– Нет, мне… я буду спрашивать тебя при нем.– А он будет говорить со мной?– Не думаю… притом ты не должна ему отвечать. Не беспокойся, милая Жанна, твоя роль тебе будет объяснена с начала до конца… урок будет задан… и невозможно, решительно невозможно, чтобы ты затруднилась чем-нибудь серьезно…– О! Я не беспокоюсь об этом, мой Рауль. Пока ты будешь делать вид, что вызываешь демонов, я буду молиться Богу. Он увидит, что сердца наши чисты, что мы играем комедию, только внешне бесстыдную, но в сущности имеющую благородную цель, и простит нам… Он нас защитит, он нас поддержит! Не думаешь ли и ты этого, мой Рауль?– Да… да… я так и думаю, – отвечал молодой человек, снова сжима я Жанну в объятиях, – но в особенности я думаю, что ты ангел!.. XX. Человек с усами На другой день после полудня маркиз де Тианж заехал за Раулем и Жанной, чтобы вместе отправиться в Пале-Рояль. Он хорошо знал, что ему следует сказать Жанне, чтобы уведомить ее, будто он придумал все это дело, как говорил Рауль. Маркиз привез для Жанны костюм, странный в высочайшей степени, но единственный, какой только мог скрыть черты светло-русой царицы Саба от нескромного любопытства. Это был полный костюм негра – красный кафтан, вышитый золотом, белые атласные панталоны, алжирская феска, парик и восковая маска. Все это превратило Жанну в восхитительного представителя гвинейской породы. Несмотря на серьезность положения, молодая женщина не могла удержаться от смеха, когда, взглянув в зеркало, она увидела в нем вместо своего свеженького и кроткого личика плоский нос, толстые губы и черный цвет лица настоящего негра.Карета маркиза де Тианжа, на козлах которой сидел его доверенный слуга, ездивший с ним в Маленький Замок, стояла на дворе. Жак, верный Жак должен был один встать на запятки, обыкновенно занимаемые двумя или тремя высокими лакеями.Рауль набросил плащ на плечи Жанны, чтобы скрыть ее яркий костюм, и наши три действующих лица заняли места в ожидавшей их карете. Жанна и маркиз де Тианж сели справа, Рауль поместился возле них.В ту минуту, когда карета повернула направо из улицы, человек, несколько часов ходивший взад и вперед перед отелем как часовой, смело вскочил на подножку и с редкой дерзостью сунул голову в окно кареты. Человек этот был очень высок, очень худощав, очень бледен, у него были длинные черные усы, а на правом глазу широкая повязка, закрывавшая часть лица. От него несло вином и табаком.При виде этой необыкновенной фигуры, появление которой было так неожиданно, Жанна не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть от изумления и испуга. Маркиз де Тианж схватился за эфес шпаги, а Рауль поспешил схватить этого человека за ворот, но не успел. Без сомнения, незнакомец с черными усами увидел все, что ему было нужно видеть, и уже хотел спрыгнуть на мостовую, рискуя переломать себе кости, потому что лошади мчались как ветер, как вдруг Жак заметил его.– А! Это опять ты, негодяй! – закричал он. – Опять ты?!. Бретон, – прибавил он, обращаясь к кучеру, – хорошенько его кнутом… да по лицу!Бретон не заставил повторять два раза этого приказания и нанес дерзкому в самое лицо такой сильный удар, что на щеке несчастного появилась синяя полоса и брызнула кровь. Почти ослепленный и совершенно оглушенный, человек с усами покатился с подножки на мостовую. Колеса кареты проехали возле самых его ног, но не задели их. Бретон и Жак сначала подумали, что незнакомец убился на месте, но, без сомнения, он принадлежал к породе кошек, которые падают с крыш без всякого вреда. Он не пролежал на мостовой и минуты, тотчас приподнялся и, хромая, пошел по улице, скрежеща зубами и грозя кулаком вслед удалявшейся карете.– Кто такой этот человек и чего он хотел? – спросил маркиз де Тианж у Рауля.– Верно, какой-нибудь сумасшедший… – отвечал Рауль. – Странность его поведения доказывает это…– Какой он страшный!.. – прошептала Жанна. – Но я боюсь, что его ударили слишком жестоко; он, верно, очень ушибся, когда упал…Маркиз де Тианж высунул голову в дверцу и взглянул назад.– Не бойтесь, – сказал он, – негодяй уже идет как ни в чем не бывало… А! Вот он оборачивается и еще показывает нам кулак… Хотелось бы мне выйти из карсты, догнать его и поколотить!..– Не делайте этого, маркиз, прошу вас, – возразила Жанна, – поступок этого человека был неприличен, это правда; но он не оскорбил нас, не грозил нам, притом он и так наказан…Маркиз де Тианж поклонился в знак согласия к заговорил о другом. Рауль же оставался безмолвен, задумчив, и глубокая морщина пролегла между его бровей. Он узнал Матьяса Обера – Матьяса Рысь – Матьяса-шпиона и спрашивал себя, не служит ли поступок этого человека дурным предзнаменованием.Карета приехала в Пале-Рояль. Маркиз и мнимый негр пошли по лестнице, которая вела в комнаты, назначенные его королевским высочеством для Рауля. Последний остался поговорить с Жаком.– Зачем, – сказал Рауль, – ты закричал этому типу на подножке, что он здесь опять?– Я закричал это ему, кавалер, потому, что он в самом деле негодяй… – отвечал Жак.– Откуда ты это знаешь? Разве ты знаком с ним?– Я его видел сегодня в первый раз… Но заметили ли вы, что на его скверном лице была черная повязка?– Заметил.– Под этой повязкой он еще долго будет носить мою метку.– Что он тебе сделал?– Он вздумал расспрашивать меня о вас и предлагать мне деньги…– И что ты ему ответил?..– Я отвечал ему тем, что треснул его по роже… Как он того и заслуживал.– Хорошо, Жак, этого я и ожидал от тебя. Скажи мне, какие вопросы он задавал тебе?..– Их было много, и все самые дерзкие.– Не можешь ли ты объяснить, какие именно?– Его особенно занимали ваши два брака. Он не переставал спрашивать у меня о первой и о второй мадам де ла Транблэ. Особенно ему хотелось знать, когда и как умерла первая и когда и где вы женились на второй,– Послушай меня, Жак, – сказал Рауль. – Ты мне часто» говаривал, что если я дам тебе приказание – какое бы оно ни было – если даже в нем заключалась бы опасность для твоей жизни, ты не поколеблешься исполнить его.– Я говорил это, кавалер, и готов повторить снова. Приказывайте.– Но прежде скажи мне, если ты встретишь этого человека, узнаешь ли ты его?..– Хоть бы это было через десять лет, хоть через двадцать, хотя бы он был переодет с ног до головы, я узнаю его.– Так помни же, этот человек ядовитая гадина, помни, что в тот день, когда ты его встретишь, я приказываю тебе убить его, как убивают бешеную собаку или опасную змею…Жак ударил себя по лбу и сказал:– Кавалер, ваше приказание останется здесь навеки… О, если бы я знал все это, когда этот разбойник хотел подкупить меня, я тотчас исполнил бы ваше приказание! Теперь я воспользуюсь первым удобным случаем и прострелю этому негодяю голову или проколю его насквозь шпагой…– Только смотри не дерись с ним! Убей его, не говоря ни слова!– Вы мне уже говорили о бешеной собаке и ядовитой змее, я понял все.– Хорошо! Теперь, мой добрый Жак, ты мне не нужен до назначенного часа… Ступай куда хочешь…Жак отправился. Рауль задумчиво пошел на лестницу, по которой за минуту перед этим шли маркиз и негр.«Матьяс Обер подсматривает за мной… – думал он, – это бесспорно… Но кто ему платит за это? С какой целью? Что он успел узнать? Что он открыл? Зачем эти странные вопросы о моих двух браках, о моих двух женах? Кто заглядывает таким образом в мою жизнь? Похоже, что собирается гроза, которая скоро разразится надо мною… Ну, что ж, пусть гремит гром, пусть ревет буря! Я буду бороться!..» XXI. Ночная зала. – Антония Верди Повторяя мысленно этот бессвязный монолог, Рауль вошел в длинную галерею и особенным образом постучался в дверь, уже затворившуюся за маркизом де Тианжем и Жанной. Дверь эта растворилась, и Рауль вошел в комнату, в которой ночью должны были происходить таинственные сцены.Комната эта была очень обширна, и ее убранство отличалось грациозным, строгим стилем, нисколько не напоминавшим ослепительную роскошь и легкий стиль других комнат Пале-Рояля. Потолок был устроен в виде купола и украшен фресками, на которых было изображено Торжество Ночи. Четыре картины кисти бессмертного Лесюера (к несчастью истребленные чернью во время революции), представляли четыре эпизода из истории Прозерпины в аду. Глубокие амбразуры окон были закрыты великолепными гобеленовыми занавесками, которые, опускаясь перед этими окнами в тяжелых и прямых складках, могли даже днем сотворить в этой комнате, которую в Пале-Рояле все называли Ночной Залой, совершенную темноту.Рауль и маркиз де Тианж не натянули обоев с царицей Савской на стену, но повесили их так, что они совершенно закрыли один угол комнаты, превратившийся в треугольный кабинетик, в котором имелась дверь наружу. Низ обоев касался эстрады в три фута вышины. Подвижная балюстрада разделяла залу на две части. Одна из этих частей была предназначена для Филиппа Орлеанского и других зрителей, а другая для актеров волшебной комедии. Впрочем, этих актеров было только двое: Рауль и царица.На обоях царица была представлена в великолепнейшем восточном костюме, необыкновенно богатом. Он состоял из золотой парчи, усыпанной драгоценными камнями, и напоминал поразительным образом те чудные костюмы, которыми Паоло Веронезе любил украшать в своих картинах белые плечи женщин. Белый атласный, вышитый золотом, тюрбан, на котором красовалось белое перо, пришпиленное бриллиантовым аграфом, дополнял этот костюм.Рауль приказал изготовить точно такой же наряд для Жанны, и приказание его было исполнено в три дня. Молодая женщина с помощью мужа переменила костюм негра на этот библейский наряд, и когда живая царица Савская встала возле своего безмолвного воспроизведения, Рауль и маркиз де Тианж не могли удержаться от крика восторга и изумления. Они были поражены не только сверхъестественной красотой молодой женщины, но еще и тем, что самый внимательный глаз не мог бы отличить копию от оригинала.Началась репетиция. Мы не заставим наших читателей присутствовать при ней по той простой причине, что те зрители, которые присутствуют на генеральной репетиции какой-либо пьесы, уже теряют свой интерес к премьере. Итак, мы оставим на время маркиза де Тианжа, Рауля и Жанну и сойдемся с ними снова в полночь, в мрачный и торжественный час тайн и привидений.Теперь перенесемся, если хотите, на улицу Серизэ, в маленький особняк, подаренный Филиппом Орлеанским прелестной чародейке, Антонии Верди. Проникнем в очаровательный будуар, обтянутый китайским атласом с не существующими в природе цветами и баснословными птицами, и мы очутимся перед самой колдуньей, сидящей или скорее лежащей на диване, обитом такой же материей, как и обои.Антония Верди была скорее мала, нежели высока ростом, удивительно хорошо сложена и отличалась привлекательностью своих грациозно-округленных форм. Все движения молодой женщины, исполненные лукавого кокетства и страстной неги, возбуждали желания. Лицо ее было несколько полное; глаза большие, продолговатые, очень черные и очень выразительные; нос удивительно красивый и правильный; губы алые; зубы ослепительно белые. Смуглый цвет ее лица напоминал прелестных флорентийских или неаполитанских дев. Свои великолепные черные бархатистые волосы она носила без пудры, заплетая в две густые и длинные косы, которые доходили ей до пят, когда она не обвивала их вокруг головы пышкой диадемой.В ту минуту, когда мы вошли в будуар Антонии Верди, физиономия этой обольстительной женщины выражала живейшее нетерпение. Она держала одну из своих кос и кончиком ее машинально била себя по круглому и розовому плечу, выглядывавшему из ее пеньюара.Десять часов пробило на часах из саксонского фарфора, стоявших на камине будуара. Антония приподнялась и позвонила. На этот зов прибежал наш старый знакомый Жан Каррэ.– Ну! Его еще нет? – спросила молодая женщина.– Нет, – отвечал лакей.– Это невероятно! – воскликнула Антония.– Непостижимо! – подтвердил Жан Каррэ.– Однако сегодня он должен был прийти?– Да… он обещал прийти именно в субботу.– И ты уверяешь, что можно положиться на слова этого человека?– Ах, сударыня, конечно, можно. Матьяс Обер столько же аккуратен, сколько искусен. Я его знаю давно. К тому же его собственные выгоды требуют аккуратности, потому что он должен получить от меня порядочную сумму.– Но как же объяснить это непонятное промедление?– Я и не объясняю, я только удивляюсь. Должно быть, с Матьясом Обером что-нибудь случилось.– Но что же могло с ним случиться? – вскричала Антония.– Кто знает? Ремесло шпиона иногда очень опасно. Если желаете, я могу осведомиться в том месте, где Матьяс Обер обычно проводит свои вечера…– Да, ступай, – сказала Антония.Жан Каррэ состроил гримасу. Нам известно, что он не мог иметь никакого сочувствия к кабаку «Марс и Венера» и если предлагал своей госпоже навести справки, то надеялся, что она не велит. Как бы то ни было, он приготовился повиноваться. В ту минуту, когда он выходил из будуара, у дверей отеля раздался сильный звонок.– Это, может быть, он? – сказала Антония, задрожав.– Конечно, это должен быть он! – повторил слуга.– Ступай же!Жан Каррэ стремительно вышел и нашел Матьяса Обера в переговорах с швейцаром, который никак не хотел его впустить. Поспешим прибавить, что отказ швейцара был вполне извинителен, потому что Матьяс Обер, как известно, очень безобразный от природы, был на этот раз решительно отвратителен. Черная повязка, о которой мы уже говорили, больше прежнего закрывала ему лицо; а на той половине его, которая была открыта, след удара кнутом образовал широкою полосу темно-фиолетового цвета.– Ах, Боже мой! – воскликнул Жан Каррэ, отступая от удивления. – Бедняжка, как славно тебя отделали!..– Я красив, не правда ли? – возразил шпион с горькой улыбкой.– Откровенно сказать, не очень! Хотя некоторые и утверждают, что маленький Купидон тоже носит повязку, но твоя повязка не придает тебе никакого сходства с сыном Венеры. Кто это отделал тебя таким образом?..– Кто?.. Лакей кавалера де ла Транблэ!..– Но за что же?– За что! За то, что я предлагал ему денег за несколько ответов на мои вопросы.– Вот невоспитанный негодяй!.. Однако, как видно, он скор на руку…– О, я отомщу лакею и надеюсь, что твоя госпожа отомстит за меня господину! XXII. Донесения Вдруг звук колокольчика долетел до слуха разговаривавших.– Слышишь? Госпожа сердится! – прошептал Жан Каррэ. – Право, странно! Господа обычно воображают, что мы созданы только затем, чтобы служить им! Потому что они нам платят! Хороша причина!Звон раздался снова.– Пойдем, – сказал Жан Каррэ.Через минуту он растворил дверь будуара и посторонился, чтобы пропустить шпиона, говоря:– Вот тот человек, которого вы ждете, сударыня…Лихорадочное нетерпение Антонии Верди исчезло как бы по волшебству. Она забыла долгие часы мучительного ожидания и, даже не спрашивая Матьяса Обера о причинах его задержки, сказала:– Итак, это вы должны доставить мне сведения о кавалере де ла Транблэ?– Я, – отвечал шпион, ослепленный красотой молодой женщины.– Что же вы узнали?– Многое.– Говорите скорее!Матьяс Обер вынул из кармана сверток бумаги.– Это что такое? – спросила Антония.– Это результат моих стараний и трудов, – отвечал шпион.Потом, употребляя фразу, которая, видимо, была заучена, потому что мы уже слышали ее в подобных обстоятельствах, он прибавил:– Я человек добросовестный и хотел поступить так же благородно, как и вы. Я велел переписать набело мои отметки одному моему приятелю, публичному писцу с редкими достоинствами, который когда-нибудь вступит в академию… Это мне стоило два луидора, ни более ни менее. Зато отлично переписано; впрочем, судите сами.Матьяс Обер развернул сверток и спросил:– Угодно вам, чтобы я прочитал?– Да, – отвечала Антония.И шпион начал таким образом:«Донесение, представленное синьоре Антонии Верди о кавалере де ла Транблэ ее нижайшим слугою Матьясом Обером, прозванным Рысью.Кавалер Рауль де ла Транблэ принадлежит – по крайней мере так вообще думают – к очень древней благородной фамилии в пикардийской провинции. Впрочем, мы должны пока верить только слухам; потому что нам недостало времени отправиться за точными сведениями в страну, которая была колыбелью его рода. Притом эти розыски не входили в обязанность Матьяса Обера и, без сомнения, произвели бы результат совершенно незначительный.Кавалер де ла Транблэ, приехавший в Париж с слугою по имени Жак, своим земляком, который преданность к своему господину доводит до нелепого фанатизма, жил несколько лет жизнью, исполненной приключений: играл в большую игру, иногда выигрывал огромные суммы, иногда проигрывал все дочиста и должен был прибегать к разным средствам, чтобы добыть денег. Полагают – но не утверждая решительным образом – что в минуты крайней необходимости кавалер часто прибегал к средствам весьма подозрительным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48