Оииэ сказал:

- Я не уверен, что вы умеете обижать.- Оииэ не был симпатичным, как
Паэ. Даже говоря о физике, он держался как-то уклончиво, скрытно. И все же
под этой манерой держаться было что-то, чему, как казалось Шевеку, можно
было доверять; тогда как под обаянием Паэ... что скрывалось под ним? Ну,
неважно. Он должен доверять им всем - и будет им доверять.

- Где женщины?

Паэ засмеялся. Оииэ улыбнулся и спросил:

- В каком смысле?

- Во всех смыслах. Вчера вечером, на приеме, я встречал женщин -
пять, десять - и сотни мужчин. Эти женщины, я думаю,- не ученые. Кто они
были?

- Жены. Одна из них, собственно говоря,- моя жена,- сказал Оииэ со
своей скрытной улыбкой.

- Где другие женщины?

- О, сударь, это проще простого,- торопливо ответил Паэ.- Вы только
скажите, что вы предпочитаете, и мы вам это доставим без всяких проблем.

- Конечно, нам приходилось слышать довольно яркие рассуждения об
анарресских обычаях, но я склонен думать, что мы сможем предоставить вам
почти все, что вы пожелаете,- сказал Оииэ.

Шевек совершенно не понимал, о чем они говорят. Он почесал голову.

- Значит, здесь все ученые - мужчины?

- Ученые? - словно не веря своим ушам, переспросил Оииэ.

Паэ кашлянул:

- Ученые. О, да, разумеется, все они - мужчины. В школах для девочек
есть, конечно, преподаватели-женщины. Но им никогда не удается подняться
выше уровня Аттестата.

- Почему?

- Математика не дается; не способны к абстрактному мышлению; не
годятся они для этого. Ну, вы же знаете, процесс, который женщины называют
"думать", происходит в матке! Конечно, есть отдельные исключения. Жуткие
мозговитые бабы с атрофией влагалища.

- А вы, одониане, разрешаете женщинам заниматься наукой? - спросил
Оииэ.

- Ну да, они занимаются науками.

- Надеюсь, таких немного.

- Ну, примерно половина.

- Я всегда говорил,- сказал Паэ,- что при соответствующем подходе
девушки-лаборантки могли бы в любой ситуации очень разгрузить мужчин в
лабораториях. Фактически, они выполняют монотонную работу более ловко и
быстро, чем мужчины, они более послушны, и им не так быстро надоедает
делать одно и то же. Если бы мы использовали женщин, мы гораздо скорее
смогли бы высвободить мужчин для творческой работы.

- Ну уж, только не в моей лаборатории,- возразил Оииэ.- Пусть знают
свое место.

- Д-р Шевек, а вы считаете каких-нибудь женщин способными к
определенному интеллектуальному труду?

- И даже в большей степени, чем они - меня. Митис, на Северном
Склоне, была моей учительницей; и еще Гвараб - я думаю, вы о ней знаете.

- Гвараб - женщина? - с неподдельным изумлением спросил Паэ и
расхохотался.

У Оииэ сделался недоверчиво-оскорбленный вид.

- Конечно, по вашим именам не поймешь,- холодно сказал он.- Вы, я
полагаю, специально стараетесь не делать различий между полами.

Шевек кротко заметил:

- Одо была женщина.

- Вот именно,- сказал Оииэ. Он не пожал плечами, но было заметно,
что он едва удержался от этого. Паэ с почтительным видом кивнул, точно так
же, как кивал, когда разболтался старый Атро.

Шевек понял, что затронул в этих мужчинах некую очень глубоко
укоренившуюся безличную враждебность. По-видимому, в них, как и в столах на
"Внимательном", скрывалась женщина, подавляемая, заглушаемая, превращенная
в животное женщина, фурия в клетке. Он не имел права дразнить их. Они знают
лишь один вид отношений - обладание. И они - одержимые.

- Красивая, добродетельная женщина,- сказал Паэ,- вдохновляет нас;
она - самое драгоценное, что есть на свете.

Шевек почувствовал себя крайне неловко. Он встал и подошел к окнам.

- Ваша планета удивительно красива,- сказал он.- Я хотел бы увидеть
больше. Пока мне нельзя выходить, вы дадите мне книги?

- Конечно, сударь! Какие?

- Историю... иллюстрации... рассказы... что угодно. Может быть, это
должны быть книги для детей. Видите ли, я очень мало знаю. Мы учим про
Уррас в школе, но в основном - про эпоху Одо. До этого были восемь с
половиной тысяч лет! И потом, после Заселения Анарреса прошло полтора века;
с тех пор, как последний планетолет привез последних Первопоселенцев,-
полное неведение. Мы игнорируем вас, вы - нас. Вы - наша история. Мы,
быть может,- ваше будущее. Я хочу узнавать, не игнорировать. Поэтому я и
прилетел. Мы должны знать друг друга. Мы - не п ервобытные люди. Наша
мораль - уже не племенная мораль, она не может быть такой. Такое неведение
- зло, из которого произойдет зло. Поэтому я пришел, чтобы узнать.

Он говорил очень серьезно. Паэ с энтузиазмом согласился:

- Совершенно верно, сударь! Мы все полностью согласны с вашими
целями!

Оииэ взглянул на него этими своими черными, непроницаемыми, овальными
глазами и сказал:

- Значит, по сути дела, вы прибыли в качестве посланника вашего
общества?

Шевек вернулся к камину и сел на мраморную скамью возле него, которую
уже воспринимал, как свое место, свою территорию. Он чувствовал, что
необходима осторожность. Но еще сильнее он чувствовал ту потребность,
которая через иссохшую бездну привела его сюда из другого мира, потребность
в
общении, желание разрушить стены.

- Я прибыл,- сказал он, тщательно подбирая слова,- в качестве
синдика Синдиката Инициативы - группы, которая в последние два года
разговаривает с Уррасом по радио. Но я, знаете ли, не являюсь послом ни от
какой власти, ни от какого официального у чреждения. Я надеюсь, что вы
пригласили меня не в таком качестве.

- Нет,- сказал Оииэ.- Мы пригласили вас как физика Шевека.
Разумеется, с одобрения нашего правительства и Совета Правительства
Планеты. Но здесь вы - частный гость Университета Иеу-Эун.

- Хорошо.

- Но мы не были уверены, одобряет или не одобряет ваш приезд...- он
замялся.

Шевек усмехнулся:

- Мое правительство?

- Мы знаем, что номинально на Анарресе нет правительства. Однако,
очевидно, администрация есть. И мы поняли так, что группа, которая вас
послала, ваш Синдикат, представляет собой нечто вроде фракции; возможно,
революционной фракции.

- На Анарресе все - революционеры, Оииэ...
Административно-управленческая сеть называется КПР - Управление
Координации Производства и Распределения. Это - координирующая система,
охватывающая все синдикаты, федератов и отдельных лиц, выполняющих
продукционную работу. Они не управляют личностями; они управляют
производством. Они не имеют власти ни поддерживать меня, ни запрещать мне.
Они могут только сообщать нам общественное мнение о нас - какое место мы
занимаем в социальном сознании. Вы спрашивали об этом? Так вот, моих друзей
и меня в основном не одобряют. Большинство людей на Анарресе не хочет
узнавать об Уррасе, они боятся его и не желают иметь ничего общего с
собственниками. Я сожалею, если я груб! Здесь ведь с некоторыми людьми то
же самое, правда? Презрение, страх, племенная психология. Ну и вот, я
прибыл, чтобы начать это все изменять.

- Исключительно по собственной инициативе,- сказал Оииэ.

- Это единственная инициатива, которую я признаю,- с улыбкой, но
совершенно серьезно ответил Шевек.

Следующие несколько дней он провел в разговорах с навещавшими его
учеными, в чтении книг, которые принес ему Паэ, а иногда он просто стоял у
сводчатых окон, задумчиво смотрел, как в огромную долину приходит лето, и
слушал короткие, мелодичные беседы там, снаружи, в воздухе: птицы; он знал
теперь, как называются эти певцы, и как они выглядят - он видел картинки в
книгах; до сих пор всякий раз, слыша эту песню или увидев промелькнувшее
крыло в листве, он замирал в детском восхищении.

Он ожидал, что здесь, на Уррасе он будет чувствовать себя таким чужим,
таким затерянным, одиноким и растерявшимся,- но ничего подобного он не
чувствовал. Конечно, вещам, которых он не понимал, не было числа; он только
сейчас начал смутно понимать, сколько их: все это невероятно сложное
общество со всеми его государствами, классами, кастами, обычаями, с его
великолепной, ужасающей и бесконечной историей. И каждый отдельный человек,
с которым он сталкивался, был загадкой, был полон неожиданностей. Но они не
были теми грубыми, холодными эгоистами, какими он представлял себе раньше;
они были так же сложны и разнообразны, как их культура, как их ландшафт; и
умны; и добры. Они обращались с ним, как с братом, они делали все, что
могли, чтобы он чувствовал себя не потерянным, не чужим, а так, словно он
- дома. И он действительно чувствовал себя, как дома. Он ничего не мог с
этим поделать. Весь этот мир, этот ласковый воздух, то, как падает на холмы
солнечный свет, даже ощущение более сильного земного притяжения, доказывали
ему, что это и есть его дом, планета его народа; и что вся красота этого
мира принадлежит ему по праву рождения.

Тишина, мертвая тишина Анарреса: он думал о ней по ночам. Там не поют
птицы. Там нет ничьих голосов, кроме человеческих. Тишина и бесплодные
земли.

На третий день Атро принес ему пачку газет. Паэ, который бывал у
Шевека чаще и дольше других, ничего не сказал Атро, но, когда старик ушел,
он обратился к Шевеку:

- Все эти газеты - ужасная чепуха, сударь. Они забавны, но не верьте
ничему, что в них написано.

Шевек взял газету, лежавшую сверху. Она была скверно напечатана на
шершавой бумаге - первое грубо сделанное произведение рук человеческих,
которое попалось ему на Уррасе. Собственно говоря, она выглядела, как
бюллетени КПР и региональные отчеты, выполнявшие на Анарресе роль газет, но
стиль ее отличался от стиля тех, захватанных, практичных, строго
придерживавшихся фактов изданий. Она была полна восклицательных знаков и
иллюстраций. Была там фотография: Шевек стоит перед планетолетом, а Паэ
держит его под руку и хмурится. Над фотографией очень крупным шрифтом было
напечатано: ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК С ЛУНЫ! Шевек, очень заинтересованный, стал
читать дальше.

Его первый шаг на земле! Первый за 170 лет гость Урраса из
Анарресского Поселения, д-р Шевек, был сфотографирован вчера, в момент его
прибытия на грузовой ракете, совершающей регулярные лунные рейсы и
приземлившейся в космопорте Пейер. Знаменитый уче ный, лауреат премии Сео
Оэн, которая была присуждена ему за научные заслуги перед всеми народами,
принял должность профессора в Университете Иеу Эун - такой чести
инопланетяне никогда прежде не удостаивались. На вопрос, что он чувствует,
впервые видя Уррас, высокий, величественного вида физик ответил: "Быть
приглашенным на вашу прекрасную планету - большая честь. Я надеюсь, что
теперь начинается новая эра все-тау-китянской дружбы, когда
Планеты-Близнецы будут двигаться вперед вместе, по-братски".

- Но я же вообще ничего не говорил! - запротестовал Шевек, обращаясь
к Паэ.

- Конечно, нет; мы эту компанию к вам не подпустили. Но птичью прессу
этим не смутить! Они все равно припишут вам те слова, которые им хочется от
вас услышать, а что вы сказали и сказали ли вообще что-нибудь - им не
важно.

Шевек прикусил губу.

- Ну,- сказал он наконец,- если бы я что-нибудь сказал, это было бы
что-то в этом роде... Но что такое "все-тау-китянский"?

- Тау-китянами нас называют террийцы. Кажется, по их названию нашего
солнца. В последнее время популярная пресса подхватила это слово, оно стало
в некотором роде модным.

- Значит, "все-тау-китянский" означает Анаррес и Уррас вместе?

- Наверно,- ответил Паэ с подчеркнутым безразличием.

Шевек продолжал читать газеты. Он прочел, что он - мужчина
гигантского роста; что он не брит и с "гривой" (что это такое, он не знал)
седеющих волос; что ему 37 лет, 43 года, 56 лет; что он написал великий
труд по физике под названием (орфо графия зависела от газеты) "Принцыпы
одновременности" или "Принципы одной временности"; что он - посланец
доброй воли от Одонианского Правительства; что он вегетарианец; и что, как
и все анаррести, он не пьет. Тут он не выдержал и так расхохотался, что у
него закололо в боку.

- Вот черт, ну и воображение у них! Что же, они думают, что мы
поглощаем водяные пары, как скальный мох?

- Они имеют в виду, что вы не употребляете спиртные напитки,- сказал
Паэ, тоже смеясь.- По-моему, единственное, что об одонианах знают все без
исключения,- это то что вы не пьете алкоголь. А кстати, это правда?

- Некоторые гонят из перебродивших корней холума алкоголь для питья,
они говорят, что это высвобождает подсознание, как тренировка биотоков
мозга. Большинство людей предпочитает последнее, это очень легко и не ведет
к болезни А здесь это часто встречается?

- Пьют многие. А насчет болезни я не знаю. Как она называется?

- По-моему, алкоголизм.

- А, понимаю... Ну, а что же делают труженики на Анарресе, когда
хотят повеселиться, хотя бы на вечерок вместе забыть о бедах мира сего?

У Шевека сделался озабоченный вид.

- Ну, мы... не знаю. Может быть, наши беды неизбежны?

- Оригинально,- сказал Паэ и обезоруживающе улыбнулся.

Шевек продолжал читать. Одна газета была на незнакомом ему языке, а
одна - вообще напечатана совершенно другим алфавитом. Первая, объяснил
Паэ,- из Ту, а вторая - из Бенбили, государства в западном полушарии.
Газета из Ту была хорошо напечатана, формат ее был разумным; Паэ объяснил,
что это - правительственное издание.

Здесь, в А-Ио, видите ли, образованные люди узнают новости по
телефаксу, радио, телевидению, и из еженедельников. Эти газеты читают почти
исключительно низшие классы, их выпускают малограмотные для малограмотных,
как вы и сами видите. У нас в А-Ио - полная свобода печати, а это
неизбежно означает, что мы получаем уйму макулатуры. Тувийская газета
издается гораздо лучше, но она сообщает лишь о тех фактах, о которых хочет
сообщить Тувийский Центральный Президиум. Цензура в Ту абсолютна.
Государство - это все, и все - для Государства. Вряд ли подходящее место
для одонианина, а, сударь?

- А эта газета?

- Право, понятия не имею. Бенбили - довольно отсталая страна. Там
вечно какие-то революции.

- Незадолго до того, как я уехал из Аббеная, группа людей в Бенбили
связалась с нами по радио на длине волны Синдиката. Они называли себя
одонианами. А здесь, в А-Ио, есть такие группы?

- Я, во всяком случае, никогда ни о чем таком не слышал, д-р Шевек.

Стена. К этому времени Шевек уже научился распознавать стену, упершись
в нее. Стеной были обаяние, изысканная вежливость, равнодушие этого
молодого человека.

Неожиданно Шевек добродушно сказал:

- По-моему, вы боитесь меня, Паэ.

- Боюсь вас, сударь?

- Потому что я самим своим существованием опровергаю необходимость
государства. Но что в этом страшного? Ведь я не причиню вреда вам, Саио
Паэ, вы же знаете, что я лично совершенно безобиден... И послушайте, я не
доктор. Мы не пользуемся званиями. Меня зовут Шевек.

- Я знаю. Извините, сударь. По нашей терминологии это звучит
неуважительно. Получается как-то нехорошо,- обаятельно извинился Паэ,
ожидая прощения.

- Разве вы не можете признать во мне равного? - спросил Шевек,
взглянув на Паэ; в его взгляде не было ни прощения, ни гнева.

Впервые за все время Паэ растерялся.

- Но право же, сударь... вы, знаете ли, очень значительный человек...

- Нет оснований, чтобы вы ради меня изменили свои привычки,- сказал
Шевек.- Это не важно. Я думал, что вы, может быть, будете рады
освободиться от ненужного, вот и все.

За три дня вынужденного сидения в четырех стенах в Шевеке накопился
избыток энергии, и когда его выпустили, он своим стремлением увидеть все
сразу довел сопровождавших его до изнеможения. Они водили его по
Университету, который сам был, как целый город - шестнадцать тысяч
студентов и преподавателей. Со своими общежитиями, столовыми, театрами,
залами для собраний и тому подобным он не слишком отличался от одонианских
общин, если не считать того, что был очень странным, невероятно роскошным,
что все студенты и преподаватели были только мужчины, и что он был
организован не как федерация, а как иерархия - сверху вниз. Все равно,-
подумал Шевек,- ощущается он, как община. Ему приходилось напоминать себе
о различиях.

В наемных автомобилях - роскошных, причудливо-элегантных машинах -
его вывозили за город. Машин на дорогах было мало; нанимать стоило очень
дорого, а собственные машины имели немногие, так как налог на них был очень
высок. Всю подобную роскошь, которая, если бы она была доступна всем и
каждому, могла бы истощить невосполнимые природные ресурсы или загрязнить
отходами окружающую среду, строго регулировали различные предписания и
налоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33