Тогда Харитон, обернувшись, взялся, наконец, внимательно рассмотреть ее, и она понравилась ему. Лицо ее было смазливо, и ему отчетливо припомнился вдруг бюст ее под легкой сорочкой, на который смотрел он сверху вниз из окна.
Через какое-то время усмехнулся, наконец, и Леонидов.
- Ну, ладно, - сказал он и вдруг поднялся из-за стола. Вероника, у нас разговор. Ты здесь будешь?
- А куда мне еще?
- Пойдем, - он взял со стола какую-то бумагу и кивнул Харитону на дверь.
- Куда?
- Пойдем, пойдем, - тянул его за рукав Алексей.
Пожав плечами, Харитон вышел вслед за ним в коридор.
- Кто это такая? - спросил он.
- Кузина моя, - ответил Леонидов. - В гости ко мне приезжает время от времени.
Пройдя всего несколько шагов, он вдруг остановился, оглянулся по сторонам, вытащил из кармана связку ключей и отпер соседнюю со своим кабинетом дверь с надписью "Электрощитовая". До сих пор Харитон никогда и внимания не обращал на эту дверь. Странно, подумал он, откуда мог быть у Леонидова ключ от нее?
- Заходи, - пригласил его Алексей, сам вошел первым и включил свет.
И тут Харитон вдруг вспомнил.
- Ну, так, - сказал он, нахмурившись, и подошел вплотную к Леонидову. - Отвечай быстро - откуда узнал, что говорила моя мать тогда, ночью?
- Баева с Мумриковым арестовали час назад, пока ты шлялся неизвестно где, - пропустив вопрос мимо ушей, сказал тот и запер дверь изнутри.
- Как это арестовали? - мгновенно потерялся Харитон. Кто?
-... в кожаном пальто, - внушительно посмотрел на него Алексей. - Я тебя поздравляю, - сказал он и протянул ему лист бумаги, который захватил с собой. - На его место назначен ты.
Осоловевшим взглядом Харитон уставился в бумагу. Это оказался по всей форме составленный приказ областного управления НКВД о назначении его начальником Зольского РО НКВД с присвоением ему звания капитана госбезопасности. Дважды он перечитал этот приказ. И, скорее, испуг, чем радость, вызвал он в нем.
- Почему? - пробормотал он. - Что это такое? Что это значит?
- Это значит ровно то, что я уже сказал тебе; больше ничего. Присаживайся. В ногах правды нет.
Харитон, наконец, огляделся вокруг. "Электрощитовая" оказалась небольшой комнатой об одном окне, по всему периметру обставленная стандартными кабинетными столами. Никаких щитков, кабелей, счетчиков, рубильников - того, что могло бы ассоциироваться с надписью на двери, не было здесь и в помине. Все столы, впрочем, до предела были заставлены всевозможной аппаратурой, но аппаратурой иного рода. Стояло на них по крайней мере пять магнитофонов, не менее семи телефонных аппаратов, валялось три-четыре пары наушников, и было еще несколько приборов со стрелками и кнопками, назначение которых Харитону было неизвестно. Между столами стояло три стула, а из-за глухих бурых штор на окне выглядывало то, что с таким азартом, но тщетно искал он в ту ночь - медный патефонный раструб. Он, впрочем, едва и отметил про себя эту находку было уже не до того.
Вслед за Леонидовым он присел на один из стульев. В голове его была натуральная каша.
- Что тут происходит, Алексей, объясни, - почти взмолился он.
- Да ничего уже не происходит, голубчик. Все уже произошло. Пару часов назад на двух машинах приехала к нам из Москвы компания во главе с одним не совсем незнакомым мне полковником, предъявили ордер на арест, подписанный товарищем Ежовым, забрали Мумрикова и Баева, немного порылись у них в бумагах, оставили этот приказ и укатили обратно на Лубянку. Лишил ты себя, Харитоша, любопытного зрелища под названием "арест майора Баева". Рвал и метал наш Степан Ибрагимович, брызгал слюной и сыпал проклятьями.
- И что теперь будет? - довольно глупо поинтересовался Харитон.
- А ничего не будет. Будем работать лучше и веселей под твоим чутким руководством. Зачем нам враги народа во главе районных органов НКВД?
- Это ты устроил? - начал, наконец, соображать он.
Леонидов рассмеялся.
- Закурить не найдется, гражданин начальничек? - игриво спросил он.
Харитон достал из кармана и протянул ему пачку папирос, закурил заодно и сам. Алексей еще некоторое время молчал, дымя и улыбаясь, как чеширский кот.
- Ну, я, я, - покивал он затем. - Мы - напару со Свистом. Но согласись - обнаглел ведь старик вконец. На райком клал ежедневно, барщину завел, капризы каждый день. Малькова засадить после статьи в газете - это уж ни в какие ворота не лезло. Малькова, кстати, распорядись сегодня же освободить с извинениями. Вере-то это депутатство - как пожарнику лифчик. Старик на нее глаз положил тогда - ты заметил? Этим, по правде, меня особенно разозлил. Нипочем ведь не успокоился бы, пока не испортил девушку, старый кобель.
Харитон простонал вдруг в голос.
- Ты чего? - изумился Алексей.
- Черт, черт, черт! - громко выругался он, вскочил со стула, приложил кулак ко лбу. - Почему ты не сказал мне раньше?
- Да как бы я сказал, дружище? А если б не вышло ни хрена? Я ведь тоже рисковал, поди.
- Почему ты не сказал мне раньше? - повторил Харитон и, обессиленный, опустился обратно на стул.
- Да что случилось-то?
Но Харитон уже взял себя в руки.
- Ничего, - покачал он головой.
- Да ты хоть рад, дружище? - помолчав, ткнул его в плечо Леонидов. - Очнись! Мы теперь главные с тобой в этом городке. Эх, ужо и поставим мы его на уши! А ты назначишь меня своим заместителем, а?
Харитон только тупо смотрел на него. Ему, конечно, необходимо сейчас было хотя бы часок посидеть одному в тишине, чтобы как-то утрясти у себя в мозгу все произошедшее.
- Хотя можешь и не назначать, - тут же махнул рукой Алексей. - Мне наплевать по большому счету. Но только чур, Харитоша! - поднял он вверх указательный палец. - У нас со Свистом был один уговорчик: баевская усадьба на ближайшие полгода моя. Так что не обессудь - вселишься в нее зимой, а до той поры роток не разевай.
"Вере ведь не соврал насчет капитана, - пришло вдруг в голову Харитону, и жуткая досада снова рванула душу ему. Всего-то ведь на каких-нибудь полчаса поспешил. Надо же, надо же! Почему все так?"
- Ты чего так смотришь, а? Ладно, ладно, не переживай, продолжал тем временем балаболить Алексей. - Захочешь - будешь ночевать у меня хоть каждый день. Домик вместительный. Выпишу я теперь на лето из Москвы своих бандитов - баевские именины тебе пионерским утренником покажутся. Банька, девочки, шашлычки. Знаешь, Харитоша, что такое маскарад-ню? Это когда все в масках и все голые. Танцы до упаду при свечах, и все друг друга путают. Васьки Суровцева затея - другана моего.
- Что это все такое? - спросил вдруг Харитон, головою поведя вокруг.
- Это? Ах, это, - Леонидов многозначительно усмехнулся. Это, брат, такая штука. Такая штука, брат, - паясничая, завел он глаза. - Ни в сказке о ней сказать, ни пером описать. Это, мой юный друг, комната прямой правительственной связи - с Кремлем и Лигой наций. Пора, пора тебе, Харитоша, входить в круг настоящих дел Зольского РО НКВД. Т-сс, - приложил он вдруг палец к губам. - Я стану твоим Вергилием в этом кругу.
Вместе со стулом он мгновенно сдвинулся к одному из столов, водрузил на голову наушники и принялся щелкать клавишами на магнитофоне. Щелкал, впрочем, не слишком долго перемотал пленку, переключил какие-то проводки и повернулся опять к Харитону - судя по улыбке, приготовился наблюдать эффект. В ту же секунду магнитофон зашипел слегка и вдруг произнес голосом Зинаиды Олеговны:
- Беспокойно лежится мне, Харитон. Чувствую ясно, как приближается суд. Уже трубят вокруг трубы, уже несутся по небу всадники, и апокалипсис вершится на наших глазах.
- Мама, мама, - ответил ей сам Харитон в магнитофоне. Ложись, пожалуйста, спать.
Эффект - в виде выражения Харитонова лица - очевидно, удовлетворил Леонидова. Остановив пленку, он захихикал с чрезвычайно довольным видом.
Харитон задыхался.
- Это что, моя квартира прослушивается отсюда?
- Как ты догадался? - хихикал Алексей. - Вот сообразительный черт! Ладно, ладно, не раздувай ноздри - не только твоя. Всех можно прослушать, весь райком, весь исполком, все спецквартиры и спецдома, за исключением баевского дома и моей квартиры. Все кабинеты здешние, за исключением опять же баевского и моего - отгадай почему? Правильно - потому что мы все это и придумали. Ну, вернее, придумал-то я, Баев только пользовался - особые папочки подшивал. Это ведь моя специализация в институте была, чтоб ты знал - технические средства дознания. Я и в Зольск-то приехал поначалу практиковаться - с нуля вот эту комнатку соорудил. Ну, чего ты на меня вылупился, как на врага народа?! Ты же теперь и будешь ею пользоваться.
- А где жучки?
- В телефонах, разумеется. Где же им быть? У тебя возле дивана стоит.
Харитон полез опять за папиросами, прикурил. Руки его дрожали.
- Когда ж ты успеваешь подслушивать за всеми?
- Я и не стараюсь за всеми. Кому это нужно? Так уж, иногда зайдешь на досуге - покурить, кнопочками пощелкать. Бывает, что-нибудь любопытное и услышишь. А иногда Баев попросит последить за кем-нибудь. Ну, тогда ставишь магнитофон писать, потом прокручиваешь.
- А дальше?
- А чего дальше? Дальше Баев на крючок сажает того, кого ему нужно, а мне спасибо говорит. Так или иначе все у него на крючке сидели. Кроме меня, хе-хе. Ивана Иваныча, кстати, застукали мы вот так на воровстве со стройки. Ну, знаешь, через пустырь от тебя исполкомовский дом строится. Думаешь, почему так долго? Да потому что Иван Иваныч наш грузовиками оттуда кирпич и известку в дачный поселок возил. Сам строился и другим продавал.
- Почему ж не посадили?
- А на хрена? Мужик он покладистый. На крючке - так и вовсе ручной. С Баевым, я так думаю, поделился по-братски. Материальчик-то, впрочем, хранится. Так что будешь и ты его за жабры держать.
- А на меня материальчик тоже хранится? - щурясь от дыма, поинтересовался Харитон.
- Не знаю, не знаю, приятель, - улыбался Леонидов. Посмотришь сам у Баева в закромах. Что до меня касательно, то материальчик я на тебя собирал исключительно дружеский. И старику, прошу заметить, никогда на тебя не ябедничал. Одно время, помню, зело полюбил я сюда ходить, когда вел ты дело некой гражданки Лавреневой.
- Сволочь! - не выдержал Харитон, вскочил со стула, нервно прошагал до двери и обратно.
- Конечно, - снова захихикал Алексей. - Дождешься от тебя доброго слова. А ведь, прошу заметить, старик так и не узнал, почему это расхитительница социалистической собственности Акулина Лавренева отделалась за все про все годом принудработ. Хе-хе! А твоя метода допросов мне очень понравилась. Свист на этот счет - тоже парень не промах, спецквартирку его любопытственно бывает послушать, но до тебя, спору нет, ему далеко. Захожу к тебе, бывало, в кабинет на другой день, и все думаю, где же это вы тут вытворяли все? Неужто на том куцем диванчике? Хотел было даже стремянку на кладбище снести, к твоему окну придвинуть, да постеснялся. Природная застенчивость, увы, с рождения лишает меня в этой жизни самого интересного.
- Ладно, заткнись, - уже спокойнее попросил Харитон, прошелся по комнате, разглядывая аппаратуру. Похоже, он начал все же собираться с мыслями. - Скажи, а квартиру Кузькина можно прослушать? - спросил он через некоторое время.
- Увы, - развел руками Алексей. - Телефона у него нет. Опрометчивый был шаг - поселить прокурора в нетелефонизированном районе. Недоглядел в свое время Степан Ибрагимович. Впрочем, панику-то с этим Кузькиным развели, по-моему, напрасно. Пустое это все. Мог ведь просто погорячиться человек, или нервы сдали. Хотя посадить-то его все равно, конечно, не мешало бы. Тебе ведь сейчас так и так какой-нибудь сюжетец покрупней разыграть нужно, рвение выказать. А он фигура подходящая.
- Почему?
- Ну, как почему? Райком без директивы трогать нельзя уже дважды целиком выгребали. Исполком пока тоже не стоит лучше Ивана Иваныча ты сейчас никого не найдешь. А кто еще у тебя есть? Вольф что ли - это не серьезно. А вот Кузькина вполне можно было б в хороший крупный сюжет вставить - тем более, раз и повод есть подходящий.
Подойдя к окну, Харитон отдернул занавеску, несколько времени постоял в задумчивости, глядя на патефон, потом вдруг покрутил ручку, и опустил на завертевшуюся пластинку иглу. В медной трубе послышались щелчки, треск, затем заиграла музыка поначалу просто печальная, затем - уже громче - печальная и тревожная одновременно; вскоре запел на незнакомом языке мужской бас. Эта самая пластинка и играла той ночью, когда подходила к его раскрытому окну Вероника. Смяв в пепельнице папиросу, Харитон засунул руки в карманы галифе и минуту слушал молча, прислонясь спиной к стене.
- Что это такое? - спросил он.
- Реквием Моцарта, - сказал Алексей. - А что, голуба, пробрало тебя тогда?
Харитон не ответил и, повернувшись спиной к Леонидову, стал смотреть в окно. Полная золотая луна стояла прямо над куполом церкви - как бы вместо креста. Глядя на нее, почему-то вспомнил он вдруг, как месяц назад в Москве, в парке Горького, уже поздно вечером сидели они на скамейке с Верой Андреевной. Он что-то рассказывал ей - кажется, о позднем классицизме в архитектуре, об ампире, как воплощении государственного могущества. Она слушала его с интересом, улыбалась, а над деревьями всходила такая же точно луна. Рассказывая, он думал все, нельзя ли теперь попробовать поцеловать ее. Сердце его билось часто, но он так и не решился - побоялся поспешить, смазать неловкостью проведенное вдвоем воскресение. Куда торопиться, рассудил он тогда.
Что-то делалось все более кисло в душе Харитона. От музыки ли этой, от воспоминаний о Вере. Что-то ведь нужно будет еще придумать для Алексея. Правды он не поймет. Как же глупо все получилось. Тоска, тоска...
- Слушай, Леонидов, - сказал он вдруг, не оборачиваясь, Ты, вообще говоря, твердо уверен, что все это нужно?
- Что - это? - не понял тот.
- Ну, то что мы делали все это время при Баеве. Все эти сюжеты. В таком количестве.
- Что это ты вдруг, приятель, идиотские вопросы задавать начал?
- Почему же идиотские? - обернулся, наконец, Харитон, посмотрел в глаза Леонидову. - Ты считаешь, все это так и нужно?
- А ты считаешь, Баев этим от любви к искусству занимался?
- Откуда мне знать. Тебе с твоими связями виднее.
- Тебе тоже будет теперь виднее, не беспокойся. Скорректируют тебе завтра планчик из управления, будешь тогда рассуждать на философские темы. Чтобы удержаться здесь, и меня не подвести, Баева ты должен будешь переплюнуть уже до конца квартала - это ты учти.
- Переплюнуть? - повторил Харитон и, поморщившись, потер лоб ладонью. - Но ведь это абсурд, Леонидов.
- Что - абсурд?
- Ты понимаешь, о чем я говорю. Вот этот "планчик" абсурд.
- Что-то ты не в себе сегодня, - внимательно посмотрел на него Алексей. - Это не абсурд, дорогой мой, это государственная карательная система, она же система профилактики и устрашения. Мы с тобой работаем в ней. А задумываться о ее устройстве - не наша задача. И задумываться, прошу заметить, ты начал очень не вовремя.
Харитон помолчал немного, затем вздохнул и махнул рукой.
- Значит, по-твоему, так и нужно, да? - пробормотал он. На благо государства, для общей пользы, и все такое.
Леонидов все смотрел на него, потом, наконец, усмехнулся.
- На твое благо это нужно. На твое и на мое тоже. Такая это жизнь, голубчик, мы так попали с тобой. И попали удачно. Рыба ищет, где глубже, человек, где лучше, все прочее - от лукавого. Все люди живут ради удовольствия. А мы с тобой, ты и я - элита. Нам позволено многое, потому что другим не позволено ничего. И думать нам с тобой надо только о том, как удержаться в ней. Знаешь, дружище, если можно было б иметь все то, что мы с тобой имеем, разводя гладиолусы, я бы с удовольствием разводил гладиолусы. Но вот так устроена жизнь - чтобы выплыть самому, приходится постоянно топить других. А почему она так устроена, Харитоша, что такое хорошо, и что такое плохо, пусть размышляют те, кто оказался в ней на дне. Им ничего другого не остается.
Оборвав музыку на полуфразе, Харитон снял иглу с пластинки, вернулся к своему стулу, сел, взял со стола приказ и, закурив, бог знает какую уже за этот день, папиросу, минуту молча смотрел в него.
- Ну, будем тогда выплывать вместе, - сказал он, наконец. - И хоть друг друга не топить, так?
Леонидов рассмеялся.
- Пойдем-ка тяпнем коньячку, философ, закусим дынькой, с Вероникой тебя познакомлю. Обмыть надо все же шпалу твою.
Харитон недолго задержался в кабинете у Алексея. Коньяку выпил всего одну стопку, съел ломоть дыни. Какая-то злая не вполне еще определенная решимость постепенно вытесняла в душе его растерянность и досаду.
"Главный теперь в этом городке," - несколько раз повторил он про себя, и не то, чтобы радость, но какое-то особое упоение чувствовал он от этого.
Оставшаяся неудовлетворенной страсть его к Вере Андреевне, которую подавил он в себе по приказу Баева, страсть, разрешившаяся так нелепо, снова как будто оживала в нем, но теперь по-иному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57