Пол смотрел поверх растущего вдалеке олдерслейского леса, туда, где раскинулись поля, и никогда еще не чувствовал такую крепкую связь с домом, как в эти минуты.
– До свиданья, мама, – сказал он с улыбкой, но нерадостно ему было.
– До свиданья, – весело и нежно ответила мать.
В белом фартуке стояла она на дороге и смотрела, как сын идет через поле. Маленький, складный, и вид но – полон жизни. Мать смотрела, как он упрямо шагает через поле, и чувствовала, куда он решит дойти, он дойдет. И ей подумалось об Уильяме. Этот не станет отыскивать проход, предпочтет перепрыгнуть через ограду. Он далеко, в Лондоне, и прочно стал на ноги. А Пол будет служить в Ноттингеме. Вот уже два ее сына вступили в жизнь. Теперь можно думать о двух городах, двух крупных промышленных центрах, зная, что отправила в каждый по мужчине, и мужчины эти станут такими, какими ей и хотелось бы их видеть; это она дала им жизнь, они частица ее, и она будет причастна и к их работе. Все утро напролет думала она о Поле.
Ровно в восемь он поднялся на унылое крыльцо фирмы Джордана и беспомощно остановился перед первым стеллажом с пакетами, ожидая, чтоб кто-нибудь им занялся. Но заведение это еще не проснулось. На прилавках лежали длиннющие листы, защищающие их от пыли. Пришли всего двое служащих, из угла, где они снимали пальто и засучивали рукава, слышались их голоса. Было десять минут девятого. Здесь никто особенно не боялся опоздать. Пол прислушивался к голосам тех двоих. Потом услышал чей-то кашель и в конторе в конце помещения увидел хилого старика в круглой шапочке черного бархата, расшитой красным и зеленым, он вскрывал письма. Пол все ждал и ждал. Один из младших служащих подошел к старику и громко, весело с ним поздоровался. Старый «старший», видно, был глуховат. Потом молодой человек с важным видом проследовал к своему прилавку. И заметил Пола.
– Привет! – сказал он. – Новенький, да?
– Да, – сказал Пол.
– Гм! А звать как?
– Пол Морел.
– Пол Морел? Ладно, иди-ка сюда.
Пол обошел за ним поставленные прямоугольником прилавки. Помещение оказалось трехэтажным. Посредине в полу было огромное отверстие, прилавки обступали его стеной, по этой широкой шахте вверх и вниз ходили подъемники, по ней же в нижний этаж проникал свет. Прямо над нею было большое продолговатое отверстие в потолке, и там, над перегородкой верхнего этажа, видны были какие-то механизмы; а еще выше, над головой – стеклянная крыша, откуда и проникал свет на все три этажа, становясь чем ниже, тем тусклее, так что в подвале всегда был вечер, а в первом – сумерки. Сама фабрика находилась на верхнем этаже, склад готовой продукции на первом, склад материалов – в подвале. Все тут было старое-престарое и запущенное.
Пола повели в какой-то темный угол.
– Это «спиральный» угол, – сказал молодой служащий. – Ты будешь «спиральный», вместе с Пэплуотом. Он твое начальство, но он еще не пришел. Он раньше половины девятого не приходит. Так что, если хочешь, возьми письма вон там, у мистера Меллинга.
Молодой человек показал Полу на старика, сидящего в конторе.
– Хорошо, – сказал Пол.
– Вот крючок, вешай на него шапку. Вот твой гроссбух. Мистер Пэплуот скоро будет.
И широким деловым шагом сей тощий молодой человек зашагал прочь по гулкому деревянному полу.
Через минуту-другую Пол остановился в дверях конторы за стеклянной перегородкой. Старик в бархатной шапочке посмотрел на него поверх очков.
– Доброе утро, – благожелательно и внушительно сказал он. – Тебе письма для спирального отдела, Томас?
Обращение «Томас» обидело Пола. Но он взял письма и вернулся в свой темный закуток, где прилавок поворачивал под углом, где кончался большой прилавок с посылками и куда выходили три двери. Он сел на высокий табурет и принялся читать письма, те, которые были написаны более или менее разборчивым почерком. Писали, например, так:
«Пришлите мне, пожалуйста, сразу по получении письма пару дамских шелковых рейтуз без стоп, носимых при спиральном переломе, таких же, как посылали мне в прошлом году; длина бедра до колена…» и т.п.
Или:
«Майор Чемберлен желает повторить свой предыдущий заказ на шелковый гибкий бандаж».
Многие письма, в том числе на норвежском и французском языках, оставались для мальчика загадкой. Он сидел на табурете и в волнении ожидал своего начальника. Когда в половине девятого мимо него наверх гурьбой прошли молоденькие работницы, его одолело мучительное смущенье.
Мистер Пэплуот явился, жуя жевательную резинку, примерно без двадцати девять, когда все остальные уже были заняты делом. Тощий, болезненно-бледный, с красным носом, быстрый, порывистый, одет элегантно и строго. На вид лет тридцати шести. Был в нем какой-то вызов, чувствовалось – малый не промах, неглуп, проницателен, не лишен сердечного тепла, но едва ли заслуживает особого уважения.
– Ты мой новый помощник? – спросил он.
Пол встал и сказал, да, это он.
– Взял письма?
Мистер Пэплуот пожевал резинку.
– Да.
– Снял с них копии?
– Нет.
– Начинай, да поторапливайся. Переоделся для работы?
– Нет.
– Принесешь какую-нибудь старую куртку и оставляй ее здесь.
Последние слова он произнес невнятно, зажав боковыми зубами жевательную резинку. Потом исчез во тьме, за огромным стеллажом с приготовленными для отправки пакетами, вынырнул без пиджака, подворачивая щегольские, в полоску, манжеты на тощих, волосатых руках. Потом быстро надел другой пиджак. Пол заметил, какой он тощий, и еще, что брюки у него сзади в складку. Пэплуот схватил табурет, пододвинул к табурету Пола и сел.
– Садись, – сказал он.
Пол занял свое место.
Мистер Пэплуот был совсем рядом. Он схватил письма, рванул со стеллажа перед ним длинный гроссбух, распахнул его, схватил ручку и сказал:
– Теперь смотри. Эти письма надо переписать вот сюда.
Он дважды потянул носом, наскоро пожевал резинку, пристально глянул на письмо, минуту сидел молча, сосредоточенно, а потом стремительно очень красивым, с завитушками почерком сделал запись в книге. И коротко глянул на Пола.
– Видал?
– Да.
– Думаешь, справишься?
– Да.
– Ну что ж, посмотрим.
Пэплуот соскочил с табурета. Пол взял ручку. Пэплуот исчез. Полу даже нравилось снимать копии писем, но писал он медленно, старательно и прескверным почерком. Он переписывал четвертое письмо, поглощенный своим делом и очень довольный, и тут вновь появился мистер Пэплуот.
– Ну, как? Переписал?
Распространяя запах жевательной резинки, он перегнулся через плечо Пола.
– Черт подери, парень, да ты ж замечательный переписчик! – насмешливо воскликнул он. – Ну, ничего, сколько ты переписал? Всего три! Я бы уж все их заглотал. Пиши, пиши и ставь на них номера. Вот так! Пиши, пиши!
Пол корпел над письмами, а Пэплуот тем временем занялся другими делами. Вдруг Пол вздрогнул – у самого уха что-то пронзительно свистнуло. Пэплуот подошел, вынул из какой-то трубки затычку и неожиданно сердито и властно произнес:
– Да?
Из трубки до Пола донесся слабый голосок, похоже, женский. Он удивленно раскрыл глаза – переговорную трубку он видел впервые.
– Что ж, – недовольно сказал в трубку мистер Пэплуот, – тогда пока сделайте кое-что из того, что задолжали.
Опять послышался тоненький женский голосок, милый и сердитый.
– Некогда мне стоять тут и слушать вашу болтовню, – сказал Пэплуот и сунул в трубку затычку.
– Давай-давай, паренек, – почти жалобно сказал он Полу, – Полли требует заказы. Чуть поживей не можешь, а? Вот смотри!
К немалому огорчению Пола, он взял гроссбух и стал снимать копии сам. Работал он быстро и хорошо. Покончив с перепиской, схватил несколько длинных желтых листков, дюйма по три шириной, и написал заказы для работниц.
– Ты приглядись, как я делаю, – сказал он Полу, не переставая быстро писать. Пол стал приглядываться к загадочным рисункам ног, бедер, лодыжек, со штрихами и номерами, и к нескольким кратким указаниям, которые мистер Пэплуот записывал на желтых листках. Но вот тот кончил, вскочил.
– Пошли, – сказал он и с развевающимися в руках желтыми листками бросился к дверям и вниз по лестнице, в подвал, освещенный газовыми рожками. Они пересекли холодный сырой Склад, потом длинную унылую комнату с длинным столом на козлах и вошли в небольшое уютное помещение, не очень высокое, пристроенное к основному зданию. Маленькая женщина в блузе из красной саржи, с черными волосами, заколотыми на макушке, гордо восседала здесь, точно курица-бентамка.
– Вот, пожалуйста, – сказал Пэплуот.
– Еще бы не «пожалуйста»! – воскликнула Полли. – Девушки ждут уже чуть не полчаса. Надо же, сколько потеряно времени!
– Ваше дело поспеть с работой, а не языком болтать, – сказал мистер Пэплуот. – Могли бы пока заканчивать свое.
– Мы все закончили в субботу, и вы это прекрасно знаете! – вспылила Полли, темные глаза ее гневно сверкнули.
– Та-та-та-тататата! – передразнил он. – Вот вам новый парнишка. Смотрите не погубите его, как предыдущего.
– «Не погубите, как предыдущего!» – повторила Полли. – Да, ясно, это мы погубили. Вот при вас побыть – всякому парнишке верная погибель.
– Работать пора, нечего разговоры разговаривать, – строго и холодно сказал мистер Пэплуот.
– Работать еще вон когда пора было, – возразила Полли и, высоко подняв голову, зашагала прочь. Была она маленького роста, очень прямая, лет сорока.
На лавке у окна здесь стояли две круглые спиральные машины. За внутренней дверью оказалось еще одно длинное помещение и в нем шесть таких же машин. Несколько девушек стояли рядышком и разговаривали, все мило одетые, все в белых фартучках.
– Что за болтовня, больше вам делать нечего? – спросил мистер Пэплуот.
– Только вас ждать, – сказала одна хорошенькая девушка и засмеялась.
– Ну, давайте, давайте, – сказал он. – Пошли, паренек. Теперь будешь знать сюда дорогу.
И Пол побежал за своим начальником вверх по лестнице. Ему было ведено кое-что сверить и подсчитать. И вот он стоит за конторкой и старательно пишет своим отвратительным почерком. Вскоре из-за стеклянной перегородки важно прошествовал мистер Джордан и, к величайшему смущению мальчика, остановился у него за спиной. Вдруг толстый красный палец уперся в бланк, который заполнял Пол.
– Мистер Д.-Э.Бейтс, эсквайр! – рявкнул у него над ухом сердитый голос.
Пол посмотрел на выведенные его жутким почерком слова «Мистер Д.-Э.Бейтс, эсквайр» и не понял, что тут не так.
– Тебя разве не учили, как в этих случаях следует писать? Если пишешь «мистер», «эсквайр» писать уже не нужно… не может человек быть сразу и «мистером» и «эсквайром».
Мальчик пожалел, что был слишком щедр в своем обращении к адресату; подумал-подумал и дрожащей рукой зачеркнул слово «мистер». И тотчас мистер Джордан выхватил у него счет.
– Выпиши другой! Ты что, хочешь в таком виде послать его джентльмену? – И он с досадой изорвал голубой бланк.
От стыда у Пола покраснели уши, и он начал все сначала. Джордан все смотрел, как он пишет.
– Не пойму я, чему теперь учат в школе. Ты бы должен писать получше. Мальцы нынче только и умеют, что читать стишки да пиликать на скрипочке. Видали вы, как он пишет? – спросил он мистера Пэплуота.
– Да. Превосходно, правда? – равнодушно ответил он.
Мистер Джордан что-то снисходительно буркнул себе под нос. И Пол догадался, что хозяин его из тех, кто лает, да не кусает. И вправду, маленький фабрикант, хоть речь его не отличалась изысканностью, был все же благородной натурой и не придирался к своим служащим по пустякам. Но он знал, что не похож на хозяина и владельца солидного предприятия, и потому, чтобы сразу все поставить на свои места, должен был показать, кто тут всему голова.
– Слушай, а как тебя звать-величать? – спросил нового помощника мистер Пэплуот.
– Пол Морел.
Странно, как мучительно детям произнести свое имя и фамилию.
– Пол Морел, вот как? Ну давай. Пол Морел, поднажми, а потом…
Мистер Пэплуот уселся на табурет и принялся писать. Из двери за его спиной вышла девушка, положила несколько лечебных приспособлений и ушла. Мистер Пэплуот взял голубоватый эластичный наколенник, мигом сверил с желтым листком-заказом и отложил в сторону. Следующей была телесно-розовая «нога». Он просмотрел несколько изделий, выписал два-три заказа и велел Полу идти за ним. На этот раз они прошли в дверь, из которой появилась девушка. Пол оказался на верхней площадке узкой деревянной лестницы, над комнатой с окнами по двум стенам; в дальнем ее конце шесть девушек, склонясь над длинными столами, шили при свете, проникавшем из окна. При этом они хором пели «Две малютки в голубом». Услышав, что отворилась дверь, они все обернулись и увидели, что с площадки на другом конце комнаты на них смотрят мистер Пэплуот и Пол. Песня оборвалась.
– Нельзя ли поменьше шуму? – сказал Пэплуот. – Люди подумают, у нас тут кошки.
Сидящая на высоком табурете горбунья с длинным, довольно суровым лицом посмотрела на Пэплуота и сказала глубоким контральто:
– Тогда уж не кошки, а коты.
Напрасно Пэплуот разыгрывал перед Полом важного начальника над работницами. Он спустился по деревянной лестнице в комнату, где мастерицы наводили последний лоск на изделия, и подошел к горбунье по имени Фанни. Она сидела на высоком табурете, но была такая коротышка, что и голова, вокруг которой обернуты были скрученные густые и блестящие темно-каштановые волосы, и бледное утомленное лицо казались чересчур большими. На ней было платье из зеленого с черным кашемира, а когда она досадливо отложила работу, в узких манжетах мелькнули тонкие, плоские запястья. Пэплуот показал ей какой-то огрех в наколеннике.
– Ну, нечего на меня сваливать, – сказала она. – Это не моя вина. – Кровь бросилась ей в лицо.
– А я и не сказал, что твоя. Сделаешь, как я велю? – резко возразил Пэплуот.
– Не сказали, а хотите так повернуть, будто я виновата, – чуть не со слезами воскликнула горбунья. Потом выхватила у него наколенник со словами: – Да уж сделаю по-вашему, только нечего на меня кричать.
– Вот вам новый парнишка, – сказал Пэплуот.
Фанни обернулась, с ласковой улыбкой взглянула на Пола.
– О! – сказала она.
– Да, и смотрите не забалуйте его.
– Если кто его забалует, так не мы, – негодующе ответила она.
– А теперь пошли. Пол, – сказал Пэплуот.
– Au revoy, Пол, – сказала одна из работниц.
Девушки захихикали. Пол залился краской и вышел, так и не сказав ни слова.
День тянулся очень долго. Все утро рабочий люд приходил к мистеру Пэплуоту с разными разговорами. Пол писал или учился паковать посылки, готовя их для дневной почты. В час, а вернее без четверти час, мистер Пэплуот исчез, он жил в предместье и боялся не поспеть на поезд. В час, чувствуя себя никому не нужным. Пол взял корзинку с завтраком и спустился в подвал, на склад, где стоял длинный стол на козлах, и там, один, в полумраке подвала, поспешно поел. Потом вышел на улицу. Здесь, на воле, среди уличного многоцветья, в нем всколыхнулась безрассудная смелость и радость. Нов два он уже снова сидел в своем углу большой комнаты. Вскоре мимо него гурьбой прошли работницы, отпуская шуточки по его адресу. Были они из самого простонародья, эти девушки, занимались в помещении под крышей самой трудной работой – делали грыжевые бандажи и доделывали протезы. Пол ждал Пэплуота, он не знал, чем заняться, и, сидя на табурете, выводил закорючки на желтых бланках-заказах. Мистер Пэплуот явился без четверти три. Сел и начал болтать с Полом на равных, будто они однолетки.
Во второй половине дня обычно работы было немного, разве что к концу недели, когда требовалось произвести подсчет. В пять все служащие спустились в темницу со столом на козлах и там на голых грязных досках пили чай, уплетали хлеб с маслом и переговаривались с той же неприятной поспешностью и неряшливостью, как и ели. А между тем наверху царил дух дружелюбия и опрятности. Это погреб и козлы так на них действовали.
После чая, когда зажглись все газовые рожки, работа пошла быстрей. Готовилась к отправке большая вечерняя почта. Из мастерских приносили теплые, только что отглаженные чулочные изделия. Пол уже выписал все счета, и теперь ему надо было паковать, надписывать адреса и взвешивать свою долю посылок. Повсюду слышались голоса, выкрикивающие вес, позванивал металл, резко щелкала поспешно разрезаемая бечевка, раздавались торопливые шаги тех, кому требовалось взять марки у старика Меллинга. И наконец смеющийся, веселый, вошел почтальон с большим мешком. Потом рвение остыло, и Пол взял свою обеденную корзинку и помчал на станцию, чтобы поспеть на поезд в восемь двадцать. Рабочий день на фабрике продолжался ровно двенадцать часов.
Мать ждала его не без тревоги. Мальчику предстояло пройти пешком от Кестона, так что он попал домой только в двадцать минут десятого. А ведь ушел из дому, когда еще не было семи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– До свиданья, мама, – сказал он с улыбкой, но нерадостно ему было.
– До свиданья, – весело и нежно ответила мать.
В белом фартуке стояла она на дороге и смотрела, как сын идет через поле. Маленький, складный, и вид но – полон жизни. Мать смотрела, как он упрямо шагает через поле, и чувствовала, куда он решит дойти, он дойдет. И ей подумалось об Уильяме. Этот не станет отыскивать проход, предпочтет перепрыгнуть через ограду. Он далеко, в Лондоне, и прочно стал на ноги. А Пол будет служить в Ноттингеме. Вот уже два ее сына вступили в жизнь. Теперь можно думать о двух городах, двух крупных промышленных центрах, зная, что отправила в каждый по мужчине, и мужчины эти станут такими, какими ей и хотелось бы их видеть; это она дала им жизнь, они частица ее, и она будет причастна и к их работе. Все утро напролет думала она о Поле.
Ровно в восемь он поднялся на унылое крыльцо фирмы Джордана и беспомощно остановился перед первым стеллажом с пакетами, ожидая, чтоб кто-нибудь им занялся. Но заведение это еще не проснулось. На прилавках лежали длиннющие листы, защищающие их от пыли. Пришли всего двое служащих, из угла, где они снимали пальто и засучивали рукава, слышались их голоса. Было десять минут девятого. Здесь никто особенно не боялся опоздать. Пол прислушивался к голосам тех двоих. Потом услышал чей-то кашель и в конторе в конце помещения увидел хилого старика в круглой шапочке черного бархата, расшитой красным и зеленым, он вскрывал письма. Пол все ждал и ждал. Один из младших служащих подошел к старику и громко, весело с ним поздоровался. Старый «старший», видно, был глуховат. Потом молодой человек с важным видом проследовал к своему прилавку. И заметил Пола.
– Привет! – сказал он. – Новенький, да?
– Да, – сказал Пол.
– Гм! А звать как?
– Пол Морел.
– Пол Морел? Ладно, иди-ка сюда.
Пол обошел за ним поставленные прямоугольником прилавки. Помещение оказалось трехэтажным. Посредине в полу было огромное отверстие, прилавки обступали его стеной, по этой широкой шахте вверх и вниз ходили подъемники, по ней же в нижний этаж проникал свет. Прямо над нею было большое продолговатое отверстие в потолке, и там, над перегородкой верхнего этажа, видны были какие-то механизмы; а еще выше, над головой – стеклянная крыша, откуда и проникал свет на все три этажа, становясь чем ниже, тем тусклее, так что в подвале всегда был вечер, а в первом – сумерки. Сама фабрика находилась на верхнем этаже, склад готовой продукции на первом, склад материалов – в подвале. Все тут было старое-престарое и запущенное.
Пола повели в какой-то темный угол.
– Это «спиральный» угол, – сказал молодой служащий. – Ты будешь «спиральный», вместе с Пэплуотом. Он твое начальство, но он еще не пришел. Он раньше половины девятого не приходит. Так что, если хочешь, возьми письма вон там, у мистера Меллинга.
Молодой человек показал Полу на старика, сидящего в конторе.
– Хорошо, – сказал Пол.
– Вот крючок, вешай на него шапку. Вот твой гроссбух. Мистер Пэплуот скоро будет.
И широким деловым шагом сей тощий молодой человек зашагал прочь по гулкому деревянному полу.
Через минуту-другую Пол остановился в дверях конторы за стеклянной перегородкой. Старик в бархатной шапочке посмотрел на него поверх очков.
– Доброе утро, – благожелательно и внушительно сказал он. – Тебе письма для спирального отдела, Томас?
Обращение «Томас» обидело Пола. Но он взял письма и вернулся в свой темный закуток, где прилавок поворачивал под углом, где кончался большой прилавок с посылками и куда выходили три двери. Он сел на высокий табурет и принялся читать письма, те, которые были написаны более или менее разборчивым почерком. Писали, например, так:
«Пришлите мне, пожалуйста, сразу по получении письма пару дамских шелковых рейтуз без стоп, носимых при спиральном переломе, таких же, как посылали мне в прошлом году; длина бедра до колена…» и т.п.
Или:
«Майор Чемберлен желает повторить свой предыдущий заказ на шелковый гибкий бандаж».
Многие письма, в том числе на норвежском и французском языках, оставались для мальчика загадкой. Он сидел на табурете и в волнении ожидал своего начальника. Когда в половине девятого мимо него наверх гурьбой прошли молоденькие работницы, его одолело мучительное смущенье.
Мистер Пэплуот явился, жуя жевательную резинку, примерно без двадцати девять, когда все остальные уже были заняты делом. Тощий, болезненно-бледный, с красным носом, быстрый, порывистый, одет элегантно и строго. На вид лет тридцати шести. Был в нем какой-то вызов, чувствовалось – малый не промах, неглуп, проницателен, не лишен сердечного тепла, но едва ли заслуживает особого уважения.
– Ты мой новый помощник? – спросил он.
Пол встал и сказал, да, это он.
– Взял письма?
Мистер Пэплуот пожевал резинку.
– Да.
– Снял с них копии?
– Нет.
– Начинай, да поторапливайся. Переоделся для работы?
– Нет.
– Принесешь какую-нибудь старую куртку и оставляй ее здесь.
Последние слова он произнес невнятно, зажав боковыми зубами жевательную резинку. Потом исчез во тьме, за огромным стеллажом с приготовленными для отправки пакетами, вынырнул без пиджака, подворачивая щегольские, в полоску, манжеты на тощих, волосатых руках. Потом быстро надел другой пиджак. Пол заметил, какой он тощий, и еще, что брюки у него сзади в складку. Пэплуот схватил табурет, пододвинул к табурету Пола и сел.
– Садись, – сказал он.
Пол занял свое место.
Мистер Пэплуот был совсем рядом. Он схватил письма, рванул со стеллажа перед ним длинный гроссбух, распахнул его, схватил ручку и сказал:
– Теперь смотри. Эти письма надо переписать вот сюда.
Он дважды потянул носом, наскоро пожевал резинку, пристально глянул на письмо, минуту сидел молча, сосредоточенно, а потом стремительно очень красивым, с завитушками почерком сделал запись в книге. И коротко глянул на Пола.
– Видал?
– Да.
– Думаешь, справишься?
– Да.
– Ну что ж, посмотрим.
Пэплуот соскочил с табурета. Пол взял ручку. Пэплуот исчез. Полу даже нравилось снимать копии писем, но писал он медленно, старательно и прескверным почерком. Он переписывал четвертое письмо, поглощенный своим делом и очень довольный, и тут вновь появился мистер Пэплуот.
– Ну, как? Переписал?
Распространяя запах жевательной резинки, он перегнулся через плечо Пола.
– Черт подери, парень, да ты ж замечательный переписчик! – насмешливо воскликнул он. – Ну, ничего, сколько ты переписал? Всего три! Я бы уж все их заглотал. Пиши, пиши и ставь на них номера. Вот так! Пиши, пиши!
Пол корпел над письмами, а Пэплуот тем временем занялся другими делами. Вдруг Пол вздрогнул – у самого уха что-то пронзительно свистнуло. Пэплуот подошел, вынул из какой-то трубки затычку и неожиданно сердито и властно произнес:
– Да?
Из трубки до Пола донесся слабый голосок, похоже, женский. Он удивленно раскрыл глаза – переговорную трубку он видел впервые.
– Что ж, – недовольно сказал в трубку мистер Пэплуот, – тогда пока сделайте кое-что из того, что задолжали.
Опять послышался тоненький женский голосок, милый и сердитый.
– Некогда мне стоять тут и слушать вашу болтовню, – сказал Пэплуот и сунул в трубку затычку.
– Давай-давай, паренек, – почти жалобно сказал он Полу, – Полли требует заказы. Чуть поживей не можешь, а? Вот смотри!
К немалому огорчению Пола, он взял гроссбух и стал снимать копии сам. Работал он быстро и хорошо. Покончив с перепиской, схватил несколько длинных желтых листков, дюйма по три шириной, и написал заказы для работниц.
– Ты приглядись, как я делаю, – сказал он Полу, не переставая быстро писать. Пол стал приглядываться к загадочным рисункам ног, бедер, лодыжек, со штрихами и номерами, и к нескольким кратким указаниям, которые мистер Пэплуот записывал на желтых листках. Но вот тот кончил, вскочил.
– Пошли, – сказал он и с развевающимися в руках желтыми листками бросился к дверям и вниз по лестнице, в подвал, освещенный газовыми рожками. Они пересекли холодный сырой Склад, потом длинную унылую комнату с длинным столом на козлах и вошли в небольшое уютное помещение, не очень высокое, пристроенное к основному зданию. Маленькая женщина в блузе из красной саржи, с черными волосами, заколотыми на макушке, гордо восседала здесь, точно курица-бентамка.
– Вот, пожалуйста, – сказал Пэплуот.
– Еще бы не «пожалуйста»! – воскликнула Полли. – Девушки ждут уже чуть не полчаса. Надо же, сколько потеряно времени!
– Ваше дело поспеть с работой, а не языком болтать, – сказал мистер Пэплуот. – Могли бы пока заканчивать свое.
– Мы все закончили в субботу, и вы это прекрасно знаете! – вспылила Полли, темные глаза ее гневно сверкнули.
– Та-та-та-тататата! – передразнил он. – Вот вам новый парнишка. Смотрите не погубите его, как предыдущего.
– «Не погубите, как предыдущего!» – повторила Полли. – Да, ясно, это мы погубили. Вот при вас побыть – всякому парнишке верная погибель.
– Работать пора, нечего разговоры разговаривать, – строго и холодно сказал мистер Пэплуот.
– Работать еще вон когда пора было, – возразила Полли и, высоко подняв голову, зашагала прочь. Была она маленького роста, очень прямая, лет сорока.
На лавке у окна здесь стояли две круглые спиральные машины. За внутренней дверью оказалось еще одно длинное помещение и в нем шесть таких же машин. Несколько девушек стояли рядышком и разговаривали, все мило одетые, все в белых фартучках.
– Что за болтовня, больше вам делать нечего? – спросил мистер Пэплуот.
– Только вас ждать, – сказала одна хорошенькая девушка и засмеялась.
– Ну, давайте, давайте, – сказал он. – Пошли, паренек. Теперь будешь знать сюда дорогу.
И Пол побежал за своим начальником вверх по лестнице. Ему было ведено кое-что сверить и подсчитать. И вот он стоит за конторкой и старательно пишет своим отвратительным почерком. Вскоре из-за стеклянной перегородки важно прошествовал мистер Джордан и, к величайшему смущению мальчика, остановился у него за спиной. Вдруг толстый красный палец уперся в бланк, который заполнял Пол.
– Мистер Д.-Э.Бейтс, эсквайр! – рявкнул у него над ухом сердитый голос.
Пол посмотрел на выведенные его жутким почерком слова «Мистер Д.-Э.Бейтс, эсквайр» и не понял, что тут не так.
– Тебя разве не учили, как в этих случаях следует писать? Если пишешь «мистер», «эсквайр» писать уже не нужно… не может человек быть сразу и «мистером» и «эсквайром».
Мальчик пожалел, что был слишком щедр в своем обращении к адресату; подумал-подумал и дрожащей рукой зачеркнул слово «мистер». И тотчас мистер Джордан выхватил у него счет.
– Выпиши другой! Ты что, хочешь в таком виде послать его джентльмену? – И он с досадой изорвал голубой бланк.
От стыда у Пола покраснели уши, и он начал все сначала. Джордан все смотрел, как он пишет.
– Не пойму я, чему теперь учат в школе. Ты бы должен писать получше. Мальцы нынче только и умеют, что читать стишки да пиликать на скрипочке. Видали вы, как он пишет? – спросил он мистера Пэплуота.
– Да. Превосходно, правда? – равнодушно ответил он.
Мистер Джордан что-то снисходительно буркнул себе под нос. И Пол догадался, что хозяин его из тех, кто лает, да не кусает. И вправду, маленький фабрикант, хоть речь его не отличалась изысканностью, был все же благородной натурой и не придирался к своим служащим по пустякам. Но он знал, что не похож на хозяина и владельца солидного предприятия, и потому, чтобы сразу все поставить на свои места, должен был показать, кто тут всему голова.
– Слушай, а как тебя звать-величать? – спросил нового помощника мистер Пэплуот.
– Пол Морел.
Странно, как мучительно детям произнести свое имя и фамилию.
– Пол Морел, вот как? Ну давай. Пол Морел, поднажми, а потом…
Мистер Пэплуот уселся на табурет и принялся писать. Из двери за его спиной вышла девушка, положила несколько лечебных приспособлений и ушла. Мистер Пэплуот взял голубоватый эластичный наколенник, мигом сверил с желтым листком-заказом и отложил в сторону. Следующей была телесно-розовая «нога». Он просмотрел несколько изделий, выписал два-три заказа и велел Полу идти за ним. На этот раз они прошли в дверь, из которой появилась девушка. Пол оказался на верхней площадке узкой деревянной лестницы, над комнатой с окнами по двум стенам; в дальнем ее конце шесть девушек, склонясь над длинными столами, шили при свете, проникавшем из окна. При этом они хором пели «Две малютки в голубом». Услышав, что отворилась дверь, они все обернулись и увидели, что с площадки на другом конце комнаты на них смотрят мистер Пэплуот и Пол. Песня оборвалась.
– Нельзя ли поменьше шуму? – сказал Пэплуот. – Люди подумают, у нас тут кошки.
Сидящая на высоком табурете горбунья с длинным, довольно суровым лицом посмотрела на Пэплуота и сказала глубоким контральто:
– Тогда уж не кошки, а коты.
Напрасно Пэплуот разыгрывал перед Полом важного начальника над работницами. Он спустился по деревянной лестнице в комнату, где мастерицы наводили последний лоск на изделия, и подошел к горбунье по имени Фанни. Она сидела на высоком табурете, но была такая коротышка, что и голова, вокруг которой обернуты были скрученные густые и блестящие темно-каштановые волосы, и бледное утомленное лицо казались чересчур большими. На ней было платье из зеленого с черным кашемира, а когда она досадливо отложила работу, в узких манжетах мелькнули тонкие, плоские запястья. Пэплуот показал ей какой-то огрех в наколеннике.
– Ну, нечего на меня сваливать, – сказала она. – Это не моя вина. – Кровь бросилась ей в лицо.
– А я и не сказал, что твоя. Сделаешь, как я велю? – резко возразил Пэплуот.
– Не сказали, а хотите так повернуть, будто я виновата, – чуть не со слезами воскликнула горбунья. Потом выхватила у него наколенник со словами: – Да уж сделаю по-вашему, только нечего на меня кричать.
– Вот вам новый парнишка, – сказал Пэплуот.
Фанни обернулась, с ласковой улыбкой взглянула на Пола.
– О! – сказала она.
– Да, и смотрите не забалуйте его.
– Если кто его забалует, так не мы, – негодующе ответила она.
– А теперь пошли. Пол, – сказал Пэплуот.
– Au revoy, Пол, – сказала одна из работниц.
Девушки захихикали. Пол залился краской и вышел, так и не сказав ни слова.
День тянулся очень долго. Все утро рабочий люд приходил к мистеру Пэплуоту с разными разговорами. Пол писал или учился паковать посылки, готовя их для дневной почты. В час, а вернее без четверти час, мистер Пэплуот исчез, он жил в предместье и боялся не поспеть на поезд. В час, чувствуя себя никому не нужным. Пол взял корзинку с завтраком и спустился в подвал, на склад, где стоял длинный стол на козлах, и там, один, в полумраке подвала, поспешно поел. Потом вышел на улицу. Здесь, на воле, среди уличного многоцветья, в нем всколыхнулась безрассудная смелость и радость. Нов два он уже снова сидел в своем углу большой комнаты. Вскоре мимо него гурьбой прошли работницы, отпуская шуточки по его адресу. Были они из самого простонародья, эти девушки, занимались в помещении под крышей самой трудной работой – делали грыжевые бандажи и доделывали протезы. Пол ждал Пэплуота, он не знал, чем заняться, и, сидя на табурете, выводил закорючки на желтых бланках-заказах. Мистер Пэплуот явился без четверти три. Сел и начал болтать с Полом на равных, будто они однолетки.
Во второй половине дня обычно работы было немного, разве что к концу недели, когда требовалось произвести подсчет. В пять все служащие спустились в темницу со столом на козлах и там на голых грязных досках пили чай, уплетали хлеб с маслом и переговаривались с той же неприятной поспешностью и неряшливостью, как и ели. А между тем наверху царил дух дружелюбия и опрятности. Это погреб и козлы так на них действовали.
После чая, когда зажглись все газовые рожки, работа пошла быстрей. Готовилась к отправке большая вечерняя почта. Из мастерских приносили теплые, только что отглаженные чулочные изделия. Пол уже выписал все счета, и теперь ему надо было паковать, надписывать адреса и взвешивать свою долю посылок. Повсюду слышались голоса, выкрикивающие вес, позванивал металл, резко щелкала поспешно разрезаемая бечевка, раздавались торопливые шаги тех, кому требовалось взять марки у старика Меллинга. И наконец смеющийся, веселый, вошел почтальон с большим мешком. Потом рвение остыло, и Пол взял свою обеденную корзинку и помчал на станцию, чтобы поспеть на поезд в восемь двадцать. Рабочий день на фабрике продолжался ровно двенадцать часов.
Мать ждала его не без тревоги. Мальчику предстояло пройти пешком от Кестона, так что он попал домой только в двадцать минут десятого. А ведь ушел из дому, когда еще не было семи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53