Никто в деревне и в глаза не видел твою Око.
В два часа ночи к ним зашел хозяин гостиницы, чтобы сообщить время.
— Поймали девушку? — поинтересовался Матахати.
— Как в воду канула, — ответил хозяин. — Она хорошенькая, так что управляющий рассчитывал подержать красотку с неделю здесь, пока не отработала бы долг. Вы понимаете, что я имею в виду. К сожалению, упустили.
Матахати завязывал сандалии.
— Мамаша, опять ты копаешься! Всегда подгоняешь меня, а сама никогда не бываешь готова вовремя! — крикнул он.
— Поди сюда, Матахати! Я тебе не отдавала кошелек, который я держу в дорожной котомке? За комнату я расплатилась тем, что ношу в оби, а деньги на дорогу у меня в кошельке.
— Не видел.
— Взгляни-ка. На листке твое имя. Что?! Какая наглость! Написано, что она взяла деньги взаймы, пользуясь давним с тобой знакомством. Она надеется, что ты простишь ее. Взяла взаймы!
— Это почерк Акэми.
Осуги позвала хозяина гостиницы.
— Полюбуйтесь! Если постояльца обворовали в гостинице, то отвечает хозяин. Вам придется возместить украденное!
— Да что вы? — широко улыбнулся хозяин. — Я бы так и поступил, не будь она вашей знакомой. Боюсь, вам придется заплатить за комнату.
Глаза Осуги забегали.
— Еще чего придумали! — пробормотала она. — Никогда в жизни не видела эту воровку. Матахати, поднимайся! Будем копаться здесь, так и петухи запоют.
В ЛОВУШКЕ СМЕРТИ
Забрезжило утро, но луна стояла высоко. По белеющей во мгле горной дороге двигались тени. Путники беспокойно переговаривались тихими голосами.
— Я думал, что людей будет побольше.
— И я тоже. Многие не явились. Я полагал, что человек сто пятьдесят наберется.
— И половины нет!
— С людьми Гэндзаэмона и семидесяти не насчитаешь.
— Плохи дела. Развалилась школа Ёсиоки!
— Нечего жалеть о тех, кто не явился, — раздался голос из группы людей, шедших сзади. — Додзё закрыт, и многие разбрелись, чтобы прокормиться. Пришли самые гордые и преданные, а это важнее количества.
— Правильно! Представь, какую кутерьму устроили бы двести или даже сто человек!
— Ха-ха-ха! Отважные речи! Вспомните Рэнгэоин! Двадцать человек открыв рот смотрели вслед Мусаси.
Гора Хиэй и соседние вершины спали в пелене облаков. Путники приближались к развилке, откуда одна дорога взбиралась в гору, другая — вела к деревне Итидзёдзи. Дорога была каменистой, с глубокими выбоинами. У развилки, раскинув ветви гигантским зонтом, росла сосна, под которой расположились несколько старших учеников школы Ёсиоки. Шел военный совет.
— Сюда ведут три тропы. Неизвестно, по какой придет Мусаси. Разумно разделить людей на три группы и поставить на каждой. Гэндзиро с отцом останутся здесь с десятком самых сильных наших учеников во главе с Миикэ и Уэдой.
— Местность здесь пересеченная, поэтому собирать всех людей бессмысленно. Надо расставить их вдоль трех троп и подождать, пока Мусаси не приблизится достаточно близко к месту боя, а затем окружить его.
Тени метались по дороге, некоторые самураи стояли неподвижно, опершись на копья. Они подбадривали друг друга, хотя среди них не было трусов.
— Идет! — раздался крик дозорного.
Тени замерли. По спинам воинов пробежал холодок.
— Ложная тревога! Это Гэндзиро.
— Смотрите, его несут в паланкине.
— Да он ведь еще ребенок!
Тусклый фонарь, раскачиваясь в такт шагов носильщиков, медленно приближался. Вскоре Гэндзаэмон уже выбирался из паланкина со словами: «Ну вот, кажется, все в сборе». Гэндзиро, мальчик лет тринадцати, вылез из другого паланкина. На головах отца и сына были белые повязки, хакама подогнуты. Гэндзаэмон велел сыну стоять под сосной. Отец потрепал мальчика по волосам:
— Бой от твоего имени, но сражаться будут ученики школы. Ты еще мал, твое дело — наблюдать со стороны.
Гэндзаэмон застыл под деревом, как кукла самурая на празднике мальчиков.
— Еще рано, — проговорил Гэндзаэмон. — До восхода солнца далеко.
Порывшись за пазухой, он достал трубку и попросил дать ему огня. Все видели, что он спокоен и держит себя в руках.
— Может, решим, как распределить людей? — предложил кто-то.
— Пожалуй. Каждый должен знать свою позицию. Что предлагаете?
— Боевое ядро остается под деревом. Остальные воины будут стоять через двадцать шагов друг от друга вдоль трех дорог.
— Кто на позиции под сосной?
— Вы и еще десяток учеников. Мы сможем оградить Гэндзиро и прийти на помощь бойцам на дорогах.
— Надо подумать, — произнес Гэндзаэмон. — По твоему плану на Мусаси смогут напасть не более двадцати человек.
— Правильно, этого достаточно для его окружения.
— А если он приведет подмогу? Запомните, он мастер выходить из самых трудных положений. В этом он, пожалуй, даже сильнее, чем в бою. Вспомните Рэнгэоин. Он может ударить по слабому звену в наших порядках, ранить троих-четверых и скрыться, а потом бахвалиться, что один справился с семью десятками учеников школы Ёсиоки.
— Мы не допустим клеветы!
— У вас не будет доказательств. В городе уже сплетничают, что Мусаси один бросил вызов всей школе Ёсиоки. Народ, как обычно, на стороне одинокого храбреца.
— Если он и на этот раз вывернется, нам конец, — произнес Миикэ Дзюродзаэмон. — Никакие объяснения не помогут. Единственное наше спасение — смерть Мусаси, сейчас не до выбора средств. Мертвые молчат.
Дзюродзаэмон подозвал четверых самураев, стоявших в стороне.
Трое были с луками, один с мушкетом.
— Мы обеспечили дополнительные меры обороны, — сказал он.
— А, дальнобойное оружие!
— Поставим их на возвышении или устроим на деревьях.
— Не обвинят ли нас в нечестных приемах?
— Плевать на молву. Наша задача — убить Мусаси.
— Если тебя не страшат сплетни, согласен, — быстро проговорил старик. — Если Мусаси захватит с собой человек шесть, им не уйти от стрел и пули. Пора по местам. Мусаси может напасть внезапно. Расставляй людей, командование поручаю тебе.
Темные тени рассыпались, как дикие гуси по болоту. Одни нырнули в заросли бамбука, другие спрятались за деревьями или слились с камнями на межах между рисовыми полями. Трое лучников заняли позицию на возвышенности, а один забрался на сосну. Пока он карабкался на дерево, дождь иголок сыпался на стоявшего внизу Гэндзиро. Отец заметил, что мальчик заерзал на месте.
— Уже волнуешься? Нельзя так трусить!
— Я не трус. Иголки за ворот попали.
— Терпи молча. Хорошая закалка для тебя. Попытайся запомнить все подробности боя.
— Перестань драться, болван! — раздался вопль с восточного конца дороги.
В зарослях бамбука стоял такой шум, что лишь глухой мог не догадаться, какая там куча людей.
— Страшно! — закричал Гэндзиро, прижимаясь к отцу. Дзюродзаэмон бросился на крик, понимая, что это ложная тревога. Сасаки Кодзиро дубасил одного из людей Ёсиоки.
— Слепой, что ли? Как можно принять меня за Мусаси? Я пришел, чтобы быть свидетелем, а ты набросился с копьем. Сумасшедший!
Люди Ёсиоки переполошились. Они подозревали в Кодзиро лазутчика.
Увидев Дзюродзаэмона, Кодзиро обратился к нему:
— Я пришел как свидетель, а меня встречают как врага. Если это твой приказ, придется мне с тобой сразиться. Мне нет дела до Мусаси, но за свою честь я постою. К тому же Сушильный Шест давно не пробовал крови, что-то я разленился.
Кодзиро походил на тигра, изрыгающего огонь. Его ярость поразила людей Ёсиоки, обманувшихся было фатоватой внешностью Кодзиро. Дзюродзаэмон решил не уступать строптивому юнцу.
— Ты правда рассердился. Ха-ха-ха! А кто звал тебя в свидетели? Не припоминаю. Мусаси попросил?
— Почему переполох? Когда мы ставили столб с объявлением в Янаги-мати, я сообщил враждующим сторонам, что буду свидетелем.
— Ну и что? Это ты сам придумал. Мусаси не просил, а мы тем более. Удивляюсь, сколько на свете выскочек, сующих нос не в свои дела.
— Это оскорбление! — бросил Кодзиро.
— Убирайся! — заорал, не выдержав, Дзюродзаэмон. — Здесь не балаган для представлений!
Посинев от злости, Кодзиро, мягко отпрыгнув назад, приготовился к атаке.
— Защищайтесь, негодяи!
— Подождите, молодой человек! — раздался голос подошедшего Гэндзаэмона.
— Сам жди! — прошипел Кодзиро. — Не лезь! Я вам покажу, что случается с людьми, которые меня оскорбляют.
Старик подбежал к Кодзиро.
— Прошу вас не принимать это недоразумение всерьез. Наши люди перевозбуждены. Я — дядя Сэйдзюро, он рассказывал, какой вы выдающийся фехтовальщик! Не обижайтесь! Приношу вам личное извинение за поведение наших людей.
— Спасибо на добром слове. Я был в хороших отношениях с Сэйдзюро и желаю успехов дому Ёсиоки, хотя и не могу выступить на вашей стороне. Я тем не менее не допущу, чтобы ваши люди оскорбляли меня.
Гэндзаэмон склонился в глубоком поклоне.
— Вы совершенно правы. Прошу вас, забудьте о происшедшем ради Сэйдзюро и Дэнситиро.
Старик решил любой ценой уладить неприятность, поскольку Кодзиро мог ославить их на весь Киото, рассказав о подготовленной засаде на Мусаси.
— Хорошо! Мне стыдно, что почтенный старец гнет передо мной спину в поклоне, — милостиво произнес Кодзиро.
Без тени смущения хозяин Сушильного Шеста начал хвалить и подбадривать людей Ёсиоки и поносить Мусаси.
— Я дружил с Сэйдзюро и знать не знаю Мусаси. Конечно, я на вашей стороне. Я видел много поединков, но трагедия вашего дома ни с чем не сравнима. Какой-то деревенский бродяга вывалял в грязи семейство, служившее военными наставниками сегунам Асикаги!
От слов Кодзиро у всех загорелись уши. Дзюродзаэмон ругал себя за то, что грубо обошелся с искренним другом дома Ёсиоки.
Кодзиро, мгновенно уловив перемену в отношении к себе, заговорил еще вдохновеннее:
— Я мечтаю о собственной школе, поэтому не пропускаю ни одного поединка, чтобы видеть различные приемы. Таким образом я учусь. Два ваших боя с Мусаси меня безмерно разочаровали. Вас было много в Рэнгэоине, да и в Рэндайдзи тоже, но вы позволили Мусаси уйти безнаказанным. Теперь он болтается по улицам Киото и кичится своими победами. Не могу понять, в чем дело.
Кодзиро продолжал, облизнув пересохшие губы:
— Спору нет. Мусаси на редкость упорный боец, впрочем, как и все бродячие фехтовальщики. Раза два я наблюдал его в деле. Боюсь показаться навязчивым, но хочу кое-что рассказать вам о Мусаси. Впервые я услышал о нем от женщины, которая знала Мусаси с семнадцати лет.
Кодзиро предусмотрительно опустил имя Акэми.
— Ее рассказ и другие сведения дали мне представление об этом человеке. Он — сын деревенского самурая из провинции Мимасака. Вернувшись в деревню после битвы при Сэкигахаре, он натворил столько безобразий, что односельчане изгнали его. С тех пор он странствует. Человек он никчемный, но кое-какие способности имеет. Обладает могучей силой. Сражается с полным пренебрежением к собственной жизни, что сводит на нет традиционные правила фехтования в поединках с ним. Это все равно что с помощью здравого смысла пытаться уговорить сумасшедшего. Надо поймать его в ловушку, как дикого зверя, иначе вам с ним не справиться. У вас есть представление о противнике, так что действуйте!
Гэндзаэмон церемонно поблагодарил Кодзиро и посвятил его в план сражения. Кодзиро одобрительно кивал.
— Если выполните задуманное, Мусаси живым не уйдет. Можно, однако, придумать кое-что и получше.
— Получше? — переспросил Гэндзаэмон, пристально взглянув на самоуверенного гостя. — Спасибо, но, по-моему, мы все предусмотрели.
— Нет, мой друг, далеко не все. Если Мусаси честно явится сюда по дороге, то ему, может, и не уйти. А если он разгадает вашу тактику и вовсе не появится? Все ваши приготовления пойдут насмарку.
— Расставим по всему Киото объявления о его трусости и сделаем его посмешищем.
— Конечно, таким образом вы отчасти поправите свою репутацию, но не забывайте, Мусаси будет всем рассказывать о вашем коварстве. Вам не будет веры. Необходимо уничтожить Мусаси сегодня. Значит, надо подстроить так, чтобы он явился сюда и угодил в вашу западню.
— Как это сделать?
— Сейчас скажу. Есть несколько вариантов. — Кодзиро что-то прошептал на ухо Гэндзаэмону. — Ну как? — спросил Кодзиро. Надменное лицо выражало дружелюбие, не свойственное ему.
— Понимаю, к чему вы клоните, — закивал в знак согласия старик. Обернувшись к Дзюродзаэмону, он зашептал ему на ухо.
ВСТРЕЧА ПРИ ЛУНЕ
Уже пробило за полночь, когда Мусаси добрался до маленькой гостиницы севернее Китано, где когда-то он встретил Дзётаро. Неожиданное появление Мусаси обрадовало старика хозяина, который быстро приготовил ему постель.
Мусаси ушел рано утром и вернулся поздним вечером. Он сбросил с плеч мешок батата из Курамы и отдал старику штуку беленого полотна из Нары, купленную в ближайшей лавке, и попросил сшить исподнее — набрюшник и набедренную повязку. Старик сразу же снес полотно белошвейке, а на обратном пути забежал в винную лавку за сакэ. Они проговорили до глубокой ночи, сидя с горшком тушеных бататов и кувшинчиком сакэ, пока белошвейка не принесла новое белье. Мусаси аккуратно сложил его у изголовья.
Задолго до рассвета старика разбудил плеск воды. Мусаси умывался студеной колодезной водой. Он надел новое белье и старое кимоно. Лунный свет заливал землю.
Мусаси сказал старику, что, устав от Киото, направляется в Эдо и пообещал зайти года через три, когда вернется в эти края. Старик завязал пояс на его спине. Мусаси ушел.
Узкая тропа вела через поля к дороге на Китано. Мусаси ступал осторожно, чтобы не угодить в лепешки навоза. Старик долго смотрел в ту сторону, где лунная дымка поглотила гостя.
Голова Мусаси была ясной, как небо над ним. Тело налито силой, настроение становилось бодрее с каждым шагом.
«Зачем я так тороплюсь? — громко спросил он себя и замедлил шаг. — Это, пожалуй, моя последняя ночь в мире живых».
Мусаси не скорбел, не сокрушался, он трезво оценивал свое положение. Он пока не ощущал дыхания смерти.
Весь вчерашний день он молча просидел под сосной во внутреннем храме Курама в надежде обрести отрешенность, когда теряется ощущение души и тела. Он не смог отделаться от мысли о смерти и теперь сожалел о напрасно потерянном времени.
Ночной воздух бодрил. Немного сакэ, короткий, но глубокий сон, ледяная вода из колодца, новое белье — нет, он не чувствовал себя человеком, обреченным на смерть. Мусаси вспомнил зимнюю ночь, когда он одолевал вершину Орлиной горы. Тогда тоже ярко сверкали звезды, на деревьях блестели сосульки. Сейчас сосульки сменились бутонами цветов. Мусаси чувствовал легкое головокружение, ему не хотелось думать о серьезном. Впрочем, какой толк ломать голову над тем, что не постигли мудрецы на протяжении веков — смерть, предсмертная агония, то, что ждет после смерти.
Мусаси шел по кварталу, где жила придворная знать. Жалобно пела флейта. Он живо представил людей в трауре вокруг гроба, ждущих рассвета. Ему почудились звуки заупокойной молитвы. Мусаси неожиданно для себя вспомнил танцующих жриц в храме Исэ, надменную вершину Орлиной горы.
Мусаси остановился, чтобы прийти в себя. Он уже миновал храм Сёкокудзи и был неподалеку от серебряной ленты реки Камо. Он увидел на глинобитной стене тень человека, двигавшегося ему навстречу. Немолодой человек с собакой на поводке робко приблизился к Мусаси.
— Можно вас побеспокоить?
— Меня? — удивился Мусаси.
— Извините за странный вопрос: не видели ли вы по пути освещенный дом?
— Я не смотрел по сторонам, но, по-моему, не попадался.
— Снова не на ту улицу попал!
— А что вы ищете?
— Дом, в котором скончался один человек.
— Дома я не видел, но, кажется, слышал флейту. Это рядом.
— Должно быть, тот самый дом. Жрец из синтоистского храма, похоже, опередив меня, начал заупокойную службу.
— Вы священнослужитель?
— Не совсем. Я — гробовщик с холма Торибэ. Мне сказали, чтобы я шел к дому господина Мацуо, вот я и направился к горе Ёсида, но они там больше не живут.
— Вы говорите о Мацуо с горы Ёсида?
— Да. Я не знал, что они переехали, и сделал большой крюк. Спасибо! До свидания!
— Подождите! — остановил его Мусаси. — Вы говорите о Канамэ Мацуо, который служил у господина Коноэ?
— Вот именно. Он умер, не проболев и десяти дней.
Мусаси молча зашагал дальше, гробовщик — в противоположную сторону.
«Умер дядя», — подумал Мусаси. Человек прожил нелегкую жизнь, пытаясь нажить состояние, но так и остался бедным. Мусаси вспомнил простую еду, которую дала ему тетка, — рисовые колобки, съеденные им в новогоднюю ночь на берегу реки. Теперь и она осталась одна-одинешенька.
Мусаси остановился на берегу Камо, вглядываясь в тридцать шесть вершин Хигасиямы, Они излучали холодную враждебность. Мусаси, тряхнув головой, сбежал вниз к мосту. Отсюда дорога из северной части города вела к горе Хиэй и дальше в провинцию Оми.
На середине моста Мусаси услышал крик человека. Он остановился. Клокотала вода, шумел ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
В два часа ночи к ним зашел хозяин гостиницы, чтобы сообщить время.
— Поймали девушку? — поинтересовался Матахати.
— Как в воду канула, — ответил хозяин. — Она хорошенькая, так что управляющий рассчитывал подержать красотку с неделю здесь, пока не отработала бы долг. Вы понимаете, что я имею в виду. К сожалению, упустили.
Матахати завязывал сандалии.
— Мамаша, опять ты копаешься! Всегда подгоняешь меня, а сама никогда не бываешь готова вовремя! — крикнул он.
— Поди сюда, Матахати! Я тебе не отдавала кошелек, который я держу в дорожной котомке? За комнату я расплатилась тем, что ношу в оби, а деньги на дорогу у меня в кошельке.
— Не видел.
— Взгляни-ка. На листке твое имя. Что?! Какая наглость! Написано, что она взяла деньги взаймы, пользуясь давним с тобой знакомством. Она надеется, что ты простишь ее. Взяла взаймы!
— Это почерк Акэми.
Осуги позвала хозяина гостиницы.
— Полюбуйтесь! Если постояльца обворовали в гостинице, то отвечает хозяин. Вам придется возместить украденное!
— Да что вы? — широко улыбнулся хозяин. — Я бы так и поступил, не будь она вашей знакомой. Боюсь, вам придется заплатить за комнату.
Глаза Осуги забегали.
— Еще чего придумали! — пробормотала она. — Никогда в жизни не видела эту воровку. Матахати, поднимайся! Будем копаться здесь, так и петухи запоют.
В ЛОВУШКЕ СМЕРТИ
Забрезжило утро, но луна стояла высоко. По белеющей во мгле горной дороге двигались тени. Путники беспокойно переговаривались тихими голосами.
— Я думал, что людей будет побольше.
— И я тоже. Многие не явились. Я полагал, что человек сто пятьдесят наберется.
— И половины нет!
— С людьми Гэндзаэмона и семидесяти не насчитаешь.
— Плохи дела. Развалилась школа Ёсиоки!
— Нечего жалеть о тех, кто не явился, — раздался голос из группы людей, шедших сзади. — Додзё закрыт, и многие разбрелись, чтобы прокормиться. Пришли самые гордые и преданные, а это важнее количества.
— Правильно! Представь, какую кутерьму устроили бы двести или даже сто человек!
— Ха-ха-ха! Отважные речи! Вспомните Рэнгэоин! Двадцать человек открыв рот смотрели вслед Мусаси.
Гора Хиэй и соседние вершины спали в пелене облаков. Путники приближались к развилке, откуда одна дорога взбиралась в гору, другая — вела к деревне Итидзёдзи. Дорога была каменистой, с глубокими выбоинами. У развилки, раскинув ветви гигантским зонтом, росла сосна, под которой расположились несколько старших учеников школы Ёсиоки. Шел военный совет.
— Сюда ведут три тропы. Неизвестно, по какой придет Мусаси. Разумно разделить людей на три группы и поставить на каждой. Гэндзиро с отцом останутся здесь с десятком самых сильных наших учеников во главе с Миикэ и Уэдой.
— Местность здесь пересеченная, поэтому собирать всех людей бессмысленно. Надо расставить их вдоль трех троп и подождать, пока Мусаси не приблизится достаточно близко к месту боя, а затем окружить его.
Тени метались по дороге, некоторые самураи стояли неподвижно, опершись на копья. Они подбадривали друг друга, хотя среди них не было трусов.
— Идет! — раздался крик дозорного.
Тени замерли. По спинам воинов пробежал холодок.
— Ложная тревога! Это Гэндзиро.
— Смотрите, его несут в паланкине.
— Да он ведь еще ребенок!
Тусклый фонарь, раскачиваясь в такт шагов носильщиков, медленно приближался. Вскоре Гэндзаэмон уже выбирался из паланкина со словами: «Ну вот, кажется, все в сборе». Гэндзиро, мальчик лет тринадцати, вылез из другого паланкина. На головах отца и сына были белые повязки, хакама подогнуты. Гэндзаэмон велел сыну стоять под сосной. Отец потрепал мальчика по волосам:
— Бой от твоего имени, но сражаться будут ученики школы. Ты еще мал, твое дело — наблюдать со стороны.
Гэндзаэмон застыл под деревом, как кукла самурая на празднике мальчиков.
— Еще рано, — проговорил Гэндзаэмон. — До восхода солнца далеко.
Порывшись за пазухой, он достал трубку и попросил дать ему огня. Все видели, что он спокоен и держит себя в руках.
— Может, решим, как распределить людей? — предложил кто-то.
— Пожалуй. Каждый должен знать свою позицию. Что предлагаете?
— Боевое ядро остается под деревом. Остальные воины будут стоять через двадцать шагов друг от друга вдоль трех дорог.
— Кто на позиции под сосной?
— Вы и еще десяток учеников. Мы сможем оградить Гэндзиро и прийти на помощь бойцам на дорогах.
— Надо подумать, — произнес Гэндзаэмон. — По твоему плану на Мусаси смогут напасть не более двадцати человек.
— Правильно, этого достаточно для его окружения.
— А если он приведет подмогу? Запомните, он мастер выходить из самых трудных положений. В этом он, пожалуй, даже сильнее, чем в бою. Вспомните Рэнгэоин. Он может ударить по слабому звену в наших порядках, ранить троих-четверых и скрыться, а потом бахвалиться, что один справился с семью десятками учеников школы Ёсиоки.
— Мы не допустим клеветы!
— У вас не будет доказательств. В городе уже сплетничают, что Мусаси один бросил вызов всей школе Ёсиоки. Народ, как обычно, на стороне одинокого храбреца.
— Если он и на этот раз вывернется, нам конец, — произнес Миикэ Дзюродзаэмон. — Никакие объяснения не помогут. Единственное наше спасение — смерть Мусаси, сейчас не до выбора средств. Мертвые молчат.
Дзюродзаэмон подозвал четверых самураев, стоявших в стороне.
Трое были с луками, один с мушкетом.
— Мы обеспечили дополнительные меры обороны, — сказал он.
— А, дальнобойное оружие!
— Поставим их на возвышении или устроим на деревьях.
— Не обвинят ли нас в нечестных приемах?
— Плевать на молву. Наша задача — убить Мусаси.
— Если тебя не страшат сплетни, согласен, — быстро проговорил старик. — Если Мусаси захватит с собой человек шесть, им не уйти от стрел и пули. Пора по местам. Мусаси может напасть внезапно. Расставляй людей, командование поручаю тебе.
Темные тени рассыпались, как дикие гуси по болоту. Одни нырнули в заросли бамбука, другие спрятались за деревьями или слились с камнями на межах между рисовыми полями. Трое лучников заняли позицию на возвышенности, а один забрался на сосну. Пока он карабкался на дерево, дождь иголок сыпался на стоявшего внизу Гэндзиро. Отец заметил, что мальчик заерзал на месте.
— Уже волнуешься? Нельзя так трусить!
— Я не трус. Иголки за ворот попали.
— Терпи молча. Хорошая закалка для тебя. Попытайся запомнить все подробности боя.
— Перестань драться, болван! — раздался вопль с восточного конца дороги.
В зарослях бамбука стоял такой шум, что лишь глухой мог не догадаться, какая там куча людей.
— Страшно! — закричал Гэндзиро, прижимаясь к отцу. Дзюродзаэмон бросился на крик, понимая, что это ложная тревога. Сасаки Кодзиро дубасил одного из людей Ёсиоки.
— Слепой, что ли? Как можно принять меня за Мусаси? Я пришел, чтобы быть свидетелем, а ты набросился с копьем. Сумасшедший!
Люди Ёсиоки переполошились. Они подозревали в Кодзиро лазутчика.
Увидев Дзюродзаэмона, Кодзиро обратился к нему:
— Я пришел как свидетель, а меня встречают как врага. Если это твой приказ, придется мне с тобой сразиться. Мне нет дела до Мусаси, но за свою честь я постою. К тому же Сушильный Шест давно не пробовал крови, что-то я разленился.
Кодзиро походил на тигра, изрыгающего огонь. Его ярость поразила людей Ёсиоки, обманувшихся было фатоватой внешностью Кодзиро. Дзюродзаэмон решил не уступать строптивому юнцу.
— Ты правда рассердился. Ха-ха-ха! А кто звал тебя в свидетели? Не припоминаю. Мусаси попросил?
— Почему переполох? Когда мы ставили столб с объявлением в Янаги-мати, я сообщил враждующим сторонам, что буду свидетелем.
— Ну и что? Это ты сам придумал. Мусаси не просил, а мы тем более. Удивляюсь, сколько на свете выскочек, сующих нос не в свои дела.
— Это оскорбление! — бросил Кодзиро.
— Убирайся! — заорал, не выдержав, Дзюродзаэмон. — Здесь не балаган для представлений!
Посинев от злости, Кодзиро, мягко отпрыгнув назад, приготовился к атаке.
— Защищайтесь, негодяи!
— Подождите, молодой человек! — раздался голос подошедшего Гэндзаэмона.
— Сам жди! — прошипел Кодзиро. — Не лезь! Я вам покажу, что случается с людьми, которые меня оскорбляют.
Старик подбежал к Кодзиро.
— Прошу вас не принимать это недоразумение всерьез. Наши люди перевозбуждены. Я — дядя Сэйдзюро, он рассказывал, какой вы выдающийся фехтовальщик! Не обижайтесь! Приношу вам личное извинение за поведение наших людей.
— Спасибо на добром слове. Я был в хороших отношениях с Сэйдзюро и желаю успехов дому Ёсиоки, хотя и не могу выступить на вашей стороне. Я тем не менее не допущу, чтобы ваши люди оскорбляли меня.
Гэндзаэмон склонился в глубоком поклоне.
— Вы совершенно правы. Прошу вас, забудьте о происшедшем ради Сэйдзюро и Дэнситиро.
Старик решил любой ценой уладить неприятность, поскольку Кодзиро мог ославить их на весь Киото, рассказав о подготовленной засаде на Мусаси.
— Хорошо! Мне стыдно, что почтенный старец гнет передо мной спину в поклоне, — милостиво произнес Кодзиро.
Без тени смущения хозяин Сушильного Шеста начал хвалить и подбадривать людей Ёсиоки и поносить Мусаси.
— Я дружил с Сэйдзюро и знать не знаю Мусаси. Конечно, я на вашей стороне. Я видел много поединков, но трагедия вашего дома ни с чем не сравнима. Какой-то деревенский бродяга вывалял в грязи семейство, служившее военными наставниками сегунам Асикаги!
От слов Кодзиро у всех загорелись уши. Дзюродзаэмон ругал себя за то, что грубо обошелся с искренним другом дома Ёсиоки.
Кодзиро, мгновенно уловив перемену в отношении к себе, заговорил еще вдохновеннее:
— Я мечтаю о собственной школе, поэтому не пропускаю ни одного поединка, чтобы видеть различные приемы. Таким образом я учусь. Два ваших боя с Мусаси меня безмерно разочаровали. Вас было много в Рэнгэоине, да и в Рэндайдзи тоже, но вы позволили Мусаси уйти безнаказанным. Теперь он болтается по улицам Киото и кичится своими победами. Не могу понять, в чем дело.
Кодзиро продолжал, облизнув пересохшие губы:
— Спору нет. Мусаси на редкость упорный боец, впрочем, как и все бродячие фехтовальщики. Раза два я наблюдал его в деле. Боюсь показаться навязчивым, но хочу кое-что рассказать вам о Мусаси. Впервые я услышал о нем от женщины, которая знала Мусаси с семнадцати лет.
Кодзиро предусмотрительно опустил имя Акэми.
— Ее рассказ и другие сведения дали мне представление об этом человеке. Он — сын деревенского самурая из провинции Мимасака. Вернувшись в деревню после битвы при Сэкигахаре, он натворил столько безобразий, что односельчане изгнали его. С тех пор он странствует. Человек он никчемный, но кое-какие способности имеет. Обладает могучей силой. Сражается с полным пренебрежением к собственной жизни, что сводит на нет традиционные правила фехтования в поединках с ним. Это все равно что с помощью здравого смысла пытаться уговорить сумасшедшего. Надо поймать его в ловушку, как дикого зверя, иначе вам с ним не справиться. У вас есть представление о противнике, так что действуйте!
Гэндзаэмон церемонно поблагодарил Кодзиро и посвятил его в план сражения. Кодзиро одобрительно кивал.
— Если выполните задуманное, Мусаси живым не уйдет. Можно, однако, придумать кое-что и получше.
— Получше? — переспросил Гэндзаэмон, пристально взглянув на самоуверенного гостя. — Спасибо, но, по-моему, мы все предусмотрели.
— Нет, мой друг, далеко не все. Если Мусаси честно явится сюда по дороге, то ему, может, и не уйти. А если он разгадает вашу тактику и вовсе не появится? Все ваши приготовления пойдут насмарку.
— Расставим по всему Киото объявления о его трусости и сделаем его посмешищем.
— Конечно, таким образом вы отчасти поправите свою репутацию, но не забывайте, Мусаси будет всем рассказывать о вашем коварстве. Вам не будет веры. Необходимо уничтожить Мусаси сегодня. Значит, надо подстроить так, чтобы он явился сюда и угодил в вашу западню.
— Как это сделать?
— Сейчас скажу. Есть несколько вариантов. — Кодзиро что-то прошептал на ухо Гэндзаэмону. — Ну как? — спросил Кодзиро. Надменное лицо выражало дружелюбие, не свойственное ему.
— Понимаю, к чему вы клоните, — закивал в знак согласия старик. Обернувшись к Дзюродзаэмону, он зашептал ему на ухо.
ВСТРЕЧА ПРИ ЛУНЕ
Уже пробило за полночь, когда Мусаси добрался до маленькой гостиницы севернее Китано, где когда-то он встретил Дзётаро. Неожиданное появление Мусаси обрадовало старика хозяина, который быстро приготовил ему постель.
Мусаси ушел рано утром и вернулся поздним вечером. Он сбросил с плеч мешок батата из Курамы и отдал старику штуку беленого полотна из Нары, купленную в ближайшей лавке, и попросил сшить исподнее — набрюшник и набедренную повязку. Старик сразу же снес полотно белошвейке, а на обратном пути забежал в винную лавку за сакэ. Они проговорили до глубокой ночи, сидя с горшком тушеных бататов и кувшинчиком сакэ, пока белошвейка не принесла новое белье. Мусаси аккуратно сложил его у изголовья.
Задолго до рассвета старика разбудил плеск воды. Мусаси умывался студеной колодезной водой. Он надел новое белье и старое кимоно. Лунный свет заливал землю.
Мусаси сказал старику, что, устав от Киото, направляется в Эдо и пообещал зайти года через три, когда вернется в эти края. Старик завязал пояс на его спине. Мусаси ушел.
Узкая тропа вела через поля к дороге на Китано. Мусаси ступал осторожно, чтобы не угодить в лепешки навоза. Старик долго смотрел в ту сторону, где лунная дымка поглотила гостя.
Голова Мусаси была ясной, как небо над ним. Тело налито силой, настроение становилось бодрее с каждым шагом.
«Зачем я так тороплюсь? — громко спросил он себя и замедлил шаг. — Это, пожалуй, моя последняя ночь в мире живых».
Мусаси не скорбел, не сокрушался, он трезво оценивал свое положение. Он пока не ощущал дыхания смерти.
Весь вчерашний день он молча просидел под сосной во внутреннем храме Курама в надежде обрести отрешенность, когда теряется ощущение души и тела. Он не смог отделаться от мысли о смерти и теперь сожалел о напрасно потерянном времени.
Ночной воздух бодрил. Немного сакэ, короткий, но глубокий сон, ледяная вода из колодца, новое белье — нет, он не чувствовал себя человеком, обреченным на смерть. Мусаси вспомнил зимнюю ночь, когда он одолевал вершину Орлиной горы. Тогда тоже ярко сверкали звезды, на деревьях блестели сосульки. Сейчас сосульки сменились бутонами цветов. Мусаси чувствовал легкое головокружение, ему не хотелось думать о серьезном. Впрочем, какой толк ломать голову над тем, что не постигли мудрецы на протяжении веков — смерть, предсмертная агония, то, что ждет после смерти.
Мусаси шел по кварталу, где жила придворная знать. Жалобно пела флейта. Он живо представил людей в трауре вокруг гроба, ждущих рассвета. Ему почудились звуки заупокойной молитвы. Мусаси неожиданно для себя вспомнил танцующих жриц в храме Исэ, надменную вершину Орлиной горы.
Мусаси остановился, чтобы прийти в себя. Он уже миновал храм Сёкокудзи и был неподалеку от серебряной ленты реки Камо. Он увидел на глинобитной стене тень человека, двигавшегося ему навстречу. Немолодой человек с собакой на поводке робко приблизился к Мусаси.
— Можно вас побеспокоить?
— Меня? — удивился Мусаси.
— Извините за странный вопрос: не видели ли вы по пути освещенный дом?
— Я не смотрел по сторонам, но, по-моему, не попадался.
— Снова не на ту улицу попал!
— А что вы ищете?
— Дом, в котором скончался один человек.
— Дома я не видел, но, кажется, слышал флейту. Это рядом.
— Должно быть, тот самый дом. Жрец из синтоистского храма, похоже, опередив меня, начал заупокойную службу.
— Вы священнослужитель?
— Не совсем. Я — гробовщик с холма Торибэ. Мне сказали, чтобы я шел к дому господина Мацуо, вот я и направился к горе Ёсида, но они там больше не живут.
— Вы говорите о Мацуо с горы Ёсида?
— Да. Я не знал, что они переехали, и сделал большой крюк. Спасибо! До свидания!
— Подождите! — остановил его Мусаси. — Вы говорите о Канамэ Мацуо, который служил у господина Коноэ?
— Вот именно. Он умер, не проболев и десяти дней.
Мусаси молча зашагал дальше, гробовщик — в противоположную сторону.
«Умер дядя», — подумал Мусаси. Человек прожил нелегкую жизнь, пытаясь нажить состояние, но так и остался бедным. Мусаси вспомнил простую еду, которую дала ему тетка, — рисовые колобки, съеденные им в новогоднюю ночь на берегу реки. Теперь и она осталась одна-одинешенька.
Мусаси остановился на берегу Камо, вглядываясь в тридцать шесть вершин Хигасиямы, Они излучали холодную враждебность. Мусаси, тряхнув головой, сбежал вниз к мосту. Отсюда дорога из северной части города вела к горе Хиэй и дальше в провинцию Оми.
На середине моста Мусаси услышал крик человека. Он остановился. Клокотала вода, шумел ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121