– Тебе необходим Лондон, – сказал он. – Твоему сыну потребуется Лондон.
Она поняла подтекст в его словах и смысл всего этого спора.
– Что же, размяк, жалеешь их, проникся к ним сочувствием?
– Нет, это не сочувствие и не жалость. Джемми, Норман и Генри получат по заслугам. Бедняга Тимоти вышел из игры. Остается Чарльз.
– Где остается и в каком качестве?
Шэррик крутил свою трость между пальцев, глядя на блестевший в лучах солнца ее набалдашник.
– В качестве правопреемника нового финансового института Мендоза. У него как раз для этого вполне подходящая генеалогия и отличная наследственность. В таких выражениях вполне можно было обсуждать арабских скакунов где-нибудь в Глэнкри.
– Лучшее для Чарльза – это стать управляющим новой компании с ограниченной ответственностью здесь, в Лондоне. Новое юридическое лицо, по аналогии с тем, которое ты запланировала для Кордовы.
Она вскочила, кипя от ярости. Маска невозмутимости разом спала с ее лица.
– Нет, дет и нет! Я этого не желаю, Фергус. И я не потерплю сговоров за моей спиной и изобретения тобой новых правил. Мендоза должны исчезнуть все до единого. Остаться ни с чем.
– Сядь, – его голос был холодным и твердым. – Сядь, Лила. Ты сейчас выслушаешь меня до конца, потому что должна меня выслушать. А посему лучше это делать сидя.
Она снова молча села на скамейку, на край скамейки, отодвинувшись от него на другой конец.
– Продолжай, – огорченно сказала она. – Говори, что должен мне сказать, и на этом закончим.
– Пойми, ты не должна заниматься раскапыванием могил. Твой главный враг мертв. Он вне досягаемости твоего возмездия, отомстить ему ты уже не сможешь. А теперь ты слепо крушишь все направо и налево, и тем самым себе и своему сыну оказываешь медвежью услугу. Сила Мендоза всегда была в двойственности их характера. В конце концов…
– Кордова существовала задолго до того, как появился Лондон, – перебила она.
– Я знаю. Но это было тогда. А сейчас банковское дело усложнилось. И именно наличие двух организаций тесно друг с другом связанных – это именно то, что обеспечит Мендоза перевес. Ротшильды устроены таким же образом – Франция и Англия. Но ни у кого из них нет и Испании, и Вест-Индии, и Англии. Это уникальное преимущество, а ты готова избавиться от него лишь потому, что твой муж доставил тебе массу неприятностей.
– Неприятностей? То, что произошло со мной, ты называешь неприятностями? Ну, знаешь, прости меня, но это называется несколько по-другому.
Он услышал в ее словах горечь от мерзких воспоминаний, боль.
– Я знаю, – сказал он, стараясь говорить мягче. – Но через какие ужасы тебе не пришлось бы пройти, они позади. Хуан Луис мертв. А ты жива и Майкл жив. Это ваша победа, моя дорогая Лила. Прошу тебя, не превращай ее в пиррову. Это будет самой великой из твоих трагедий.
– Ты все сказал?
– На данный момент, я думаю, этого достаточно.
– Этого больше чем достаточно, Фергус. Этого с лихвой хватит, чтобы я смогла убедиться, что ты – предатель, – с этими словами она поднялась со скамейки и стала уходить.
Шэррик не стал ее догонять. Он понимал, что сейчас это бесполезно. Время утешать ее, убеждать в истинности своих намерений, искренности своих мотивов еще придет, но сейчас пока рано. Он почувствовал в душе зияющую пустоту, пустоту потери, однако, знал, что эта потеря временная. А если нет? Об этом он предпочитал не думать.
Он поднялся со скамейки и отправился домой пешком и, пока шел, не переставал думать о том, отчего ему так не нравились эти симметричные цветочные клумбы Риджент-парка. Жизнь не могла быть упорядоченной и предсказуемой. А те, кто считает, что она таковой быть может – идиоты, которые из кожи лезут вон, чтобы ими оставаться.
Норман Мендоза тоже был поглощен созерцанием цветов. Он уставился на круглую клумбу, усаженную геранью и украшавшую лужайку, на которую смотрело окно его гостиной. В этом доме настоящего сада не было – скорее просто небольшой кусочек, усаженный травой, на котором росла пара деревьев да были разбиты две небольшие клумбы. Тем не менее, он платил своему садовнику двадцать фунтов в год. Боже мой, в какое безумие превратилась его жизнь за эти последние дни. Она все менее и менее походила на то, чем была прежде.
Вчера произошла эта встреча с Хаммерсмитом. Она оказалась самым невероятным из всех предшествовавших событий.
Норман пришел в церковь Сент-Магнус во время чтения проповеди.
– Всему свое время, – читал с аналоя викарий. – Время рождаться и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное…
Костел был очень большой с широким нефом и хорошо освещенный огромными, свисавшими с потолка, канделябрами. Норман, заметив среди немногочисленных прихожан затылок Хаммерсмита, направился по проходу между рядами.
– Добрый день, Джонатан, – негромко приветствовал он его.
– Добрый день, Норман. Поговорим после, как все закончится.
Норман кивнул. Викарий заканчивал проповедь знаменитыми строчками из Экклезиаста:
– Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру, – говорит Господь Бог наш. Аминь.
Свое «аминь» добавил в хор прихожан и Норман. «Аминь», сказанное Хаммерсмитом, прозвучало громче и настойчивее, чем следовало. Может быть, этот человек искренне веровал? Да, но таких очень мало. Видимо Хаммерсмит большую часть своих деловых вопросов решал в церкви. Если это так, то он большой оригинал. Чтение проповеди сменилось пением псалмов. Служба продолжалась, звучали гимны. Норман ерзал на жесткой костельной скамье, глазея на белые с золотом колонны, и искусную резьбу деревянного алтаря и не понимал, почему Хаммерсмит все тянет и не уходит, но не стал задавать вопросов и оба по-прежнему оставались сидеть на своих местах и подчинялись сейчас общему призыву склонить головы и испросить у Бога благословения.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь, – закончил проповедник.
– Аминь, – в один голос, как пара выдрессированных попугаев, произнесли Норман и Хаммерсмит.
– Теперь, я полагаю, можно выйти и переговорить, – стараясь не быть никем услышанным, почти не разжимая губ, произнес Норман.
– Да, конечно.
Норман пошел вслед за представителем банка Кауттс к выходу из костела. Оказавшись на улице, Хаммерсмит направился по Лоуэр-Тэмз-стрит, мимо Биллингсгэйтского рынка, распространявшего на всю округу жуткий запах рыбы. Норман шел рядом, и вскоре они свернули в короткий переулок, ведущий к докам. Еще через минуту они подошли к пабу под вывеской «Золото еврея». Норман приостановился. Хаммерсмит тоже посмотрел на вывеску.
– Прошу извинить меня, – пробормотал явно смущенный Джонатан, – я не предполагал… Прошу вас, не обижайтесь, старина. Я хожу сюда с незапамятных времен, у меня это название совершенно из головы вылетело. Я понимаю, что это может задеть вас…
– Какого черта это меня должно задевать? Я просто остановился потому, что нигде ничего подобного мне видеть не приходилось. Давайте войдем, что ли. У меня в глотке пересохло.
Оба мужчины вошли в паб и без труда разыскали уголок, который мог показаться даже уютным: это было крохотное, походившее на коробочку, отделенное от остальной части зала высокой деревянной перегородкой и запыленными занавесками из кретона, помещеньице.
– Полагаю, что нет нужды задавать вопросы о том, почему вы не пожелали встретиться со мной в вашем или моем клубе, – начал Норман, – или же интересоваться у вас, почему мы сразу не явились сюда, не дослушав проповеди.
– Я часто хожу к вечерней службе, – признался Хаммерсмит. – Вы знаете, пение меня очень успокаивает. А если вы дадите мне возможность рассказать вам все по порядку, думаю, что согласитесь с тем, что поступить именно так, а не иначе, было с моей стороны весьма разумным.
– Согласен с вами. Что вы можете сказать о здешнем пиве?
– Только хорошее, – успокоил его Хаммерсмит.
Они заказали по пинте горького и ждали, пока хозяин принесет им его на стол. Хаммерсмит сидел, положив руки на стол, и явно избегая смотреть Норману в глаза.
Ждать пришлось не очень долго и, наконец, перед каждым из них стояла большая кружка, Хаммерсмит оказался прав – пиво действительно оказалось превосходным, душистым, холодным, приятным на вкус и пена была плотной, как вата. Норман сделал большой глоток.
– Прекрасное пиво, у вас прямо нюх на хорошие пабы, – похвалил он и, наклонившись, спросил. – Ну, так из-за чего весь сыр-бор?
– Я немало раздумывал над тем, как мне действовать в данной ситуации и выглядеть при этом достаточно корректным, я очень хочу, чтобы вы это понимали. Я принимал во внимание и моральную сторону, вообще все за и против.
– Я не сомневаюсь, Джонатан, – терпеливо сказал Норман. – Уверен, что вы поступаете абсолютно правильно. Такой человек, как вы, прихожанин, человек порядочный, не способен на неэтичные поступки, замыслы, не правда ли? Но, что касается меня, я, черт возьми, никак не могу сообразить, о чем вы говорите.
– Понимаю, дело в том, что это очень непростой вопрос для меня.
– Ничего, не робейте, старина – я пойму, – заверил его Норман. И здесь скамейка была жесткой – не усидишь, тело его все еще болело, он не успел полностью отойти от своих приключений два дня назад. Норману хотелось встать и размяться, но он пересилил себя.
– Вся моя жизнь связана с банком, – заговорил Хаммерсмит. – Все, что я имею – это банк. Вы ведь понимаете, как это бывает.
– Конечно, понимаю. Вы и я – два сапога пара в этом смысле. И вы и я, мы оба родились в семье банкиров и выросли с постоянным сознанием ответственности, которая однажды ляжет на наши плечи. Это и намечает линию поведения настоящего человека.
– Да, это так, вы правы. Впрочем, мое положение несколько отличается от вашего. Вы ведь практически все важные решения принимаете сами, разве не так, Норман?
– Да нет. Главный компаньон у нас Джемми, как вам известно. Кроме того, есть еще и Генри.
– Их светлость лорд Уэстлэйк – лишь номинальный глава. И ни для кого не секрет, что банковское дело – не самое любимое его занятие. Лямку в Мендоза-Бэнк тянете вы, Норман.
– Что, действительно так считают? Но, позвольте, кто я такой, чтобы становиться в позу и противоречить традициям и вековой мудрости моих предков? Впрочем, ладно, Джонатан, будь по-вашему: я – главный распорядитель у Мендоза, а вы подобной свободой у Кауттса не пользуетесь. Что из этого следует?
Хаммерсмит вздохнул и, надув щеки, выпустил воздух, затем сделал большой глоток пива.
– Полагаю, что лучше сказать все начистоту.
Он колебался, было видно, что он собирал в кулак всю свою решительность, чтобы высказать то, ради чего он и назначил эту встречу.
– Вам предстоит выплата по требованию в сумме один миллион фунтов стерлингов. Наличными. На оплату вам дается десять дней.
– От кого исходит это требование? – после длительной паузы Норман смог выдавить из себя этот вопрос.
В горле у него мощным упругим комком засел страх, нет, не страх – ужас. Он мгновенно вспотел и ощутил бегущие по спине холодные струйки. Но ничем не выказал своему собеседнику того, что в данный момент чувствовал.
– От кого? – с усилием переспросил он.
– Строго говоря, от нас. По поручению вашего клиента Майкла Кэррена.
Норман расслабился, облегчение от того, что он услышал сейчас было едва ли слабее только что охватившей его паники.
– Мы не должны Майклу Кэррену ни одного пенни. Это абсурд, должно быть, это просто какое-то недоразумение, ошибка.
– Нет, это не недоразумение и не ошибка, – не соглашался Джонатан. – Вы действительно должны ему миллион фунтов. Письмо, поручающее нам затребовать выплату денег, находится на пути в Лондон. Во вторник оно будет у нас. Самое позднее в среду.
Норман был в нерешительности. Сначала ему захотелось рассмеяться этому человеку в лицо, он был уверен, что вся эта история – чистейший бред, но вслед за этим подумал, что Хаммерсмит не мог ему лгать – и этот скелет, распахнувший дверь шкафа и вышедший из него в наихудшее для Нормана из времен – не дурной сон Нормана, а реальность.
– Полагаю, что вы разъясните мне, как мог возникнуть этот, якобы существующий долг.
– Это действительно очень просто. Облигация была выпущена в 1825 году. Это беспроцентный заем вкладчика. Капитал составляет один миллион фунтов стерлингов. Есть один пункт, в котором сказано, что к этому акту не может быть применен закон о сроках давности. И, как я уже говорил, он должен быть погашен в течение десяти дней.
Боже всемогущий! Быть того не может! Здесь что-то не так.
– Скажите, Джонатан, вы видели этот документ?
Хаммерсмит кивнул.
– Несомненно. И не единожды. Я еще раз сходил в хранилище и еще раз взглянул на него сегодня, перед тем, как встретиться с вами. Облигация эта выглядит вполне в соответствии с законом. Она находится на счету у Майкла Кэррена, куда помещена шесть месяцев назад. В начале этого месяца мы получили уведомление о том, что мистер Кэррен собирается предъявить его. Это уведомление поступило к нам по телеграфу, но мы, разумеется, ничего не стали предпринимать без письменных указаний от него на этот счет. Три дня назад наш нью-йоркский агент сообщил мне телеграммой, что такие указания отправлены в Лондон.
Норман мгновение смотрел на Хаммерсмита, потом, лихо запрокинув голову, влил в себя оставшееся пиво. В его мозгу запульсировала мысль: Роберт-Ренегат был в двадцать пятом году в Кордове, а Лиам в Лондоне. Вначале у них были какие-то трения, на долгое время контактов друг с другом они не имели, но, в конце концов, они вновь сблизились. Это произошло тогда, когда Лиам решил послать своего сына Джозефа, отца Нормана, съездить в Испанию с тем, чтобы половинка медальона вернулась в Англию.
– Кем подписана эта проклятая облигация? – потребовал Норман. – Это вы можете мне сказать?
– Лиамом Мендозой.
– Понятно.
– Это был ваш дед, если не ошибаюсь?
– Верно.
– Я так и предполагал.
Хаммерсмит, последовав примеру Нормана, тоже опустошил свою кружку. Потом, откинув занавеску, громко крикнул.
– Еще две кружки, пожалуйста.
– Сию минуту, сэр! – бойко ответили ему, и вскоре пиво снова стояло перед ними.
Норман сразу же выпил половину своей кружки. Холодное свежее пиво умерило жар, пылавший внутри. «Майкл Кэррен, – размышлял он. – За ним стоит Лила, она не может быть в стороне от этого… хотя…» – В его мозгу произошло маленькое извержение. Он понял, что до сих пор не задал вопроса, который давно следовало задать.
– Эти указания поступили к вам из Нью-Йорка, вы говорите?
– Да, из Нью-Йорка.
Нет, это ему все равно ничего не говорило. Нелогично было бы избирать Нью-Йорк для атаки на банк, не могли Майкл и Лила выбрать это место.
– А первая телеграмма тоже пришла оттуда? – допытывался Норман.
Хаммерсмит отрицательно покачал головой.
– Нет, не из Соединенных Штатов.
– Откуда же она тогда?
Ответить на этот вопрос значило допустить грубейшее нарушение тайны вкладчика. Впрочем и весь этот разговор был нарушением тайны вкладчика. Но Хаммерсмит продолжал его, у него просто не было выхода, кроме как довести его до конца.
– Первая телеграмма пришла из Пуэрто-Рико. Норман медленно выпустил воздух из легких, это было что-то, походившее на свист. В отличие от Нью-Йорка, Пуэрто-Рико был тем, за что уже можно было зацепиться. Здесь уже имелся определённый смысл, своя логика.
– И деньги должны быть непременно переведены в «Банко Мендоза», что в Сан-Хуане?
– Да, – кивнул Джонатан Хаммерсмит.
Значит, это был Пуэрто-Рико, это незаконнорожденное дитя под названием Пуэрто-Рико. Впрочем, оно когда-нибудь да должно было принести несчастье. Черт возьми, ведь следовало и это как-то предусмотреть. Значит, эта Черная Вдовушка пронюхала-таки слабинку. Но каковы были ее планы?
– У вас есть какие-нибудь соображения относительно использования этих средств?
Норман старался говорить ровным голосом.
– Ни малейших, – пробормотал Хаммерсмит.
Он даже и не притронулся ко второй кружке, лишь уставился в нее, будто в хлопьях пены ожидал обнаружить ответы на вопросы Нормана. Потом он откашлялся.
– Мне известно, что предоставление вам этой информации – дело противоправное. Я хочу, чтобы и вы это понимали. Но, я не мог иначе, ведь это миллион фунтов наличными… Как гром среди ясного неба. Такая сумма кого угодно с ног собьет. Тем более вас и теперь…
– Я не думаю, что у нас возникнут сложности с выплатой, – довольно резко сказал Норман. – Но, не подумайте, пожалуйста, что я не способен оценить ваш поступок, – добавил он. – Я его очень ценю – это очень важное для нас предупреждение. Я этого вам никогда не забуду. Конечно, мы еще раз должны проверить законность этого требования.
– Понимаю ваши сомнения, – сказал Хаммерсмит. – На вашем месте у меня возникли бы те же мысли. Но может быть, несколько прояснит существующее положение вещей, если еще раз напомню вам, что эта облигация находится в нашем ведении на счету у мистера Кэррена и поясню, как она там оказалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57