Как водится, мы сидел
и за столом, уставленным всякими вкусными вещами, Ц свежими овощами, фру
ктами, орехами. Было хорошее грузинское вино, настоящее, деревенское, Ц е
го привозили только для отца последние годы, Ц он знал в нем толк, потяги
вал крошечными рюмками. Но, хотя бы он и не сделал ни одного глотка, вино до
лжно было присутствовать на столе в большом выборе, Ц всегда стояла цел
ая батарея бутылок. И, хотя он ел совсем мало, что-то ковырял и отщипывал по
крошкам, но стол должен был быть уставлен едой. Таково было правило. Дети п
олакомились вдоволь фруктами, и он был доволен. Он любил, чтобы ели другие
, а сам мог сидеть просто так. Почему я вдруг вспоминаю именно этот вечер? П
отому что это был вообще единственный раз, когда я была вместе с отцом и св
оими двумя детьми. Было славно, он угощал детей вином, Ц кавказская привы
чка, Ц они не отказывались, не капризничали, вели себя вполне хорошо, и вс
е были довольны. Хотел ли он, чтобы мы были вместе? Было ли ему приятно с нам
и? Вероятно. Но он устал под конец. Он привык к свободному одиночеству. Мы у
же были так разобщены с ним жизнью за последние двадцать лет, что было бы н
евозможно соединить нас в какое-то общее существование, в какую-то видим
ость семьи, одного дома, Ц даже если бы на то было обоюдное желание. Да его
и не было… А вечер запомнили мы все Ц даже мои дети. Вот мы сидим сейчас на
нашей маленькой веранде. Сын мой зубрит физику, дочь читает научно-фанта
стический роман, кот Мишка мурлыкает рядом. Жарко. Тихо. Лес вокруг весь гу
дит от пчел и ос, доцветает липа. Стоит тихая, размаривающая жара. Природа
вокруг спокойна, прекрасна, совершенна. Она совершает свой обычный круг,
не взирая ни на что, ни на кого. Господи, как прекрасен мир Твой, и как соверш
енен Ц каждая травиночка, каждый цветок и листок! И Ты все еще продолжаеш
ь укреплять и поддерживать человека в этом страшном, обезумевшем скопищ
е, где лишь природа, вечная и могучая, дает ему силы и утешение, равновесие
духа, и гармонию. Только совсем уже оставленные, проклятые Богом, могут по
сягать на величие и красоту мира, могут думать об уничтожении всего, что ц
ветет, растет и радуется жизни вокруг. Как страшно, что таких безумцев мно
го. Как страшен, как несправедлив самый тот факт, что безумцы предполагаю
т какую-то «цель», ради которой они считают возможным разрушать жизнь Ц
свою ли, чужую ли, пусть самого далекого, незнакомого народа, Ц но кощунс
твенно уже самое намерение разрушить ее ради чего-то… Ради чего? Убогая, б
осая, немытая, неграмотная крестьянка в любой стране знает, что этого нел
ьзя, что это недопустимо. Цивилизованные люди считают, что можно. Люди, наз
ывающие себя марксистами, Ц коммунисты Китая, Ц считают, что это не тол
ько можно, но и должно. В мире накопилось столько же безумия, зла, злой воли,
сколько и прогресса, ума, знаний, человечности, дружбы. И то, и другое Ц на ч
аше весов. На этом адском равновесии живем мы все, наши дети, наше поколени
е, наш век. Надо, чтобы все верили в могущество добра и доброй воли. Я думаю,
что сейчас, в наше время, вера в Бога Ц это и есть вера в добро и в то, что оно
могущественнее зла, что оно рано или поздно восторжествует, что оно побе
дит. Различия вероисповеданий не имеют значения в сегодняшнем мире, в ко
тором люди интеллекта уже научились понимать друг друга, минуя границы с
тран и континентов, языков и рас. Все догматические различия религий сей
час теряют свое значение. Сейчас люди скорее разделяются на тех, для кого
существует Бог, и на тех, для кого вообще существование Бога не нужно. Когд
а мне стало 35 лет, уже кое-что пережив и повидав, с детства приучаемая общес
твом и семьей к материализму и атеизму, я все же приняла сторону тех, для к
ого немыслимо жить без Бога. И я счастлива, что это со мною произошло.

7

Опять я возвращаюсь назад, в наш прежний многолюдный, веселый дом. Опять я
хочу вспоминать тех прелестных людей, которые связаны навсегда в моей па
мяти с теми днями. Так приятно, роясь в памяти, разыскивать там крупицы при
ветливого, милого. Я уже начинала говорить о Грузии, но остановилась, брос
ила все, потому что вдруг почувствовала, что сил не хватает, что сердце не
выдержит. Без конца я все рассказываю и рассказываю тебе о прекрасных лю
дях, которые погибли ни за что… Погоди, еще много будет сказано. Еще я толь
ко начинаю. Кто же виноват, что иных рассказов я не могу для тебя выдумать?
… Я хочу рассказать об Александре Семеновиче Сванидзе, брате первой жены
отца. Его партийная кличка была «Алеша» (он был одним из старейших грузин
ских большевиков, почти ровесник отца, Ц на три года моложе) и поэтому ег
о все звали Алеша, а мы, дети, Ц «дядя Алеша». Он и его жена Мария Анисимовн
а были, благодаря маме, очень близкими людьми нашей семьи, а также всех мам
иных родных. Это были замечательные люди. Дядя Алеша был красивый грузин
сванского типа Ц невысокий, плотный блондин с голубыми глазами, и тонки
м носом с горбинкой. Одевался он всегда очень хорошо, даже с некоторым щег
ольством. Грузины очень чувствительны к внешней форме и умеют соблюдать
ее во всем, непринужденно и грациозно. Марксистские убеждения не мешают
им в этом нисколько. А дядя Алеша был старый марксист, с европейским образ
ованием. Еще до революции он учился на средства партии в университете в И
ене, в Германии, знал западные языки, и восточные; он прекрасно знал истори
ю, экономику и особенно Ц финансовое дело. Первая мировая война застала
его в Германии, и он сразу был интернирован. А после революции его отпусти
ли и, вернувшись в Грузию, он стал ее первым наркомфином
Министром финансов.
, а также членом ЦК. Там он вскоре женился на Марии Анисимовне, дочер
и богатых родителей, окончившей Высшие женские курсы в Петербурге и конс
ерваторию в Грузии, и певшей в тифлисской опере. Тетя Маруся была очень хо
роша собой. Она принадлежала к богатой еврейской семье по фамилии Корона
, в ышедшей из Испании. А похожа лицом она была скорее всего на славянку: пр
авильный овал лица, коротенький вздернутый нос, нежнейший бело-розовый
цвет лица и огромные васильковые глаза. Она была крупная, веселая, нарядн
ая женщина благоухавшая хорошими духами. Они были чудесной парой, оба яр
кие, красивые, всех очаровывавшие. Тебе не странно, что я все время говорю
обо всех «красивый», «красивая»?.. Может быть, тебе покажется, что выдумыва
ю? Нет, правда! Это был какой-то век, когда все были красивые. Посмотри на ли
ца старых русских революционеров, Ц выразительные глаза, высокие, умны
е лбы, твердые губы; в лицах не было ни скепсиса, ни сомнений, ни злобы…
Чисто политической, партийной карьеры у дяди Алеши не получилось (не зна
ю, желал ли он ее), и он посвятил себя целиком финансам. Вскоре его послали з
а границу, он жил с семьей то в Берлине (еще дофашистском), то в Женеве, то в Л
ондоне. Последние годы (до 1937) он работал в Москве, во Внешторгбанке, его дир
ектором или управляющим. Именно в это время, Ц и еще при маме, Ц я часто в
идела его и тетю Марусю у нас в доме. Наверное, и мама их любила; во всяком сл
учае, они оба любили маму. Они были на много старше, чем она, и относились оч
ень нежно к ней и к нам, ее детям. Тетя Маруся всегда старалась как-то скрас
ить мамино скромнейшее существование, и всегда привозила ей, а также и на
м, что-нибудь из Берлина. Они оба были европейцами в самом лучшем смысле э
того слова. Когда я вижу теперь узкий, мелкий, какой-то мещанский национал
изм грузин, эту их бестактную манеру говорить по-грузински при тех, кто не
понимает этого языка, стремление все свое выхвалять, а все прочее ругать,
Ц я думаю: Боже! Как были далеки люди от этого в то время! Как мало придава
ли значения этому проклятому «национальному вопросу»! И какая дружба, ка
кое доверие связывало людей между собой, Ц разве люди заняты были постр
ойкой дач, приобретением машин, мебели?…. Тетя Маруся получила хорошее эк
ономическое образование на Высших женских курсах, и когда она с мужем уе
хала за границу, а потом они стали жить в Москве, она была великолепной пом
ощницей Александра Семеновича. Он всегда делился с нею всем, что должен б
ыл решать; она была в курсе всех его дел и связей. Я помню их обоих, приезжав
ших к нам в Зубалово, или приходивших пешком из Зубалово-2, где они жили все
й семьей во флигеле. Там было многолюдно. Сыновья Микояна, дочь Гамарника,
дети Ворошилова, Шапошникова Ц все они помнят этот гостеприимный, весел
ый дом. Там бывало и кино, еще немое в то время, звуковую передвижку привоз
или редко; там была теннисная площадка, куда сходились молодежь и взросл
ые; наконец, там была русская баня, куда собирались любители ее, в том числ
е Ц мой отец. В этом самом Зубалове-2 вырос и сын Сванидзе, названный своим
и родителями странно: Джонрид, в честь известного американского журнали
ста. Маленьким его звали все Джони или Джоник, а теперь он стал Иваном Алек
сандровичем, и вспоминает он о своем детстве в Зубалове-2 с такой же нежно
стью, с такой же радостью, как и я о своих счастливых днях в Зубалове нашем
… Своего Джоника Сванидзе обожали, Ц они были уже немолодыми родителям
и, Ц и обучали его всему, чему только возможно было его учить: немецкому я
зыку (тогда было принято, учить немецкий, а не английский, как теперь), рисо
ванию, музыке, лепке; он сочинял с пятилетнего возраста свои стихи, «писал
книги», рисуя их в альбомах и делая надписи огромными печатными буквами.
Правда, у дяди Алеши были и свои методы воспитания, отличавшиеся от метод
ов Лидии Трофимовны (гувернантки и няньки в одном лице). Узнав однажды, что
Джоник, развлекаясь, сунул котенка в горящий камин и обжег его, дядя Алеша
с громкими проклятиями схватил сына за руку и, притащив его к камину, суну
л в огонь его руку. Ребенок взвыл от боли, а дядя Алеша кричал при этом: «А ем
у тоже больно! А ему тоже больно!» Так он, с истинно грузинским темперамент
ом, отстаивал справедливость. Он очень любил сына и всегда гулял с ним вдв
оем по воскресеньям в лесу вокруг Зубалова-2 (я и сейчас хожу туда гулять, э
то недалеко от Жуковки). Гуляя, он рассказывал ему что-нибудь из истории,
Ц он очень любил историю и хорошо знал ее, особенно древнюю историю: перс
ов, хеттов, греков. Последние годы своей жизни он напечатал несколько ста
тей в «Вестнике древней истории» о происхождении древнейших грузински
х племен. Знал он отлично и грузинскую поэзию и много занимался текстоло
гией Руставели. Мария Анисимовна больше баловала сына и целиком доверил
а его Лидии Трофимовне. В Москве тетя Маруся уже не была оперной певицей, н
о пела часто в концертах. Она любила светскую жизнь, знала в ней толк, у нее
был хороший вкус, гостеприимный, широкий дом, полный дорогих и красивых в
ещей. Я помню их, Ц особенно тетю Марусю, как очень красивых, добрых и в есе
лых людей, необыкновенно ласковых со мною. К дяде Алеше я бросалась всегд
а на шею и не слезала с его колен. Я говорю лишь о том, что знаю или видела са
ма. Я видела и помню, что отец любил их обоих, особенно дядю Алешу, и они быва
ли у нас как близкие люди. Были ли у них разногласия политического характ
ера? Спорил ли отец с дядей Алешей, с Реденсом, с дядей Павлушей по вопроса
м политическим? Возможно, что да. В те времена люди позволяли себе иметь со
бственное мнение и имели его по всем вопросам, не уклоняясь от жизни, не пр
яча голову в кусты от сложных проблем. Но я не знаю ничего об этом, у меня не
т свидетельств. Я знаю, что все они были не только родственниками, но и бли
зкими людьми, и что их слова, их мнения, их информация о реальной жизни (от к
оторой отец уже в те годы был отдален) имели для отца огромное значение. И,
без сомнения, тогда он доверял им, как людям близким и, безусловно, тогда е
му не приходило в голову, что все они являются тайными «врагами народа» и
его личными противниками (что стало для него позже, к сожалению, равнозна
чным…). Они продолжали бывать у нас и после маминой смерти, хотя в доме уже
не было ни хозяйки, ни ее радушного духа. Они приезжали в наше Зубалово, гд
е по традиции справлялись детские праздники, дни рождения Ц мой или Вас
илия. Один раз взрослые решили позабавить детей и разыграли перед нами к
укольный спектакль «Отелло». Был отодвинут от стены диван, за спинкой ег
о спрятались тетя Маруся и другие, и силами моих неприхотливых кукол был
а поставлена трагедия, получившаяся очень смешной. Потом тетя Маруся пел
а романсы. Мы, дети, не слушали, это нам было неинтересно. В 1937 году был аресто
ван Реденс. Это был первый удар по нашей семье, по нашему дому. Вскоре арес
товали и дядю Алешу с тетей Марусей. Как это могло случиться? Как это мог о
тец? Я знаю лишь одно: он не смог бы додуматься до этого сам. Но если ему это
хитро и тонко подсказали, если ему лукавый и льстивый человек (каковым бы
л Берия) нашептал, что «эти люди Ц против», что «есть материалы, компромет
ирующие их», что были «опасные связи», поездки за границу и т. п., то отец мог
поверить. Я еще напишу отдельно о том, как ужасно опустошен был он, как раз
бит духовно смертью мамы и смертью Кирова. Он перестал верить в людей; мож
ет быть, он всегда не очень-то им верил… Его можно было переубедить. Ему мо
жно было внушить, что этот человек Ц не хороший, как мы думали о нем много
лет, нет, он Ц дурной, он лишь казался хорошим, а на деле он враг, он противн
ик, он говорил о вас дурно, и вот материалы, вот факты, X и Z «показали» на него
… А уж как могли эти X и Z «показать» все, что угодно, в застенках НКВД Ц в это
отец не вникал. Это уж было дело Берия, Ежова и прочих палачей, получивших
от природы сей профессиональный дар… А уж когда отца «убеждали факты», ч
то ранее хорошо известный ему человек, оказывается, дурной, тут с ним прои
сходила какая-то психологическая метаморфоза. Быть может, в глубине душ
и он и сомневался в этом, и страдал, и думал… Но он был подвластен железной,
догматической логике: сказав А, надо сказать Б, В и все остальное. Согласив
шись однажды, что N Ц враг, уже дальше необходимо было признать, что так эт
о и есть; дальше уже все «факты» складывались сами собой только в подтвер
ждение этого… Вернуться назад и снова поверить, что N не враг, а честный че
ловек, было для него психологически невозможно. Прошлое исчезало для нег
о Ц в этом и была вся неумолимость и вся жестокость его натуры. Прошлого,
Ц совместного, общего, совместной борьбы за одинаковое дело, многолетне
й дружбы, Ц всего этого как не бывало, оно им зачеркивалось каким-то внут
ренним, непонятным жестом, Ц и человек был обречен. «А-а, ты меня предал»,
Ц что-то говорило в его душе, какой-то страшный дьявол брал его в руки, Ц
«ну и я тебя больше не знаю!» Старые товарищи по работе, старые друзья и со
ратники могли взывать к нему, помня о прежнем его отношении к ним, Ц бесп
олезно! Он был уже глух к ним. Он не мог сделать шаг обратно, назад, к ним. Пам
яти уже не было. Был только злобный интерес Ц а как же ведет себя теперь N? П
ризнает ли он свои оши бки? Удивительно, до чего отец был беспомощен перед
махинациями Берии. Достаточно было принести бумаги, протоколы, где N «при
знавал» свою вину, или другие «признавали» ее за него. Если же он «не призн
авал», Ц это было еще хуже. Дядя Алеша был крепким человеком. Он так и «не п
ризнал» за собой никакой вины. Об этом говорил Н. С. Хрущев в докладе на XXII Съ
езде партии. Он «не признал» и «не просил прощения», т. е. не стал взывать к о
тцу письмами о помощи, Ц как это безрезультатно делали многие. Дядя Алеш
а проявил силу и мужество настоящего большевика. Это так похоже на него, т
ак вяжется со всем его чудесным обликом. Но он и поплатился за эту свою выд
ержку, за свою человеческую гордость и твердость. В феврале 1942 года, в возра
сте 60 лет, он был расстрелян. Это было уже во время войны. Он находился тогда
под Ухтой, куда был отправлен на неопределенное время. Ему дали после сле
дствия десять лет, и тете Марусе Ц то же самое, но она отбывала срок в Доли
нском, в Казахстане. Но что значили решения суда?… В 1942 году случилась какая
-то «волна», когда расстреливали множество людей в лагерях, до того осужд
енных лишь на работы, на ссылку, на долгое заключение. Повлиял ли на это хо
д войны (еще не произошло поворота к лучшему под Сталинградом, положение
было тяжелым), или снова Берия решил разделаться с теми, кто подробно знал
его темные делишки, и легко склонил на это отца, Ц повода не знаю. Тете Мар
усе вскоре сообщили о смертном приговоре, который вынесли ее мужу… Она в
ыслушала его и умерла от разрыва сердца. Только во время войны, когда оба о
ни находились в лагерях, он Ц на севере, она Ц на юге, им разрешили, наконе
ц, переписку с сыном, находившимся в Москве на попечении своей воспитате
льницы, Лидии Трофимовны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23