– Но доктор Ансел хотел вам написать.
– А, да! – сказал врач, вынимая из кармана письмо. Он был очень приветлив, любезен, деловит и добр. Завтра же он приедет в Шеффилд.
– Кто ваш отец? – спросил он.
– Углекоп, – ответил Пол.
– Вероятно, человек не слишком состоятельный?
– Это… я об этом позабочусь, – сказал Пол.
– А вы сами кто? – улыбнулся доктор.
– Я служащий на протезной фабрике Джордана.
Доктор опять улыбнулся.
– Н-ну… чтоб поехать в Шеффилд! – сказал он, соединив кончики пальцев и улыбаясь глазами. – Восемь гиней?
– Спасибо! – сказал Пол, покраснев, и встал. – И вы приедете завтра?
– Завтра… воскресенье? Да! Не скажете, когда примерно поезд во второй половине дня?
– Есть один, прибывает в четыре пятнадцать.
– А до дома на чем добраться? Или надо будет пройти пешком? – доктор все улыбался.
– Там есть трамвай, – сказал Пол. – Трамвай в сторону Западного парка.
Доктор записал.
– Благодарю! – сказал он и пожал Полу руку.
Затем Пол пошел домой повидаться с отцом, который оставлен был на попечение Минни. Уолтер Морел теперь уже сильно поседел. Пол застал его в саду, отец копался в земле. Из Шеффилда Пол загодя ему написал. Отец и сын обменялись рукопожатием.
– Привет, сын! Прибыл, значит? – сказал отец.
– Да, – ответил сын. – Но я сегодня же назад.
– Ишь ты! – воскликнул углекоп. – А ты хоть чего поел?
– Нет.
– Всегда с тобой так, – сказал Морел. – Пошли.
Он боялся упоминаний о жене. Оба вошли в дом. Пол ел молча. Отец с перемазанными землей руками, с закатанными рукавами рубашки сидел напротив в кресле и смотрел на сына.
– Ну, а она-то как? – несмело спросил он наконец.
– Она может сесть, ее можно снести вниз попить чаю, – сказал Пол.
– Слава Богу! – воскликнул Морел. – Значит, буду в надежде, скоро домой вернется. А чего говорит этот ноттингемский доктор?
– Он завтра поедет осмотрит ее.
– Вон что! Сдается мне, это станет недешево!
– Восемь гиней.
– Восемь гиней! – У Морела перехватило дыхание. – Ну, где ни то возьмем.
– Я сам могу заплатить, – сказал Пол.
Оба помолчали.
– Мама надеется, что Минни хорошо о тебе заботится, – сказал Пол.
– Да у меня-то все хорошо, было бы и у ней так, – ответил Морел. – А Минни, она добрая душа, благослови Бог девчонку! – Он сидел унылый, понурый.
– Мне надо выйти в полчетвертого, – сказал Пол.
– Лихо тебе придется, парень! Восемь гиней! А когда, думаешь, она сможет воротиться?
– Посмотрим, что скажут завтра доктора, – сказал Пол.
Морел тяжко вздохнул. Дом казался непривычно пустым, и Полу подумалось, какой отец стал потерянный, заброшенный и старый.
– Ты на той неделе съезди навести ее, – сказал он.
– Так, может, она тогда уж домой воротится, – с надеждой сказал Морел.
– А если нет, надо будет тебе съездить, – сказал Пол.
– Где ж мне взять на это денег, – сказал Морел.
– И я напишу тебе, что скажет доктор, – сказал Пол.
– Да ты мудрено пишешь, мне ничего не понять, – сказал Морел.
– Ладно, напишу просто.
Просить Морела ответить на письмо было бессмысленно – он, пожалуй, только и умел, что нацарапать свою подпись.
Доктор приехал. Леонард счел своим долгом встретить его в наемном экипаже. Осмотр занял не много времени. Энни, Артур, Пол и Леонард тревожно ожидали в гостиной. Врачи спустились к ним. Пол быстро посмотрел на обоих. Он ведь уже ни на что не надеялся, разве что когда обманывал сам себя.
– Возможно, это опухоль, надо подождать, тогда будет видно, – сказал доктор Джеймсон.
– А если это подтвердится, вы сможете ее вылечить? – спросила Энни.
– Вероятно, – ответил он.
Пол положил на стол восемь с половиной соверенов. Доктор Джеймсон пересчитал деньги, вынул из кошелька флорин и положил на стол.
– Благодарю, – сказал он. – Мне жаль, что миссис Морел так больна. Но надо посмотреть, что тут можно сделать.
– А оперировать нельзя? – спросил Пол.
Доктор помотал головой.
– Нет, – сказал он. – И даже если б было можно, у нее не выдержало бы сердце.
– У нее такое плохое сердце? – спросил Пол.
– Да. Вы должны быть с ней осторожны.
– Очень плохое?
– Нет… э-э… нет, нет! Просто будьте осторожны.
И доктор отбыл.
Тогда Пол принес мать вниз. Она лежала у него на руках доверчиво, как ребенок. Но когда он стал спускаться по лестнице, припала к нему, обеими руками обхватила шею.
– Боюсь я этих ужасных лестниц, – сказала она.
И Пол тоже испугался. В другой раз он попросит Леонарда снести мать. Он чувствовал, больше он на это не решится.
– Ему кажется, это просто опухоль! – крикнула матери Энни. – И ее можно будет вылущить.
– Я знала, что он так скажет, – презрительно отозвалась миссис Морел.
Она притворилась, будто не заметила, что Пол вышел из комнаты. А он сидел в кухне и курил. Потом безуспешно попытался стряхнуть с пиджака серый пепел. Посмотрел внимательней. То был седой волос матери. Какой длинный! Пол снял его, и волосок потянуло к трубе. Пол выпустил его. Длинный седой волос взлетел и исчез во мраке холодного камина.
На утро перед отъездом на фабрику он поцеловал мать. Было совсем рано, и они были одни.
– Не беспокойся, мой мальчик! – сказала она.
– Не буду, ма.
– Не надо, это было бы глупо. И береги себя.
– Хорошо, – ответил он. И прибавил не сразу: – Я приеду в субботу и привезу отца, ладно?
– Наверно, он хочет приехать, – ответила миссис Морел. – Во всяком случае, если он захочет, ты не удерживай.
Пол опять ее поцеловал и ласково, нежно отвел прядь волос с ее виска, будто она была его возлюбленная.
– Ты не опаздываешь? – прошептала она.
– Ухожу, – совсем тихо сказал Пол.
Но еще несколько минут сидел и отводил с висков матери темные и седые волосы.
– Тебе не станет хуже, ма?
– Нет, сынок.
– Обещаешь?
– Да. Мне не станет хуже.
Пол поцеловал ее, накоротке обнял и ушел. Этим ранним солнечным утром он бежал на станцию бегом и всю дорогу плакал; он сам не знал почему. А мать думала о нем, широко раскрытыми голубыми глазами неподвижно глядя в пространство.
Во второй половине дня он пошел пройтись с Кларой. Они посидели в рощице, где цвели колокольчики. Пол взял ее за руку.
– Вот увидишь, – сказал он Кларе, – она не поправится.
– Ну ты же не знаешь! – возразила та.
– Знаю, – сказал он.
Она порывисто прижала его к груди.
– Постарайся не думать об этом, милый, – сказала она. – Постарайся не думать об этом.
– Постараюсь, – пообещал он.
Он ощущал прикосновение ее груди, согретой сочувствием к нему. Это утешало, и он ее обнял. Но не думать не мог. Просто говорил с Кларой о чем-то другом. И так бывало всегда. Случалось, она чувствовала, что он начинает мучиться, и тогда умоляла:
– Не терзайся, Пол! Не терзайся, хороший мой!
И прижимала его к груди, укачивала, успокаивала, как ребенка. И ради нее он гнал от себя тревогу, а, едва оставшись один, снова погружался в отчаяние. И что бы ни делал, неудержимо текли невольные слезы. Руки и ум были заняты. А он невесть почему плакал. Само естество его исходило слезами. С Кларой ли он проводил время, с приятелями ли в «Белой лошади», – он был равно одинок. Только он сам и тяжесть в груди – ничто другое не существовало. Иногда он читал. Надо же было чем-то занять мысли. Для того же предназначалась и Клара.
В субботу Уолтер Морел отправился в Шеффилд. Таким несчастным он казался, таким заброшенным. Пол кинулся наверх.
– Отец приехал, – сказал он, целуя мать.
– Правда? – утомленно отозвалась она.
Старый углекоп вошел в комнату не без страха.
– Ну как живешь-можешь, лапушка? – сказал он, подходя, и поспешно, робко ее поцеловал.
– Да так себе, – ответила она.
– Вижу я, – сказал Морел. Он стоял и смотрел на жену. Потом утер платком слезы. Таким беспомощным он казался и таким заброшенным.
– Как ты там, справлялся? – спросила она устало, словно разговор с мужем отнимал силы.
– Ага, – ответил он. – Бывает, малость задолжаю, сама понимаешь.
– А обед она тебе вовремя подает? – спросила миссис Морел.
– Ну, разок-другой я на нее пошумел, – сказал он.
– Так и надо, если она не поспевает. Она рада все оставить на последнюю минуту.
Жена кое-что ему наказала. Он сидел и смотрел на нее как на чужую, и стеснялся, и робел, и словно бы потерял присутствие духа и рад сбежать. Жена чувствовала, что он рад бы сбежать, что сидит как на иголках и хотел бы вырваться из трудного положения, а должен, прилично случаю, медлить, и оттого его присутствие так ее тяготило. Он горестно свел брови, уперся кулаками в колени, растерянный перед лицом истинного несчастья.
Миссис Морел мало изменилась. Она пробыла в Шеффилде два месяца. Изменилось одно – к концу ей стало явно хуже. Но она хотела вернуться домой. У Энни дети. А она хочет домой. И вот в Ноттингеме наняли автомобиль – слишком она была больна, чтобы ехать поездом, – и солнечным днем ее повезли. Был в разгаре август, тепло, празднично. На воле, под голубым небом, всем им стало видно, что она умирает. И однако она была веселее, чем все последние недели. Все смеялись, болтали.
– Энни! – воскликнула миссис Морел. – Вон под тот камень метнулась ящерица!
Морел знал, что она приезжает. Он растворил парадную дверь. Все напряженно ждали. Собралось чуть не пол-улицы. Послышался шум большого автомобиля. Улыбаясь, миссис Морел ехала по своей улице домой.
– Только посмотрите, сколько народу меня встречает! – сказала она. – Но ведь я и сама бы так поступила. Здравствуйте, миссис Мэтьюз. Как поживаете, миссис Харрисон?
Слов ее ни та, ни другая не услыхали, но они видели, она улыбается, и кивали в ответ. И все между собой говорили, что у нее на лице печать смерти. На их улице ее приезд был величайшим событием.
Морел хотел сам внести жену в дом, но слишком он был стар. Артур взял ее на руки, как ребенка. У камина, где прежде стояла качалка, поставили большое, глубокое кресло. Больную раскутали, усадили, она пригубила коньяку и теперь оглядела комнату.
– Не думай, будто мне не нравится твой дом, Энни, – сказала она, – но как же приятно снова оказаться у себя дома.
И, охрипнув от волнения, отозвался Морел:
– Истинно, лапушка, истинно.
А Минни, забавная девчонка, сказала:
– Да как же мы вам рады.
В саду весело желтели заросли подсолнечников. Миссис Морел посмотрела в окно.
– Вот они, мои подсолнечники! – сказала она.
14. ОСВОБОЖДЕНИЕ
– Кстати, – сказал доктор Ансел однажды вечером, когда Пол Морел был в Шеффилде, – у нас в больнице в инфекционном отделении лежит человек из Ноттингема… Доус. Похоже, у него нет родных.
– Бакстер Доус! – воскликнул Пол.
– Он самый… Крепкий, видно, был парень, здоровяк. В последнее время у него были какие-то неприятности. Вы его знаете?
– Он одно время работал там же, где я сейчас.
– Вот как? Вы что-нибудь о нем знаете? Он все время мрачно настроен, не то пошел бы уже на поправку.
– О его домашних обстоятельствах знаю только, что он живет отдельно от жены и, по-моему, немного опустился. Но, может быть, вы скажете ему, что я здесь? Скажите, я его навещу.
При следующей встрече с доктором Пол спросил:
– Ну что Доус?
– Я его спросил, знает ли он человека из Ноттингема по имени Морел, – ответил доктор. – А он так на меня посмотрел, будто вот-вот вцепится мне в глотку. Тогда я сказал: «Я вижу, имя вам знакомо. Это Пол Морел». И сказал ему, что вы здесь и хотели бы его навестить. А он буркнул: «Чего ему надо?» – словно вы полицейский.
– Согласен он, чтоб я пришел? – спросил Пол.
– Ничего он не скажет… все равно, согласен он, не согласен, или ему наплевать, – ответил доктор.
– Почему?
– Я и сам хотел бы это понять. Целыми днями лежит мрачный. Слова из него не вытянешь.
– По-вашему, можно мне к нему зайти?
– Можно.
Какую-то связь ощущали между собой эти два соперника, особенно после того, как подрались. Пол отчасти чувствовал себя виноватым перед Бакстером и даже ответственным за него. И в его теперешнем душевном состоянии ощущал почти болезненную близость к Доусу, который ведь тоже страдает и отчаивается. Кроме того, их столкнула безмерная, ничем не прикрытая ненависть, а это тоже какие-никакие, но узы. Во всяком случае, в той первобытной драке встретились два пробудившихся в обоих дикаря.
С запиской от доктора Ансела Пол отправился в инфекционную больницу. Сестра милосердия, молодая крепкая ирландка, провела его в палату.
– К вам посетитель, Ворон, – сказала она.
Доус круто обернулся, испуганно буркнул:
– А?
– Кар-рр! – передразнила сестра. – Только и умеет каркать! Я привела к вам гостя. Скажите-ка «спасибо», покажите, что умеете вести себя прилично.
Темными испуганными глазами Доус быстро глянул на стоящего позади сестры Пола. Взгляд его был полон страха, недоверия, ненависти к страдания. Морел встретил взгляд этих быстрых темных глаз и замешкался. Оба страшились своей сущности, что обнажилась в драке.
– Доктор Ансел сказал мне, вы здесь, – сказал Морел и протянул руку.
Доус машинально обменялся с ним рукопожатием.
– Ну, я и решил зайти, – продолжал Пол.
Никакого ответа. Доус лежал, уставясь в стену напротив.
– Скажите «кар-рр»! – поддразнила сестра. – Скажите «кар-рр», Ворон.
– Как его дела, ничего? – спросил ее Пол.
– А как же! Лежит и воображает, будто сию минуту помрет, – сказала сестра, – вот боится словечко вымолвить.
– Зато вам охота с кем-нибудь поболтать, – засмеялся Пол.
– Вот именно! – засмеялась и она. – Тут всего-то два старика да парнишка, который бесперечь хнычет. И впрямь не везет! До смерти хочу услыхать голос Ворона, а он только и знает, что каркает.
– Плохо ваше дело! – сказал Морел.
– Ведь правда? – сказала сестра.
– Выходит, меня сам Бог послал, – смеялся Пол.
– Ну прямо спустил с небес! – засмеялась сестра.
Скоро она оставила мужчин одних. Доус похудел и опять стал красивый, но словно погас. Как сказал доктор, он пребывал в мрачности и оттого ни на шаг не продвигался к выздоровлению. Словно его бесил каждый удар его сердца.
– Худо вам пришлось? – спросил Пол.
Доус опять быстро на него глянул.
– Что в Шеффилде делаешь? – спросил он.
– У меня мать заболела, она гостит у моей сестры на Терстон-стрит. А вы что тут делаете?
Ответа не последовало.
– Давно вы в больнице? – спросил Морел.
– Сам толком не знаю, – проворчал Доус.
Он лежал, уставясь в стену напротив, будто старался уверить себя, что никакого Морела тут нет. Пол почувствовал, в нем поднимается ожесточение и злость.
– Это доктор Ансел сказал мне, что вы здесь, – сухо проговорил он.
Доус молчал.
– Брюшной тиф скверная штука, я знаю, – настойчиво продолжал Морел.
Вдруг Доус сказал:
– Зачем пожаловал?
– Потому что доктор Ансел сказал, у вас тут никого знакомых нет. Верно это?
– Нигде у меня никого нет, – сказал Доус.
– Очевидно, вы сами никого знать не хотите.
Опять молчание.
– Как только сможем, увезем мать домой, – сказал Пол.
– А чего с ней? – спросил Доус с присущим больному интересом к болезням.
– Рак у нее.
Опять молчание.
– Но мы хотим отвезти ее домой, – сказал Пол. – Придется нанимать автомобиль.
Доус лежал, задумавшись. Потом сказал:
– А попросил бы Томаса Джордана, пускай одолжит тебе свой.
– Места не хватит, – ответил Пол.
Доус подумал, поморгал.
– Тогда Джека Пилкингтона попроси, он одолжит. Ты ж его знаешь.
– Думаю, лучше нанять, – сказал Пол.
– Ну и дурак, если станешь нанимать, – сказал Доус.
Исхудав за время болезни, он опять стал красивым. Полу жаль его было, уж очень измученные у него глаза.
– Вы здесь нашли работу? – спросил он.
– Я только приехал, и сразу меня схватило, – ответил Доус.
– Вы хотите в санаторий? – спросил Пол.
Лицо Доуса опять омрачилось.
– Ни в какой такой санаторий я не поеду, – сказал он.
– Мой отец был в санатории на побережье, и ему понравилось. Доктор Ансел направил бы вас.
Доус задумался. Было ясно, он боится опять выйти в жизнь, на люди.
– У моря сейчас было бы совсем неплохо, – продолжал Морел. – Дюны нагреты солнцем, и прибой не чересчур силен.
Доус не отозвался.
– Господи, да если знаешь, что опять сможешь ходить и плавать, все остальное пустяки! – вырвалось у Пола, слишком он был несчастен, чтобы сдерживаться.
Доус быстро глянул на Пола. Его темные глаза не посмели бы встретиться ни с чьими глазами на свете. Но от неподдельного страдания и беспомощности, прозвучавших в голосе Пола, ему словно полегчало.
– У ней далеко зашло? – спросил он.
– Она тает, как свеча, – ответил Пол. – Но она не унывает… бодрая!
Он закусил губу. И через минуту поднялся.
– Ну, я пойду, – сказал он. – Вот я оставляю вам полкроны.
– Не надо, – пробормотал Доус.
Морел не ответил, просто оставил монету на столе.
– Когда опять буду в Шеффилде, постараюсь забежать, – сказал он. – Может, захотите повидать моего зятя? Он работает у Пайкрофта.
– Не знаю я его, – сказал Доус.
– Он хороший малый. Сказать ему, чтоб зашел? Он принес бы вам газеты, почитаете.
Доус не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– А, да! – сказал врач, вынимая из кармана письмо. Он был очень приветлив, любезен, деловит и добр. Завтра же он приедет в Шеффилд.
– Кто ваш отец? – спросил он.
– Углекоп, – ответил Пол.
– Вероятно, человек не слишком состоятельный?
– Это… я об этом позабочусь, – сказал Пол.
– А вы сами кто? – улыбнулся доктор.
– Я служащий на протезной фабрике Джордана.
Доктор опять улыбнулся.
– Н-ну… чтоб поехать в Шеффилд! – сказал он, соединив кончики пальцев и улыбаясь глазами. – Восемь гиней?
– Спасибо! – сказал Пол, покраснев, и встал. – И вы приедете завтра?
– Завтра… воскресенье? Да! Не скажете, когда примерно поезд во второй половине дня?
– Есть один, прибывает в четыре пятнадцать.
– А до дома на чем добраться? Или надо будет пройти пешком? – доктор все улыбался.
– Там есть трамвай, – сказал Пол. – Трамвай в сторону Западного парка.
Доктор записал.
– Благодарю! – сказал он и пожал Полу руку.
Затем Пол пошел домой повидаться с отцом, который оставлен был на попечение Минни. Уолтер Морел теперь уже сильно поседел. Пол застал его в саду, отец копался в земле. Из Шеффилда Пол загодя ему написал. Отец и сын обменялись рукопожатием.
– Привет, сын! Прибыл, значит? – сказал отец.
– Да, – ответил сын. – Но я сегодня же назад.
– Ишь ты! – воскликнул углекоп. – А ты хоть чего поел?
– Нет.
– Всегда с тобой так, – сказал Морел. – Пошли.
Он боялся упоминаний о жене. Оба вошли в дом. Пол ел молча. Отец с перемазанными землей руками, с закатанными рукавами рубашки сидел напротив в кресле и смотрел на сына.
– Ну, а она-то как? – несмело спросил он наконец.
– Она может сесть, ее можно снести вниз попить чаю, – сказал Пол.
– Слава Богу! – воскликнул Морел. – Значит, буду в надежде, скоро домой вернется. А чего говорит этот ноттингемский доктор?
– Он завтра поедет осмотрит ее.
– Вон что! Сдается мне, это станет недешево!
– Восемь гиней.
– Восемь гиней! – У Морела перехватило дыхание. – Ну, где ни то возьмем.
– Я сам могу заплатить, – сказал Пол.
Оба помолчали.
– Мама надеется, что Минни хорошо о тебе заботится, – сказал Пол.
– Да у меня-то все хорошо, было бы и у ней так, – ответил Морел. – А Минни, она добрая душа, благослови Бог девчонку! – Он сидел унылый, понурый.
– Мне надо выйти в полчетвертого, – сказал Пол.
– Лихо тебе придется, парень! Восемь гиней! А когда, думаешь, она сможет воротиться?
– Посмотрим, что скажут завтра доктора, – сказал Пол.
Морел тяжко вздохнул. Дом казался непривычно пустым, и Полу подумалось, какой отец стал потерянный, заброшенный и старый.
– Ты на той неделе съезди навести ее, – сказал он.
– Так, может, она тогда уж домой воротится, – с надеждой сказал Морел.
– А если нет, надо будет тебе съездить, – сказал Пол.
– Где ж мне взять на это денег, – сказал Морел.
– И я напишу тебе, что скажет доктор, – сказал Пол.
– Да ты мудрено пишешь, мне ничего не понять, – сказал Морел.
– Ладно, напишу просто.
Просить Морела ответить на письмо было бессмысленно – он, пожалуй, только и умел, что нацарапать свою подпись.
Доктор приехал. Леонард счел своим долгом встретить его в наемном экипаже. Осмотр занял не много времени. Энни, Артур, Пол и Леонард тревожно ожидали в гостиной. Врачи спустились к ним. Пол быстро посмотрел на обоих. Он ведь уже ни на что не надеялся, разве что когда обманывал сам себя.
– Возможно, это опухоль, надо подождать, тогда будет видно, – сказал доктор Джеймсон.
– А если это подтвердится, вы сможете ее вылечить? – спросила Энни.
– Вероятно, – ответил он.
Пол положил на стол восемь с половиной соверенов. Доктор Джеймсон пересчитал деньги, вынул из кошелька флорин и положил на стол.
– Благодарю, – сказал он. – Мне жаль, что миссис Морел так больна. Но надо посмотреть, что тут можно сделать.
– А оперировать нельзя? – спросил Пол.
Доктор помотал головой.
– Нет, – сказал он. – И даже если б было можно, у нее не выдержало бы сердце.
– У нее такое плохое сердце? – спросил Пол.
– Да. Вы должны быть с ней осторожны.
– Очень плохое?
– Нет… э-э… нет, нет! Просто будьте осторожны.
И доктор отбыл.
Тогда Пол принес мать вниз. Она лежала у него на руках доверчиво, как ребенок. Но когда он стал спускаться по лестнице, припала к нему, обеими руками обхватила шею.
– Боюсь я этих ужасных лестниц, – сказала она.
И Пол тоже испугался. В другой раз он попросит Леонарда снести мать. Он чувствовал, больше он на это не решится.
– Ему кажется, это просто опухоль! – крикнула матери Энни. – И ее можно будет вылущить.
– Я знала, что он так скажет, – презрительно отозвалась миссис Морел.
Она притворилась, будто не заметила, что Пол вышел из комнаты. А он сидел в кухне и курил. Потом безуспешно попытался стряхнуть с пиджака серый пепел. Посмотрел внимательней. То был седой волос матери. Какой длинный! Пол снял его, и волосок потянуло к трубе. Пол выпустил его. Длинный седой волос взлетел и исчез во мраке холодного камина.
На утро перед отъездом на фабрику он поцеловал мать. Было совсем рано, и они были одни.
– Не беспокойся, мой мальчик! – сказала она.
– Не буду, ма.
– Не надо, это было бы глупо. И береги себя.
– Хорошо, – ответил он. И прибавил не сразу: – Я приеду в субботу и привезу отца, ладно?
– Наверно, он хочет приехать, – ответила миссис Морел. – Во всяком случае, если он захочет, ты не удерживай.
Пол опять ее поцеловал и ласково, нежно отвел прядь волос с ее виска, будто она была его возлюбленная.
– Ты не опаздываешь? – прошептала она.
– Ухожу, – совсем тихо сказал Пол.
Но еще несколько минут сидел и отводил с висков матери темные и седые волосы.
– Тебе не станет хуже, ма?
– Нет, сынок.
– Обещаешь?
– Да. Мне не станет хуже.
Пол поцеловал ее, накоротке обнял и ушел. Этим ранним солнечным утром он бежал на станцию бегом и всю дорогу плакал; он сам не знал почему. А мать думала о нем, широко раскрытыми голубыми глазами неподвижно глядя в пространство.
Во второй половине дня он пошел пройтись с Кларой. Они посидели в рощице, где цвели колокольчики. Пол взял ее за руку.
– Вот увидишь, – сказал он Кларе, – она не поправится.
– Ну ты же не знаешь! – возразила та.
– Знаю, – сказал он.
Она порывисто прижала его к груди.
– Постарайся не думать об этом, милый, – сказала она. – Постарайся не думать об этом.
– Постараюсь, – пообещал он.
Он ощущал прикосновение ее груди, согретой сочувствием к нему. Это утешало, и он ее обнял. Но не думать не мог. Просто говорил с Кларой о чем-то другом. И так бывало всегда. Случалось, она чувствовала, что он начинает мучиться, и тогда умоляла:
– Не терзайся, Пол! Не терзайся, хороший мой!
И прижимала его к груди, укачивала, успокаивала, как ребенка. И ради нее он гнал от себя тревогу, а, едва оставшись один, снова погружался в отчаяние. И что бы ни делал, неудержимо текли невольные слезы. Руки и ум были заняты. А он невесть почему плакал. Само естество его исходило слезами. С Кларой ли он проводил время, с приятелями ли в «Белой лошади», – он был равно одинок. Только он сам и тяжесть в груди – ничто другое не существовало. Иногда он читал. Надо же было чем-то занять мысли. Для того же предназначалась и Клара.
В субботу Уолтер Морел отправился в Шеффилд. Таким несчастным он казался, таким заброшенным. Пол кинулся наверх.
– Отец приехал, – сказал он, целуя мать.
– Правда? – утомленно отозвалась она.
Старый углекоп вошел в комнату не без страха.
– Ну как живешь-можешь, лапушка? – сказал он, подходя, и поспешно, робко ее поцеловал.
– Да так себе, – ответила она.
– Вижу я, – сказал Морел. Он стоял и смотрел на жену. Потом утер платком слезы. Таким беспомощным он казался и таким заброшенным.
– Как ты там, справлялся? – спросила она устало, словно разговор с мужем отнимал силы.
– Ага, – ответил он. – Бывает, малость задолжаю, сама понимаешь.
– А обед она тебе вовремя подает? – спросила миссис Морел.
– Ну, разок-другой я на нее пошумел, – сказал он.
– Так и надо, если она не поспевает. Она рада все оставить на последнюю минуту.
Жена кое-что ему наказала. Он сидел и смотрел на нее как на чужую, и стеснялся, и робел, и словно бы потерял присутствие духа и рад сбежать. Жена чувствовала, что он рад бы сбежать, что сидит как на иголках и хотел бы вырваться из трудного положения, а должен, прилично случаю, медлить, и оттого его присутствие так ее тяготило. Он горестно свел брови, уперся кулаками в колени, растерянный перед лицом истинного несчастья.
Миссис Морел мало изменилась. Она пробыла в Шеффилде два месяца. Изменилось одно – к концу ей стало явно хуже. Но она хотела вернуться домой. У Энни дети. А она хочет домой. И вот в Ноттингеме наняли автомобиль – слишком она была больна, чтобы ехать поездом, – и солнечным днем ее повезли. Был в разгаре август, тепло, празднично. На воле, под голубым небом, всем им стало видно, что она умирает. И однако она была веселее, чем все последние недели. Все смеялись, болтали.
– Энни! – воскликнула миссис Морел. – Вон под тот камень метнулась ящерица!
Морел знал, что она приезжает. Он растворил парадную дверь. Все напряженно ждали. Собралось чуть не пол-улицы. Послышался шум большого автомобиля. Улыбаясь, миссис Морел ехала по своей улице домой.
– Только посмотрите, сколько народу меня встречает! – сказала она. – Но ведь я и сама бы так поступила. Здравствуйте, миссис Мэтьюз. Как поживаете, миссис Харрисон?
Слов ее ни та, ни другая не услыхали, но они видели, она улыбается, и кивали в ответ. И все между собой говорили, что у нее на лице печать смерти. На их улице ее приезд был величайшим событием.
Морел хотел сам внести жену в дом, но слишком он был стар. Артур взял ее на руки, как ребенка. У камина, где прежде стояла качалка, поставили большое, глубокое кресло. Больную раскутали, усадили, она пригубила коньяку и теперь оглядела комнату.
– Не думай, будто мне не нравится твой дом, Энни, – сказала она, – но как же приятно снова оказаться у себя дома.
И, охрипнув от волнения, отозвался Морел:
– Истинно, лапушка, истинно.
А Минни, забавная девчонка, сказала:
– Да как же мы вам рады.
В саду весело желтели заросли подсолнечников. Миссис Морел посмотрела в окно.
– Вот они, мои подсолнечники! – сказала она.
14. ОСВОБОЖДЕНИЕ
– Кстати, – сказал доктор Ансел однажды вечером, когда Пол Морел был в Шеффилде, – у нас в больнице в инфекционном отделении лежит человек из Ноттингема… Доус. Похоже, у него нет родных.
– Бакстер Доус! – воскликнул Пол.
– Он самый… Крепкий, видно, был парень, здоровяк. В последнее время у него были какие-то неприятности. Вы его знаете?
– Он одно время работал там же, где я сейчас.
– Вот как? Вы что-нибудь о нем знаете? Он все время мрачно настроен, не то пошел бы уже на поправку.
– О его домашних обстоятельствах знаю только, что он живет отдельно от жены и, по-моему, немного опустился. Но, может быть, вы скажете ему, что я здесь? Скажите, я его навещу.
При следующей встрече с доктором Пол спросил:
– Ну что Доус?
– Я его спросил, знает ли он человека из Ноттингема по имени Морел, – ответил доктор. – А он так на меня посмотрел, будто вот-вот вцепится мне в глотку. Тогда я сказал: «Я вижу, имя вам знакомо. Это Пол Морел». И сказал ему, что вы здесь и хотели бы его навестить. А он буркнул: «Чего ему надо?» – словно вы полицейский.
– Согласен он, чтоб я пришел? – спросил Пол.
– Ничего он не скажет… все равно, согласен он, не согласен, или ему наплевать, – ответил доктор.
– Почему?
– Я и сам хотел бы это понять. Целыми днями лежит мрачный. Слова из него не вытянешь.
– По-вашему, можно мне к нему зайти?
– Можно.
Какую-то связь ощущали между собой эти два соперника, особенно после того, как подрались. Пол отчасти чувствовал себя виноватым перед Бакстером и даже ответственным за него. И в его теперешнем душевном состоянии ощущал почти болезненную близость к Доусу, который ведь тоже страдает и отчаивается. Кроме того, их столкнула безмерная, ничем не прикрытая ненависть, а это тоже какие-никакие, но узы. Во всяком случае, в той первобытной драке встретились два пробудившихся в обоих дикаря.
С запиской от доктора Ансела Пол отправился в инфекционную больницу. Сестра милосердия, молодая крепкая ирландка, провела его в палату.
– К вам посетитель, Ворон, – сказала она.
Доус круто обернулся, испуганно буркнул:
– А?
– Кар-рр! – передразнила сестра. – Только и умеет каркать! Я привела к вам гостя. Скажите-ка «спасибо», покажите, что умеете вести себя прилично.
Темными испуганными глазами Доус быстро глянул на стоящего позади сестры Пола. Взгляд его был полон страха, недоверия, ненависти к страдания. Морел встретил взгляд этих быстрых темных глаз и замешкался. Оба страшились своей сущности, что обнажилась в драке.
– Доктор Ансел сказал мне, вы здесь, – сказал Морел и протянул руку.
Доус машинально обменялся с ним рукопожатием.
– Ну, я и решил зайти, – продолжал Пол.
Никакого ответа. Доус лежал, уставясь в стену напротив.
– Скажите «кар-рр»! – поддразнила сестра. – Скажите «кар-рр», Ворон.
– Как его дела, ничего? – спросил ее Пол.
– А как же! Лежит и воображает, будто сию минуту помрет, – сказала сестра, – вот боится словечко вымолвить.
– Зато вам охота с кем-нибудь поболтать, – засмеялся Пол.
– Вот именно! – засмеялась и она. – Тут всего-то два старика да парнишка, который бесперечь хнычет. И впрямь не везет! До смерти хочу услыхать голос Ворона, а он только и знает, что каркает.
– Плохо ваше дело! – сказал Морел.
– Ведь правда? – сказала сестра.
– Выходит, меня сам Бог послал, – смеялся Пол.
– Ну прямо спустил с небес! – засмеялась сестра.
Скоро она оставила мужчин одних. Доус похудел и опять стал красивый, но словно погас. Как сказал доктор, он пребывал в мрачности и оттого ни на шаг не продвигался к выздоровлению. Словно его бесил каждый удар его сердца.
– Худо вам пришлось? – спросил Пол.
Доус опять быстро на него глянул.
– Что в Шеффилде делаешь? – спросил он.
– У меня мать заболела, она гостит у моей сестры на Терстон-стрит. А вы что тут делаете?
Ответа не последовало.
– Давно вы в больнице? – спросил Морел.
– Сам толком не знаю, – проворчал Доус.
Он лежал, уставясь в стену напротив, будто старался уверить себя, что никакого Морела тут нет. Пол почувствовал, в нем поднимается ожесточение и злость.
– Это доктор Ансел сказал мне, что вы здесь, – сухо проговорил он.
Доус молчал.
– Брюшной тиф скверная штука, я знаю, – настойчиво продолжал Морел.
Вдруг Доус сказал:
– Зачем пожаловал?
– Потому что доктор Ансел сказал, у вас тут никого знакомых нет. Верно это?
– Нигде у меня никого нет, – сказал Доус.
– Очевидно, вы сами никого знать не хотите.
Опять молчание.
– Как только сможем, увезем мать домой, – сказал Пол.
– А чего с ней? – спросил Доус с присущим больному интересом к болезням.
– Рак у нее.
Опять молчание.
– Но мы хотим отвезти ее домой, – сказал Пол. – Придется нанимать автомобиль.
Доус лежал, задумавшись. Потом сказал:
– А попросил бы Томаса Джордана, пускай одолжит тебе свой.
– Места не хватит, – ответил Пол.
Доус подумал, поморгал.
– Тогда Джека Пилкингтона попроси, он одолжит. Ты ж его знаешь.
– Думаю, лучше нанять, – сказал Пол.
– Ну и дурак, если станешь нанимать, – сказал Доус.
Исхудав за время болезни, он опять стал красивым. Полу жаль его было, уж очень измученные у него глаза.
– Вы здесь нашли работу? – спросил он.
– Я только приехал, и сразу меня схватило, – ответил Доус.
– Вы хотите в санаторий? – спросил Пол.
Лицо Доуса опять омрачилось.
– Ни в какой такой санаторий я не поеду, – сказал он.
– Мой отец был в санатории на побережье, и ему понравилось. Доктор Ансел направил бы вас.
Доус задумался. Было ясно, он боится опять выйти в жизнь, на люди.
– У моря сейчас было бы совсем неплохо, – продолжал Морел. – Дюны нагреты солнцем, и прибой не чересчур силен.
Доус не отозвался.
– Господи, да если знаешь, что опять сможешь ходить и плавать, все остальное пустяки! – вырвалось у Пола, слишком он был несчастен, чтобы сдерживаться.
Доус быстро глянул на Пола. Его темные глаза не посмели бы встретиться ни с чьими глазами на свете. Но от неподдельного страдания и беспомощности, прозвучавших в голосе Пола, ему словно полегчало.
– У ней далеко зашло? – спросил он.
– Она тает, как свеча, – ответил Пол. – Но она не унывает… бодрая!
Он закусил губу. И через минуту поднялся.
– Ну, я пойду, – сказал он. – Вот я оставляю вам полкроны.
– Не надо, – пробормотал Доус.
Морел не ответил, просто оставил монету на столе.
– Когда опять буду в Шеффилде, постараюсь забежать, – сказал он. – Может, захотите повидать моего зятя? Он работает у Пайкрофта.
– Не знаю я его, – сказал Доус.
– Он хороший малый. Сказать ему, чтоб зашел? Он принес бы вам газеты, почитаете.
Доус не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53