканчивалось. Ни одной известной фирмы на ярлыках я не углядела, и, по-моему, Джед был единственным во всем доме, у кого штаны застегивались на пуговицы — у всех остальных только на «молнии». У одного парня на заднем кармане был вышит попугай, другой щеголял в штанах со швами посередине штанин — будто застроченные стрелки. Еще у одного все джинсы были в карманах сверху донизу, а верхом этого кошмара стали штаны, сшитые из маленьких квадратиков джинсовой ткани. Я заметила даже двух-трех человек в вареных джинсах, но, похоже, собственный внешний вид их нисколько не огорчал.Все эти люди пытались меня закадрить — некоторые даже по два или три раза, — используя одни и те же нехитрые приемы:— Пошли трахнемся?— Нет, спасибо.— Ладно, тогда, может, полежишь, пока я это сделаю?Или:— Ты спишь на животе?— Нет.— Не возражаешь, если я так засну?После того, как ко мне с подобным предложением подошел пятый по счету кандидат, я не выдержала и попросила:— Кевин, спроси меня, какие яйца я предпочитаю утром.— Люси, крошка, какие яйца ты предпочитаешь утром?— Неоплодотворенные! — заорала я. — А теперь отвали!Но оскорбить этих людей невозможно.— Ну ладно, — пожимают они плечами, — нет так нет.И переходят к следующей особи женского пола, которая попадет в их поле зрения, с теми же заманчивыми предложениями. К половине второго ночи я выпила четыре миллиона банок пива и все равно была трезва как стеклышко. Я не увидела ни одного симпатичного мужчины и понимала, что ждать более нечего. Если бы я осталась здесь еще ненадолго, у меня началась бы неукротимая рвота. И я решила скрыться, пока держусь на ногах.Никто не заметил, как я ушла.Я стояла у обочины одна, пыталась поймать такси и в отчаянии размышляла — неужели это все? Неужели это все, чего я могу ждать от жизни? Неужели это лучшее, на что может рассчитывать молодая одинокая женщина в Лондоне?Прошел еще один субботний вечер, и ничего не изменилось.Когда я вошла в квартиру, там было тихо и пусто. На меня навалилась такая тоска, что я вяло подумала, не покончить ли с собой, но не могла найти в себе достаточно энтузиазма. Может, утром, утешила я себя, когда депрессия чуть отступит, я что-нибудь сделаю.Моя последняя мысль перед тем, как заснуть, была такова:«Гас, ты подонок! Это все из-за тебя». 45 Прошло еще недели две, а Гас по-прежнему не звонил.Каждое утро я думала, что с этим покончено, и каждый вечер, укладываясь спать, понимала, что весь день, затаив дыхание, надеялась, да что там — почти ждала, не объявится ли он.Я обнаружила, что причиняю людям неудобство.Позволив себе быть брошенной Гасом, я нарушила хрупкое тройственное равновесие между мною и моими соседками по квартире. Пока у всех нас троих были друзья мужского пола, все было замечательно: если одной из парочек по каким-то причинам хотелось занять гостиную, две другие могли ретироваться в спальни и проводить время, как душе угодно.Но теперь, когда я осталась одна, ту пару, которая выберет гостиную, мучила совесть из-за того, что они выгоняют меня в мою одинокую комнату, и, разумеется, они злились, потому что злиться намного приятнее, чем мучиться совестью. То, что Гас бросил меня, отныне ставилось мне в вину и рассматривалось как результат моего же неправильного поведения.Шарлотта решила, что мне пора завести нового парня, и горячо взялась задело, обуреваемая по-детски трогательным желанием помочь подружке и вполне прагматичным — сделать так, чтобы время от времени я уходила из дому, предоставляя им с Саймоном играть в больницу, в зоопарк и еще во что вздумается.— О Гасе давно пора забыть и постараться найти себе кого-то еще, — решительно сказала она как-то вечером, когда дома не было никого, кроме нас.— Дай срок, — отозвалась я, а про себя рассеянно подумала, что, вообще-то, именно эти слова ей следовало сказать мне, а не наоборот.— Но ты никогда ни с кем не познакомишься, если никуда не ходишь, — гнула свою линию Шарлотта.И, разумеется, если я не буду никуда ходить, ей так и не удастся заняться с Саймоном сексом на полу в прихожей. Но об этом ей хватило такта промолчать.— Но я ведь хожу, — возразила я. — В субботу вечером, например, была на вечеринке.— Хочешь, дадим объявление в газете? — предложила Шарлотта.— Какое еще объявление?— В колонке знакомств.— Нет! — ужаснулась я. — Может, дела мои не особенно хороши, — ладно, ладно, из рук вон плохи, — но, надеюсь, так низко я никогда не упаду.— Но, Люси, — заспорила Шарлотта, — ты все неверно понимаешь. Так делают очень многие. Многие вполне нормальные люди находят свою судьбу на страницах для одиноких сердец.— Ты, наверно, рехнулась, — твердо сказала я. — Очень надо входить в этот сомнительный мир баров и прачечных самообслуживания для холостых и незамужних. Мне не нужны мужики, которые по телефону клянутся, что похожи на Киану Ривза, а при встрече оказываются копией скверно одетого Вана Морри-сона, или другие, которые на словах мечтают о равенстве в любви и о честных партнерских отношениях, а потом стукнут по голове чем-нибудь тяжелым и начнут вырезать у тебя на животе звезды хлебным ножом. Нет уж. Не согласна.Шарлотта очень развеселилась.— Опять ты ничего не поняла, — покатываясь со смеху и вытирая глаза, выдохнула она. — Теперь все не так. Вот раньше было опасно…— А ты бы на такое пошла? — спросила я, сразу переходя к сути.— Ну, трудно сказать, — замялась она. — В смысле, у меня-то парень есть…— И потом, я вовсе не против риска, — сердито перебила ее я. — Меня угнетает само состояние «ах, как тоскливо одной». Шарлотта, неужели ты не понимаешь: если я покачусь по наклонной плоскости службы знакомств, лучше сразу повеситься. Надежда на счастье умрет с последними каплями самоуважения.— Не говори глупостей, — сказала Шарлотта и достала ручку и листок бумаги, при ближайшем рассмотрении оказавшийся меню китайского ресторанчика.— Давай, — радостно продолжала она, — сейчас напишем о тебе так, что любо-дорого, и толпы красивых мальчиков будут слать тебе тонны писем, и все будет просто замечательно!— Нет!— Да, — произнесла она нежно, но твердо. — Так, посмотрим: как бы нам тебя описать? Гм… может, «низкая»? Нет, «низкая» не годится…— Определенно не годится, — неожиданно для себя согласилась я. — Как будто я карлица.— Нетактично говорить «карлица».— Тогда «вертикально обделенная».— В смысле?— В смысле карлица.— Так бы и сказала.— Но…— Хорошо, как насчет «маленькой»?— Нет, терпеть не могу это слово. Звучит так… так по-девчоночьи жалко. Как будто я сама не могу до выключателя дотянуться.— Ты и правда не можешь.— И что? Вовсе не значит, что надо признаваться в этом публично.— Справедливо. Может, попросить Саймона написать тебе текст? Он все-таки занимается рекламой.— Но, Шарлотта, он ведь дизайнер-график. Она тупо смотрела на меня.— Что ты имеешь в виду?— То, что он делает… э-э-э… рисунки для рекламы, а не пишет тексты.— Так вот, оказывается, чем занимается дизайнер-график, — сказала она с таким выражением, будто только что узнала, что Земля круглая.Подчас Шарлотта меня просто пугает. Я не хотела бы жить у нее в голове: это должно быть темное, пустое и мрачное место. Можно пройти много миль и не встретить ни одной умной мысли.— Знаю, знаю, поняла! Как насчет «Дюймовочки»? — с энтузиазмом спросила Шарлотта. Глаза ее горели восторгом от собственных творческих способностей.— Нет!— Но почему? По-моему, чудесно!— Потому, черт побери, что я не Дюймовочка, вот почему!— Ну и что? Они же не узнают, а потом, когда познакомятся с тобой, то увидят, что ты все равно прелесть.— Нет, Шарлотта, это неправильно. И мне может выйти боком: вдруг потребуют вернуть им деньги.— Ага, — неохотно согласилась Шарлотта, — пожалуй, ты права.— Выбрось это из головы, — взмолилась я.— А может, просто проглядим страничку в «Тайм аут», вдруг подвернется кто-нибудь симпатичный…— Нет! — в отчаянии вскричала я.— Послушай, вот хороший, — не унималась Шарлотта, — высокий, мускулистый, волосатый, ой… о боже…— Бр-р-р, — содрогнулась я. — Он не в моем вкусе.— И хорошо, — заметила Шарлотта. Энтузиазм ее несколько поутих. — Это лесбиянка. Жаль, жаль. Я уж было сама заинтересовалась. Ну ничего, поехали дальше.Шарлотта продолжала читать, то и дело обращаясь ко мне за справкой.— Что значит, когда они пишут ЧЮ?— Чувство юмора.— А что такое тогда РЧЮ?— Развитое чувство юмора, должно быть.— Здорово!— Ничего здорового тут нет, — раздраженно возразила я. — Это значит только, что он считает себя весельчаком и ржет над собственными шутками.— Что такое м/о?— Материально обеспеченный.— Нет!— Да.— Боже мой! Похоже на хвастовство, верно? Такое должно сразу отвращать, да?— Смотря кого. Меня — да, конечно, но кому-то может понравиться.— А тебя не интересует групповой секс с семейной парой в Хэмпстеде, в послеобеденные часы по будням?— Шарлотта! — возмутилась я. — Как ты могла мне такое предложить? Ты же знаешь, отпрашиваться с работы я не смогу, — мрачно добавила я, и мы немного похихикали над семейными извращенцами.— Как тебе «заботливый, нежный мужчина с сердцем, переполненным любовью, которую он готов отдать своей единственной»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54