– Сию же минуту.
Маленькая аккуратная карета, круто развернувшись, направилась вниз по Калле Форталеза в том же направлении, откуда приехала.
Обычно во время своих поездок по городу Нурья наслаждалась тем, что на нее глазели. Ее наряды для этого и были задуманы. Но в это утро она была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на реакцию людей на улицах. И дело было не только в пропаже этой Кармен. На сей раз это был мужчина. Майкл Кэррен. Великан-ирландец. Чего бы это ей из-за него так волноваться? Начиная с того самого вечера в прошлый вторник и эпизода в переулке ее сновидения стали еще более угрожающими, страшнее, чем когда-либо раньше. Да и еще эти затмения – приступы внезапной слепоты во время пробуждения – участились. Тьма, ужас, чувство падения в пропасть… После них она ничего не могла вспомнить. Эти затмения были пострашнее любого кошмарного сна.
Поначалу она объясняла эти атаки разъярившихся демонов, их возмущение тем ее бесстыдством, с каким она выставила себя на потребу этим подонкам в той таверне. Конечно, разрядиться шлюхой и отправиться в порт на поиски Кармен вечером было безумством. Эти четверо негодяев разодрали бы ее на куски в этом грязном закоулке, если бы не передрались между собой. Они никак не могли решить, кто должен быть первым. А не появись этот ирландец, так и неизвестно, что могло случиться. Но после того, как он вырвал ее из этих грязных лап, затмения стали происходить по два, а то и по три раза на дню. Чем больше Нурья над этим размышляла, тем сильнее становилась ее уверенность в том, что в этом виноват именно он и никто другой. Уже по одному его взгляду она видела, что она была в его глазах ведьмой, выползшей из ада на белый свет. Такой взгляд ничего хорошего обещать не мог.
В голове Нурьи снова возникла и запульсировала боль. Она дотянулась рукой до тюрбана и сняла его, ее темные волосы высвободились и раскинулись по плечам, шевелимые легким ветерком, дувшим в окно кареты.
После ухода Нурьи Санчес из банка в кабинете Люса осталась атмосфера таинственности и недосказанности.
– Я должен извиниться перед вами за это вторжение, помешавшее нам, – банкир закрыл за женщиной дверь и вернулся за свой стол. – Донья Нурья – поразительная женщина, но очень уж эмоциональная. Это очень частный вопрос и я…
– Кто она? – желал знать Майкл, несмотря на частность вопроса.
Он продолжал смотреть на то место, где минуту назад стояла Нурья Санчес.
– Она… она, – Люс как-то смешался, вероятно раздумывал, как бы подобрать термин поточнее, чтобы охарактеризовать ее деятельность. Наконец определение было подобрано. – Она – предпринимательница, причем довольно известная в Пуэрто-Рико.
– Вот как. Предпринимательница… И чем же она занимается?
Майкл наклонился над столом, положив на него сложенные вместе ладони и глядя ему в глаза. Он просто сгорал от нетерпения узнать об этой женщине все.
– Как часто она приезжает в Сан-Хуан?
– Приезжает? Я не понимаю вас, сеньор. Донья Нурья живет здесь, в Сан-Хуане. Но прошу вас, в Данный момент это не очень уж важно. Мы ведь еще не закончили наше обсуждение.
Люс снова взял письмо, адресованное Кауттсу, с требованием о выдаче денег. Прочитав его несколько Раз кряду, он снова почувствовал, что вспотел. С Уходом Нурьи Санчес количество нулей не убавилось.
– Миллион английских фунтов, – едва слышно прошептал он.
Майкл старался отогнать от себя все мысли, не относившиеся к делу. Ведь он приехал не гоняться за оборотнями по этому острову, а ради того, что сейчас обсуждалось в этом кабинете управляющего «Банко Мендоза». И сестра Магдалина, и ее невероятная двойная жизнь, и ее источники информации о Мендоза – все это дело весьма второстепенное, может быть, даже своего рода призовая игра, которой он должен заняться лишь тогда, когда будет благополучно завершено дело с Люсом.
– Да, миллион, – ответил Майкл. Он уже спустился с небес на грешную землю. – Ведь вам знакомо это имя – Кауттс, не так ли?
– Конечно. Это самое уважаемое учреждение. Я уверен, что они…
– выполнят свои обязательства передо мной, – закончил за него Майкл. – Непременно выполнят. И сноситься с ними придется именно вам. А теперь, насколько я помню, вы ведь не ответили на мой вопрос – нас прервали. Так вы согласитесь вести переговоры от моего имени?
Банкир с минуту раздумывал. В конце концов, кивнул. – Если вы так желаете, пожалуйста, я готов.
– Я не стал бы вас просить об этом, если бы не желал. Разумеется, комиссионные, полагающиеся банку, будут выплачены. А вы…
Люс поднял глаза.
– А я?
– А вы лично будете вознаграждены за все ваши усилия.
– Это вовсе не обязательно, сеньор.
Боже, какая примитивная ложь! Разумеется, это было обязательно, и еще как обязательно. Просто этот Люс, сидя в этой дыре, не привык, чтобы вещи называли своими именами. – Это три процента от продажной цены за все семнадцать участков, – продолжал Майкл. – И, кроме того, десять процентов от разницы между семьюстами тысячами и миллионом. Вот список гасиенд, которые меня интересуют, – он положил перед Люсом еще один листок.
– Дон Мигель…
– Майкл, – напомнил ему ирландец.
– Простите меня. Простите, дон Майкл. Я просто хотел вас спросить, скажите, а список этих гасиенд вы привезли с собой или же решение приобретать их было принято уже здесь?
– Некоторые из них были мне известны еще дома. Их около пяти, может быть, чуть больше. А остальные были выбраны мною здесь.
– Вероятно, это потребовало много времени, сеньор?
– Много.
Майкл направился к вешалке, где на крючке красовалась его панама. Люс, понимая, что он собирался уходить, бросился открывать перед ним дверь. Ирландец словно не замечал этих проявлений вежливости.
– Я приду к вам в четверг утром, и мы посмотрим, как идут дела.
– Очень хорошо. Но если мне вдруг срочно понадобится увидеть вас до четверга, вы все еще пребываете в гостинице Сан-Хуан Баутиста?
Майкл кивнул и усмехнулся про себя. Будь на его месте Лила, она сняла бы самый роскошный в городе особняк и наняла целую свору слуг в придачу. Он же считал, что это вызвало бы ажиотаж, который был ему совершенно не нужен.
– Вот когда я стану владельцем плантаций, тогда и подберу себе подходящий дом, чтобы жить в нем. Он сделал паузу. – И еще одно, Люс. Эта донья Нурья, где она живет?
– На Калле Крус, поблизости от порта. Но…
Майкл вышел, не дослушав его.
Люс смотрел вслед этому человеку, только что обратившемуся к нему со столь необычным предложением. Он так и оставался стоять у открытой двери, пока мистер Кэррен не покинул здание банка и не скрылся из виду, потом захлопнул дверь и заперся на ключ. Позади его стола в стене за портретом Марии Ортеги находился сейф. Люс, отодвинув картину в сторону, набрал нужный шифр. Шифр этот был известен лишь двум людям: дону Джеймсу в Лондоне и ему самому. Люсу еще ни разу не приходилось лично встречаться с этим доном Джеймсом, иногда он даже не был до конца уверен, существовал ли этот дон Джеймс на самом деле. А вот этот Майкл Кэррен существовал. Черт бы побрал его, этого ирландца. Какая нелегкая занесла его на этот остров? Чтобы все вверх ногами поставить?
Единственное, чего хотел Люс, так это спокойно жить. На его счету в одном из нью-йоркских банков лежала солидная сумма, которую он сумел отложить. Как только он закончит этот последний этап его совместной с капитаном Хьюзом операции, он сразу же отойдет от дел и обоснуется в Америке. А вот теперь появляется этот Кэррен и начинает мутить воду. Да-а, три процента от семисот тысяч фунтов и десять – от разницы между этими семьюстами тысячами и миллионом – это уже кое-что. Матерь Божья, да если это перевести в американские доллары, это же куча денег! Он на них мог бы жить припеваючи в каком-нибудь бельведере на Пятой авеню, свались на него эти деньги.
Обе телеграммы, которые пришли два дня назад, так и оставались в сейфе. Люс перечитал их снова. Говорить по-английски было для него трудновато, произношение его было ужасное, но писать и читать он мог вполне прилично. И Баринг, и Ротшильд – оба эти банка ответили на его запрос и подтвердили подлинность аккредитивов. Кроме того, по тону этих телеграмм Люс понял, что мистер Кэррен был их одним из самых солидных клиентов, достойным всяческого уважения и безграничного доверия. Боже мой, а ведь может случиться и так, что и от Кауттса придет аналогичное подтверждение. Может, он и вправду имел дело с человеком, могущим истратить миллион фунтов и желавшим сделать это именно в Пуэрто-Рико.
Эта Калле Крус была коротким, узким переулком, который под углом выходил на небольшую площадь перед одной из многочисленных церквей Сан-Хуана. Иногда казалось, что весь город состоит из них одних, Майкл натянул поводья лошади, остановился и, не торопясь, слез с лошади. Осмотревшись, он привязал ее к столбу.
На улице стояло с полдесятка домов. Ему не было известно, какой из них принадлежал этой Санчес, он попытался определить, но не смог. Около одного из домов на углу какой-то человек, очевидно садовник, занимался подстрижкой кустарника.
– Добрый день, – обратился к нему Кэррен. – Я ищу сеньориту Санчес.
Садовник был метис, наполовину негр, наполовину индеец с лицом цвета обожженной глины. Когда он улыбнулся, Майкл увидел его мясистые розовые десны без единого зуба.
– Добрый день, сеньор. Рановато еще идти к сеньорите.
– Я знаю, что она уже не спит. Меньше часа назад я видел ее в городе.
Садовник сначала, прыснул, а потом рассмеялся, будто этот иностранец очень удачно пошутил.
– Да, сеньор, – улыбаясь, согласился он. – Она уже встала, это уж точно. – Ножницами он показал на дом, стоявший в конце улицы. – Вон там, сеньор, последний дом направо, – со смехом объяснил он ему. И смеялся Майклу вслед.
Это был довольно большой особняк, оштукатуренный, как и все дома здесь. Витую чугунную ограду увивал плющ. Майкл поднялся по лестнице в три ступеньки и, подойдя к двери, постучал висячим молотком.
Дверь открылась моментально – на него смотрела огромная негритянка в наброшенном на плечи платке в горошек и широченном фартуке.
– Мы не пустим никого до темного времени, – объявила она, прежде чем Майкл успел открыть рот.
Толстячка говорила с ужасным акцентом.
– Мне хотелось бы увидеть донью Нурью. Пожалуйста, передайте ей, что пришел Майкл Кэррен.
– Никаких гостей до вечера, – повторила женщина. – Мисс Доньи нет дома.
Майкл попытался заглянуть ей через плечо, но ничего, кроме полутемного коридора, не увидел. – Когда она должна быть?
– К нам все приходят, когда темное время, – эти слова она уже почти кричала, как будто он был глухим, и стала закрывать дверь.
– Минутку, – Майкл удерживал дверь ручищей.
– Вот что, сеньор иностранец, слушай, что я тебе скажу. Я сейчас позвать своих ребят, и они тебе будут показать, куда идти. Не надо лезть. Это нехорошо.
От злости Майкл готов был заехать ей как следует, но это все равно бы ничего не дало.
– Я приду вечером, – сказал он и стал уходить.
– Конечно, в темное время нужно приходить. Когда солнце уйдет и будет темно.
Он с раздражением рванул узел, отвязывая лошадь, потом вскочил на нее и поехал по Калле Крус. В его голове странным образом ассоциировалось все сказанное Нурьей Санчес в банке и услышанное им сейчас от садовника и теперь вот от этой… привратницы. Господи Иисусе! Так это же бордель! Как он раньше не догадался? И эта монахиня вне стен обители не была обычной проституткой – она была хозяйкой этого веселого домика. Он остановил лошадь, и некоторое время сидел, осмысляя весь этот ребус, эту чудовищную абракадабру. Потом вздохнул и, слегка пришпорив лошадь, поехал по этой улице из города.
Поездка верхом на лошади заняла гораздо меньше времени, чем его прошлая вылазка на своих двоих. Через три четверти часа он уже подъезжал к обители Лас Ньевес. Дорога, петлявшая по холмам, была каменистой, неровной, но лошадь Майкла легко справлялась с расстоянием. Неспешным галопом он выехал из-за поворота и вдруг увидел карету, двигавшуюся навстречу.
– Тише, тише, милая! – ласково успокоил он лошадь, дернувшуюся под ним. Натянув поводья, Майкл поехал тише, потом остановился.
На этой узкой дороге, скорее напоминавшей тропинку, они не смогли бы разминуться и Майкл, спустившись вниз с обочины, встал в тени раскидистой пинии. Возница ехавшего экипажа кивнул ему в знак приветствия и бросил на ходу несколько слов, Майкл не разобрал, что тот хотел сказать. Когда карета поравнялась с ним, Майкл заинтересовался, что за пассажир ехал в ней, через плотно зашторенное окно разглядеть кого-либо ему не удалось. Он смотрел на эту карету во все глаза, ожидая, что карета на какой-нибудь кочке подпрыгнет, и занавески раздернутся, но этого не произошло. Заглядевшись на окно, Майкл чуть было не упустил герб, изображенный на дверце кареты, представлявший два скрещенных ключа и пастуший посох. Ему уже приходилось видеть этот герб во время его первых прогулок по Сан-Хуану. Он висел над входом в резиденцию епископа. Майкл дождался, пока карета скроется за поворотом, потом пришпорил коня и поехал к Лас Ньевес.
Минут через двадцать он был у ворот. Все здесь выглядело в точности так же, как и во время его первого визита сюда: покой и безмолвие. Ворота во внешний мир были на запоре. Майкл взглянул на колокольчик, висевший рядом, хотел было позвонить, но раздумал и поехал вдоль стены, и вскоре оказался перед той самой дверью, из которой он вышел от сестры Магдалины. Она тоже была заперта.
Хотя стены обители были достаточно высокими, для него они не были преградой. Майкл, приподнявшись на стременах, ухватился за нависавшую над ним толстую ветку дерева и через секунду был уже на стене и смотрел на запущенный внутренний дворик. Из его уст вырвалось тихое проклятие – маленькая дверь в белой стене патио была подперта тяжелым бревном.
Эти препятствия были легко преодолимы, но это потребовало бы времени, а в случае, если бы он оказался замечен, это бы вызвало скандал. А скандал был ему совершенно ни к чему. Майкл снова опустился в седло и подъехал к главному входу монастыря. Спешившись, он дернул за шнурок звонка.
На этот раз ждать ему не пришлось. Дверь отперли сразу, будто наблюдали за его пассами. Сегодня ему вообще везло в этом смысле.
– Да? – спросил его женский голос.
Это не была сестра Палома. Монахиня, которая отперла ворота, была раза в два больше маленькой голубки Паломы, полнее, и лицо ее показалось Майклу глуповатым.
– Я желаю переговорить с сестрой Магдалиной, с отшельницей, – принялся объяснять Майкл цель своего приезда.
– Святая сестра не принимает никого. – С этими словами монахиня стала закрывать ворота.
– Обождите, со мной она обязательно встретится, я знаю, она примет меня. Дело в том, что она знает, кто я. Мое имя Майкл Кэррен.
– Она пребывает нынче в полном уединении и молчании и не может ни с кем встречаться. Таково распоряжение епископа. Уходите, пожалуйста.
– А где сестра Палома? Если я не могу поговорить с сестрой Магдалиной, то мне необходимо встретиться хотя бы с ней.
– Сестры Паломы здесь нет.
Он мысленно перебирал все варианты просьб, которые не дали бы ей возможности отправить его несолоно хлебавши. Ведь не зря же он шестнадцать лет прожил в католической Ирландии. Майкл имел представление о внутренней субординации монастырей.
– Я желаю поговорить с матерью-настоятельницей, – выпалил он, когда она уже почти закрыла ворота.
– Вы должны уехать, сеньор. Нам предписано оставаться в уединении. Его Преосвященство так распорядился.
Ворота закрылись с глухим звуком безнадежности. На этот раз обитель Лас Ньевес не могла предложить ему ни воды, ни молитвы за его душу.
Было уже начало одиннадцатого, когда Майкл вернулся к дому на Калле Крус. Рослая негритянка вышла ему открывать. Фартука на ней теперь не было, вместо него висело нечто, по виду напоминавшее детский передничек в красные и белые цветики, а огромная грудь была унизана ожерельями из разноцветных бисерин. Теперь его одарили широчайшей из улыбок.
– Вот ты и пришел, как я говорила. Это будет очень хорошо. Ты точно будешь иметь здесь хорошее время и так долго, как будет еще темное время.
– Я хочу видеть донью Нурью.
Негритянка, откинув голову, расхохоталась.
– Мисс Донья это только та одна вещь, которую ты трогать не сможешь, ирландец. Но ты иди и посмотри и не жалей ни о чем.
Майкл последовал за ней мимо множества дверей:
– Откуда тебе известно, что я ирландец?
– Ассунта всех знает в Сан-Хуане, все знает, что хочет знать. И знает, кто есть этот рыжий большой мужчина.
– Твое имя Ассунта?
– Конечно, мое имя. Потому как у меня много было имя. Но это самое сильное. Но это неважно, это все равно тебе. Входи, я принесу тебе много хороших штучек, они все твои заботы прочь уберут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Маленькая аккуратная карета, круто развернувшись, направилась вниз по Калле Форталеза в том же направлении, откуда приехала.
Обычно во время своих поездок по городу Нурья наслаждалась тем, что на нее глазели. Ее наряды для этого и были задуманы. Но в это утро она была слишком взволнована, чтобы обращать внимание на реакцию людей на улицах. И дело было не только в пропаже этой Кармен. На сей раз это был мужчина. Майкл Кэррен. Великан-ирландец. Чего бы это ей из-за него так волноваться? Начиная с того самого вечера в прошлый вторник и эпизода в переулке ее сновидения стали еще более угрожающими, страшнее, чем когда-либо раньше. Да и еще эти затмения – приступы внезапной слепоты во время пробуждения – участились. Тьма, ужас, чувство падения в пропасть… После них она ничего не могла вспомнить. Эти затмения были пострашнее любого кошмарного сна.
Поначалу она объясняла эти атаки разъярившихся демонов, их возмущение тем ее бесстыдством, с каким она выставила себя на потребу этим подонкам в той таверне. Конечно, разрядиться шлюхой и отправиться в порт на поиски Кармен вечером было безумством. Эти четверо негодяев разодрали бы ее на куски в этом грязном закоулке, если бы не передрались между собой. Они никак не могли решить, кто должен быть первым. А не появись этот ирландец, так и неизвестно, что могло случиться. Но после того, как он вырвал ее из этих грязных лап, затмения стали происходить по два, а то и по три раза на дню. Чем больше Нурья над этим размышляла, тем сильнее становилась ее уверенность в том, что в этом виноват именно он и никто другой. Уже по одному его взгляду она видела, что она была в его глазах ведьмой, выползшей из ада на белый свет. Такой взгляд ничего хорошего обещать не мог.
В голове Нурьи снова возникла и запульсировала боль. Она дотянулась рукой до тюрбана и сняла его, ее темные волосы высвободились и раскинулись по плечам, шевелимые легким ветерком, дувшим в окно кареты.
После ухода Нурьи Санчес из банка в кабинете Люса осталась атмосфера таинственности и недосказанности.
– Я должен извиниться перед вами за это вторжение, помешавшее нам, – банкир закрыл за женщиной дверь и вернулся за свой стол. – Донья Нурья – поразительная женщина, но очень уж эмоциональная. Это очень частный вопрос и я…
– Кто она? – желал знать Майкл, несмотря на частность вопроса.
Он продолжал смотреть на то место, где минуту назад стояла Нурья Санчес.
– Она… она, – Люс как-то смешался, вероятно раздумывал, как бы подобрать термин поточнее, чтобы охарактеризовать ее деятельность. Наконец определение было подобрано. – Она – предпринимательница, причем довольно известная в Пуэрто-Рико.
– Вот как. Предпринимательница… И чем же она занимается?
Майкл наклонился над столом, положив на него сложенные вместе ладони и глядя ему в глаза. Он просто сгорал от нетерпения узнать об этой женщине все.
– Как часто она приезжает в Сан-Хуан?
– Приезжает? Я не понимаю вас, сеньор. Донья Нурья живет здесь, в Сан-Хуане. Но прошу вас, в Данный момент это не очень уж важно. Мы ведь еще не закончили наше обсуждение.
Люс снова взял письмо, адресованное Кауттсу, с требованием о выдаче денег. Прочитав его несколько Раз кряду, он снова почувствовал, что вспотел. С Уходом Нурьи Санчес количество нулей не убавилось.
– Миллион английских фунтов, – едва слышно прошептал он.
Майкл старался отогнать от себя все мысли, не относившиеся к делу. Ведь он приехал не гоняться за оборотнями по этому острову, а ради того, что сейчас обсуждалось в этом кабинете управляющего «Банко Мендоза». И сестра Магдалина, и ее невероятная двойная жизнь, и ее источники информации о Мендоза – все это дело весьма второстепенное, может быть, даже своего рода призовая игра, которой он должен заняться лишь тогда, когда будет благополучно завершено дело с Люсом.
– Да, миллион, – ответил Майкл. Он уже спустился с небес на грешную землю. – Ведь вам знакомо это имя – Кауттс, не так ли?
– Конечно. Это самое уважаемое учреждение. Я уверен, что они…
– выполнят свои обязательства передо мной, – закончил за него Майкл. – Непременно выполнят. И сноситься с ними придется именно вам. А теперь, насколько я помню, вы ведь не ответили на мой вопрос – нас прервали. Так вы согласитесь вести переговоры от моего имени?
Банкир с минуту раздумывал. В конце концов, кивнул. – Если вы так желаете, пожалуйста, я готов.
– Я не стал бы вас просить об этом, если бы не желал. Разумеется, комиссионные, полагающиеся банку, будут выплачены. А вы…
Люс поднял глаза.
– А я?
– А вы лично будете вознаграждены за все ваши усилия.
– Это вовсе не обязательно, сеньор.
Боже, какая примитивная ложь! Разумеется, это было обязательно, и еще как обязательно. Просто этот Люс, сидя в этой дыре, не привык, чтобы вещи называли своими именами. – Это три процента от продажной цены за все семнадцать участков, – продолжал Майкл. – И, кроме того, десять процентов от разницы между семьюстами тысячами и миллионом. Вот список гасиенд, которые меня интересуют, – он положил перед Люсом еще один листок.
– Дон Мигель…
– Майкл, – напомнил ему ирландец.
– Простите меня. Простите, дон Майкл. Я просто хотел вас спросить, скажите, а список этих гасиенд вы привезли с собой или же решение приобретать их было принято уже здесь?
– Некоторые из них были мне известны еще дома. Их около пяти, может быть, чуть больше. А остальные были выбраны мною здесь.
– Вероятно, это потребовало много времени, сеньор?
– Много.
Майкл направился к вешалке, где на крючке красовалась его панама. Люс, понимая, что он собирался уходить, бросился открывать перед ним дверь. Ирландец словно не замечал этих проявлений вежливости.
– Я приду к вам в четверг утром, и мы посмотрим, как идут дела.
– Очень хорошо. Но если мне вдруг срочно понадобится увидеть вас до четверга, вы все еще пребываете в гостинице Сан-Хуан Баутиста?
Майкл кивнул и усмехнулся про себя. Будь на его месте Лила, она сняла бы самый роскошный в городе особняк и наняла целую свору слуг в придачу. Он же считал, что это вызвало бы ажиотаж, который был ему совершенно не нужен.
– Вот когда я стану владельцем плантаций, тогда и подберу себе подходящий дом, чтобы жить в нем. Он сделал паузу. – И еще одно, Люс. Эта донья Нурья, где она живет?
– На Калле Крус, поблизости от порта. Но…
Майкл вышел, не дослушав его.
Люс смотрел вслед этому человеку, только что обратившемуся к нему со столь необычным предложением. Он так и оставался стоять у открытой двери, пока мистер Кэррен не покинул здание банка и не скрылся из виду, потом захлопнул дверь и заперся на ключ. Позади его стола в стене за портретом Марии Ортеги находился сейф. Люс, отодвинув картину в сторону, набрал нужный шифр. Шифр этот был известен лишь двум людям: дону Джеймсу в Лондоне и ему самому. Люсу еще ни разу не приходилось лично встречаться с этим доном Джеймсом, иногда он даже не был до конца уверен, существовал ли этот дон Джеймс на самом деле. А вот этот Майкл Кэррен существовал. Черт бы побрал его, этого ирландца. Какая нелегкая занесла его на этот остров? Чтобы все вверх ногами поставить?
Единственное, чего хотел Люс, так это спокойно жить. На его счету в одном из нью-йоркских банков лежала солидная сумма, которую он сумел отложить. Как только он закончит этот последний этап его совместной с капитаном Хьюзом операции, он сразу же отойдет от дел и обоснуется в Америке. А вот теперь появляется этот Кэррен и начинает мутить воду. Да-а, три процента от семисот тысяч фунтов и десять – от разницы между этими семьюстами тысячами и миллионом – это уже кое-что. Матерь Божья, да если это перевести в американские доллары, это же куча денег! Он на них мог бы жить припеваючи в каком-нибудь бельведере на Пятой авеню, свались на него эти деньги.
Обе телеграммы, которые пришли два дня назад, так и оставались в сейфе. Люс перечитал их снова. Говорить по-английски было для него трудновато, произношение его было ужасное, но писать и читать он мог вполне прилично. И Баринг, и Ротшильд – оба эти банка ответили на его запрос и подтвердили подлинность аккредитивов. Кроме того, по тону этих телеграмм Люс понял, что мистер Кэррен был их одним из самых солидных клиентов, достойным всяческого уважения и безграничного доверия. Боже мой, а ведь может случиться и так, что и от Кауттса придет аналогичное подтверждение. Может, он и вправду имел дело с человеком, могущим истратить миллион фунтов и желавшим сделать это именно в Пуэрто-Рико.
Эта Калле Крус была коротким, узким переулком, который под углом выходил на небольшую площадь перед одной из многочисленных церквей Сан-Хуана. Иногда казалось, что весь город состоит из них одних, Майкл натянул поводья лошади, остановился и, не торопясь, слез с лошади. Осмотревшись, он привязал ее к столбу.
На улице стояло с полдесятка домов. Ему не было известно, какой из них принадлежал этой Санчес, он попытался определить, но не смог. Около одного из домов на углу какой-то человек, очевидно садовник, занимался подстрижкой кустарника.
– Добрый день, – обратился к нему Кэррен. – Я ищу сеньориту Санчес.
Садовник был метис, наполовину негр, наполовину индеец с лицом цвета обожженной глины. Когда он улыбнулся, Майкл увидел его мясистые розовые десны без единого зуба.
– Добрый день, сеньор. Рановато еще идти к сеньорите.
– Я знаю, что она уже не спит. Меньше часа назад я видел ее в городе.
Садовник сначала, прыснул, а потом рассмеялся, будто этот иностранец очень удачно пошутил.
– Да, сеньор, – улыбаясь, согласился он. – Она уже встала, это уж точно. – Ножницами он показал на дом, стоявший в конце улицы. – Вон там, сеньор, последний дом направо, – со смехом объяснил он ему. И смеялся Майклу вслед.
Это был довольно большой особняк, оштукатуренный, как и все дома здесь. Витую чугунную ограду увивал плющ. Майкл поднялся по лестнице в три ступеньки и, подойдя к двери, постучал висячим молотком.
Дверь открылась моментально – на него смотрела огромная негритянка в наброшенном на плечи платке в горошек и широченном фартуке.
– Мы не пустим никого до темного времени, – объявила она, прежде чем Майкл успел открыть рот.
Толстячка говорила с ужасным акцентом.
– Мне хотелось бы увидеть донью Нурью. Пожалуйста, передайте ей, что пришел Майкл Кэррен.
– Никаких гостей до вечера, – повторила женщина. – Мисс Доньи нет дома.
Майкл попытался заглянуть ей через плечо, но ничего, кроме полутемного коридора, не увидел. – Когда она должна быть?
– К нам все приходят, когда темное время, – эти слова она уже почти кричала, как будто он был глухим, и стала закрывать дверь.
– Минутку, – Майкл удерживал дверь ручищей.
– Вот что, сеньор иностранец, слушай, что я тебе скажу. Я сейчас позвать своих ребят, и они тебе будут показать, куда идти. Не надо лезть. Это нехорошо.
От злости Майкл готов был заехать ей как следует, но это все равно бы ничего не дало.
– Я приду вечером, – сказал он и стал уходить.
– Конечно, в темное время нужно приходить. Когда солнце уйдет и будет темно.
Он с раздражением рванул узел, отвязывая лошадь, потом вскочил на нее и поехал по Калле Крус. В его голове странным образом ассоциировалось все сказанное Нурьей Санчес в банке и услышанное им сейчас от садовника и теперь вот от этой… привратницы. Господи Иисусе! Так это же бордель! Как он раньше не догадался? И эта монахиня вне стен обители не была обычной проституткой – она была хозяйкой этого веселого домика. Он остановил лошадь, и некоторое время сидел, осмысляя весь этот ребус, эту чудовищную абракадабру. Потом вздохнул и, слегка пришпорив лошадь, поехал по этой улице из города.
Поездка верхом на лошади заняла гораздо меньше времени, чем его прошлая вылазка на своих двоих. Через три четверти часа он уже подъезжал к обители Лас Ньевес. Дорога, петлявшая по холмам, была каменистой, неровной, но лошадь Майкла легко справлялась с расстоянием. Неспешным галопом он выехал из-за поворота и вдруг увидел карету, двигавшуюся навстречу.
– Тише, тише, милая! – ласково успокоил он лошадь, дернувшуюся под ним. Натянув поводья, Майкл поехал тише, потом остановился.
На этой узкой дороге, скорее напоминавшей тропинку, они не смогли бы разминуться и Майкл, спустившись вниз с обочины, встал в тени раскидистой пинии. Возница ехавшего экипажа кивнул ему в знак приветствия и бросил на ходу несколько слов, Майкл не разобрал, что тот хотел сказать. Когда карета поравнялась с ним, Майкл заинтересовался, что за пассажир ехал в ней, через плотно зашторенное окно разглядеть кого-либо ему не удалось. Он смотрел на эту карету во все глаза, ожидая, что карета на какой-нибудь кочке подпрыгнет, и занавески раздернутся, но этого не произошло. Заглядевшись на окно, Майкл чуть было не упустил герб, изображенный на дверце кареты, представлявший два скрещенных ключа и пастуший посох. Ему уже приходилось видеть этот герб во время его первых прогулок по Сан-Хуану. Он висел над входом в резиденцию епископа. Майкл дождался, пока карета скроется за поворотом, потом пришпорил коня и поехал к Лас Ньевес.
Минут через двадцать он был у ворот. Все здесь выглядело в точности так же, как и во время его первого визита сюда: покой и безмолвие. Ворота во внешний мир были на запоре. Майкл взглянул на колокольчик, висевший рядом, хотел было позвонить, но раздумал и поехал вдоль стены, и вскоре оказался перед той самой дверью, из которой он вышел от сестры Магдалины. Она тоже была заперта.
Хотя стены обители были достаточно высокими, для него они не были преградой. Майкл, приподнявшись на стременах, ухватился за нависавшую над ним толстую ветку дерева и через секунду был уже на стене и смотрел на запущенный внутренний дворик. Из его уст вырвалось тихое проклятие – маленькая дверь в белой стене патио была подперта тяжелым бревном.
Эти препятствия были легко преодолимы, но это потребовало бы времени, а в случае, если бы он оказался замечен, это бы вызвало скандал. А скандал был ему совершенно ни к чему. Майкл снова опустился в седло и подъехал к главному входу монастыря. Спешившись, он дернул за шнурок звонка.
На этот раз ждать ему не пришлось. Дверь отперли сразу, будто наблюдали за его пассами. Сегодня ему вообще везло в этом смысле.
– Да? – спросил его женский голос.
Это не была сестра Палома. Монахиня, которая отперла ворота, была раза в два больше маленькой голубки Паломы, полнее, и лицо ее показалось Майклу глуповатым.
– Я желаю переговорить с сестрой Магдалиной, с отшельницей, – принялся объяснять Майкл цель своего приезда.
– Святая сестра не принимает никого. – С этими словами монахиня стала закрывать ворота.
– Обождите, со мной она обязательно встретится, я знаю, она примет меня. Дело в том, что она знает, кто я. Мое имя Майкл Кэррен.
– Она пребывает нынче в полном уединении и молчании и не может ни с кем встречаться. Таково распоряжение епископа. Уходите, пожалуйста.
– А где сестра Палома? Если я не могу поговорить с сестрой Магдалиной, то мне необходимо встретиться хотя бы с ней.
– Сестры Паломы здесь нет.
Он мысленно перебирал все варианты просьб, которые не дали бы ей возможности отправить его несолоно хлебавши. Ведь не зря же он шестнадцать лет прожил в католической Ирландии. Майкл имел представление о внутренней субординации монастырей.
– Я желаю поговорить с матерью-настоятельницей, – выпалил он, когда она уже почти закрыла ворота.
– Вы должны уехать, сеньор. Нам предписано оставаться в уединении. Его Преосвященство так распорядился.
Ворота закрылись с глухим звуком безнадежности. На этот раз обитель Лас Ньевес не могла предложить ему ни воды, ни молитвы за его душу.
Было уже начало одиннадцатого, когда Майкл вернулся к дому на Калле Крус. Рослая негритянка вышла ему открывать. Фартука на ней теперь не было, вместо него висело нечто, по виду напоминавшее детский передничек в красные и белые цветики, а огромная грудь была унизана ожерельями из разноцветных бисерин. Теперь его одарили широчайшей из улыбок.
– Вот ты и пришел, как я говорила. Это будет очень хорошо. Ты точно будешь иметь здесь хорошее время и так долго, как будет еще темное время.
– Я хочу видеть донью Нурью.
Негритянка, откинув голову, расхохоталась.
– Мисс Донья это только та одна вещь, которую ты трогать не сможешь, ирландец. Но ты иди и посмотри и не жалей ни о чем.
Майкл последовал за ней мимо множества дверей:
– Откуда тебе известно, что я ирландец?
– Ассунта всех знает в Сан-Хуане, все знает, что хочет знать. И знает, кто есть этот рыжий большой мужчина.
– Твое имя Ассунта?
– Конечно, мое имя. Потому как у меня много было имя. Но это самое сильное. Но это неважно, это все равно тебе. Входи, я принесу тебе много хороших штучек, они все твои заботы прочь уберут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57