Наша детская беззаботная жизнь, полная игр, полезны
х развлечений, занятий и веселья развалилась вскоре после того, как не ст
ало мамы. Уже в следующий 1933 год, приехав в наше любимое Зубалово летом, я вд
руг не нашла там нашей детской площадки в лесу, Ц с качелями, кольцами, «Р
обинзоновским домиком», Ц все было как метлой сметено. Только площадка
и следы песка на ней еще долго оставались среди леса. Потом все заросло… С
разу же ушла от нас наша воспитательница Наталия Константиновна, чьи уро
ки немецкого языка, чтения, рисования я не забуду никогда. Сама ли она отка
залась или ее выжили, не знаю, но весь ритм занятий был нарушен. Александр
Иванович, «учитель» брата, оставался еще года два, но потом он надоел Васи
лию тем, что заставлял его иногда готовить уроки, и вскоре исчез и он. Отец
сменил квартиру, он не мог оставаться там, где умерла мама. Он начал строит
ь себе отдельную дачу в Кунцеве, куда и переехал жить на следующие двадца
ть лет. Мы же все Ц дети, близкие Ц продолжали ездить по воскресеньям, в к
аникулы и летом, в Зубалово. На новой квартире в Кремле отец бывал мало, он
заходил лишь обедать. Квартира для жилья была очень неудобна. Она помеща
лась в бельэтаже здания Сената, построенного Казаковым, и была ранее про
сто длинным официальным коридором, в одну сторону от которого отходили к
омнаты Ц скучные, безликие, с толстыми полутораметровыми стенами и свод
чатыми потолками. Это бывшее учреждение переоборудовали под квартиру д
ля отца только потому, что его кабинет Ц официал ьный кабинет председат
еля совета министров и первого секретаря ЦК Ц помещался в этом же здани
и на втором этаже, и оттуда ему было очень удобно спуститься вниз и попаст
ь прямо «домой», обедать. А после обеда, продолжавшегося обычно часов с ше
сти-семи вечера до одиннадцати-двенадцати ночи, он садился в машину и уез
жал на Ближнюю дачу. А на следующий день, часам к двум-трем, приезжал опять
к себе в кабинет в ЦК. Такой распорядок жизни он поддерживал до самой войн
ы. Нас, детей, он видел на квартире во время обеда; тут он и спрашивал об учеб
е, проверял мои отметки в дневнике, иногда просил показать тетради. Вплот
ь до самой воины, как это полагается делать всем родителям, он сам подписы
вал мой школьный дневник, а также дневник брата (пока тот не ушел в 1939 году в
авиационную спецшколу). Всё же мы виделись тогда часто, почти каждый день.
Еще продолжались летние поездки в Сочи, куда брали и нас. Еще приходили по
видать отца дедушка, бабушка, дядя Павлуша с женой, Реденсы, Сванидзе. Все
вместе ездили к отцу на Ближнюю справлять чьи-то дни рождения или Новый г
од. Вместе отдыхали все в Сочи. Но все катастрофически переменилось изну
три. В самом отце что-то сломалось. И изменился дом. В доме постепенно, не ср
азу, но примерно к 1938-му году не осталось, кроме моей няни, никого из тех люде
й, которых нашла в свое время мама, которые любили ее, уважали, не забывали
и старались насколько возможно следовать установленному ею порядку. Но
с каждым годом они все куда-то постепенно исчезали. Однажды, вернувшись к
сентябрю, к школьным занятиям, я не застала Елизавету Леонидовну, нашу ст
арую повариху. Она была полная, суровая царственная женщина со старомодн
ой прической, Ц настоящая императрица Екатерина Великая. Ее выжили. Пот
ом выжили Таню, женщину поразительно некрасивую, похожую на гренадера, н
о очень славную и веселую, которая таскала тяжелые подносы с посудой. И, на
конец, ушла наша экономка, Каролина Васильевна. Это был уже 1937 год; сказалос
ь и то, что она «из немок», и хотя она лет десять прослужила у нас и была почт
и что члено м семьи, ей тоже было указано на дверь. Сменился весь персонал
и в Зубалове, а на даче у отца вообще были какие-то новые, неведомые мне люд
и. А главное Ц сменилась вся система хозяйства в доме. Раньше мама сама на
бирала откуда-то людей, понравившихся ей своими человеческими качества
ми. Теперь же все в доме было поставлено на казенный государственный сче
т. Сразу же колоссально вырос сам штат обслуживающего персонала или «обс
луги» (как его называли, в отличие от прежней, «буржуазной», прислуги). Поя
вились на каждой даче коменданты, штат охраны (со своим особым начальник
ом), два повара, чтобы сменяли один другого и работали ежедневно, двойной ш
тат подавальщиц, уборщиц Ц тоже для смены. Все эти люди набирались специ
альным отделом кадров, Ц естественно, по условиям, какие ставил этот отд
ел, Ц и, попав в «обслугу», становились «сотрудниками» МГБ (тогда еще ГПУ).
С моей няней начальству было трудно Ц она выглядела белой вороной среди
всего этого казенного люда. И ее тоже решили выжить. В 1939-м году, когда косил
о всех направо и налево, досужий кадровик раскопал, что муж моей няни, с ко
торым она рассталась в годы первой мировой войны, до революции служил пи
сарем в полиции. Батюшки мои! Доложили отцу, что она «ненадежный» человек,
что де и сын ее общается Бог весть с кем. Отцу некогда было вникать, он счит
ал, что вникать в эти дела досконально должны люди, специально этим заним
ающиеся, а ему должны показывать уже «готовый материал». Я, услышав, что ня
ню собираются выгонять, заревела. Отец не переносил слез, Ц и, может быть,
шевельнулся в нем какой-то здравый протест против бессмыслицы, Ц он вдр
уг рассердился и потребовал, чтобы няню мою оставили в покое. И была она чл
еном нашей семьи в общем тридцать лет Ц с 1926 по 1956 год Ц до самой своей смер
ти на семьдесят первом году жизни. О ней я расскажу отдельно, ее биография
заслуживает того. Казенный «штат обслуги» разрастался вширь с невероят
ной интенсивностью. Это происходило совсем не только в одном нашем доме,
но во всех домах членов правительства, во всяком случа е, членов Политбюр
о. Правда, нигде так не властвовал казенный, полувоенный дух, ни один дом н
е был в такой полной степени подведомствен ГПУ Ц НКВД Ц МГБ, как наш, пот
ому что у нас отсутствовала хозяйка дома, а у других присутствие ее неско
лько смягчало и сдерживало казенщину. Но, по существу, система была везде
одинаковая: полная зависимость от казенных средств и государственных с
лужащих, державших весь дом и его обитателей под надзором своего неусыпн
ого ока. Возникнув где-то в начале тридцатых годов, эта система все более
укреплялась и расширялась в своих масштабах и правах, и лишь с уничтожен
ием Берии, наконец, ЦК признал необходимым поставить МГБ на свое место: то
лько тогда все стали жить иначе и вздохнули свободно Ц члены правительс
тва точно так же, как и все простые люди. Из нашего Зубалова были изгнаны с
лавные девушки (подавальщицы) Ц рослая, здоровенная Клавдия и тоненькая
Зина. Появились новые лица, в том числе и молоденькая курносая Валечка, ро
т которой целый день не закрывался от веселого, звонкого смеха. Проработ
ав в Зубалове года три, она была переведена на дачу отца в Кунцево, и остав
алась там до его смерти, став позже экономкой (или, как было принято говори
ть Ц «сестрой-хозяйкой»). Дольше задержался в нашем доме Сергей Алексан
дрович Ефимов, бывший еще при маме комендантом Зубалова, также перешедши
й затем на Ближнюю, в Кунцево. Это был из всех «начальников» наиболее чело
вечный и скромный по своим собственным запросам. Он всегда тепло относил
ся к нам, детям, и к уцелевшим родственникам, словом в нем сохранились каки
е-то элементарные человеческие чувства к нам всем, как к семье, Ц чего не
льзя было сказать о прочих высоких чинах охраны, имена которых мне даже н
е хочется теперь и вспоминать… У этих было одно лишь стремление Ц побол
ьше хапануть себе, прижившись у теплого местечка. Все они понастроили се
бе дач, завели машины за казенный счет, жили не хуже министров и самих член
ов Политбюро, Ц и оплакивают теперь лишь свои утраченные материальные
блага. Сергей Александрович таковым не был, хотя по своему высокому поло
жению тоже попользовался многим, но «в меру». До уровня министров не доше
л, но член-корреспондент Академии Наук мог бы позавидовать его квартире
и даче… Это было, конечно, очень скромно с его стороны. Достигнув генераль
ского звания (МГБ), Сергей Александрович в последние годы лишился благор
асположения отца и был отстранен, а затем съеден своим «коллективом», т. е
. другими генералами и полковниками от МГБ, превратившимися в своеобразн
ый двор при отце. Приходится упомянуть и другого генерала, Николая Серге
евича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 года. Тогда он был
красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным
лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не бл
ижайшим человеком к нему, и будучи сам невероятно малограмотным, грубым,
глупым, но вельможным, Ц дошел в последние годы до того, что диктовал нек
оторым деятелям искусства «вкусы товарища Сталина», Ц так как полагал,
что он их хорошо знает и понимает. А деятели слушали и следовали этим сове
там. И ни один праздничный концерт в Большом театре, или в Георгиевском за
ле на банкетах, не составлялся без санкции Власика… Наглости его не было
предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства Ц «понравилос
ь» ли «самому» Ц будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся то
гда высотных зданий… Не стоило бы упоминать его вовсе, Ц он многим испор
тил жизнь, но уж до того была колоритная фигура, что никак мимо него не про
йдешь. В доме у нас для «обслуги» Власик равнялся почти что самому отцу, та
к как отец был высоко и далеко, а Власик данной ему властью мог все, что уго
дно… При жизни мамы он существовал где-то на заднем плане в качестве тело
хранителя, и в доме, конечно, ни ноги его, ни духа не было. На даче же у отца, в
Кунцево, он находился постоянно и «руководил» оттуда всеми остальными р
езиденциями отца, которых с годами становилось все больше и больше… Толь
ко под Москвой, не считая Зубалова, где тихо сидели по углам родственники,
и самого Кунцева, были еще: Липки, Ц старинная усадьба по Дмитровскому шо
ссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком с вековыми липами; Семенов
ское Ц новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы с
большими прудами, выкопанными еще крепостными, с обширным лесом. Теперь
там «государственная дача», где происходили известные летние встречи п
равительства с деятелями искусства. И в Липках и в Семеновском все устра
ивалось в том же порядке как и на даче отца в Кунцево Ц так же обставлялис
ь комнаты (такой же точно мебелью), те же самые кусты и цветы сажались возл
е дома. Власик авторитетно объяснял, что «сам „ любит, и чего не любит. Отец
бывал там очень редко, Ц иногда проходил год, Ц но весь штат ежедневно и
еженощно ожидал его приезда и находился в полной боевой готовности… Ну,
а уж если „выезжали“ из Ближней и направлялись целым поездом автомашин к
Липкам, там начиналось полное смятение всех Ц от постового у ворот, до по
вара, от подавальщицы до коменданта. Все ждали этого как страшного суда и,
наверное, страшнее всех был для них Власик, грубый солдафон, любивший на в
сех орать и всех распекать… Не меньшего интереса заслуживает Ц тоже как
уникальный уродливый экспонат тех времен Ц новая экономка (то бишь „се
стра-хозяйка“), приставленная к нашей квартире в Кремле, лейтенант (а пото
м майор) госбезопасности Александра Николаевна Накашидзе. Появилась он
а в нашем доме в 1937-м или 38-м году с легкой руки Берии, которому она доводилас
ь родственницей, двоюродной сестрой его жены. Правда, родственница она б
ыла незадачливая и жена Берии, Нина Теймуразовна, презирала „глупенькую
Сашу“. Но это решили без ее ведома, Ц вернее, без ведома их обеих. И в один п
рекрасный день на молоденькую, довольно миловидную Сашу обрушилось это
счастье и честь… Вернувшись к сентябрю как обычно из Сочи, я вдруг увидел
а, что вместо Каролины Васильевны, меня встречает в передней молодая, нес
колько смущенная грузинка, Ц новая „сестра-хозяйка“. Она была не очень в
редная (больше зла она делала по глупости, по своей обязанности, а не по со
бственно му желанию); к тому же она была новое лицо в доме, где было ужасно с
кучно. Мы с ней подружились, и были в добрых отношениях вплоть до 1942-43 года, к
огда она вместе с Власиком оказала мне „медвежью услугу“. Мне было тогда
лишь одиннадцать-двенадцать лет, и всю чудовищность появления в доме пр
ямого, непосредственного соглядатая Берии я еще не могла осознать. Тетки
мои Ц Анна Сергеевна и Женя (вдова дяди Павлуши) Ц уже тогда поняли, что э
то означает, и только спросили ее, хорошо ли она знает хозяйство, умеет ли
готовить грузинскую кухню? Ц „Нет“, Ц простодушно призналась Алексан
дра Николаевна, Ц „я ничего не делала дома никогда, у меня мама всегда хо
зяйничала, а я чашку за собой никогда не вымыла…“ „Так вам будет очень тру
дно здесь“, Ц начали было удивленные тетки, но потом махнули рукой: они п
онимали, что от „оперуполномоченной“ требовались совсем иные навыки, че
м приготовление пищи… Кстати, вскоре их вообще перестали пускать в нашу
квартиру в Кремле. Реденс был арестован, Женя была подозреваема в отравл
ении дяди Павлуши, умершего так внезапно. Вход в дом оставался открытым л
ишь для дедушки с бабушкой, и для Яши. Должно быть, Александра Николаевна „
настучала“ на теток своему могущественному родственнику и тот решил, чт
о хватит Ц побаловались возле Сталина, а теперь надо их всех изолироват
ь от него, и его Ц от них. А убедить отца, что они внушают сомнения и опасени
я, как „родственники репрессированных“, не составляло большого труда дл
я такого хитреца как Берия. Александра Николаевна царствовала у нас в кв
артире до 1943 года, Ц как расскажу еще. В ее обязанности входило самое тесн
ое общение со мной и Василием. Она была едва тридцати лет, смешлива, еще не
долго подвизалась в качестве „оперуполномоченной“ и не успела стать чи
новницей. Грузинская женщина по своей натуре для этой роли совершенно не
годится. Она была, в общем, добра, и ей было естественнее всего подружитьс
я с нами в этом доме, где для нее самой было все страшно, чуждо и угрожающе, г
де ее пугали ее собственные функции и обязанности… Она была несчастной п
ешкой, попавшей в чудовищный механизм, где она уже не могла сделать ни одн
ого движения по своей воле, и ей ничего не оставалось как, сообразно со сво
ими слабыми способностями и малым умом, осуществлять то, что от нее требо
вали… Она ходила со мной в театры Ц учебой моей занимались другие лица, н
о она как бы несла „общее руководство“ моим воспитанием и проверяла меня
, иногда заглядывая в тетрадки. Она плохо говорила по-русски, еще хуже пис
ала и не ей было меня проверять, да она это и сама знала. Во всяком случае, он
а контролировала круг моих школьных подруг и вообще знакомых, но круг эт
от был тогда до того ограничен, до того узок, я жила в таком микроскопическ
ом мирке, что это не составляло для нее большого труда… Я уверена, что она
потом благословляла тот день, когда ее убрали из нашего дома, где ей было ж
ить несладко. Чтобы несколько компенсировать свою безотрадную и одинок
ую жизнь, она перевезла в Москву своих папу, маму, сестру, двух братьев; все
они получили здесь квартиры, молодежь обзавелась семьями. Такие возможн
ости ей предоставила ее „работа“. Я потом в квартирах ее сестры, брата, вид
ела вдруг что-то из наших старых домашних вещей, выкинутых ею за „ненадоб
ностью“ из нашего дома… У нас дома, Ц конечно, не в комнатах отца, где нико
му нельзя было ни к чему прикоснуться, а у меня и брата, Ц она стала „навод
ить порядок“. С рвением истинной мещанки, она выкинула вон всю старую меб
ель, приобретенную еще мамой, под предлогом, что она „допотопная“, что над
о обставиться „современней“. Вдруг однажды вернувшись осенью с юга, я не
узнала своей комнаты. Где мой обожаемый старый резной буфет, Ц какая-то
мамина давняя реликвия, перенесенная ею в мою детскую, Ц огромный пузат
ый буфет, где хранились в ящиках подарки, привезенные из Берлина мамой и т
етей Марусей, бесчисленные дары от Анны Сергеевны? В верхних полках этог
о прекрасного универсального шкафа стояли покрашенные краской фигурки
из глины, сделанные нами под руководством Наталии Константиновны, а вни
зу были сложены наши старые альбомы для ри сования, тетради с рисунками и
изложениями на русском и немецком языках… Моя няня считала нужным все эт
о сохранять. Александра Николаевна, мнившая себя культурным человеком (о
на училась два года в Индустриальном институте в Тбилиси, пока не попала
на работу в МГБ) Ц сочла все это чепухой и выкинула вон вместе со шкафом, н
е подозревая, что выбрасывает дорогие воспоминания детства…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23