– поинтересовался Майкл, когда Бриггс удалился.
– Я хотел только сказать, что этот лондонский банк, Кауттс, не может дать разрешение о выплате этой суммы на основе телеграммы. Они потребуют письма с вашей подписью.
– Конечно, это письмо уже готово. – Похоже, Люса это удивило. – Это то самое письмо, которое я вам отдал, – продолжал Майкл. Оно и предназначено для того, чтобы послать его в Лондон.
– Ах, да, письмо, которое вы мне дали, да, правильно. Понимаю. Конечно, я его отправлю. Сейчас здесь нет никого, кроме «Сюзанны», я имею ввиду, никакого другого судна. А «Сюзанна» может отчалить в любой день. «Леди Джейн», грузовой пароход, должна прибыть сюда ориентировочно лишь третьего июля.
– Прекрасно, и то и другое нам подойдет, и посему отправьте письмо с тем кораблем, который выйдет раньше.
– Да, дон Майкл. И как только деньги поступят на…
– Надеюсь, вы не намерены ждать завершения всех этих операции для того, чтобы начать переговоры с владельцами участков? – разыграл искреннее удивление Майкл. – Ведь это может занять несколько недель. С какой радости их терять? И вообще, Люс, вы уверены, что поняли, что я вам говорил? Война не за горами. Пуэрто-Рико расхватают по частям, по кускам разорвут.
Люс попытался оспаривать его доводы, но Майкл жестом призвал его к молчанию.
– Я понимаю, вы с этим не согласны, но это не имеет значения. Сейчас важно уяснить требования времени. То есть, всеобщий страх перед американцами. – Он наклонился к Люсу и стал сверлить его взглядом. – И вот когда произойдет то, чему суждено произойти, тогда уже не будет никакой неуверенности… или страха.
– Сеньор, – прошептал Люс. – Я прошу вас, поймите меня правильно…
– Я пытаюсь, – Майкл допил кофе и поставил чашку на поднос. – Послушайте, друг мой. И у вас, и у меня есть возможность заработать. Эта возможность не станет дожидаться, пока мы ею соизволим воспользоваться. Хорошо, а что вы предлагаете?
Банкир глубоко вздохнул.
– Я намерен не сегодня-завтра отправиться в Ларес. Там я начну переговоры с владельцами гасиенд, которые вы собираетесь приобрести.
– Рад это слышать, Люс, – удовлетворенно сказал Майкл.
Оба смотрели друг на друга. Потом Майкл кивнул.
– Сколько отсюда до Лареса? – этим бытовым вопросом Майкл попытался разрядить обстановку.
– Сегодня это дело нескольких часов. С тех пор, как проложили железную дорогу, мы можем объехать весь Пуэрто-Рико за очень короткое время и…
– Прекрасно, – бесцеремонно оборвал его Майкл. – Теперь я хотел бы попросить вас еще об одном одолжении.
Люс вопросительно смотрел на ирландца.
– Эта донья Нурья… Мне хотелось бы, чтобы вы мне рассказали о ее прошлом.
– О ее прошлом?
– Да. Ну, например, где она родилась. Правда ли, что она не умеет ни читать, ни писать. Правда ли, что она никогда не училась в школе.
Люс вздохнул с облегчением. Обсуждение известной в Сан-Хуане дамы – владелицы охотно посещаемого борделя, не вызывало у него такого нервного напряжения, как разговоры на тему, как лучше всего потратить миллион фунтов стерлингов.
– Что касается того, где она родилась, то, полагаю, что в какой-то деревне где-то на другом конце острова. Деревенские жители, крестьяне, эти кампезино, они ведь в большинстве своем люди очень бедные, дон Майкл. Неудивительно, что она не получила образования.
– Следовательно, вы подтверждаете, что она не может ни читать, ни писать.
Эта сосредоточенность ирландца на безграмотности доньи Нурьи Санчес стала уже принимать несколько болезненный характер, но, в конце концов, многие из акций этого сеньора Кэррена выглядели поступками человека, не вполне нормального, этакая прибыльная ненормальность.
– Мне это достоверно известно, сеньор. Если возникает необходимость подписать какие-то бумаги, я имею ввиду, официальные документы, она приходит ко мне в банк, и я заверяю ее крест, который она ставит вместо подписи.
Майкл встал и прошелся к балкону. Открыв его двери-окна, он встал в проеме, опершись на косяк. Ирландец мечтательно смотрел на море.
– Какие официальные документы могут требоваться от повелительницы шлюх? – сказал Майкл, размышляя вслух.
– Очень часто эти бывшие рабыни арестовываются полицией за бродяжничество или еще за какие-нибудь проделки и донья Нурья вызволяет их оттуда под свое поручительство. Вот возникает необходимость подписать кое-какие бумаги.
Майкл повернулся к банкиру и посмотрел на него.
– А для чего она это делает? Не могут же они все до единой поместиться в ее заведении?
– Она находит для них и другую работу, дон Майкл. – Люс встал. – Прошу простить, но сейчас должен открываться банк и я…
– Да, да, конечно, идите. Вы сегодня отправляетесь в Ларес?
– Сегодня или завтра, сеньор. Как только подготовлю все необходимое.
Майкл кивнул и не стал провожать его до двери.
Калле Крус притягивала Майкла, как магнит. Едва миновал полдень, как он уже снова шел по улице мимо дома с увитыми плющом решетками ограды. А если взять и зайти? Ну и что с того? Снова на вахте будет эта Ассунта и снова примется объяснять на своем дивном наречии, чтобы он приходил в «темное время». Он всучит ей еще пачечку песет, а доньи Нурьи может не оказаться дома. Что это ему даст?
От дома шла небольшая не то улочка, не то просто дорожка, спускавшаяся и поднимавшаяся ступенями – в этом городе было очень много таких улиц. Она уходила в сторону от Калле Крус, и Майкл вспомнил, что прошлым вечером Нурья привела его в небольшой домик, стоящий обособленно. Майкл решил свернуть в эту узкую улочку и взглянуть на него снаружи.
Улочка вывела его на угол, за которым начиналась еще одна, такая же и тоже без названия. Здесь и стоял этот небольшой домик – низкий, квадратный, со стенами, облицованными неизменной белой штукатуркой. Он остановился, пытаясь определить свое местонахождение, как из-за угла выехала черная, сверкавшая на солнце карета, очень элегантная и остановилась напротив входа в домик. Кучер был одет в ярко-голубую ливрею и, каким бы невероятным это ни казалось – на запятках кареты стоял лакей, тоже Майклу приходилось несколько раз в жизни видеть такие экипажи, но это было очень давно, он тогда был еще ребенком, но даже и в то время это выглядело весьма старомодно.
Открылась дверь домика и оттуда вышла Нурья. Сейчас на ней преобладало красно-черное сочетание, наряд ее очень походил на предыдущий – ткань облегала фигуру и складками пенилась у ее ног. На голове – неизменный тюрбан. Они заметили друг друга почти одновременно, и некоторое время стояли, поглощенные взаимным обозрением.
– Что вы здесь делаете? – не очень дружелюбно спросила Нурья.
– Прогуливался.
– Весьма неосмотрительно с вашей стороны прогуливаться по Сан-Хуану в такое время. Солнце не пойдет вам на пользу.
– Благодарю за то, что вы печетесь о моем здоровье.
Жест головой должен был дать ему понять, что его игривый тон не принимали.
– Я могу вас подвезти до гостиницы, если вы пожелаете.
Майкл пожелал, и они направились к карете. К дверце тут же подскочил лакей и установил перед госпожой небольшую скамеечку для ног, которая значительно облегчила ей процедуру усаживания в карету. Вначале Майклу почудилось, что лакеем был Авдий, но этот парень был постарше того мальчишки, который потчевал его ромовым пуншем. Лакей, убедившись, что его госпожа уселась, и что рядом с ней расположился и ее гость, закрыл дверь, побежал назад и занял свое место на запятках.
– Я не видел, чтобы кто-нибудь ездил в экипаже с лакеем на запятках, с тех пор, как был ребенком.
– Мне это доставляет удовольствие, а ему дает работу, – коротко объяснила она. – А где это было?
– Что?
– Где то место, где вы были ребенком?
Майкл, чуть подумав, решил, что лгать все равно не имело смысла.
– Это было в Испании, в Кордове. Потом, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня увезли оттуда в Дублин.
– Ах, так вот оно что, значит вы – испанец. Поэтому-то вы так хорошо и говорите по-испански.
– Наполовину испанец, – поправил он. – Моя мать – ирландка.
Они сейчас ехали по широкой улице, по Калле Тетуан.
– Что обозначает это название? – спросил Майкл.
– Это индейское название. Когда Колумб явился сюда, здесь жило индейское племя таинов.
– И, видимо, вымерло целиком. У Колумба рыльце в пуху.
– Испанцы не уничтожали всех индейцев. Они предпочитали превращать их в рабов.
– Не очень-то большая разница. Вы так не думаете? – спросил Майкл.
Нурья пожала плечами.
– Остаться в живых все же лучше, чем погибнуть. Но рабы из них были никудышные. Их потом заменили черными невольниками из Африки.
– А что произошло с индейцами?
– В своем большинстве они действительно вымерли, потому что на этом острове не осталось места, где они могли бы жить, как прежде. Но некоторые выжили и поныне здравствуют, оставаясь индейцами. Я как раз собираюсь увидеться сегодня с одним из этих индейцев. А вы не хотите поехать со мной?
– Очень хочу.
Она высунулась из окна и дала вознице указания, карета не стала поворачивать к гостинице, а направилась за город. Минут десять они ехали молча. Майкл краем глаза наблюдал за этой интересной женщиной. Этот профиль никого не мог бы оставить равнодушным, у Майкла просто дух от нее захватывало, от этой женщины.
– Сегодня утром я снова побывал в обители, – прервал молчание Майкл.
– Вот как. А меня там не было? Вы там меня не рассчитывали встретить?
– Не знаю, на что я рассчитывал. Меня, во всяком случае, туда не впустили. Я, конечно, вполне мог туда пробраться, но без конфликта не обошлось бы. Монастырь заперт на все засовы. Как мне было сказано, по распоряжению Его Преосвященства епископа Пуэрториканского.
– А с какой стати епископу запирать эту обитель?
– Этого я тоже не знаю. Но надеюсь выяснить.
– Хорошо бы, тогда вы хоть твердо будете знать, что я, – как это вы выразились? Ах да – что я не веду двойное житье-бытье.
– Возможно.
Часть его разума верила ей, а другая – нет. Но верила большая. Если она говорила правду, то кем была монахиня, с которой он встречался в самый первый день? Майкл решил махнуть рукой на всю эту мистику.
– Куда мы едем?
– Мы уже приехали.
И действительно карета остановилась, едва она договорила. Перед ними был рынок под открытым небом, если не считать легких бамбуковых крыш, покрытых пальмовыми листьями, под которыми расположились торговцы.
– Индейцы, которые здесь торгуют, сиесты не признают, – пояснила Нурья.
Лакей повторил весь ритуал, но в обратном порядке. Они вышли из кареты и направились в желанную тень бамбуковых крыш. Из того, что продавалось, немногое могло заинтересовать Майкла. Все располагалось на расстеленных по земле полотняных одеялах: несколько бутылочных тыкв, Украшенных резьбой, которые служили на этом острове в качестве бутылок, какие-то сушеные травы и приправы, пару пригоршней бобов какао. Нурья тоже ничем не соблазнилась и направилась дальше, видимо имея, как показалось Майклу, какую-то определенную цель. Так и оказалось.
Тот индеец, о котором она упомянула по пути сюда, продавал птиц. Возле него чинно восседали сокол и орел. Он держал птиц на привязи – проволока от их лап шла к вбитому в землю колышку. При виде Майкла и Нурьи птицы стали издавать резкие квохчущие звуки.
– Добрый день, Сантьяго!
Индеец кивнул.
– Добрый день, сеньорита.
– Мне говорили, что у тебя есть макао? Не покажешь мне их?
Он кивнул еще раз, снял джутовый мешок, покрывавший кое-как сколоченную из деревянных щепок клетку. В ней находилась парочка попугаев. Клетка была явно мала для них, в ней не было жердочек, поэтому роскошное желто-голубое оперение птиц было испачкано пометом и поредело. Постоянное соприкосновение их даже оставило на них небольшие проплешины.
– Самочка и самец, – пояснил индеец.
– А вот это одному Богу известно, – Нурья склонилась над клеткой и, придирчиво осмотрев птиц, пришла к выводу, что они не заслуживали внимания.
Или же просто хотела убедить в этом Сантьяго. Птички смотрели на нее слезящимися, глуповатыми глазами.
– Это так и есть, сеньорита, – не уступал индеец. – Они вам знаете сколько деток принесут.
– Да они у тебя совсем дохлые.
Мужчина улыбнулся, показывая редкие желтые зубы.
– Ничего, вы их выходите. – Он наклонился над своими маленькими узниками. – Я же говорил вам, приедет сеньорита Санчес и заберет вас, и будете вы у нее жить как короли, мои други-приятели. И вот она приехала. – Он повернулся к Нурье. – Двести песет за эту пару.
Майкл машинально перевел эти деньги в английские фунты. Индеец заломил чудовищную цену – почти три фунта стерлингов.
– Пятьдесят песет, – совершенно равнодушно назвала свою цену Нурья. – А если они помрут до того, как я их донесу до кареты, то ты возвращаешь мне деньги.
Индеец, презрительно фыркнув, снова водрузил покрывало на эту импровизированную клетку.
– Вы отбираете у меня время, сеньорита.
Нурья отпустила по адресу его предков весьма пренебрежительную фразу. В ответ на это продавец, как ни в чем ни бывало, повторил прежнюю цену.
– Две сотни песет за пару.
А Майкл, тем временем, дал волю глазам. Едва прислушиваясь к взаимным оскорблениям и постепенному уменьшению цифр, он был занят тем, что разглядывал донью Нурью. Сейчас он спокойно мог это делать, ибо она была захвачена обменом репликами с Сантьяго и ничего вокруг не замечала.
Покупательница она была умная, проницательная и неуступчивая и, судя по всему, уходить отсюда без этих птиц не собиралась. Его удивило это желание приобрести этих попугайчиков именно здесь, у этого Сантьяго. В конце концов, были же в Пуэрто-Рико и другие продавцы птиц. Да и куда ей еще их накупать, у нее ведь был уже не один их десяток, вчера Майкл видел их своими глазами. Кончилось все это тем, что она, отсчитав этому Сантьяго девяносто песет, забрала клетку и тут же вручила ее неизвестно откуда взявшемуся молодому лакею.
– Скажите, а они не погибнут? – спросил ее Майкл уже в карете, когда они уезжали с этого рынка.
– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, постараюсь, чтобы они не погибли.
– А потом? Остаток жизни им ведь придется провести в клетке.
– Да, но в большой клетке, – с чувством сказала она, поворачиваясь к нему и глядя на него своими карими глазами. – В прекрасной клетке. И они смогут получить все, что захотят.
– Но они утратят свободу.
Она молчала, опустив голову и рассматривая свои руки. Оказывается, она красила ногти в красный цвет. Прежде Майкл этого не заметил. Интересно, а чем? – мелькнула у него мысль.
– Странная вещь свобода, вы не находите? – прервала молчание Нурья.
– Нет, не нахожу. Все очень просто: иметь возможность делать все по своему усмотрению.
Нурья покачала головой.
– Вы не правы. Или же, если вы правы, значит, большая часть мира пребывает в несвободе. Лишь очень немногие могут позволить себе всегда делать то, что пожелают.
– Может быть, я не совсем точно выразился, конечно, они не могут всегда поступать по своему усмотрению, но в основном… Я думаю, что вы понимаете, что я имею в виду.
Она не ответила. Он, помолчав немного, спросил.
– Нашлась та девочка, о которой вы разговаривали с Люсом? Как же ее звать? Ах, вот, Кармен?
– Да, Кармен. Нет, она не нашлась.
– Значит, в вашем заведении следует ожидать падения нравов. Вы ведь об этом, кажется, говорили Люсу?
Она презрительно махнула рукой, мелькнули красные коготки.
– Ах, этот Люс. Я ведь ему всегда говорю лишь то, что он желает слышать. А вы ведь меня считаете злюкой, верно? Злюка, злобная баба, которая заставляет других баб продавать себя.
– Вы это сказали, не я.
– Сказала-то я, а подумали вы, – она повернулась к нему, ее карие глаза потемнели. – В действительности, все это не так, как вы себе это представляете. Вы приехали из Европы и голова ваша забита европейскими представлениями. Что вы знаете о жизни на этом островке?
– Немногое, – согласился Майкл. – Но проституция есть проституция и во всем мире она одинакова.
– Послушайте, что я вам скажу. Кармен всего двенадцать лет. И она ушла из моего дома девственницей.
– Милостивый Боже, – тихо пробормотал Майкл. – А вы что, имели на нее виды? Собирались установить на нее особую таксу с учетом ее молодости и девственности?
– Вы…
Нурья онемела от возмущения. Потом вдруг кинулась к стеклу, отделявшему их от возницы, и что-то быстро ему проговорила. Тот моментально натянул вожжи.
– Убирайтесь, – процедила она Майклу сквозь сжатые зубы и глядя в сторону. – Выйдите из моей кареты. Вы – животное.
Майкл хотел было извиниться, но передумал. Не следовало допускать, чтобы эта женщина отвлекала его от той миссии, ради которой он прибыл в Сан-Хуан. Еще секунду он смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, открыл дверь и спрыгнул на дорогу, не дожидаясь помощи лакея.
Лондон, поздний вечер.
Кэб остановился напротив Лоу Корте, тихой и пустынной в этот час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
– Я хотел только сказать, что этот лондонский банк, Кауттс, не может дать разрешение о выплате этой суммы на основе телеграммы. Они потребуют письма с вашей подписью.
– Конечно, это письмо уже готово. – Похоже, Люса это удивило. – Это то самое письмо, которое я вам отдал, – продолжал Майкл. Оно и предназначено для того, чтобы послать его в Лондон.
– Ах, да, письмо, которое вы мне дали, да, правильно. Понимаю. Конечно, я его отправлю. Сейчас здесь нет никого, кроме «Сюзанны», я имею ввиду, никакого другого судна. А «Сюзанна» может отчалить в любой день. «Леди Джейн», грузовой пароход, должна прибыть сюда ориентировочно лишь третьего июля.
– Прекрасно, и то и другое нам подойдет, и посему отправьте письмо с тем кораблем, который выйдет раньше.
– Да, дон Майкл. И как только деньги поступят на…
– Надеюсь, вы не намерены ждать завершения всех этих операции для того, чтобы начать переговоры с владельцами участков? – разыграл искреннее удивление Майкл. – Ведь это может занять несколько недель. С какой радости их терять? И вообще, Люс, вы уверены, что поняли, что я вам говорил? Война не за горами. Пуэрто-Рико расхватают по частям, по кускам разорвут.
Люс попытался оспаривать его доводы, но Майкл жестом призвал его к молчанию.
– Я понимаю, вы с этим не согласны, но это не имеет значения. Сейчас важно уяснить требования времени. То есть, всеобщий страх перед американцами. – Он наклонился к Люсу и стал сверлить его взглядом. – И вот когда произойдет то, чему суждено произойти, тогда уже не будет никакой неуверенности… или страха.
– Сеньор, – прошептал Люс. – Я прошу вас, поймите меня правильно…
– Я пытаюсь, – Майкл допил кофе и поставил чашку на поднос. – Послушайте, друг мой. И у вас, и у меня есть возможность заработать. Эта возможность не станет дожидаться, пока мы ею соизволим воспользоваться. Хорошо, а что вы предлагаете?
Банкир глубоко вздохнул.
– Я намерен не сегодня-завтра отправиться в Ларес. Там я начну переговоры с владельцами гасиенд, которые вы собираетесь приобрести.
– Рад это слышать, Люс, – удовлетворенно сказал Майкл.
Оба смотрели друг на друга. Потом Майкл кивнул.
– Сколько отсюда до Лареса? – этим бытовым вопросом Майкл попытался разрядить обстановку.
– Сегодня это дело нескольких часов. С тех пор, как проложили железную дорогу, мы можем объехать весь Пуэрто-Рико за очень короткое время и…
– Прекрасно, – бесцеремонно оборвал его Майкл. – Теперь я хотел бы попросить вас еще об одном одолжении.
Люс вопросительно смотрел на ирландца.
– Эта донья Нурья… Мне хотелось бы, чтобы вы мне рассказали о ее прошлом.
– О ее прошлом?
– Да. Ну, например, где она родилась. Правда ли, что она не умеет ни читать, ни писать. Правда ли, что она никогда не училась в школе.
Люс вздохнул с облегчением. Обсуждение известной в Сан-Хуане дамы – владелицы охотно посещаемого борделя, не вызывало у него такого нервного напряжения, как разговоры на тему, как лучше всего потратить миллион фунтов стерлингов.
– Что касается того, где она родилась, то, полагаю, что в какой-то деревне где-то на другом конце острова. Деревенские жители, крестьяне, эти кампезино, они ведь в большинстве своем люди очень бедные, дон Майкл. Неудивительно, что она не получила образования.
– Следовательно, вы подтверждаете, что она не может ни читать, ни писать.
Эта сосредоточенность ирландца на безграмотности доньи Нурьи Санчес стала уже принимать несколько болезненный характер, но, в конце концов, многие из акций этого сеньора Кэррена выглядели поступками человека, не вполне нормального, этакая прибыльная ненормальность.
– Мне это достоверно известно, сеньор. Если возникает необходимость подписать какие-то бумаги, я имею ввиду, официальные документы, она приходит ко мне в банк, и я заверяю ее крест, который она ставит вместо подписи.
Майкл встал и прошелся к балкону. Открыв его двери-окна, он встал в проеме, опершись на косяк. Ирландец мечтательно смотрел на море.
– Какие официальные документы могут требоваться от повелительницы шлюх? – сказал Майкл, размышляя вслух.
– Очень часто эти бывшие рабыни арестовываются полицией за бродяжничество или еще за какие-нибудь проделки и донья Нурья вызволяет их оттуда под свое поручительство. Вот возникает необходимость подписать кое-какие бумаги.
Майкл повернулся к банкиру и посмотрел на него.
– А для чего она это делает? Не могут же они все до единой поместиться в ее заведении?
– Она находит для них и другую работу, дон Майкл. – Люс встал. – Прошу простить, но сейчас должен открываться банк и я…
– Да, да, конечно, идите. Вы сегодня отправляетесь в Ларес?
– Сегодня или завтра, сеньор. Как только подготовлю все необходимое.
Майкл кивнул и не стал провожать его до двери.
Калле Крус притягивала Майкла, как магнит. Едва миновал полдень, как он уже снова шел по улице мимо дома с увитыми плющом решетками ограды. А если взять и зайти? Ну и что с того? Снова на вахте будет эта Ассунта и снова примется объяснять на своем дивном наречии, чтобы он приходил в «темное время». Он всучит ей еще пачечку песет, а доньи Нурьи может не оказаться дома. Что это ему даст?
От дома шла небольшая не то улочка, не то просто дорожка, спускавшаяся и поднимавшаяся ступенями – в этом городе было очень много таких улиц. Она уходила в сторону от Калле Крус, и Майкл вспомнил, что прошлым вечером Нурья привела его в небольшой домик, стоящий обособленно. Майкл решил свернуть в эту узкую улочку и взглянуть на него снаружи.
Улочка вывела его на угол, за которым начиналась еще одна, такая же и тоже без названия. Здесь и стоял этот небольшой домик – низкий, квадратный, со стенами, облицованными неизменной белой штукатуркой. Он остановился, пытаясь определить свое местонахождение, как из-за угла выехала черная, сверкавшая на солнце карета, очень элегантная и остановилась напротив входа в домик. Кучер был одет в ярко-голубую ливрею и, каким бы невероятным это ни казалось – на запятках кареты стоял лакей, тоже Майклу приходилось несколько раз в жизни видеть такие экипажи, но это было очень давно, он тогда был еще ребенком, но даже и в то время это выглядело весьма старомодно.
Открылась дверь домика и оттуда вышла Нурья. Сейчас на ней преобладало красно-черное сочетание, наряд ее очень походил на предыдущий – ткань облегала фигуру и складками пенилась у ее ног. На голове – неизменный тюрбан. Они заметили друг друга почти одновременно, и некоторое время стояли, поглощенные взаимным обозрением.
– Что вы здесь делаете? – не очень дружелюбно спросила Нурья.
– Прогуливался.
– Весьма неосмотрительно с вашей стороны прогуливаться по Сан-Хуану в такое время. Солнце не пойдет вам на пользу.
– Благодарю за то, что вы печетесь о моем здоровье.
Жест головой должен был дать ему понять, что его игривый тон не принимали.
– Я могу вас подвезти до гостиницы, если вы пожелаете.
Майкл пожелал, и они направились к карете. К дверце тут же подскочил лакей и установил перед госпожой небольшую скамеечку для ног, которая значительно облегчила ей процедуру усаживания в карету. Вначале Майклу почудилось, что лакеем был Авдий, но этот парень был постарше того мальчишки, который потчевал его ромовым пуншем. Лакей, убедившись, что его госпожа уселась, и что рядом с ней расположился и ее гость, закрыл дверь, побежал назад и занял свое место на запятках.
– Я не видел, чтобы кто-нибудь ездил в экипаже с лакеем на запятках, с тех пор, как был ребенком.
– Мне это доставляет удовольствие, а ему дает работу, – коротко объяснила она. – А где это было?
– Что?
– Где то место, где вы были ребенком?
Майкл, чуть подумав, решил, что лгать все равно не имело смысла.
– Это было в Испании, в Кордове. Потом, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня увезли оттуда в Дублин.
– Ах, так вот оно что, значит вы – испанец. Поэтому-то вы так хорошо и говорите по-испански.
– Наполовину испанец, – поправил он. – Моя мать – ирландка.
Они сейчас ехали по широкой улице, по Калле Тетуан.
– Что обозначает это название? – спросил Майкл.
– Это индейское название. Когда Колумб явился сюда, здесь жило индейское племя таинов.
– И, видимо, вымерло целиком. У Колумба рыльце в пуху.
– Испанцы не уничтожали всех индейцев. Они предпочитали превращать их в рабов.
– Не очень-то большая разница. Вы так не думаете? – спросил Майкл.
Нурья пожала плечами.
– Остаться в живых все же лучше, чем погибнуть. Но рабы из них были никудышные. Их потом заменили черными невольниками из Африки.
– А что произошло с индейцами?
– В своем большинстве они действительно вымерли, потому что на этом острове не осталось места, где они могли бы жить, как прежде. Но некоторые выжили и поныне здравствуют, оставаясь индейцами. Я как раз собираюсь увидеться сегодня с одним из этих индейцев. А вы не хотите поехать со мной?
– Очень хочу.
Она высунулась из окна и дала вознице указания, карета не стала поворачивать к гостинице, а направилась за город. Минут десять они ехали молча. Майкл краем глаза наблюдал за этой интересной женщиной. Этот профиль никого не мог бы оставить равнодушным, у Майкла просто дух от нее захватывало, от этой женщины.
– Сегодня утром я снова побывал в обители, – прервал молчание Майкл.
– Вот как. А меня там не было? Вы там меня не рассчитывали встретить?
– Не знаю, на что я рассчитывал. Меня, во всяком случае, туда не впустили. Я, конечно, вполне мог туда пробраться, но без конфликта не обошлось бы. Монастырь заперт на все засовы. Как мне было сказано, по распоряжению Его Преосвященства епископа Пуэрториканского.
– А с какой стати епископу запирать эту обитель?
– Этого я тоже не знаю. Но надеюсь выяснить.
– Хорошо бы, тогда вы хоть твердо будете знать, что я, – как это вы выразились? Ах да – что я не веду двойное житье-бытье.
– Возможно.
Часть его разума верила ей, а другая – нет. Но верила большая. Если она говорила правду, то кем была монахиня, с которой он встречался в самый первый день? Майкл решил махнуть рукой на всю эту мистику.
– Куда мы едем?
– Мы уже приехали.
И действительно карета остановилась, едва она договорила. Перед ними был рынок под открытым небом, если не считать легких бамбуковых крыш, покрытых пальмовыми листьями, под которыми расположились торговцы.
– Индейцы, которые здесь торгуют, сиесты не признают, – пояснила Нурья.
Лакей повторил весь ритуал, но в обратном порядке. Они вышли из кареты и направились в желанную тень бамбуковых крыш. Из того, что продавалось, немногое могло заинтересовать Майкла. Все располагалось на расстеленных по земле полотняных одеялах: несколько бутылочных тыкв, Украшенных резьбой, которые служили на этом острове в качестве бутылок, какие-то сушеные травы и приправы, пару пригоршней бобов какао. Нурья тоже ничем не соблазнилась и направилась дальше, видимо имея, как показалось Майклу, какую-то определенную цель. Так и оказалось.
Тот индеец, о котором она упомянула по пути сюда, продавал птиц. Возле него чинно восседали сокол и орел. Он держал птиц на привязи – проволока от их лап шла к вбитому в землю колышку. При виде Майкла и Нурьи птицы стали издавать резкие квохчущие звуки.
– Добрый день, Сантьяго!
Индеец кивнул.
– Добрый день, сеньорита.
– Мне говорили, что у тебя есть макао? Не покажешь мне их?
Он кивнул еще раз, снял джутовый мешок, покрывавший кое-как сколоченную из деревянных щепок клетку. В ней находилась парочка попугаев. Клетка была явно мала для них, в ней не было жердочек, поэтому роскошное желто-голубое оперение птиц было испачкано пометом и поредело. Постоянное соприкосновение их даже оставило на них небольшие проплешины.
– Самочка и самец, – пояснил индеец.
– А вот это одному Богу известно, – Нурья склонилась над клеткой и, придирчиво осмотрев птиц, пришла к выводу, что они не заслуживали внимания.
Или же просто хотела убедить в этом Сантьяго. Птички смотрели на нее слезящимися, глуповатыми глазами.
– Это так и есть, сеньорита, – не уступал индеец. – Они вам знаете сколько деток принесут.
– Да они у тебя совсем дохлые.
Мужчина улыбнулся, показывая редкие желтые зубы.
– Ничего, вы их выходите. – Он наклонился над своими маленькими узниками. – Я же говорил вам, приедет сеньорита Санчес и заберет вас, и будете вы у нее жить как короли, мои други-приятели. И вот она приехала. – Он повернулся к Нурье. – Двести песет за эту пару.
Майкл машинально перевел эти деньги в английские фунты. Индеец заломил чудовищную цену – почти три фунта стерлингов.
– Пятьдесят песет, – совершенно равнодушно назвала свою цену Нурья. – А если они помрут до того, как я их донесу до кареты, то ты возвращаешь мне деньги.
Индеец, презрительно фыркнув, снова водрузил покрывало на эту импровизированную клетку.
– Вы отбираете у меня время, сеньорита.
Нурья отпустила по адресу его предков весьма пренебрежительную фразу. В ответ на это продавец, как ни в чем ни бывало, повторил прежнюю цену.
– Две сотни песет за пару.
А Майкл, тем временем, дал волю глазам. Едва прислушиваясь к взаимным оскорблениям и постепенному уменьшению цифр, он был занят тем, что разглядывал донью Нурью. Сейчас он спокойно мог это делать, ибо она была захвачена обменом репликами с Сантьяго и ничего вокруг не замечала.
Покупательница она была умная, проницательная и неуступчивая и, судя по всему, уходить отсюда без этих птиц не собиралась. Его удивило это желание приобрести этих попугайчиков именно здесь, у этого Сантьяго. В конце концов, были же в Пуэрто-Рико и другие продавцы птиц. Да и куда ей еще их накупать, у нее ведь был уже не один их десяток, вчера Майкл видел их своими глазами. Кончилось все это тем, что она, отсчитав этому Сантьяго девяносто песет, забрала клетку и тут же вручила ее неизвестно откуда взявшемуся молодому лакею.
– Скажите, а они не погибнут? – спросил ее Майкл уже в карете, когда они уезжали с этого рынка.
– Надеюсь, что нет. Во всяком случае, постараюсь, чтобы они не погибли.
– А потом? Остаток жизни им ведь придется провести в клетке.
– Да, но в большой клетке, – с чувством сказала она, поворачиваясь к нему и глядя на него своими карими глазами. – В прекрасной клетке. И они смогут получить все, что захотят.
– Но они утратят свободу.
Она молчала, опустив голову и рассматривая свои руки. Оказывается, она красила ногти в красный цвет. Прежде Майкл этого не заметил. Интересно, а чем? – мелькнула у него мысль.
– Странная вещь свобода, вы не находите? – прервала молчание Нурья.
– Нет, не нахожу. Все очень просто: иметь возможность делать все по своему усмотрению.
Нурья покачала головой.
– Вы не правы. Или же, если вы правы, значит, большая часть мира пребывает в несвободе. Лишь очень немногие могут позволить себе всегда делать то, что пожелают.
– Может быть, я не совсем точно выразился, конечно, они не могут всегда поступать по своему усмотрению, но в основном… Я думаю, что вы понимаете, что я имею в виду.
Она не ответила. Он, помолчав немного, спросил.
– Нашлась та девочка, о которой вы разговаривали с Люсом? Как же ее звать? Ах, вот, Кармен?
– Да, Кармен. Нет, она не нашлась.
– Значит, в вашем заведении следует ожидать падения нравов. Вы ведь об этом, кажется, говорили Люсу?
Она презрительно махнула рукой, мелькнули красные коготки.
– Ах, этот Люс. Я ведь ему всегда говорю лишь то, что он желает слышать. А вы ведь меня считаете злюкой, верно? Злюка, злобная баба, которая заставляет других баб продавать себя.
– Вы это сказали, не я.
– Сказала-то я, а подумали вы, – она повернулась к нему, ее карие глаза потемнели. – В действительности, все это не так, как вы себе это представляете. Вы приехали из Европы и голова ваша забита европейскими представлениями. Что вы знаете о жизни на этом островке?
– Немногое, – согласился Майкл. – Но проституция есть проституция и во всем мире она одинакова.
– Послушайте, что я вам скажу. Кармен всего двенадцать лет. И она ушла из моего дома девственницей.
– Милостивый Боже, – тихо пробормотал Майкл. – А вы что, имели на нее виды? Собирались установить на нее особую таксу с учетом ее молодости и девственности?
– Вы…
Нурья онемела от возмущения. Потом вдруг кинулась к стеклу, отделявшему их от возницы, и что-то быстро ему проговорила. Тот моментально натянул вожжи.
– Убирайтесь, – процедила она Майклу сквозь сжатые зубы и глядя в сторону. – Выйдите из моей кареты. Вы – животное.
Майкл хотел было извиниться, но передумал. Не следовало допускать, чтобы эта женщина отвлекала его от той миссии, ради которой он прибыл в Сан-Хуан. Еще секунду он смотрел на нее, потом, не говоря ни слова, открыл дверь и спрыгнул на дорогу, не дожидаясь помощи лакея.
Лондон, поздний вечер.
Кэб остановился напротив Лоу Корте, тихой и пустынной в этот час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57