А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Попробуем сначала, Оцу. Пять лет не вернешь, но начнем новую жизнь вместе, ты и я!
— Матахати, ты грезишь наяву, — прозвучал бесстрастный голос. — Главное — не ушедшее время, а пропасть, которая пролегла между нашими сердцами и судьбами.
— Знаю. Я хотел бы завоевать твою любовь. Не стоит, верно, говорить, но мой проступок мог бы совершить любой человек по молодости лет.
— Говори, что угодно, все равно я никогда не поверю ни единому твоему слову.
— Я сознаю вину перед тобой. Подумай, Оцу! Я — мужчина и прошу прощения у женщины. Неужели ты не понимаешь, как это тяжело?
— Оставь это! Если ты мужчина, то и поступай как подобает настоящему мужчине.
— Оцу, ты дороже всего в моей жизни! Хочешь, я на коленях буду молить у тебя прощения? Я поклянусь, поклянусь всем, чем ты захочешь!
— Мне безразличны твои намерения.
— Не сердись, прошу! Здесь не место для выяснения отношений. Отойдем в сторону.
— Нет.
— Не хочу, чтобы мать увидела нас. Пойдем! Я не могу тебя убить.
Матахати взял Оцу за руку, но девушка выдернула ее.
— Не прикасайся! — сердито вскрикнула Оцу. — Смерть лучше жизни с тобой!
— Не пойдешь?
— Нет, нет и еще раз нет!
— Это окончательное решение?
— Да.
— Ты по-прежнему любишь Мусаси?
— Да. И буду любить его и в этой, и в следующей жизни.
Матахати содрогнулся.
— Не говори так, Оцу.
— Твоя мать знает и обещала сказать тебе. Мы должны были встретиться с тобой, чтобы навсегда расстаться.
— Вот как! Это, вероятно, поручение Мусаси? Я угадал?
— Нет. Мусаси здесь ни при чем. Я не получаю ничьих указаний.
— В конце концов, у меня тоже есть гордость, как у каждого мужчины. Раз тебе больше нечего сказать…
— Ты что? — воскликнула Оцу.
— Я не хуже Мусаси и не допущу, чтобы вы были вместе. Готов пожертвовать жизнью. Слышишь, я этого не допущу! Никогда!
— Кто ты такой, чтобы решать нашу судьбу?
— Я не позволю тебе выйти замуж за Мусаси. Запомни, Оцу, ты не с Мусаси была помолвлена!
— Не тебе напоминать об этом.
— Мне! Ты была обещана мне в жены и без моего согласия не имеешь права выходить за другого.
— Ты трус, Матахати! Ты жалок. Как можно так унижаться? Я получила письма от тебя и от женщины по имени Око, которые извещали о разрыве помолвки.
— Ничего не знаю. Я никогда не писал тебе. Все подстроила Око.
— Неправда. Одно письмо было написано твоей рукой. Ты писал, чтобы я забыла о тебе и нашла себе другого жениха.
— Где оно? Покажи письмо!
— У меня его нет. Такуан, прочитав его, высморкался в листки и выбросил.
— Значит, у тебя нет доказательств. Тебе никто не поверит. Вся деревня знает, что ты помолвлена со мной. Правда на моей стороне. Подумай, Оцу! Ты не будешь счастливой, если пойдешь против всех ради Мусаси. Ты расстроилась из-за Око, но клянусь, с этой женщиной покончено.
— Не теряй времени, Матахати!
— Ты не хочешь дослушать мои извинения?
— Матахати, ты сейчас гордо заявил, что ты мужчина. Почему ты не поступаешь по-мужски? Ни одна женщина не отдаст сердце слабому, бесчестному и лживому трусу. Женщины не любят слабых.
— Не забывайся!
— Отпусти меня! Рукав оторвешь!
— Ты… Мерзкая потаскуха!
— Замолчи!
— Если ты не выслушаешь меня, пеняй на себя, Оцу!
— Матахати!
— Если хочешь жить, поклянись, что отречешься от Мусаси!
Матахати отпустил руку Оцу, чтобы вытащить меч. Казалось, вырвавшийся из ножен клинок подчинил волю Матахати. Оцу увидела одержимого человека с диким блеском в глазах.
Она вскрикнула, испугавшись не оружия, а безумного вида Матахати.
— Мерзавка! — завопил Матахати, бросаясь за убегающей Оцу. Меч обрубил узел оби на кимоно девушки.
«Ее нельзя упустить», — думал Матахати, преследуя Оцу и громко окликая мать.
Осуги кинулась на помощь сыну, на ходу вытаскивая меч. «Неужели все испортил?» — мелькнула у нее мысль.
— Вот она! Держи ее, мама! — кричал Матахати. Вынырнув из кустов, он едва не сшиб с ног Осуги.
— Где она? — воскликнул он, дико озираясь по сторонам.
— Ты не прикончил ее?
— Она убежала.
— Болван!
— Смотри, вон она! Внизу!
Оцу, спускаясь по крутому склону оврага, зацепилась за куст и на миг остановилась. Поблизости шумел водопад. Оцу бросилась вперед, придерживая разорванный рукав. Водопад бурлил где-то за ее спиной.
— Она в ловушке, — раздался голос Осуги. Непроглядная тьма окутывала дно оврага.
— Вот она лежит! Руби, Матахати!
Матахати уже не владел собой. Прыгнув вперед, он яростно рубанул по лежащему на земле телу.
— Исчадие ада! — крикнул он.
Тьму огласил предсмертный вопль и треск ломаемых сучьев.
— Вот тебе, вот!
Матахати неистово наносил один удар за другим. Казалось, меч разломится от силы Матахати. Он был пьян от крови, глаза полыхали огнем.
Все кончено. Наступила тишина.
Бессильно опустив окровавленный меч, Матахати начал приходить в себя. Глаза были пустыми. Он взглянул на руки — они были красными. Кровь алела на его лице, на одежде. Кровь Оцу! Земля поплыла у него под ногами.
— Молодец, сынок! Наконец ты выполнил долг! Задыхаясь от восхищения, за спиной Матахати стояла Осуги. Она вглядывалась в месиво помятых и поломанных кустов.
— Как я рада! Мы сдержали слово! Половина бремени упала с меня. Теперь мы можем смотреть в глаза всей деревне. Что с тобой? Немедленно отсеки голову.
Видя нерешительность сына, Осуги засмеялась.
— Не хватает смелости? Коли ты такой нежный, я сама! Отойди! Матахати стоял неподвижно. Едва мать сделала шаг вперед, он стукнул ее рукояткой меча по плечу.
— Ты что, с ума сошел? — закричала, чуть не упав, Осуги.
— Мама! — Что?
У Матахати сел голос, в горле что-то булькало. Окровавленной рукой он провел по глазам.
— Я ее убил… Убил Оцу.
— Похвально. Почему ты плачешь?
— Как не плакать? Это ты безумная старая карга.
— Тебе ее жалко?
— Да… да! Все ты! Почему до сих пор ты жива? Я бы сумел вернуть Оцу. Все ты со своей честью дома!
— Прекрати детский лепет. Если она так мила тебе, почему же ты не убил меня?
— Будь я способен, я бы… Есть ли что чудовищнее сумасбродной, одержимой матери?
— Не смей! Как только язык поворачивается!
— Отныне буду жить по-своему. Загублю себя, никому до этого дела нет!
— Ты всегда был нытиком, Матахати. Выходил из себя и закатывал сцены, чтобы досадить матери.
— Ты у меня еще поплачешь, старая скотина! Ведьма! Ненавижу тебя!
— Вот как! Мы сердимся! Прочь с дороги! Я возьму голову Оцу, а уж потом с тобой поговорю.
— С разговорами покончено. Больше не намерен слушать тебя!
— Ты должен посмотреть на ее голову. Красота! Убедись, как выглядит мертвая женщина. Мешок костей. Пора понять, как слепа страсть.
— Замолчи! — зарычал Матахати. — Оцу — единственное сокровище, к которому я стремился всю жизнь. Я расстался с беспутным существованием, попытался исправиться, вернулся на правильный путь ради женитьбы на Оцу. Оцу убита не во имя спасения семейной чести, а по прихоти злобной старухи.
— Долго будешь распространяться о том, что сделано? Лучше бы молитвы читал. «Слава Амиде Будде!»
Старуха потопталась среди поломанных кустов и сухой травы, заляпанных кровью, и, собрав траву в пучок, пригнула его к земле и опустилась на него на колени.
— Оцу, не сердись на меня, — проговорила Осуги. — Теперь, когда ты мертва, мне не в чем тебя укорить. Твоя смерть была неизбежной. Покойся с миром!
Старуха левой рукой нащупала густую шевелюру.
— Оцу! — раздался голос Такуана.
Темная пустота откликнулась эхом. Казалось, что Оцу зовут деревья и звезды.
— Ты не нашел ее? — Голос Такуана звучал тревожно.
— Ее здесь нет. — Хозяин гостиницы, в которой остановились Осуги и Оцу, вытер пот со лба.
— Ты ничего не спутал?
— Нет, я хорошо все слышал. Пришел монах из Киёмидзу, и старая женщина спешно покинула гостиницу, сказав, что ей срочно надо в святилище божества гор. Девушка ушла с ней.
Такуан и хозяин гостиницы замолкли.
— Может, они свернули с главной тропы или поднялись еще выше? — предположил Такуан.
— Почему такое беспокойство?
— По-моему, Оцу заманили в ловушку.
— Неужели старуха такая коварная?
— Нет, она прекрасная женщина, — загадочно ответил Такуан.
— Не поверил бы после всего, что ты рассказал. Да, еще кое-что припомнил.
— Что же?
— Девушка сегодня плакала в своей комнате.
— Ну и что?
— Старуха сказала нам, что девушка — невеста ее сына.
— Она всем это говорит.
— Судя по твоему рассказу, старуха дико ненавидит девушку и издевается над нею.
— Ненавидеть одно, но отвести девушку в глухую ночь на гору — совсем другое. Боюсь, что Осуги решила ее убить.
— Как убить? Ты же назвал старуху прекрасной женщиной.
— Она добродетельна по расхожим меркам. Часто молится в храме Киёмидзу. Подолгу сидит перед Каннон, перебирая четки. В такие минуты духовно она близка к богине милосердия.
— Я слышал, что она возносит молитвы Амиде.
— В миру много таких верующих. Их считают истовыми последователями Будды. Совершив что-нибудь неправильное, они идут на поклонение к Амиде, считая, что он простит им самые страшные прегрешения. Не задумываясь они убьют человека, зная, что милостью Амиды все грехи прощаются и они попадут в Западный рай после смерти. Эти добродетельные люди причиняют много хлопот.
Матахати испуганно оглянулся, не понимая, откуда доносится голос.
— Слышала, мама? — взволнованно спросил он.
— Ты узнал голос?
Осуги приподняла голову, не выпуская меча из правой руки. Левой она крепко ухватилась за волосы жертвы.
— Слышишь? Снова заговорили.
— Странно, ведь Оцу может искать только мальчишка по имени Дзётаро.
— Это голос мужчины.
— Сама слышу. Голос кажется знакомым.
— Плохи дела. Оставь голову, дай фонарь. Кто-то идет сюда.
— С той стороны, откуда раздаются голоса?
— Да. Бежим!
Опасность мгновенно помирила мать и сына, но Осуги не могла оторваться от чудовищного занятия.
— Подожди! — проговорила она. — После стольких испытаний я не могу уйти без головы. Иначе я не докажу, что отомстила Оцу.
Сейчас закончу.
— О-о! — с отвращением простонал Матахати.
Крик ужаса сорвался с губ Осуги. Уронив отсеченную голову, она привстала, но зашаталась и рухнула на землю.
— Это не она! — воскликнула старуха, вскидывая руки и тщетно пытаясь подняться.
— Что… что с тобой? — забормотал Матахати, подскочив к ней.
— Посмотри, это не Оцу, а какой-то нищий, калека.
— Не может быть! — оторопел Матахати. — Я его знаю.
— Один из твоих дружков?
— Нет! Он выманил у меня деньги. Что делал около храма этот грязный жулик Акакабэ Ясома?
— Кто здесь? — раздался голос Такуана. — Оцу, ты?
Матахати оказался проворнее матери. Он успел скрыться, но старуха попала в руки монаха, крепко державшего ее за шиворот.
— Так я и думал. Конечно, твой милый сыночек сбежал. Эй, Матахати, почему ты дал деру, бросив мамочку? Неблагодарный олух! Немедленно иди сюда!
Осуги жалобно охала, повалившись на землю, но и теперь, не удержавшись, злобно прошипела:
— Ты кто такой? Что привязался?
— Не узнаете меня, почтеннейшая? Вас подводит память, — ответил Такуан, выпустив из рук ее ворот.
— Такуан!
— Удивлены?
— Ничуть. Бродяги вроде тебя болтаются повсюду. Рано или поздно, ты должен был объявиться в Киото.
— Вы правы, — усмехнулся Такуан. — Все, как вы говорите. Я странствовал по долине Коягю и провинции Идзуми, а прошлой ночью пришел в Киото и услышал от знакомого тревожную новость. Вынужден был срочно заняться этим делом.
— Какое мне дело до твоих странствований?
— Я подумал, что Оцу должна быть с вами. Я ее ищу.
— Хм-м.
— Почтеннейшая!
— Что еще?
— Где Оцу?
— Не имею понятия.
— Я вам не верю.
— Пятна крови вокруг, — вмешался хозяин гостиницы. — Кровь еще не загустела.
Свет фонаря упал на лежащее на земле тело. Лицо Такуана окаменело. Воспользовавшись моментом, Осуги вскочила и бросилась бежать.
— Подождите! — крикнул Такуан, не двигаясь с места. — Вы покинули дом, чтобы восстановить честь семьи. Вы ее запятнали еще больше. Твердите, что любите сына, а сейчас бросаете его одного на произвол судьбы, погубив его жизнь?
Голос Такуана гремел, как раскаты грома. Осуги резко остановилась. Лицо старухи исказилось, она постаралась придать голосу вызывающий оттенок:
— Запятнала честь семьи, погубила жизнь сына? Что за нелепые выдумки! — ответила она нарочито вызывающим тоном.
— Сущая правда.
— Глупец! — презрительно засмеялась Старуха. — Кто ты такой? Болтаешься по свету, ешь пищу чужих людей, живешь в чужих храмах, справляешь нужду в полях. Что ты знаешь о семейной чести? Что ты понимаешь в материнской любви? Пережил ли ты хоть раз трудности, которые выпадают на долю обыкновенных людей? Прежде чем унизить других, тебе следовало бы попробовать пожить собственным трудом, как все нормальные люди.
— Вы задели больное место, я с вами согласен. Немало есть монахов, которым я сказал бы то же самое. Я всегда признавал, что ваш язык острее моего, что вы всегда меня переспорите, госпожа Хонъидэн.
— Мне осталось выполнить еще одно важное дело в этом мире. Напрасно ты считаешь меня бездельницей с острым языком.
— В любом случае мне надо поговорить с вами.
— О чем?
— Вы заставили Матахати убить Оцу сегодня ночью. Подозреваю, вы вместе расправились с нею.
Вздернув морщинистый подбородок, старуха презрительно фыркнула:
— Такуан, ты можешь бродить по жизни с фонарем, но он тебе не поможет, пока ты сам не раскроешь глаза. На твоем лице вместо глаз — две дырки, бесполезные, как украшения.
Заподозрив коварство в словах Осуги, Такуан посмотрел на лежащее на земле тело. Выпрямившись, он облегченно вздохнул. Старуха торжествующе воскликнула:
— Рад, что это не Оцу! Я помню, это ты свел ее с Мусаси, грязный сводник!
— Будь по-вашему. Я знаю вас как женщину верующую, поэтому вы не должны уйти, бросив тело убитого человека.
— Он и так лежал здесь на последнем издыхании. Матахати прибил его, но не по своей вине.
— Этот ронин был слегка не в себе, — подал голос хозяин гостиницы. — Последнее время он бродил по городу с фонарем на голове и порол всякую чушь.
Осуги повернулась и спокойно зашагала прочь от места убийства. Такуан, попросив хозяина гостиницы посторожить труп, последовал за Осуги, вызвав ее неудовольствие. Осуги обернулась, чтобы извергнуть с языка новую порцию яда, и раздался голос Матахати:
— Мамаша!
Осуги пошла на голос. Матахати в конце концов оказался хорошим сыном — он остался, чтобы убедиться в безопасности матери. Пошептавшись, они бросились со всех ног под гору. Очевидно, они решили, что присутствие монаха грозит им опасностью.
— Бесполезно, — пробормотал Такуан. — Они не стали бы меня слушать. Насколько улучшился бы мир, освободись он от глупых недоразумений.
Такуан хотел немедленно найти Оцу. Она, видимо, сумела спастись. Такуан воспрял духом, хотя и знал, что не успокоится, пока не отыщет Оцу. Монах решил продолжать поиски несмотря на темноту.
Хозяин гостиницы поднялся в гору немного раньше и сейчас возвращался в сопровождении группы людей с фонарями и лопатами. Это были ночные сторожа из храма, которые согласились закопать покойника. Вскоре лопаты заскрежетали о гальку.
Яма была уже достаточно глубокой, когда один из сторожей крикнул:
— Да здесь еще одно тело! Очень красивая девушка!
Девушка лежала на краю болотистой лощины в нескольких метрах от могилы.
— Мертвая?
— Дышит, но без сознания.
РЕМЕСЛЕННИК
До последнего дня жизни отец Мусаси постоянно напоминал сыну о предках. «Пусть я деревенский самурай, — говаривал он, — но ты должен помнить, что когда-то клан Акамацу был влиятельным и знаменитым. История рода должна служить тебе источником силы и гордости».
Попав в Киото, Мусаси решил разыскать храм Ракандзи, рядом с которым в прошлом находилась усадьба Акамацу. Клан давно распался, но Мусаси хотел поискать в храмовых записях сведения о предках и воскурить благовония в их память.
Мусаси дошел до моста Ракан, переброшенный через Нижнюю Когаву, зная, что храм расположен восточнее того места, где Верхняя Когава сливается с Нижней. Он расспрашивал о храме, но никто о нем и не слышал.
Мусаси повернул назад и остановился на мосту, глядя на воду. Река была прозрачной и мелкой. Со времени смерти Мунисая минуло не так много времени, но храм не то перенесли в другое место, не то снесли. Мусаси смотрел, как на поверхности воды кружили и исчезали пенистые воронки, потом его взгляд остановился на грязном стоке на левом берегу. Он сразу понял, что неподалеку находится мастерская, где полируют мечи.
— Мусаси!
Мусаси обернулся. За спиной у него стояла старая монахиня Мёсю, которая, похоже, возвращалась домой. Решив, что Мусаси пришел навестить их, Мёсю продолжала:
— Рада, что ты здесь. Коэцу дома. Ему будет приятно тебя видеть. Мусаси вслед за Мёсю вошел в ворота соседнего дома, и слуга побежал с докладом к хозяину.
Сердечно поздоровавшись с гостем, Коэцу сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121