- хором повторили девять вельмож.
- Да здравствует принц! - подхватили остальные подданные
Филиппа-старшего и Филиппа-младшего.
Вновь загудели колокола собора, и вновь их медный перезвон понесся
все дальше и дальше, распространяясь, казалось, на весь мир.
В сопровождении прелатов, могущественных вельмож, великолепного
коннетабля, канцлера и свиты своих дворян Филипп направился к выходу из
собора, где его ждала ликующая толпа простонародья и мелкопоместного
дворянства. Длительная и изнурительная церемония коронации порядком
утомила его, и все его тело ломило от усталости, однако держался он гордо
и величественно, всем своим видом изображая бодрячка. Это был день его
торжества, день его победы: за полмесяца до исполнения ему двадцати одного
года, Филипп Аквитанский, прозванный Красивым, третий сын герцога, стал не
просто владетельным князем - но и суверенным государем.
На полпути к выходу взгляд Филиппа случайно... впрочем, не так уж и
случайно встретился с ясным взглядом самой прекрасной из всех
присутствовавших в соборе женщин - Амелины. Он украдкой улыбнулся ей, а в
голову ему пришло несколько ну совсем неуместных в этом святом месте и в
этой торжественной обстановке мыслей. Вот одна из них, пожалуй, самая
невинная:
"Когда-то я бежал от тебя - но теперь не убегу. Теперь ты, милочка,
никуда от меня не денешься..."

12. НЕПРИЯТНОЕ ИЗВЕСТИЕ
В толпе придворных и слуг, встречавших праздничную процессию на
площади перед дворцом, Филипп сразу заприметил здоровенного детину, чье
помятое, пропитанное пылью и потом, забрызганное грязью платье неприятно
контрастировало с нарядными одеждами остальных присутствующих. На груди
его ливреи были вышиты геральдические замки Кастилии и львы Леона.
Присмотревшись внимательнее, Филипп признал в нем штатного гонца
кастильского королевского двора, парня, славившегося своей необычайной
выносливостью. Однако сейчас этого выносливого парня здорово пошатывало от
усталости; казалось, он едва держится на ногах.
"Черти полосатые! - озадаченно подумал Филипп. - Что же стряслось?
Неужели..."
В ответ на пытливый взгляд гонца он утвердительно кивнул и спешился.
Гонец подошел к Филиппу, снял шляпу и опустился перед ним на одно колено.
В руке он держал внушительных размеров пакет, скрепленный пятью
королевскими печатями - четырьмя малыми в углах и большой гербовой
посередине. Это была официальная депеша.
- Господин принц! - произнес гонец. - Его величество король Кастилии
и Леона Альфонсо Тринадцатый с прискорбием извещает ваше высочество о
смерти своего августейшего отца, нашего возлюбленного государя дона
Фернандо.
Филипп молча взял пакет, сломал печати, извлек письмо и бегло
ознакомился с его содержанием, которое, если отбросить всю словесную
шелуху, сводилось к нескольким лаконичным фразам. Филиппу, конечно, было
жаль покойного короля, но нельзя сказать, что это известие слишком уж
огорчило его. Он никогда не питал особой симпатии к Фернандо IV, а с
некоторых пор перестал и уважать его.
Тем временем к Филиппу подошли отец и брат (то бишь, архиепископ). Он
отдал Габриелю прочитанное письмо и сдержанно сообщил:
- Неделю назад умер король Кастилии.
Все присутствующие перекрестились.
- Это был выдающийся государь, - произнес герцог с неожиданной
грустью в голосе. Он подумал о том, что покойный король был всего лишь на
четыре года старше него.
- Да, - согласно кивнул Филипп. - Это большая потеря для всего
христианства. Мир праху его.
- Вечный покой даруй ему, Господи, - добавил архиепископ.
- Дон Альфонсо опять вынужден воевать, - сказал Филипп. - Теперь с
Португалией. Еще зимой граф Хуан отказался платить налоги в королевскую
казну и не предоставил свое войско для похода против Гранады. А вот
недавно провозгласил Португалию независимым от Кастилии королевством. Себя
он, понятное дело, назначил королем, правда, так и не нашел епископа,
который согласился бы его короновать.
- Об этом конфликте я слыхал, - сказал герцог. - Португалии не
терпится последовать примеру Нормандии. Но граф Хуан не учел одного -
Кастилия Фернандо Четвертого, это не Франция Филиппа-Августа Третьего. Так
что же намерен предпринять новый король, Альфонсо Тринадцатый?
- Он собирается подавить мятеж, пока он не перерос в гражданскую
войну и...
- И пока на сторону графа не встали иезуиты, - понял герцог. - Дон
Альфонсо обратился к тебе за поддержкой?
- Самое странное, что нет, - ответил Филипп в некотором недоумении. -
Он лишь сообщает о смерти дона Фернандо и о своем решении навести порядок
в Португалии, а также выражает пожелание, чтобы в случае необходимости
рыцари Кантабрии немедленно собрались под знамена Леона.
- Вполне законное желание, - признал герцог. - Видно, дон Альфонсо
уверен в собственных силах и не хочет вовлекать в конфликт третью сторону.
Что ж, тем лучше для нас.
Филипп кивнул, хотя сам сомневался в этом.
- Король просит дать письменное распоряжение сенешалю Кантабрии вновь
снарядить войско, что я сейчас и сделаю.
Герцог одобрил решение сына и вместе с архиепископом и падре Антонио
поспешил встречать папского легата, кардинала Энцо Манчини, который как
раз выходил из носилок.
- Любезный, - обратился Филипп к гонцу. - Когда ты предполагаешь
отправиться в обратный путь?
- Желательно завтра на рассвете, монсеньор. Меня предупредили, что
дело не терпит отлагательства. - И перейдя на арабский язык, который
Филипп выучил в Кастилии, он добавил: - У меня есть еще одно поручение,
господин. Неофициальное.
- Какое?
- Письмо от известного вам лица. Король об этом ничего не знает.
Филипп настороженно огляделся вокруг себя. Отец стоял поодаль и
разговаривал с папским легатом, но время от времени искоса посматривал на
него. Дворяне и слуги, мигом сообразив, что речь идет о чем-то сугубо
конфиденциальном, деликатно поотступали на несколько шагов. Зато Эрнан,
который, проходя мимо, расслышал последние слова гонца, тотчас оказался
рядом с Филиппом.
- Тайный сговор с эмиром, а? - спросил он по-арабски, и губы его
растянулись в хитрой усмешке.
- Не паясничай, дружище! - огрызнулся Филипп, невольно краснея; он
догадывался, от кого было письмо. И к гонцу: - Ну, давай, любезный!
Тот ловко извлек из кармана ливреи небольшой пакет, который Филипп
сразу же спрятал в пышных складках своей мантии, даже не взглянув на него.
Проверив на ощупь рельефные очертания печати, он убедился, что догадка его
верна.
Филипп поманил к себе Габриеля и поручил его заботам гонца. Первый
дворянин принца пригласил своего подопечного следовать за ним; к их
компании присоединился Эрнан с явным намерением взять кастильца в оборот и
выведать у него самые свежие толедские сплетни. Между тем Филипп подошел к
отцу и группе прелатов.
- Милостивые государи, - сказал он. - Прошу великодушно простить
меня, но, к сожалению, я вынужден покинуть вас - имею неотложную
корреспонденцию.
- О да, конечно, - согласился герцог, отойдя с Филиппом в сторону. -
Государственные дела не дают нам покоя ни днем, ни ночью... Гм. Это в
равной степени относится и к делам любовным... Да что ты смущаешься,
словно невинная девица! - добавил он с понимающей улыбкой. - Вот уж не
думал я, что знаменитого сердцееда дона Фелипе из Кантабрии можно так
просто привести в замешательство... Ну, ладно, ступай разбирайся со своей
корреспонденцией, а я тем временем немного отдохну. Когда же освободишься,
непременно зайди ко мне. Есть одно дело, также не терпящее проволочек, а в
следующие несколько дней нам вряд ли представится случай спокойно
потолковать. Там, - герцог неопределенно махнул рукой, имея в виду город
за внутренними стенами замка, - уже начались оргии. У нас вскоре будет то
же самое.
- Добро, отец, - сказал Филипп. - Я постараюсь освободиться как можно
быстрее.
Переодевшись, Филипп уединился в своем кабинете, первым делом
распечатал второе письмо и умиленно улыбнулся, узнав по-детски неуклюжий
почерк Норы. Но эта умиленная улыбка напрочь исчезла с его лица, как
только он прочел первые строки:
"Любимый мой!
В эти печальные для меня и всей нашей семьи дни, омраченные утратой
царственного отца, я решилась написать тебе, побуждаемая к тому тяжелыми
грозовыми тучами, надвигающимися на ранее ясный и чистый небосклон нашей
любви..."
Сердце Филиппа екнуло и болезненно заныло. Еще ничего не зная о
природе упомянутых Норой грозовых туч, он уже понял, что потерял ее так же
нелепо и исключительно по своей вине, как прежде потерял Бланку...
"...Король, брат мой, решил по окончании траура идти войной на графа
Хуана Португальского (прости, Господи, его грешного - ведь он наш дядя!).
Альфонсо уже подписал эдикт о лишении его всех титулов и владений за бунт
и неповиновение королевской власти, однако он опасается, что в предстоящей
войне иезуиты предоставят тайную помощь дяде Хуану, а то и открыто встанут
на его сторону, спровоцировав в стране междоусобицу. Ввиду всего этого
брат счел необходимым заручиться поддержкой императора Римского.
Оказывается еще при жизни, накануне твоего отъезда в Галлию, отец мой
получил конфиденциальное послание от Августа Юлия, в котором тот сообщал,
что вскоре папа Павел должен удовлетворить его ходатайство о расторжении
брака с императрицей, поелику лекарский консилиум, созванный Святым
Престолом, единодушно признал, что, подарив императору дочь, она стала
бесплодной, а значит уже не в состоянии родить ему сына - наследника
престола. Правда, официальное решение консилиума еще не оглашено, но
Август Юлий уверяет, что за этим дело не станет - вердикт окончателен и
нуждается лишь в формальном утверждении со стороны Святого Отца, который
обещает подписать его в середине мая вместе с актом о расторжении
брака..."
Дочитав до этого места, Филипп откинулся на спинку кресла и до боли
закусил нижнюю губу. На лицо его набежала жгучая краска гнева и стыда.
Теперь понятно, почему на прошлой неделе его гонец возвратился из Толедо
без какого-либо конкретного ответа. И вовсе не потому, что Фернандо IV был
при смерти.
Но ведь Альфонсо, его друг... Впрочем, нет. Прежде всего, он король
Кастилии, и его первейшая обязанность - заботиться о благе своей страны.
Если устроенный Фернандо IV брак Бланки с Александром Бискайским был, в
сущности, капризом короля, проявлением его человеческой слабости (а
откровенно говоря, настоящим свинством в отношении Филиппа и, особенно,
Бланки), то решение Альфонсо XIII выдать свою младшую сестру за Августа
XII Римского было продиктовано сугубо государственными соображениями.
С некоторых пор Италия активно стремилась к тесному политическому
союзу с Кастилией, последние успехи которой в Реконкисте и не менее
успешная внутренняя политика, направленная на централизацию и укрепление
королевской власти, постепенно превращали ее в самое могущественное на
западе Европы государство. С этой целью покойный император Корнелий IX
выдал свою племянницу Констанцу Орсини за наследника престола Альфонсо
Астурийского; с этой же целью впоследствии император Август XII возымел
желание жениться на кастильской принцессе Бланке. А что касается его
первого брака - с Изабеллой Французской, самой младшей из одиннадцати
детей Филиппа-Августа II, то он не принес римской короне ни наследника
престола, ни сколь-нибудь значительных политических дивидендов. Вскоре
после смерти великого французского короля и восшествия на престол его
внука Филиппа-Августа III (который, кстати сказать, был на тринадцать лет
старше своей тетки, императрицы Изабеллы) Франция начала стремительно
терять свое положение ведущей державы, чему в большой степени
способствовали религиозные авантюры короля и бездарное правление страной в
его отсутствие королевы Хуаны Португальской.
Отчаявшись извлечь из брака с Изабеллой Французской какую-либо выгоду
и потеряв всяческую надежду на рождение наследника престола (а по римским
законам таковым может быть только сын), Август XII пять лет назад
обратился к папе с прошением о разводе. Однако этому яростно
воспротивились французские кардиналы, уязвленные в своей национальной
гордости, а также сторонники Гвидо Конти, герцога Неаполитанского, чей род
мечтал о свержении династии Юлиев еще с незапамятных времен. Даже
ближайший родственник императора, его дядя Валерий Юлий со своим
многочисленным потомством, исподтишка ставил палки в колеса племяннику,
больше заботясь об интересах своего старшего сына, чем о благополучии
государства и всего рода Юлиев.
Шло время, каждый следующий лекарский консилиум превращался в фарс,
погрязая в бесплодных дискуссиях насчет предполагаемого бесплодия Изабеллы
Французской, и уже никто всерьез не рассчитывал на благоприятный для
Августа XII исход дела, как вдруг авторитетные ученые мужи совершенно
неожиданно для всех пришли к единодушному согласию и признали императрицу
более неспособной иметь детей. Несколько позже до Филиппа дошли слухи, что
известие о браке Бланки с графом Бискайским переполнило чашу терпения
молодого императора, и он оказал грубое давление на членов консилиума -
как утверждали злые языки, не погнушался даже лично угрожать некоторым
строптивым светилам медицинской науки физической расправой. Так оно было
или нет, но Август XII торопился не зря, и если он действительно прибегнул
к угрозам, то сделал это вовремя и с надлежащей решительностью.
Филипп немного посокрушался по тому поводу, что слишком медлил с
женитьбой на Норе, и вместе с тем возблагодарил небеса, что к этому
моменту не был помолвлен с ней официально, избежав, таким образом, еще
большего унижения - публичного расторжения помолвки со стороны невесты.
Его немного утешила и даже развеселила мысль о том, каково будет
императору, когда он в первую брачную ночь обнаружит, что его жена, крошка
Нора, уже была в употреблении и, мало того, для столь нежного возраста
довольно опытна и искушена в любовных забавах.
"Вот, получай! - злорадствовал Филипп по адресу Августа XII - Ешь не
подавись!"
Из последующих строк письма явствовало, что император, пока что
неофициально, попросил руки Норы и получил от Альфонсо согласие при
условии, что Италия предоставит Кастилии военную помощь в борьбе против
Хуана Португальского. Взамен кастильский король обещал, что укрощенная
Португалия станет приданным Норы, правда, с двумя существенными
оговорками. Во-первых, графство будет и впредь оставаться под
суверенитетом Кастилии, а во-вторых, впоследствии должно перейти во
владение младших детей императора и Норы - наследник же римского престола
не будет иметь на него никаких прав. Даже с такими оговорками Филипп нашел
предложение Альфонсо весьма заманчивым для Августа XII; ведь в последние
двести лет у Римских императоров постоянно болела голова, как бы
пристроить своих младших отпрысков, не сильно притесняя при этом прочих
родственников и представителей других могущественных родов.
Заканчивалось Норино письмо так:
"...Предвидя вечную разлуку, милый мой, я хочу еще хоть раз свидеться
с тобой на прощанье, и если ты не имеешь возможности приехать в Толедо,
умоляю тебя присутствовать на торжествах в Памплоне, которые состоятся в
начале сентября сего года по случаю восемнадцатилетия кузины нашей,
наваррской принцессы Маргариты, и которые я посещу, если будет на то воля
Божья и согласие брата моего, короля.
Твоя навеки и любящая тебя Нора."
Филипп грустно улыбнулся.
"Прощай, Нора, прощай. Лучше тебя я встречал только одну девушку - но
ее уже давно нету в живых... А Бланка не в счет, она предательница и
интриганка. Она предпочла мне графа Бискайского, и этим ранила меня в
самое сердце... Вот ты, дорогуша, совсем другое дело. Ты прямодушна и
бесхитростна, тебе чужд политический расчет. Ты была так мила со мной, так
нежна, так предана мне, ты так меня любишь... Но все это уже в прошлом;
над нашей любовью с самого начала довлел рок. Быть тебе королевой Италии,
родная, желаю тебе счастья, много-много детей, и пусть императорская
корона утешит твою скорбь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30