– Она затоплена.
– Была. Воду нынче откачали. Не полностью. Грязи полно, но кровля держит. Проскочим и обвалим. Тебя не хватятся. Мы говорили почти час…
– Я инструмент пошел готовить. Работаю я здесь.
Грек вытер рукавом слегка порозовевшее лицо, Вадим увидел на нем следы внутреннего нетерпения. Еще он почувствовал – разговор стал для Заратиади в тягость, и Борис его просто договаривает, переполненный привалившей удачей.
«Похоже – ты на работе, парень! – сказал себе с веселой злостью зэк. – Твои нервы – на пределе».
Сомненья в том, правда, еще оставались, но бывший штурман уже прокручивал варианты на случай, если стоящий перед ним человек окажется не тем, за кого себя выдает…
– Бывай! – сказал грек, протягивая руку.
Вадим пожал ее молча, значительно, и они, как боксеры перед ударом гонга, разошлись в разные стороны.
– Тебя ждут на вахте, – Лысый сообщил новость бесцветным голосом, а заметив вопрос в глазах растерявшегося зэка, не счел нужным что-то объяснять.
Вадим поднялся с широкого чурбака, на котором сидел уже третий час, точнее – с начала смены, когда бугор послал его готовить черенки для лопат, спросил:
– Опять на беседу?
Лысый развернул вполуоборот голову, прежде чем ответить, смахнул с розового уха большую навозную муху. Затем пробурчал:
– Ты кому-то очень нужен. Идем.
Сам пошел впереди, ломая каблуками ссохшиеся куски красноватой земли. На этот раз зэк не поверил в спокойствие бугра: ему показалось, он даже был уверен – тот знает больше, чем сказал.
– Зачем темнишь, Никандра?
Остановленный вопросом, Лысый развернулся. Острая настороженность зэка заставила его объяснить начистоту:
– Меня просили не говорить тебе. Там – старший лейтенант из управления лагерей. Ты же с другими, кто помельче, не общаешься.
– А-а-а, – протянул Упоров, не догадываясь, кто там мог быть. – Раз из управления, значит до меня. Тормознись, надо хоть рожу сполоснуть.
– Он торопится. Пошли.
И когда Упоров догнал его за поросшим молодым березняком отвалом. Лысый добавил полушепотом:
– Не к добру ты дерганый стал, Вадим.
– Хорошо рассуждать, когда до свободы – шаг!
– Десять лет к тому шагу плюсуй. Десять! Да три по горам с поражением в правах. И спросить не с кого – за что?! Ты бригаду принимать собираешься?
Вопрос застал Упорова врасплох, что не преминул отметить разговорившийся Никандра:
– Придумать ничего не можешь? Ну, и не майся. Вчера не выпил свою долю, а люди не без глаз – отметили.
– Не было в тех бутылках моей доли: на черенках ее, что ли, заработал?!
– У нас – котел. Вместе решали.
– Выходит, бросил в котел щепоть, черпай ведром?
Лысый замедлил шаг, продолжая говорить вполголоса:
– Грызун, а он шесть раз бегал, пока ногу не сломали, впрудил тебя мне. Не прямо. Ты же знаешь эту гнилушку: он прямо ничего не скажет, но и я не так глуп, как кажусь…
Зэки остановились без договоренности. Лысого не смутил долгий, сумрачный взгляд Упорова. Несколько секунд они вглядывались молча и напряженно друг другу в глаза, пока бригадир не закончил коротко то, к чему подводил разговор:
– Ты бежишь, Вадим.
– Это решено, – подтвердил Упоров, успев подумать: «Слава богу, все поверили!»
– Дело хозяйское, – Никандра был огорчен и не хотел скрывать свое состояние. – Из тебя мог получиться настоящий бугор.
Он достал из кармана цветастую тряпицу, вытер взмокшую шею:
– Дорогу загораживать не стану, а чем могу – помогу. Пойдем, мент заждался…
Старшего лейтенанта Упоров узнал сразу: им оказался тот самый офицер, тогда еще лейтенант, что сидел в зале суда рядом с зеленоглазой Натальей Камышиной и, краснея от собственной смелости, шептал ей что-то на ухо. Она плакала. Он видел ее слезы, очень ими гордился в душе. Розовощекий чекист с широкой полоской усов над тугими приятными губами нетерпеливо вышагивал перед кирпичной стеной здания, где размещалась вахта, обходя повылезавшие из земли травянистые кочки.
– Он, – кивнул Лысый, остановился у доски объявлений, где висели фотографии двух пойманных в очередном побеге зэков.
– Здравствуйте, гражданин начальник! Вы меня вызывали?
Упоров остановился перед старшим лейтенантом, сложив за спиной руки.
– Давно! – обиженно выпалил старший лейтенант, но вскорости остыл, говорил вполне миролюбиво. – Василий Пантелеймонович лично интересовался, как идут у вас дела, Упоров.
Офицер протянул ему пачку «Казбека» и сказал, нервно оглядевшись по сторонам:
– Возьмите.
– Благодарю, гражданин начальник, курить бросил.
– Все равно возьмите, – настаивал старший лейтенант. – Там – письмо от вашей знакомой. Побыстрей!
Зэк взял пачку, сунул в карман клетчатой рубахи и вопросительно уставился на чекиста.
– Так что мне передать Василию Пантелеймоновичу? Начальник управления интересуется, а вы как-то странно…
– Да я, признаться, думать не посмел. Решил – разговор для порядка. Профилактический. Одно можете сказать начальнику управления – доверят бригаду, она будет лучшей.
Старший лейтенант покровительственно улыбнулся, но, глянув на торчащую из кармана рубахи зэка пачку «Казбека», приказал:
– Это спрячьте! Не хватало через вас неприятность схлопотать.
– Не волнуйтесь, гражданин начальник, я уже пошел. До свидания!
– До свидания, Упоров. Вы – симпатичный человек. И, по-моему, честный.
«Мент переживает за папиросы», – отметил про себя Упоров, улыбнувшись старшему лейтенанту, сказал:
– Благодарю. Ваши слова да прокурору – в уши.
Чекист рассмеялся. На щеках появились две аккуратные розовые ямочки, придавшие его симпатичному лицу детскую беззаботность.
«Он должен ей нравиться», – зэк уже смотрел на смеющегося чекиста без одобрения. Смех был приятным, открытым смехом не научившегося прятать чувства и оттого очень обаятельного человека. Зэк не стал слушать.
Умышленно небрежно повернулся спиной, успев заметить недоумение в глазах офицера и порадоваться перемене настроения того, кто этим вечером продемонстрирует свои симпатичные ямочки зеленоглазой Наталье Камышиной. А пока он замолчал, точно поперхнулся собственным смехом.
– Свидание окончено! – Упоров дернул за рукав бригадира, тоже засмеялся, но настоящего, искреннего смеха, как у гражданина начальника, не получилось…
…"Здравствуйте, Вадим!" Он подсунул письмо под самую лампу, хотя и без того почерк был четкий, разборчивый. Ему даже показалось – продуманный.
«Не второпях писала, – Упоров разгладил письмо ладонью. – Она тебя помнит. А этот петух с ямочками, он просто – рядом. Ну что в нем интересного, кроме пистолета?!»
Любовь тихонько разворачивала свои коварные сети – в них билось его пойманное сердце.
– Ты чо, Вадим?! – испуганно приподнялся заспанный Ключик, – Никак бредишь? Може, водицы тебе? Принесу!
– Спи, Андрюша, спи, – Упоров приветливо помахал ему рукой, чем еще больше обеспокоил зэка. – Я письмо от невесты читаю.
– С четвертаком?! – Ключик был заинтересован. – Невеста? Как глухарь на току – доверчивый. Забудь и спи.
– Это еще почему?! – ему удалось изобразить гнев, при всем том он понимал – Ключик прав. Ждет она!
– Проверено, – Андрей сел и подтянул к небритому подбородку колени. – Моя три года. Потом ее стало беспокоить то, что она – яркая женщина, такое добро пропадает без использования. Биксы они, Вадим! Лучше я тебя с Гришей познакомлю Цигопским из шестого барака. Ласковый…
– Заткнись, дерьмо!
– В бескорыстие не веришь, – Ключик зевнул, – членоплет нашелся. Невеста! Ну, надо же такое с четвертаком придумать! Спи, жених.
Упоров дождался, когда Ключик захрапят, и продолжал чтение.
«…Связала вам теплые носки на зиму. Две пары. Я боюсь здешних зим. Впрочем, наши, ленинградские, тоже не подарок. Всю прошлую зиму бегала на занятия с насморком. Тем не менее, каждую ночь вижу свой город во сне. А вчера мы с вами гуляли по Невскому. Забавно? Идем, смеемся. Подходит Важа Спиридонович Морабели и спрашивает: – Весело? Ничего – скоро плакать будете».
Слова начальника отдела по борьбе с бандитизмом были подчеркнуты.
«…И тогда вы задумались. Вы долго думали, Вадим. Так долго, что я проснулась с беспокойством за вас. Села, написала письмо, которое хочу закончить искренним: Храни Вас Господь! С уважением, Натали».
– Натали! – тихо произнес он, закрыв глаза. В имени было что-то загадочное, принесенное в вонючий барак из старинных романов о любви и верности. Сладостное утомление ожиданием:
– Натали…
Возвышенные мысли, впрочем, тут же оборвались, он уже думал о реальной жизни: "Полковник, значит, уверен, «то непременно меня поймает и продиктует условие. Или убьет… Потом, конечно, убьет. Привык к подлости».
Зэк стукнул кулаком в столб, и он загудел. Медленно разорвал на мелкие кусочки письмо Натали, лег, укрывшись с головой одеялом, совсем не надеясь на сон, а секундой или часом позже (память не удержала подробностей случившегося) он потерял себя во времени и пространстве…
– …Очнулся, – пришел откуда-то издалека голос.
По лицу потекла вода. Он ловил ее воспаленными губами, ощущая внутри едва ощутимое движение холодного ручейка.
– Обморок! Нашатырю бы дыхнуть
– Ничего даром не проходит…
Чуть погодя лица стали узнаваемы. Он вспоминал вялой памятью больного человека, кому они принадлежат. За лицами сразу начинался барачный потолок и они были словно подвешены к нему невидимыми веревочками. Вода прекратила течь. Остался ее прошлый след, – былое русло, сохранившее прохладу исчезнувшего ручейка.
– Где болит, Вадим? – спросил Лысый, перестав хлопать по щекам.
– Уже нигде. Прошло… Сильно кричал?
– Ха! – подпрыгнул Гнус, расстегнул верхнюю пуговицу хозяйской серой рубахи. – Думал – кастрируют тебя суки, или американцы пришли. Ты глянь – весь барак на ногах.
– Гнус врет. Ты хрипел. Как в петле.
– Болезнь выходит, – уверенно поставил диагноз однорукий Лука. – Она, недолеченная, всегда так проявляется. Или молча – в ящик. Давай спать ребята. – Его уже потащило в сонник.
– Раз зараза вышла – сном надо оздоровляться еще выпить можно.
– Придурок! Водка хуже отравы при такой-то болезни.
Спать ему, однако, не пришлось. За час до подъема приперся Голос. Соломон Маркович поведал шепотом что всю ночь готовил отчет по изменению хозяйственной структуры производственных зон.
– Они рассуждают о социалистическом соревновании, Вадик! – он схватил в руки голову, – Инженеры, образованные люди, встают и на полном серьезе убеждают друг друга во всемогущей силе этого бреда. Воры скоро уходят. Печальный факт. Меня оставляют в зоне. Какой я вор?! Смешно!
Но не смеялся, а только водил по стенам сушилки, куда они пришли для разговора, испуганными глазами.
Вадим слушал его, отчетливо представляя – Голос появился неспроста.
– Когда экономисты начинают придумывать фокусы с этим самым соцсоревнованием…
– Насколько мне известно – его придумал Ленин…
– А что, ваш Ленин когда-нибудь в жизни работал?! – взвизгнул Голос и тут же стушевался, прикрыв ладонью мокрый рот. – Это, по их мнению, – экономический рычаг и элемент демократизации лагерной системы. Тупорылые стратеги! Вас там тоже имели в виду. Хотите совет, Вадим?
Упоров кивнул, даже не взглянув на возбужденного Соломона Марковича. Он пытался определить свое место в этих изменениях, но странное дело: все менялось, оставаясь неизменным. Голос говорил:
– Повторяйте то, чему учат они, но делайте все наоборот, и вас заметят. Эти люди выросли на почве демагогического безделия, однако золото с них требуют те, кто рангом выше, и, следовательно, они нуждаются в чьем-то реальном труде. Такой труд организуете вы.
Кто– то за стеной громко испортил воздух. Соломон Маркович вздрогнул:
– Господи! Всегда кажется – стреляют по мне. О чем я говорил? Да, вы создаете бригаду прекрасных специалистов, бьете рекорды. Становитесь маяком, а держать маяк за решеткой неловко даже при развитом социализме. Надо только подготовить почву, потянуть за нужные нити. У меня есть план…
Дверь в сушилку распахнулась, вошел заспанный Гнус. Вначале зэк тряхнул головой, желая убедиться – не сон ли? Поверив в реальность их присутствия, пошло улыбнулся и покинул сушилку.
– Он нас продаст! – побледнел Соломон Маркович. – Видели, как скривился противно?!
– Нет, – успокоил его Упоров. – Он решил, что у нас – семья.
– Семья?! – глаза Голоса стали еще больше. – Ах, да! Теряю ситуацию. Никак не научусь мыслить реальными категориями. Я – фантазер. Иногда мне ни с того ни с сего становится жалко наш социализм – совершенно химерическое, обреченное на распад общество.
– А коммунизм вам не жалко? – спросил Упоров, специально оттягивая момент, когда Соломон Маркович начнет проситься в бригаду.
Голос разгадал хитрость, впервые за всю беседу посмотрел на него прямо и жестко, как в бою.
– Не испытывайте себя пустыми рассуждениями, Вадим. Коммунизм мы уже имеем. Здесь, о зоне: при равных возможностях одни пьют чаи с медом, другие умирают с голоду. И вам и мне нужна свобода, а для этого нам необходимо быть вместе, чтобы переиграть систему.
– То есть…
– Работать лучше они уже не будут никогда, но желание пользоваться всем продолжает расти. Магически чудесно действует искушение на взращенного социализмом чиновника. Поднимаясь по служебной лестнице, он открывает для себя простой, легкий мир обмана, где можно жить, не прибегая к помощи совести, лишь повторяя то, что следует повторить. Существует огромный, сплоченный сытой бессмыслицей класс бессовестных потребителей. Я тоже так жил.
Голос прижал руку к сердцу, облизал без того мокрые губы, после этого потянулся, словно погружаясь в океан сытого прозябания, закатил глаза:
– О, как утонченно пестуют идеологию указанного безделия ученые, журналисты, писатели, партаппаратчики, особенно, конечно, чекисты. Но у них хватает мозгов подумать о пополнении корыта. И вдруг совершенно неизвестная бригада уголовников начинает совершать трудовые подвиги. Раньше бы вас за это расстреляли, сегодня – заметят. Вы работаете, себе ничего не требуя взамен, кроме свободы. Кричите совдеповские лозунги, а на уме держите закон Моисеев: «Не следуйте за большинством на зло и не решайте тяжбы, отступая по большинству от правды». Первый, кто сумеет убедить их делом, получит свободу. Первыми должны быть мы с вами…
– Черт возьми! – Упоров тихонько похлопал в ладоши, внутренне соглашаясь с тем, что Голос произнес не пустые слова. – Сколько яду вы накопили за годы служения. Если бы вас вернули к корыту…
– А если бы вас продал родной брат?! – Соломон Волков ощетинился, потеряв всякую услужливость, став похожим на загнанного зверька. – Только для того, чтобы товарищи из НКВД думали, что у него – «горячее сердце и чистые руки!» Он даже повышения по службе за меня не получил. Сволочь бездарная! Жид пархатый! Все они сволочи изначально. Истинные дети своей сифилитичной матери-революции!
Сирена продолжала его сопровождаемые жестами выкрики, растянув их в долгое: «У-у-у-у-у…»
– Вот те раз: разбудили, – Вадим уже пришел в себя после ночного обморока. Он легко поднялся с лавки и спросил, вроде бы на всякий случай: – Зачем ко мне приходили, Соломон Маркович? Не понял.
Закусив ноготь, Волков изобразил на остывающем от гнева лице желание вспомнить цель прихода, но всетаки не сумел скрыть удивления от прозорливости простоватого над вид моряка.
– Вы обладаете тайнозрением, Вадим. Я действительно шел сюда, чтобы передать вам распоряжение… простите, просьбу Никанора Евстафьевича: не садитесь играть с тем человеком. Вы знаете, с каким.
– А вы?!
– Мне того знать не положено. Я еще жить хочу…
«…У прошлого нет долгов, – думает Вадим, шагая на развод. – Никто не вернет тебе потерянные годы. Голос прав – все надо начать сначала. Попробовать переиграть ленивую, сучью систему. Чуть загрубишь – она не промахнется. Каждый снайпер. Но когда-то начинать надо. Для начала придется натурально закосить. Ну, легавый буду, поехали!»
Он споткнулся о кочку, зашатался и едва не сшиб с ног культяпого Луку. Сердитый минер было психанул, однако, поймав плавающий взгляд бывшего штурмана, крикнул:
– Слышь, Лысый! С Фартового дурь полезла.
– Помогите ему, – бросил через плечо Никандра.
Вадим почувствовал у локтей хватку крепких рук и остался собой доволен: ему поверили. Теперь отступить было невозможно. Ноги сломились в коленях. Ключик сказал:
– Тяжелый бык! Не дотащим…
– Эй! – окликнул старшина. – Чо вы его волокете?!
– Худо ему, гражданин начальник.
– Не сдохнет! А сдохнет – невелика потеря.
Подлипов за подбородок поднял голову Упорова и, поглядев в его посоловевшие глаза, весело спросил:
– Верно я говорю, покойничек?
Зэк с трудом шевелил языком, но все же ответил:
– Верно, гражданин начальник.
Чем несказанно обрадовал сияющего духовным и физическим здоровьем старшину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51