Майкл постучал, но на его стук никто не отозвался. Он повернул ручку и дверь неожиданно открылась. Где же эта хваленая охрана, черт бы их всех взял?
– Самсон! – крикнул он. – Бэт! Есть здесь кто-нибудь? – продолжал он звать.
– Майкл! Слава Богу, ты здесь. Я пришла сразу же, но остановить ее не могла – было уже поздно. Она… – Бэт замолчала.
Майкл положил ей руки на плечи. Как бы ни был он взволнован, но не мог не заметить ее кремовой кожи в вырезе платья сзади, ему нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, обнять ее.
– Что произошло? С тобой все в порядке?
– Со мной все в порядке. А вот Нурья…
– Что случилось? Где Самсон?
– Пошли. Я тебе не могу этого объяснить, ты должен это видеть сам.
Она потащила его за собой, и он понял, что она вела его к патио, отделявшему бордель от домика Нурьи Санчес. Оттуда доносилось квохтанье и щебетанье попугаев. Майкл ощущал его с тем же чувством, с которым вчера вечером слушал эту отвратительную барабанную дробь.
– Птицы, – пробормотал он, догадываясь, в чем дело. – Эти ее проклятые птицы.
Бэт не отвечала. Они уже были в патио, в воздухе стоял гомон и было темно от носившихся вокруг крылатых существ. Добрая половина клеток, стоявших и висевших вдоль стены была открыта, а бывшие пленники и пленницы летали, отчаянно взмахивая крыльями. Весь патио переливался причудливой палитрой красок, макао, какаду – все эти птицы словно взбесились, и в первые секунды он не смог даже обратить внимание на главное.
Старик Самсон стоял на коленях на полу патио. Рядом с ним, подобрав под себя колени, сидел Авдий, чуть поодаль стояла вчерашняя троица, прибывшая для охраны доньи Нурьи. Они в ужасе закрыли лицо руками, не на шутку испугавшись этих сумасбродных летающих тварей.
– Самсон, объясни мне, в чем дело? Что случилось здесь?
Майкл подошел к нему, отмахиваясь от назойливых птиц, норовящих усесться ему на голову или на плечи. Старик не поднимал головы. У его ног лежала Нурья, ее тело было от головы до пят завернуто в черное покрывало. Он, будто не слыша Майкла, обращался лишь к ней.
– Мисс Донья, – повторял он. – Мисс Донья, ведь я говорил вам не приходить сюда. Не надо приходить сюда. Но вы не слушать старый Самсон. Старый Самсон родился в цепях. Что старый Самсон может знать? И вот…
Майкл присел на корточки. Голова Нурьи лежала у Самсона на коленях, он укачивал ее, словно ребенка. Майкл сразу же понял, что она была мертва – черты ее лица заострились, образовав на лице неповторимую посмертную маску – закрытые глаза, бескровные губы.
– Как это случилось? – повторил он.
Самсон пальцем отодвинул покрывало с затылка доньи Нурьи. Майкл увидел глубокую, рваную рану, с запекшейся кровью по краям. Он долго смотрел на эту зловещую отметину смерти и не мог понять и поверить в жуткую трагедию, недавно разыгравшуюся здесь. И плечи Нурьи все были в царапинах, ранах, оставленных, без всякого сомнения, клювом – ее заклевали до смерти.
– Боже мой, – бормотал он в отчаянье, его душили слезы. – Боже мой.
Самсон качался взад и вперед и, не стесняясь никого, плакал.
– Я ведь говорил ей, говорил. Уходите, мисс Донья, уходите из этого места. Они ведь странные. Может Ассунта их проклинала, она присылала им свое проклятье. Не ходите туда. Этот синий попугай был худший. Порча пришла с ним в дом.
Майкл отвел взор от Нурьи. Он был не в силах больше выносить эти следовавшие одна за другой немыслимые сцены – слишком много их было за последние сутки. Казалось, птиц, летавших над патио, стало больше, крыши здесь не было, но ни одна из них не улетала. Вдруг Майкл заметил гиацинтового попугая. Птица сосредоточенно ходила, ступая когтистыми лапами от клетки к клетке, и открывала клювом их дверцы.
– Боже милостивый, – как в трансе проговорил Майкл. – Если бы я не видел этого своими собственными глазами, я ни за что бы не поверил, что такое может быть.
Он встал на ноги, его охватил страх за Бэт. Она попятилась назад и сейчас стояла в дверях, ведущих в дом. Птицы туда не приближались, словно их отделял невидимый барьер. Майкл направился к ней, отмахиваясь от налетавших птиц.
– Вон тот самый синий попугай, это он открыл все клетки, – Майклу приходилось кричать, настолько сильный шум стоял в патио.
– Я видела. Как это все ужасно. Нурья, она что…
– Да. Это птицы. Во всяком случае, одна из них, – Майкл замолчал, не желая посвящать ее в этот ужас.
– Майкл, посмотри, – Бэт вцепилась ему в рукав.
Он повернулся к патио. Теперь все до одной клетки стояли раскрытыми, и птицы уже не носились беспорядочной стаей над их головами, они образовывали что-то вроде колонны, какую-то целостную конфигурацию. Майкл и Бэт смотрели вверх. Они вдруг увидели, как птицы выстроились в косяк, во главе которого находился знаменитый гиацинтовый попугай. Теперь этот ведомый им косяк спикировал туда, где лежала несчастная донья Нурья в молчаливом окружении стоявшей челяди. Гиацинтовый попугай, хлопая переливавшимися в солнечном свете крыльями, опустился так низко, что почти коснулся ее лица и, казалось, был готов усесться на бездыханное тело своей хозяйки, как вдруг поднялся ввысь и за ним, как по команде, последовали остальные птицы. Разноцветный косяк сделал несколько прощальных кругов над патио, затем вожак издал короткий резкий вскрик и птицы скрылись из виду.
– Он прощался с ней, – сказала Бэт. – Я понимаю, это звучит очень странно, но я уверена, что он прилетал попрощаться с ней.
Они были в кабинете Кэррена-Мендоза в банке. Уже темнело, Майкл и Бэт сидели одни.
– Вообще, все произошедшее за последние сутки – безумие, – задумчиво сказал Майкл. – Ведь всему этому можно поверить лишь пройдя через это; надо сказать, что на тебе это никак не отразилось, во всяком случае, внешне. Ты выглядишь так, словно ничего и не было.
– Не могу сказать это про вас, Майкл Кэррен – вы не бриты и от вас пахнет.
– Прости, я не успел, это был ужасно долгий день. После того, как улетели птицы, они еще некоторое время оставались в патио. Самсон отправился тем временем договариваться насчет похорон.
– А что, здесь разве не требуется ставить в известность городские власти о смерти человека? – удивленно спросила Бэт.
– Что-то я не припомню, чтобы кто-то здесь ставил об этом в известность власти, – ответил Майкл. – Это общество, как было, так и остается довольно примитивным. Тем более, сейчас, когда все только и думают о том, что скоро явятся американцы и все пойдет прахом, все их шаткое государственное устройство, если его таковым вообще можно назвать. Губернатор и его войска заняты тем, чтобы не допустить погромов или беспорядков. Кому дело до того, что умерла какая-то женщина, сама посуди.
– Умерла, – повторила Бэт. – Майкл, а ты считаешь, что она умерла? Мне кажется – это было убийство.
– Кто ее убил? – его голос выражал неуверенность. – Уж не птица ли? Как это может быть?
– Да нет, это конечно никакое не убийство – Нурья, мне кажется сама искала смерти.
– Может и так. Я знаю, что с этим попугаем они были очень дружны. Вообще, это длинная-предлинная история, я ее тебе должен как-нибудь рассказать. И расскажу обязательно. Но я не думаю, что этот красавец-гигант, этот гиацинтовый попугай мог сделать что-то против ее воли.
Они сидели и разговаривали, тем временем вернулся Самсон и привел с собой нескольких старух, которые должны были подготовить тело Нурьи к погребению. Похороны должны были состояться на следующий день.
– Я говорил и просил пастора дать мисс донье хорошие христианские похоронные обряды. Он сказал, что сделает это.
Мнение Кэррена об этом пасторе-иезуите существенно изменилось в лучшую сторону, когда он услышал это. Пастору ведь ничего не стоило отказать Нурье Санчес в похоронах по католическому обряду, и ведь ни один человек не вступился бы за покойную, за исключением разве что самого Майкла, Самсона и нескольких бывших рабов.
После этого Майкл и Бэт ушли с Калле Крус. Они не хотели мешать Самсону, Авдию и всем остальным переживать их горе, понимая, что они здесь лишние. Чужестранцы.
– Мне нужно заглянуть в банк, – объяснил Майкл. – Но сначала отведу тебя в гостиницу.
– Нет, нет, – горячо запротестовала Бэт. – Нет. Ты возьмешь меня с собой.
И он взял ее с собой. Теперь они сидели в бывшем кабинете Люса и никого, кроме них, в здании не было.
– Не хочешь завтра пойти на похороны? – спросил он.
– Хочу. Майкл, послушай, – Бэт наклонилась к нему, потом притворно отпрянула, скорчив гримасу. – Майкл, извини, но от тебя пахнет ужасно.
Майкл усмехнулся.
– Ничего удивительного. Я по-настоящему со вчерашнего утра не мылся, а с тех пор чего только не произошло. В апартаментах Люса есть ванная, и я намерен сейчас туда сходить. А ты что, действительно хочешь остаться здесь со мной?
Майкл объяснил ей, что хотел остаться в банке на ночь.
– Дело в том, что здесь порядочно денег, а вероятность грабежа очень высока. Сейф я открыть не могу – мне неизвестен шифр. Завтра я найду кого-нибудь, кто мне помог бы взломать его, потом следует вставить новый замок или купить новый сейф. А пока надо мне побыть охранником.
– Тогда и я останусь и вместе с тобой буду охранять банк от грабителей, – сказала Бэт. – И не вздумай сказать нет. Мне надоело быть одной, и я лучше побуду здесь с тобой, чем в этой противной гостинице. Пусть даже с таким грязным. А где мы будем спать? Здесь или наверху?
– Здесь, в кабинете, я думаю. Лучше здесь. Пойми, это действительно очень важно – здесь все наличные деньги банка. А банк – один-единственный. Мне с таким трудом удалось предотвратить этот кризис.
Она посмотрела на узенькую кушетку, потом на покрытый плитками пол. Вот она, банкирская жизнь, подумала Бэт. Сиди и охраняй мешки с деньгами.
– Ты никогда не пожалеешь, что решил с этим связать свою жизнь?
– Никогда, – его голос звучал вполне серьезно. – Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но, разумеется, не здесь, – в Кордове. Я создан для этого, Бэт. Это мое предназначение и наследство. То, что мне завещано моими предками.
Бэт кивнула. А где же в этом место для меня, хотелось спросить ей. Но она не стала задавать этот вопрос – было еще слишком рано. Они оба медленно и болезненно обретали прежнюю близость. Она не знала, куда этот путь приведет и ее и его, но сходить с него не собиралась.
21
Воскресенье, 18 июля 1898 года
Лондон, 2 часа пополудни
– …с вечной надеждой на воскресение. Аминь. – Викарий, закрыв молитвенник, обозрел присутствовавших.
Присутствовавшие на похоронах бормотали «аминь», растерянные и чувствующие себя какими-то неприкаянными, как люди обычно чувствуют себя на похоронах. Чувство неприкаянности и осознание тщеты мирской усугублялось и присутствием могильщиков, готовых теперь уже совсем скоро забросать комьями черной земли гроб с телом Тимоти Мендоза.
Народу собралась целая толпа. Присутствовал почти весь Сити и довольно большое количество именитых особ, включая мэра Лондона и представителей премьер-министра. Разумеется, и семья Мендоза была в сборе. С десяток кузенов, кузин, теток, племянников, все еще остававшихся приверженцами иудейской веры. Если они и были слегка ошарашены христианской траурной церемонией, то виду не подавали. Их поведение было сама корректность. И коль в роде их преобладали англиканские тенденции, то значит тому и быть.
С Уэстлэйка припожаловала и Кэролайн. Она стояла подле Джемми, цепко ухватившись за его рукав. Глядя на нее, можно было подумать, что она опасалась, что он ненароком свалится в могилу своего племянника и его случайно вместе с ним похоронят. Впрочем, если судить по тому, как Джемми выглядел, ее опасения могли быть не напрасными. Генри стоял по ту сторону зиявшей ямы, рядом с Сарой, женой Чарльза. Чарльз тоже присутствовал, он днем раньше вернулся из Испании. Сейчас он стоял совсем близко к краю ямы и с нескрываемым ужасом созерцал гроб.
Норман находился поодаль сонмища родственников, он стоял, почти не шевелясь и выпрямившись, рядом с викарием. Смотреть на открытую могилу или на Чарльза он избегал. Казалось, он не осознавал ни присутствия своего живого сына, ни факт похорон умершего. Он сжимал в пальцах свою черную шляпу, костяшки их побелели, будто он держал что-то неимоверно тяжелое.
Лила и Беатрис стояли метрах в трех от остальных. Обе женщины были одеты в черное. Лила выглядела изумительно, потрясающе, несмотря на простоту своего наряда и шляпы с черной вуалью. У Беатрис вид был еще более испанский, чем обычно. Ее траурные одежды в подчеркнуто испанском стиле были украшены гагатом и черным атласом. Лила что-то сказала ей на ухо и обе женщины, повернувшись, стали уходить. Шэррик пристроился в самом хвосте, позади родственников. Заметив, что женщины уходят, он вышел им навстречу.
– Лила, мне необходимо с тобой поговорить. Это очень срочно и очень важно. Ты можешь меня немного подождать?
Они не виделись с того самого утра в Риджент-парке. Она молча смотрела на него довольно долго. Он ничего не мог понять в ее взгляде, лицо ее было задернуто черной вуалью. Потом она довольно скованно кивнула ему.
– Благодарю. Я подойду к твоей карете, как только смогу.
Норман отвечал на многочисленные рукопожатия.
Какие все же странные эти северяне, – размышлял Норман. Лишь единственный жест, включающий в себя физическое соприкосновение, разрешен публично и используется он по любому поводу. Романские народы в этом смысле гораздо более открыты: тут допускаются и плач, и поцелуи. Он, конечно, не мог следовать им в этом смысле, от его романских корней осталась лишь фамилия. Истинные же его корни глубоко сидели в английской земле.
Лорд Шэррик двигался туда, где стояли Норман и викарии, по пути бормоча слова соболезнования остальным родственникам. Чарльз увидел его и уже было двинулся к нему навстречу, но спохватился и застыл на месте. Шэррик кивнул в его сторону и тоже решил не подходить. Его взгляд был прикован к Норману.
Викарий отошел к лорду Уэстлэйку и его жене, Улучив момент, Шэррик подошел к Норману.
– Приношу вам мои соболезнования, это ужасное горе, я очень вам сочувствую.
Шэррик не стал протягивать Норману руку для рукопожатия.
– Какого черта вам здесь нужно?
– Я знал этого молодого человека, – мягко сказал Шэррик, не обращая внимания на грубо-бесцеремонный, даже агрессивный тон Нормана и ненависть в его глазах. – Послушайте, я понимаю, сейчас не та обстановка говорить о делах, но, поймите же – время не терпит. Я должен с вами встретиться, самое позднее, сегодня вечером. Вы будете дома?
Сначала ему подумалось, что Норман не ответит ему. Банкир задумчиво глядел куда-то мимо него, вперив взгляд светло-карих глаз в пространство. И довольно долго. Но потом Мендоза все же кивнул ему.
– Очень хорошо. Сегодня вечером. В банке меня не будет. Приходите в девять на Гордон-сквер. Я смогу уделить вам пятнадцать минут.
И это высокомерие Шэррик тоже проигнорировал.
– Хорошо. В девять на Гордон-сквер. Да, и еще – Чарльз будет у вас?
Норман еще раз кивнул.
– Отлично, тогда до девяти.
Шэррик стал пробираться через толпу, больше ни с кем не вступая в разговор.
Хайгэйтское кладбище располагалось в одном из тихих пригородов Лондона. За его стенами обычные люди жили обычной жизнью, не обращая внимания на постоянное присутствие смерти. Сегодня же во всех окнах домов были видны лица, разглядывавшие кареты господ и черные перья, украшавшие лошадиные гривы.
Шэррик отыскал взглядом нанятый экипаж Лилы Кэррен, стоявший чуть поодаль. Занавески на окнах не были задернуты и он смог разглядеть ее широкополую шляпу. Он подошел к карете. Его хромота сегодня почти не была заметна: погода в этот день была прекрасная, вообще этот уик-энд выдался необычайно погожим. Лила опустила стекло и повернулась, молча глядя на него из окна.
– Спасибо, что дождалась, – сказал Шэррик.
– В чем дело, Фергус?
– Очень многое произошло и сейчас происходит.
Он на секунду замолчал и посмотрел через плечо на устремлявшихся из ворот кладбища людей.
– Это печальное мероприятие не может все остановить. Слишком поздно.
– Я понимаю. Я приехала сюда, потому что ждали моего появления. Я не собираюсь изображать здесь глубокую скорбь.
Шэррик ничего не ответил. Он изучал женщину, сидящую в этой же карете. Беатрис Мендоза сидела, облокотившись о спинку и смотрела на свою золовку и на него. Они никогда до этого не встречались, и она никак не реагировала на его присутствие. Как и Лила, Беатрис закрывала лицо вуалью. Он не мог разглядеть ее лица, да и не стремился. Ему было известно, что и ей с самого начала была отведена определенная роль в этой игре.
– Мы здесь не сможем поговорить, – сказал он, обращаясь к Лиле.
Улица быстро заполнялась людьми, выходившими с кладбищенских ворот.
– Через полчаса я буду в отеле.
– Нет, – отказалась Лила. Говорила она с придыханием, было заметно, что она взволнована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Самсон! – крикнул он. – Бэт! Есть здесь кто-нибудь? – продолжал он звать.
– Майкл! Слава Богу, ты здесь. Я пришла сразу же, но остановить ее не могла – было уже поздно. Она… – Бэт замолчала.
Майкл положил ей руки на плечи. Как бы ни был он взволнован, но не мог не заметить ее кремовой кожи в вырезе платья сзади, ему нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, обнять ее.
– Что произошло? С тобой все в порядке?
– Со мной все в порядке. А вот Нурья…
– Что случилось? Где Самсон?
– Пошли. Я тебе не могу этого объяснить, ты должен это видеть сам.
Она потащила его за собой, и он понял, что она вела его к патио, отделявшему бордель от домика Нурьи Санчес. Оттуда доносилось квохтанье и щебетанье попугаев. Майкл ощущал его с тем же чувством, с которым вчера вечером слушал эту отвратительную барабанную дробь.
– Птицы, – пробормотал он, догадываясь, в чем дело. – Эти ее проклятые птицы.
Бэт не отвечала. Они уже были в патио, в воздухе стоял гомон и было темно от носившихся вокруг крылатых существ. Добрая половина клеток, стоявших и висевших вдоль стены была открыта, а бывшие пленники и пленницы летали, отчаянно взмахивая крыльями. Весь патио переливался причудливой палитрой красок, макао, какаду – все эти птицы словно взбесились, и в первые секунды он не смог даже обратить внимание на главное.
Старик Самсон стоял на коленях на полу патио. Рядом с ним, подобрав под себя колени, сидел Авдий, чуть поодаль стояла вчерашняя троица, прибывшая для охраны доньи Нурьи. Они в ужасе закрыли лицо руками, не на шутку испугавшись этих сумасбродных летающих тварей.
– Самсон, объясни мне, в чем дело? Что случилось здесь?
Майкл подошел к нему, отмахиваясь от назойливых птиц, норовящих усесться ему на голову или на плечи. Старик не поднимал головы. У его ног лежала Нурья, ее тело было от головы до пят завернуто в черное покрывало. Он, будто не слыша Майкла, обращался лишь к ней.
– Мисс Донья, – повторял он. – Мисс Донья, ведь я говорил вам не приходить сюда. Не надо приходить сюда. Но вы не слушать старый Самсон. Старый Самсон родился в цепях. Что старый Самсон может знать? И вот…
Майкл присел на корточки. Голова Нурьи лежала у Самсона на коленях, он укачивал ее, словно ребенка. Майкл сразу же понял, что она была мертва – черты ее лица заострились, образовав на лице неповторимую посмертную маску – закрытые глаза, бескровные губы.
– Как это случилось? – повторил он.
Самсон пальцем отодвинул покрывало с затылка доньи Нурьи. Майкл увидел глубокую, рваную рану, с запекшейся кровью по краям. Он долго смотрел на эту зловещую отметину смерти и не мог понять и поверить в жуткую трагедию, недавно разыгравшуюся здесь. И плечи Нурьи все были в царапинах, ранах, оставленных, без всякого сомнения, клювом – ее заклевали до смерти.
– Боже мой, – бормотал он в отчаянье, его душили слезы. – Боже мой.
Самсон качался взад и вперед и, не стесняясь никого, плакал.
– Я ведь говорил ей, говорил. Уходите, мисс Донья, уходите из этого места. Они ведь странные. Может Ассунта их проклинала, она присылала им свое проклятье. Не ходите туда. Этот синий попугай был худший. Порча пришла с ним в дом.
Майкл отвел взор от Нурьи. Он был не в силах больше выносить эти следовавшие одна за другой немыслимые сцены – слишком много их было за последние сутки. Казалось, птиц, летавших над патио, стало больше, крыши здесь не было, но ни одна из них не улетала. Вдруг Майкл заметил гиацинтового попугая. Птица сосредоточенно ходила, ступая когтистыми лапами от клетки к клетке, и открывала клювом их дверцы.
– Боже милостивый, – как в трансе проговорил Майкл. – Если бы я не видел этого своими собственными глазами, я ни за что бы не поверил, что такое может быть.
Он встал на ноги, его охватил страх за Бэт. Она попятилась назад и сейчас стояла в дверях, ведущих в дом. Птицы туда не приближались, словно их отделял невидимый барьер. Майкл направился к ней, отмахиваясь от налетавших птиц.
– Вон тот самый синий попугай, это он открыл все клетки, – Майклу приходилось кричать, настолько сильный шум стоял в патио.
– Я видела. Как это все ужасно. Нурья, она что…
– Да. Это птицы. Во всяком случае, одна из них, – Майкл замолчал, не желая посвящать ее в этот ужас.
– Майкл, посмотри, – Бэт вцепилась ему в рукав.
Он повернулся к патио. Теперь все до одной клетки стояли раскрытыми, и птицы уже не носились беспорядочной стаей над их головами, они образовывали что-то вроде колонны, какую-то целостную конфигурацию. Майкл и Бэт смотрели вверх. Они вдруг увидели, как птицы выстроились в косяк, во главе которого находился знаменитый гиацинтовый попугай. Теперь этот ведомый им косяк спикировал туда, где лежала несчастная донья Нурья в молчаливом окружении стоявшей челяди. Гиацинтовый попугай, хлопая переливавшимися в солнечном свете крыльями, опустился так низко, что почти коснулся ее лица и, казалось, был готов усесться на бездыханное тело своей хозяйки, как вдруг поднялся ввысь и за ним, как по команде, последовали остальные птицы. Разноцветный косяк сделал несколько прощальных кругов над патио, затем вожак издал короткий резкий вскрик и птицы скрылись из виду.
– Он прощался с ней, – сказала Бэт. – Я понимаю, это звучит очень странно, но я уверена, что он прилетал попрощаться с ней.
Они были в кабинете Кэррена-Мендоза в банке. Уже темнело, Майкл и Бэт сидели одни.
– Вообще, все произошедшее за последние сутки – безумие, – задумчиво сказал Майкл. – Ведь всему этому можно поверить лишь пройдя через это; надо сказать, что на тебе это никак не отразилось, во всяком случае, внешне. Ты выглядишь так, словно ничего и не было.
– Не могу сказать это про вас, Майкл Кэррен – вы не бриты и от вас пахнет.
– Прости, я не успел, это был ужасно долгий день. После того, как улетели птицы, они еще некоторое время оставались в патио. Самсон отправился тем временем договариваться насчет похорон.
– А что, здесь разве не требуется ставить в известность городские власти о смерти человека? – удивленно спросила Бэт.
– Что-то я не припомню, чтобы кто-то здесь ставил об этом в известность власти, – ответил Майкл. – Это общество, как было, так и остается довольно примитивным. Тем более, сейчас, когда все только и думают о том, что скоро явятся американцы и все пойдет прахом, все их шаткое государственное устройство, если его таковым вообще можно назвать. Губернатор и его войска заняты тем, чтобы не допустить погромов или беспорядков. Кому дело до того, что умерла какая-то женщина, сама посуди.
– Умерла, – повторила Бэт. – Майкл, а ты считаешь, что она умерла? Мне кажется – это было убийство.
– Кто ее убил? – его голос выражал неуверенность. – Уж не птица ли? Как это может быть?
– Да нет, это конечно никакое не убийство – Нурья, мне кажется сама искала смерти.
– Может и так. Я знаю, что с этим попугаем они были очень дружны. Вообще, это длинная-предлинная история, я ее тебе должен как-нибудь рассказать. И расскажу обязательно. Но я не думаю, что этот красавец-гигант, этот гиацинтовый попугай мог сделать что-то против ее воли.
Они сидели и разговаривали, тем временем вернулся Самсон и привел с собой нескольких старух, которые должны были подготовить тело Нурьи к погребению. Похороны должны были состояться на следующий день.
– Я говорил и просил пастора дать мисс донье хорошие христианские похоронные обряды. Он сказал, что сделает это.
Мнение Кэррена об этом пасторе-иезуите существенно изменилось в лучшую сторону, когда он услышал это. Пастору ведь ничего не стоило отказать Нурье Санчес в похоронах по католическому обряду, и ведь ни один человек не вступился бы за покойную, за исключением разве что самого Майкла, Самсона и нескольких бывших рабов.
После этого Майкл и Бэт ушли с Калле Крус. Они не хотели мешать Самсону, Авдию и всем остальным переживать их горе, понимая, что они здесь лишние. Чужестранцы.
– Мне нужно заглянуть в банк, – объяснил Майкл. – Но сначала отведу тебя в гостиницу.
– Нет, нет, – горячо запротестовала Бэт. – Нет. Ты возьмешь меня с собой.
И он взял ее с собой. Теперь они сидели в бывшем кабинете Люса и никого, кроме них, в здании не было.
– Не хочешь завтра пойти на похороны? – спросил он.
– Хочу. Майкл, послушай, – Бэт наклонилась к нему, потом притворно отпрянула, скорчив гримасу. – Майкл, извини, но от тебя пахнет ужасно.
Майкл усмехнулся.
– Ничего удивительного. Я по-настоящему со вчерашнего утра не мылся, а с тех пор чего только не произошло. В апартаментах Люса есть ванная, и я намерен сейчас туда сходить. А ты что, действительно хочешь остаться здесь со мной?
Майкл объяснил ей, что хотел остаться в банке на ночь.
– Дело в том, что здесь порядочно денег, а вероятность грабежа очень высока. Сейф я открыть не могу – мне неизвестен шифр. Завтра я найду кого-нибудь, кто мне помог бы взломать его, потом следует вставить новый замок или купить новый сейф. А пока надо мне побыть охранником.
– Тогда и я останусь и вместе с тобой буду охранять банк от грабителей, – сказала Бэт. – И не вздумай сказать нет. Мне надоело быть одной, и я лучше побуду здесь с тобой, чем в этой противной гостинице. Пусть даже с таким грязным. А где мы будем спать? Здесь или наверху?
– Здесь, в кабинете, я думаю. Лучше здесь. Пойми, это действительно очень важно – здесь все наличные деньги банка. А банк – один-единственный. Мне с таким трудом удалось предотвратить этот кризис.
Она посмотрела на узенькую кушетку, потом на покрытый плитками пол. Вот она, банкирская жизнь, подумала Бэт. Сиди и охраняй мешки с деньгами.
– Ты никогда не пожалеешь, что решил с этим связать свою жизнь?
– Никогда, – его голос звучал вполне серьезно. – Я нисколько в этом не сомневаюсь. Но, разумеется, не здесь, – в Кордове. Я создан для этого, Бэт. Это мое предназначение и наследство. То, что мне завещано моими предками.
Бэт кивнула. А где же в этом место для меня, хотелось спросить ей. Но она не стала задавать этот вопрос – было еще слишком рано. Они оба медленно и болезненно обретали прежнюю близость. Она не знала, куда этот путь приведет и ее и его, но сходить с него не собиралась.
21
Воскресенье, 18 июля 1898 года
Лондон, 2 часа пополудни
– …с вечной надеждой на воскресение. Аминь. – Викарий, закрыв молитвенник, обозрел присутствовавших.
Присутствовавшие на похоронах бормотали «аминь», растерянные и чувствующие себя какими-то неприкаянными, как люди обычно чувствуют себя на похоронах. Чувство неприкаянности и осознание тщеты мирской усугублялось и присутствием могильщиков, готовых теперь уже совсем скоро забросать комьями черной земли гроб с телом Тимоти Мендоза.
Народу собралась целая толпа. Присутствовал почти весь Сити и довольно большое количество именитых особ, включая мэра Лондона и представителей премьер-министра. Разумеется, и семья Мендоза была в сборе. С десяток кузенов, кузин, теток, племянников, все еще остававшихся приверженцами иудейской веры. Если они и были слегка ошарашены христианской траурной церемонией, то виду не подавали. Их поведение было сама корректность. И коль в роде их преобладали англиканские тенденции, то значит тому и быть.
С Уэстлэйка припожаловала и Кэролайн. Она стояла подле Джемми, цепко ухватившись за его рукав. Глядя на нее, можно было подумать, что она опасалась, что он ненароком свалится в могилу своего племянника и его случайно вместе с ним похоронят. Впрочем, если судить по тому, как Джемми выглядел, ее опасения могли быть не напрасными. Генри стоял по ту сторону зиявшей ямы, рядом с Сарой, женой Чарльза. Чарльз тоже присутствовал, он днем раньше вернулся из Испании. Сейчас он стоял совсем близко к краю ямы и с нескрываемым ужасом созерцал гроб.
Норман находился поодаль сонмища родственников, он стоял, почти не шевелясь и выпрямившись, рядом с викарием. Смотреть на открытую могилу или на Чарльза он избегал. Казалось, он не осознавал ни присутствия своего живого сына, ни факт похорон умершего. Он сжимал в пальцах свою черную шляпу, костяшки их побелели, будто он держал что-то неимоверно тяжелое.
Лила и Беатрис стояли метрах в трех от остальных. Обе женщины были одеты в черное. Лила выглядела изумительно, потрясающе, несмотря на простоту своего наряда и шляпы с черной вуалью. У Беатрис вид был еще более испанский, чем обычно. Ее траурные одежды в подчеркнуто испанском стиле были украшены гагатом и черным атласом. Лила что-то сказала ей на ухо и обе женщины, повернувшись, стали уходить. Шэррик пристроился в самом хвосте, позади родственников. Заметив, что женщины уходят, он вышел им навстречу.
– Лила, мне необходимо с тобой поговорить. Это очень срочно и очень важно. Ты можешь меня немного подождать?
Они не виделись с того самого утра в Риджент-парке. Она молча смотрела на него довольно долго. Он ничего не мог понять в ее взгляде, лицо ее было задернуто черной вуалью. Потом она довольно скованно кивнула ему.
– Благодарю. Я подойду к твоей карете, как только смогу.
Норман отвечал на многочисленные рукопожатия.
Какие все же странные эти северяне, – размышлял Норман. Лишь единственный жест, включающий в себя физическое соприкосновение, разрешен публично и используется он по любому поводу. Романские народы в этом смысле гораздо более открыты: тут допускаются и плач, и поцелуи. Он, конечно, не мог следовать им в этом смысле, от его романских корней осталась лишь фамилия. Истинные же его корни глубоко сидели в английской земле.
Лорд Шэррик двигался туда, где стояли Норман и викарии, по пути бормоча слова соболезнования остальным родственникам. Чарльз увидел его и уже было двинулся к нему навстречу, но спохватился и застыл на месте. Шэррик кивнул в его сторону и тоже решил не подходить. Его взгляд был прикован к Норману.
Викарий отошел к лорду Уэстлэйку и его жене, Улучив момент, Шэррик подошел к Норману.
– Приношу вам мои соболезнования, это ужасное горе, я очень вам сочувствую.
Шэррик не стал протягивать Норману руку для рукопожатия.
– Какого черта вам здесь нужно?
– Я знал этого молодого человека, – мягко сказал Шэррик, не обращая внимания на грубо-бесцеремонный, даже агрессивный тон Нормана и ненависть в его глазах. – Послушайте, я понимаю, сейчас не та обстановка говорить о делах, но, поймите же – время не терпит. Я должен с вами встретиться, самое позднее, сегодня вечером. Вы будете дома?
Сначала ему подумалось, что Норман не ответит ему. Банкир задумчиво глядел куда-то мимо него, вперив взгляд светло-карих глаз в пространство. И довольно долго. Но потом Мендоза все же кивнул ему.
– Очень хорошо. Сегодня вечером. В банке меня не будет. Приходите в девять на Гордон-сквер. Я смогу уделить вам пятнадцать минут.
И это высокомерие Шэррик тоже проигнорировал.
– Хорошо. В девять на Гордон-сквер. Да, и еще – Чарльз будет у вас?
Норман еще раз кивнул.
– Отлично, тогда до девяти.
Шэррик стал пробираться через толпу, больше ни с кем не вступая в разговор.
Хайгэйтское кладбище располагалось в одном из тихих пригородов Лондона. За его стенами обычные люди жили обычной жизнью, не обращая внимания на постоянное присутствие смерти. Сегодня же во всех окнах домов были видны лица, разглядывавшие кареты господ и черные перья, украшавшие лошадиные гривы.
Шэррик отыскал взглядом нанятый экипаж Лилы Кэррен, стоявший чуть поодаль. Занавески на окнах не были задернуты и он смог разглядеть ее широкополую шляпу. Он подошел к карете. Его хромота сегодня почти не была заметна: погода в этот день была прекрасная, вообще этот уик-энд выдался необычайно погожим. Лила опустила стекло и повернулась, молча глядя на него из окна.
– Спасибо, что дождалась, – сказал Шэррик.
– В чем дело, Фергус?
– Очень многое произошло и сейчас происходит.
Он на секунду замолчал и посмотрел через плечо на устремлявшихся из ворот кладбища людей.
– Это печальное мероприятие не может все остановить. Слишком поздно.
– Я понимаю. Я приехала сюда, потому что ждали моего появления. Я не собираюсь изображать здесь глубокую скорбь.
Шэррик ничего не ответил. Он изучал женщину, сидящую в этой же карете. Беатрис Мендоза сидела, облокотившись о спинку и смотрела на свою золовку и на него. Они никогда до этого не встречались, и она никак не реагировала на его присутствие. Как и Лила, Беатрис закрывала лицо вуалью. Он не мог разглядеть ее лица, да и не стремился. Ему было известно, что и ей с самого начала была отведена определенная роль в этой игре.
– Мы здесь не сможем поговорить, – сказал он, обращаясь к Лиле.
Улица быстро заполнялась людьми, выходившими с кладбищенских ворот.
– Через полчаса я буду в отеле.
– Нет, – отказалась Лила. Говорила она с придыханием, было заметно, что она взволнована.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57