При его приближении открылась дверь в небольшой сторожке, помещавшейся у поворота грунтовой дороги возле шлагбаума - на углу зеленого забора, огораживающего особый квартал. В двери появился рослый молодой милиционер и, вытянувшись, отдал секретарю честь.
Метров триста дорога шла среди пустыря, потом вывела его на улицу, неизвестно из какого века сохранившую странное название - Крамольная. Как и на других окраинных зольских улицах по обеим сторонам ее стояли деревянные более или менее ветхие избы, между избами чернели вскопанной землей огороды. Но что-то трудно уловимое для случайного взгляда отличало эту улицу от прочих. Приглядевшись внимательнее, можно было сообразить - ни перед домами, ни на огородах не росло на ней ни кустов, ни единого деревца - от этого казалась она будто голой. Чисто символическими были и заборы, выходящие на проезжую часть ее. Все это вызвано было требованиями безопасности, введенными Степаном Ибрагимовичем из-за того, что улица эта была единственной проезжей дорогой к особому их кварталу.
Дойдя по Крамольной до конца, Михаил Михайлович свернул налево - на улицу Большевистскую, где встречались уже каменные дома и праздные горожане. Вскоре она вывела его к чугунной ограде аллеи Героев Революции. Вообще-то, Баев был резко против того, чтобы первые лица района появлялись в людных частях Зольска вот так запросто - пешком, он настаивал на том, чтобы любые перемещения по городу осуществлялись ими только в автомобиле. Поэтому каждый раз во время подобной прогулки, Михаил Михайлович опасался встретить на улице милиционера, иначе о ней немедленно становилось известно Степану Ибрагимовичу, и следовало очередное - более или менее хамское внушение. Чтобы избежать его, Свисту приходилось передвигаться по Зольску подобно жулику - воровато озираясь вокруг, но отказаться от этой последней, как казалось ему, степени свободы своей в пользу ненасытной системы он решительно не хотел.
Вроде бы никого в милицейской форме не было теперь в аллее. Михаил Михайлович, потупясь, быстрым шагом пересек ее и скрылся в арке одного из двухэтажных домов на противоположной стороне. Он вошел в ближайший к арке подъезд, поднялся на второй этаж и отпер ключом дверь единственной на этаже квартиры. Запершись изнутри, он снял и повесил на вешалку пиджак, заглянув в зеркало, ладонями пригладил волосы, и вошел в гостиную.
Это была трехкомнатная спецквартира, полагавшаяся ему как партийному руководителю для личных целей. Она досталась ему со всею зажиточной обстановкой сразу по прибытию его в Зольск. По некоторым признакам было видно, что незадолго до прибытия его она была жилая, но кому принадлежала она до него, он не знал.
В квартире этой имелись гостиная, спальня и кабинет. Пройдя гостиную насквозь, Михаил Михайлович открыл дверь в спальню. Он почему-то уверен был, что он еще один в квартире, но оказалось, что это не так. На кровати в спальне сидела, руки по-школьничьи сложив на коленках, молодая светловолосая девушка, встретившая его робким взглядом снизу вверх.
- Здравствуйте, Михал Михалыч, - сказала она ему.
- Здравствуй, милая, - улыбнулся он, присел с ней рядом, обнял за плечи и поцеловал в щечку. - Быстро ты сегодня.
- Семена дома нет, - не глядя на него, сказала девушка. Я сразу.
Свисту всегда - все два месяца, которые встречались они тут - не нравилось, что с первых же слов разговора почему-то поневоле приходилось ему принимать на себя отцовские интонации. И еще почему-то в разговорах этих то и дело упоминался ими Бубенко. Не вязалось все это с тем, что происходило у них в этой спальне дальше, но, казалось, ничего поделать с этим было нельзя. Разве что разговаривать как можно меньше.
Свист обнял ее покрепче и хотел поцеловать еще, но она не повернула лица - сидела потупясь.
- Михал Михалыч, я кое-что хотела вам сказать, пробормотала она, по видимости, все более робея. - Еще и вчера на дне рождения хотела. Лучше я сразу скажу. Я в пятницу... В общем, у меня будет ребенок.
Михаил Михайлович почувствовал, как от этих слов, что-то неприятно съежилось у него под ребрами. Проглотив слюну, и еще не раскрывая рта, он уже чувствовал, что скажет сейчас какую-нибудь глупость. Так и получилось.
- От кого? - спросил он.
Она пожала плечами виновато.
- От вас... наверное. А может быть, и от Семена. Я не знаю точно, Михал Михалыч.
Свист поднялся с кровати, подошел к окну, взял лежавшую на подоконнике коробку с папиросами, закурил. За окном между лип разглядел он какую-то парочку, неспешно бредущую по аллее Героев за детской коляской. Что-то в последнее время не заладилось у него в жизни. Нелепая какая-то полоса пошла.
- Ну и ладно, - сказал он вдруг, обернувшись. - Ребенок так ребенок. И хорошо, что не знаешь точно. Лучше считай, что от Семена. Нет, не подумай, я ничего... Я не отказываюсь. В смысле... Ребенок - это всегда хорошо, - окончательно сбился он и махнул рукой.
- Я тоже так думаю, Михал Михалыч, - неожиданно посветлела она. - Я, по правде, очень его хочу. Я боялась, что вы... рассердитесь, - улыбнулась она жалобно. - А я его очень-очень хочу. Вы не беспокойтесь, я никому никогда не скажу.
- Ну и хорошо, - кивнул он; затушив едва раскуренную папиросу, вернулся к кровати, и, стоя над ней, погладил ее по голове.
Она все улыбалась ему застенчиво снизу вверх. Он присел перед ней на корточки и принялся аккуратно расстегивать пуговицы у нее на платье - сверху вниз, покуда не выскочили наружу маленькие груди. Тогда он повалил ее на кровать.
Он вышел из квартиры минут через пять после нее. Запер дверь, спустился вниз. По времени получалось в самый раз. Пройдя вдоль аллеи до конца ее, он свернул налево, в переулок, прошел и его и оказался на перекрестке возле маленького безлюдного сквера, скрытого под густыми кронами старых деревьев. И как раз в то же время с другой стороны к скверу подходил, улыбаясь навстречу ему, молодой человек в клетчатой ковбойке. Оба они оказались точны.
- Здравствуй, Алексей, - подал ему руку Свист, едва они сблизились. - Пойдем, сядем.
Пожимая руку его, Леонидов от души рассмеялся.
- Здрасьте, Михал Михалыч. Ничего себе предложеньице для начала.
Они сошли по нескольким покореженным ступенькам в сквер, расположенный чуть ниже уровня тротуара, и присели на единственную стоявшую там скамейку, сооруженную кустарно из пары едва обструганных досок. Заметно было, что Свист нервничает слегка.
- Куришь? - спросил он, достав из кармана коробку "Герцоговины Флор".
- Иногда, - угощаясь, кивнул Алексей. - Последнее время что-то хороших папирос не достать.
- Даже у вас? - удивился Свист.
- А что у нас? У нас объедки от ваших харчей. Вам-то на набережную все прямо со склада возят, в райком - остальное. А нам уж, что остается. В Москве в любом продуктовом в два раза больше товару, ей-богу.
- Так ты и ходи тогда к нам. Дорога не дальняя. Я тебя хоть завтра припишу.
- Да мне чего надо-то? - махнул рукой Алексей. - Пожрать это я в буфете. А из одежды - в Москве могу.
- Часто в Москву ездишь? - поинтересовался Свист.
- По выходным обычно. Нынче вот из-за дня рождения этого остался.
Михаил Михайлович глубоко затянулся.
- А я ведь тебя как раз собираюсь попросить в Москву съездить.
- Это зачем же? - удивился Леонидов.
Свист помолчал немного.
- Ты знаешь, Алексей, мы ведь с твоим отцом старинные знакомые, - начал он издалека. - Еще в Москве на рабфаке, я парторгом был...
- Знаю, знаю, - кивнул Леонидов. - Он тогда ВУЗы курировал.
- Верно. И тебя однажды вот таким карапузом еще видал. У отца в кабинете. Скажи, а почему ты здесь работаешь?
- А почему бы нет?
- Ну, в Москве-то, наверное, интересней.
- Распределили, - пожал он плечами. - Обязательно что ли у него под крылом сидеть. Чтобы все кивали - вот, мол, папенькин сынок. По-вашему, много радости?
- Да нет, я бы тоже, пожалуй, не стал.
- Здесь свобода, Михал Михалыч. А там - в одной квартире, хотя и большой. К тому же, ведь посмотреть нужно, чего я сам по себе стою.
- Ну, вот об этом-то как раз я с тобой поговорить хотел.
- То есть?
- Ты какого мнения о Баеве, Алексей?
- А какая разница? - насторожился он слегка. - Зачем мне о нем какого-то мнения быть? Он мой начальник.
- При Баеве ты, Алексей, здесь ничего не добьешься.
- Это почему же?
- А потому что ты для него выскочка - человек со стороны. Как пришел, так и уйдешь - на таких он ставку не делает.
- Я не лошадь, Михал Михалыч, чтобы на меня ставить.
- Да не в этом дело, - поморщился Свист, вздохнул.
Ясно было, что тянуть разговор не имело смысла. Обиняками все равно невозможно было ничего сказать.
- Не в этом дело, - повторил он. - Ну, ладно. Я с тобой начистоту, Алексей. У меня к тебе разговор очень серьезный. Ты можешь отнестись к нему как угодно, но я надеюсь по крайней мере, что ты меня не продашь. Ты умный парень, и должен понять, что я не ради себя, а ради дела болею. Я с тобой о Баеве поговорить хочу.
Леонидов молчал. У Свиста было такое чувство, как, наверное, бывало у игрока в русскую рулетку. Ну, была, не была.
- Ты посмотри, Алексей, как он ведет себя тут, в Зольске. Ты здесь сколько уже?
- Год без малого. Девять месяцев.
- Девять месяцев. Рожать пора, - от нервного напряжения глупо пошутил Свист.
В голове промелькнуло тут же - кровать, руки на коленках. Перелом какой-то в жизни настал. Пан или пропал. Да ведь не впервой, постарался он успокоить сам себя. Бывали с ним передряги и похлеще. Что он, в самом деле, нервничает, как школьник перед этим пацаном. А когда его в девятнадцатом двое офицеров вели по степи до ближайшего дерева, чтобы повесить? Воспоминание это до сих пор призывал Свист на помощь в критические моменты своей жизни. И помогало.
- Ты не хуже меня должен видеть, - заговорил он ровнее. Он же натуральную вотчину тут себе устроил. Феодальщину какую-то неприкрытую. Захочу - казню, захочу - пожалую. И над райкомом он начальник, и над исполкомом, и в каждом заведении главный. А ведь он начальник только у вас - в РО НКВД, он должен от преступников, от врагов народ защищать; конечно, дело это важнейшее, но ведь не значит же, что все остальные дела не важные. Ну, а то что вчера он выкинул - это уж ни в какие ворота не лезет. Я думаю, ты в курсе.
Леонидов молчал.
- Кандидата этого в депутаты - Мальков его фамилия - мы больше месяца в райкоме проверяли - по всем статьям. Грамотный, честный, ответственный, отличный работник - наш человек до кончиков волос. Выдвинули единогласно, статью в газете напечатали. А он его вчера посадил. И почему? Да только потому, что его, Баева, в пятницу на комитете не дождались. Полтора часа мы его ждали - звонили, секретаря посылали - не пришел. Дела у него, видите ли, поважней. И вот вчера этот фортель с Верой Андреевной. А Малькова посадил. Она, возможно, девушка-то хорошая, Вера Андреевна, но разве такие дела так решаются. Это ведь не шуточки - это Верховный Совет России - высший республиканский орган. А он - как левая нога решила. И чем, скажи на милость, Мальков виноват - тем, что Баев на комитет не пришел? А ты видел вчера, как он с Матвеевым - он и Мумриков напару. Это ж натуральная дискредитация ответственного партийного работника - второго секретаря райкома. Там ведь и почти посторонние люди были. Что они подумают, что в городе расскажут? Я уж не говорю о том, что просто хамство. И так он со всеми. И со мной при случае, и с тобой, поверь мне. Ни ты ему не нужен, ни я, никто вообще.
Леонидов молчал.
Михаил Михайлович достал новую папиросу, постучал мундштуком о коробку.
- Ну, скажи по совести, Алексей, разве я не прав?
- Что же вы предлагаете?
- Я считаю, что если вот это все мы теперь проглотим, то грош нам цена - и как коммунистам, и как порядочным людям. Баев тогда совсем обнаглеет, всех нас сожрет, и туда нам и дорога тогда. За себя я не боюсь, поверь. Чего мне бояться? Я всю гражданскую прошел, смерти в лицо, вот как тебе теперь, сотню раз смотрел. Мне за город этот обидно. За город и за партию нашу. Мне партия этим городом руководить доверила. Можно, конечно, и статью другую напечатать, Куроша снять, а Веру Андреевну в депутаты выдвинуть. Но лично я бы тогда по совести для себя посчитал, что партбилет свой я должен сдать. Разве не так?
- Что вы предлагаете? - спокойно повторил Алексей.
Михаил Михайлович прикурил, пару раз затянулся в полные легкие, напустил вокруг скамейки облако дыма.
- Я предлагаю тебе, Алексей, поехать сегодня в Москву и поговорить с отцом начистоту - вот так, как я теперь с тобой. У меня у самого там таких связей нету, а с Баевым здесь один на один мне не справиться. Расскажи отцу про Малькова, про этот день рождения барский, и пусть решает он что-нибудь прямо сейчас, потому что потом будет поздно. Расскажи ему про меня все, что сам думаешь. Он, я знаю, человек решительный, справедливый, большевик настоящий; думаю, что и меня он по рабфаку хорошо помнит. Если расскажешь ему все, как есть, я уверен - он поймет, и так просто это не оставит. Только сказать нужно, чтобы действовал быстро. От Баева теперь уж и не знаешь, чего ждать можно.
Михаил Михайлович перевел дух.
- Что скажешь, Алексей?
- Дайте еще папиросу, - попросил Леонидов. - Ну, а кого вы на месте Баева представляете себе. Если, допустим, я соглашусь, и все это дело выгорит.
- Ну, тебе это, Алексей, сам понимаешь, пока что не по чину. Я думаю, можно было бы Тиграняна предложить.
- Да мне это и даром не нужно, - попыхивая папиросой, покачал головой Леонидов. - Вы же сами сказали - я как пришел сюда, так и уйду.
- Ну, положим, если это дело у нас получится, то совсем уж так ты не уйдешь. Кое чего ты тут добьешься - это я могу тебе обещать.
- Должности мне не нужны, Михал Михалыч. Я, по правде говоря, еще и не решил для себя окончательно, нужна ли мне вообще эта карьера.
- Ну, а что тебе нужно?
Леонидов не ответил, покурил, помолчал немного.
- А на Веру Андреевну вчера Баев просто глаз положил, сказал он вдруг. - Это я четко видел. От этого вся катавасия. Только глупо это, как всегда по любви. Вера Андреевна и не знает ничего, а узнает - так не согласится, - недокурив, Алексей щелчком отбросил окурок. - Я бы, пожалуй, Харитона предложил, Михал Михалыч. Парень он неглупый, честолюбивый, исполнительный. Если поговорить с ним правильно, вел бы себя хорошо.
- Но он ведь, по-моему, из баевской компании, - заметил Свист и внутренне перекрестился - похоже было, что он не ошибся насчет Алексея. - К тому же только лейтенант, как и ты.
- Старший лейтенант; это не проблема, получит капитана досрочно. А насчет "из баевской компании", Михал Михалыч, так все мы из этой компании. И я тоже, да и вы, если уж напрямки, до вчерашнего дня. Но на самом деле, все до поры до времени; когда прижмет, каждый сам за себя.
- Так ты поедешь, Алексей?
Леонидов чему-то усмехнулся про себя. Вид у него вообще становился все более довольный и хитрый.
- Дело это тонкое, Михал Михалыч; никаких гарантий, что выгорит. К тому же мы недоговорили еще, какая мне от этого польза будет.
- Говори прямо, что тебе нужно.
Свист чем дальше, тем большее чувствовал облегчение. Не зря он затеял эту игру - разговор у них получился тот, что нужно. Можно было считать - полдела сделано.
- Ладно, скажу. Вы со мною начистоту, и я тогда тоже только уж без обид, договорились?
- А чего мне обижаться? - пожал он плечами. - Говори все, что смогу, сделаю.
Леонидов еще хмыкнул пару раз, покачал головой.
- Я в Зольске, Михал Михалыч, собираюсь еще полгодика прокантоваться. Потом в Москву - либо на Лубянку, либо еще куда. Есть у меня мыслишка, при посольстве одном обосноваться, но это дело будущее. А пока что я тут на свободе, хочу немного повеселиться.
- Ну, насчет повеселиться, это ты с Зольском, пожалуй, промахнулся немного. Городишко для веселья не самый подходящий.
- А это как дело поставить, Михал Михалыч. Пока что действительно скучновато. Но это почему. Потому что живу я здесь в однокомнатной конуре, друзей своих из Москвы пригласить некуда. А вот если б на выходные они ко мне шайкой-лейкой сюда подвалить могли, мы бы тут на природе такое развернули - день рождения вчерашний и в подметки бы не встал.
- Так тебе квартира нужна?
- Не квартира, Михал Михалыч - дом.
- Какой дом?
- Баева, разумеется, - Леонидов, улыбаясь, встретился взглядом с секретарем. - На полгодика всего - на лето и осень. Если дельце наше выгорит, дом ведь освободится.
Свист замялся немного.
- Но ведь вообще-то он тогда Харитону полагаться будет.
- Харитон потерпит полгода. Он и квартиру-то свою только получил. С Харитоном я это сам улажу, не беспокойтесь.
- А что люди говорить станут? В райкоме, да и у вас тоже. В исполкоме я это как объясню.
- Ну, это уж ваши заботы, Михал Михалыч. Вы мне куда как сложнее задачу хотите поставить.
- Ладно, - кивнул он головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57