Она служила ему всем. На диване он спал (ему стелили там постель),
на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы; большой обеден
ный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему
накрывали поесть, если никого не было больше. Тут же стоял буфет с посудой
и с медикаментами в одном из отделений. Лекарства отец выбирал себе сам, а
единственным авторитетом в медицине был для него академик В. Н. Виноград
ов, который раз-два в год смотрел его. В комнате лежал большой мягкий кове
р и был камин Ц единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец п
ризнавал и любил. Все прочие комнаты, некогда спланированные Мержановым
в качестве кабинета, спальни, столовой, были преобразованы по такому же п
лану, как и эта. Иногда отец перемещался в какую-либо из этих комнат и пере
носил туда свой привычный быт. Почти каждый день (в последние годы, после в
ойны) к нему съезжалось «обедать» всё Политбюро. Обедали в большом зале, т
ут же принимали приезжавших гостей. Я бывала там редко, и видела в этом зал
е только Иосипа Броз-Тито в 1946 году, но в этом зале побывали, наверное, все ру
ководители братских компартий, Ц англичане, американцы, французы и ита
льянцы. В этом зале отец лежал в марте 1953 года, и один из диванов возле стены
стал его смертным одром. Когда-то Мержанов сделал в доме и детские комнат
ы. Позже их соединили в одну комнату, безликую, как все остальные, с дивано
м, столом, ковром на полу. Бывшая спальня сделалась просто проходной комн
атой. Там стоял шкаф с одеждой. Там же был и книжный шкаф, туда же поставили
и рояль, так как в большом зале он «мешал» отцу. Когда появился этот рояль
в доме, и для чего Ц я не знаю. Вероятно им никогда не пользовались. Что был
о приятно в этом доме, это его чудесные террасы со всех сторон, и чудный са
д. С весны до осени отец проводил дни на этих террасах. Одна была застеклен
а со всех сторон, две Ц открытые, с крышей и без крыши. Особенно он любил в п
оследние годы маленькую западную терраску, где видны были последние луч
и заходящего солнца. Она выходила в сад; сюда же в сад, прямо в цветущие виш
ни, выходила и застекленная веранда, пристроенная в последние годы. Сад, ц
веты и лес вокруг Ц это было самое любимое развлечение отца, его отдых, ег
о интерес. Сам он никогда не копал землю, не брал в руки лопаты, как это дела
ют истинные любители садоводства. Но он любил, чтобы все было возделано, у
брано, чтобы все цвело пышно, обильно, чтобы отовсюду выглядывали спелые,
румяные плоды Ц вишни, помидоры, яблоки, Ц и требовал этого от своего са
довника. Он брал лишь иногда в руки садовые ножницы и подстригал сухие ве
тки, Ц это была его единственная работа в саду. Но повсюду в саду, в лесу (т
оже прибранном, выкошенном, как в лесопарке) там и сям были разные беседки
, с крышей, без крыши, а то просто дощатый настил на земле и на нем столик, пл
етеная лежанка, шезлонг, Ц отец все бродил по саду и, казалось, искал себе
уютного, спокойного места, Ц искал и не находил… Летом он целыми днями во
т так перемещался по парку, ему несли туда бумаги, газеты, чай. Это тоже был
а его «роскошь», как он ее понимал и желал, Ц и в этом проявлялся его здоро
вый вкус к жизни, его неистребимая любовь к природе, к зем ле, а также его ра
ционализм: последние годы ему хотелось здоровья, хотелось дольше жить… К
огда я была у него здесь последний раз, за два месяца до болезни и смерти, я
была неприятно поражена: на стенах комнат и зала были развешаны увеличен
ные фотографии детей Ц кажется, из журналов: мальчик на лыжах, девочка по
ит козленка из рожка молоком, дети под вишней, еще что-то… В большом зале п
оявилась целая галерея рисунков (репродукций, не подлинников) художника
Яр-Кравченко, изображавших советских писателей: тут были Горький, Шолох
ов, не помню, кто еще. Тут же висела, в рамке, под стеклом, репродукция репинс
кого «Ответа запорожцев султану», Ц отец обожал эту вещь, и очень любил п
овторять кому угодно непристойный текст этого самого ответа… Повыше на
стене висел портрет Ленина, тоже не из самых удачных. Все это было для меня
абсолютно непривычно и странно Ц отец вообще никогда не любил картин и
фотографий. Только в квартире нашей в Москве, после маминой смерти, висел
и ее огромные фотографии в столовой и у отца в кабинете. Но так как он не жи
л в квартире, то и это тоже не выражало, по существу, ничего… Вообще формул
а «Сталин в Кремле» выдумана, неизвестно кем, и означает только то, что его
кабинет, его работа находились в Кремле, в здании Президиума ЦК и Совета М
инистров. Дом в Кунцево пережил, после смерти отца, странные события. На вт
орой день после смерти его хозяина, Ц еще не было похорон, Ц по распоряж
ению Берия, созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживавших дачу, и
объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно
куда), а все должны покинуть это помещение. Спорить с Берия было никому не
возможно. Совершенно растерянные, ничего не понимавшие люди собрали вещ
и, книги, посуду, мебель, грузили со слезами все на грузовики, Ц все куда-т
о увозилось, на какие-то склады… подобных складов у МГБ-КГБ было немало в
свое время. Людей прослуживших здесь по десять-пятнадцать лет не за стра
х, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разогнали всех, кого куда; многих о
фицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те же дни. Л
юди не понимали ничего, не понимали Ц в чем их вина? Почему на них так опол
чились? Но в пределах сферы МГБ, сотрудниками которого они все состояли п
о должности (таков был, увы, порядок, одобренный самим отцом!), они должны бы
ли беспрекословно выполнять любое распоряжение начальства. Я узнала об
этом много позже Ц тогда, в те дни, меня не спрашивали. Потом, когда «пал» с
ам Берия, стали восстанавливать резиденцию. Свезли обратно вещи. Приглас
или бывших комендантов, подавальщиц, Ц они помогли снова расставить вс
е по своим местам и вернуть дому прежний вид. Готовились открыть здесь му
зей, наподобие ленинских Горок. Но затем последовал XX съезд партии, после
которого, конечно, идея музея не могла прийти кому-либо в голову. Сейчас в
служебных корпусах, где жила охрана, Ц не то госпиталь, не то санаторий. Д
ом стоит закрытый, мрачный, мертвый. Иногда этот дом, его угрюмые, всегда к
азавшиеся пустыми, комнаты, снятся мне во сне, и я просыпаюсь, холодная от
ужаса… Дорога, шедшая туда от Поклонной Горы, превратилась в аллею, там гу
ляют москвичи, живущие в новых домах на Кутузовском проспекте. С шоссе, ве
дущего к университету, видно, как зарос и заглох лес вокруг этого дома. Это
Ц мрачный дом, мрачный памятник. Я бы не пошла сейчас туда, озолоти меня,
Ц ни за что! Может быть это и есть выразительный монумент того, что называ
ется у нас «эпохой культа личности»? Отец любил этот дом, он был в его вкус
е, он был ему удобен. Быть может, его душа, не найдя себе нигде места, захотел
а бы укрыться под его крышей, Ц это можно себе представить. Это было бы дл
я нее истинным обиталищем… Но у нас был когда-то и другой дом. Да, представ
ь себе, милый мой друг, что у нас был некогда совсем иной дом, Ц веселый, со
лнечный, полный детских голосов, веселых радушных людей, полный жизни. В т
ом доме хозяйствовала моя мама. Она создала тот дом, он был ею полон, и отец
был в нем не бог, не «культ», а просто обыкновенный отец семейства. Дом это
т назывался «Зубалово», по имени его старого, дореволюционного владельц
а, и находится он сейчас от меня здесь в двух километрах, недалеко от станц
ии Усово. Там мои родители жили с 1919 года по 1932, до маминой смерти. А позже отец
не мог оставаться ни там, ни в старой городской квартире Ц он переменил к
вартиру в Кремле (в ней жили уже только мы, дети), и построил себе новую дачу
, Ближнюю, в Кунцево. А дети, родственники (пока их не разогнали и не арестов
али), дедушка с бабушкой, Ц все мы оставались по-прежнему на лето в Зубало
ве. Но без мамы все стало совсем другим, все неузнаваемо переменилось… Я х
очу вернуться назад, к солнечным детским годам, к тому времени, которое дл
я нас, детей, безоблачно текло в рамках жизни, организованной и созданной
мамой. Это были сказочные годы. Они прошли где-то здесь рядом, в этой окрес
тности, Ц ты понимаешь теперь почему я не могу никак оторваться от этой с
амой Жуковки, где я сижу сейчас в лесу и пишу? Я расскажу тебе о том времени.
3
Солнечный дом, в котором прошло мое детство, принадлежал раньше младшему
Зубалову, нефтепромышленнику из Батума. Он и отец его, старший Зубалов, бы
ли родственниками Майндорфа, владельца имения в Барвихе Ц и сейчас там,
над озером, стоит его дом в готическом немецком вкусе, превращенный в клу
б. Майндорфу принадлежала и вся эта округа, и лесопилка возле Усова, возле
которой возник потом знаменитый птичий совхоз «Горки II». Станция Усово, п
очта, ветка железной дороги до лесопилки (теперь запущенная и уничтоженн
ая), а также весь этот чудный лес до Одинцова, возделанный еще лесником-не
мцем, с сажеными еловыми аллеями по просекам, где ездили на прогулки верх
ом Ц все это принадлежало Майндорфу. Зубаловы же владели двумя усадьбам
и, расположенными недалеко от станции Усово, с кирпичными островерхими,
одинаковой немецкой постройки, домами, обнесенными массивной кирпично
й изгородью крытой черепицей. А еще Зубаловы владели нефтеперегонными з
аводами в Батуме и в Баку. Отцу моему, и А. И. Микояну хорошо было известно эт
о имя, так как в 900-ые годы они устраивали на этих самых заводах стачки и вел
и кружки. А когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность во
спользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами, то о
ни и вспомнили знакомую фамилию Зубаловых. А. И. Микоян с семьей и детьми, а
также К. Е. Ворошилов, Шапошников, и несколько семей старых большевиков, ра
зместились в Зубалове-2, а отец с мамой Ц в Зубалове-4 неподалеку, где дом б
ыл меньше. На даче у А. И. Микояна до сего дня сохранилось все в том виде, в ка
ком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака, Ц
любимица хозяина; в доме Ц мраморные статуи, вывезенные в свое время из И
талии; на стенах Ц старинные французские гобелены; в окнах нижних комна
т Ц разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парни
ки, конюшня Ц все осталось, как было. И так приятно мне всегда было, когда я
попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, г
де все тот же резной буфет и та же старомодна я люстра, и те же часы на камин
е. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возл
е дома и потом обедают за тем же столом под деревьями, где выросли его пять
сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома. В на
ш век моментальных перемен и стремительных метаморфоз необыкновенно п
риятны постоянство и крепкие семейные традиции, Ц когда они где-то еще с
охранились… Наша же усадьба без конца преобразовывалась. Отец немедлен
но расчистил лес вокруг дома, половину его вырубил, Ц образовались прос
еки; стало светлее, теплее и суше. Лес убирали, за ним следили, сгребали вес
ной сухой лист. Перед домом была чудесная, прозрачная, вся сиявшая белизн
ой, молоденькая березовая роща, где мы, дети, собирали всегда грибы. Непода
леку устроили пасеку, и рядом с ней две полянки засевали каждое лето греч
ихой, для меда. Участки, оставленные вокруг соснового леса, Ц стройного,
сухого Ц тоже тщательно чистились; там росла земляника, черника, и возду
х был какой-то особенно свежий, душистый. Я только позже, когда стала взро
слой, поняла этот своеобразный интерес отца к природе, интерес практичес
кий, в основе своей Ц глубоко крестьянский. Он не мог просто созерцать пр
ироду, ему надо было хозяйствовать в ней, что-то вечно преобразовывать. Бо
льшие участки были засажены фруктовыми деревьями, посадили в изобилии к
лубнику, малину, смородину. В отдалении от дома отгородили сетками небол
ьшую полянку с кустарником и развели там фазанов, цесарок, индюшек; в небо
льшом бассейне плавали утки. Все это возникло не сразу, а постепенно расц
ветало и разрасталось и мы, дети, росли, по существу, в условиях маленькой
помещичьей усадьбы с ее деревенским бытом, Ц косьбой сена, собиранием г
рибов и ягод, со свежим ежегодным «своим» медом, «своими» соленьями и мар
инадами, «своей птицей». Правда, все это хозяйство больше занимало отца, ч
ем маму. Мама лишь позаботилась о том, чтобы возле дома цвели весной огром
ные кусты сирени и насадила целую аллею жасмина возле балкона. А у меня бы
л маленький свой садик, где моя няня у чила меня ковыряться в земле, сажать
семена настурций и ноготков. Маму больше заботило другое Ц наше образо
вание и воспитание. Мое детство с мамой продолжалось всего лишь шесть с п
оловиной лет, но за это время я уже писала и читала по-русски и по-немецки,
рисовала, лепила, клеила, писала нотные диктанты. Моему брату и мне посчас
тливилось: мама добывала откуда-то замечательных воспитательниц (о свое
й няне я скажу особо). В особенности это требовалось для моего брата Васил
ия, слывшего «трудным ребенком». Возле брата находился чудесный человек
, «учитель» (как его называли), Александр Иванович Муравьев, придумывавши
й интересные прогулки в лес, на реку, рыбалки, ночевки у реки в шалаше с вар
кой ухи, походы за орехами, за грибами, и еще Бог весть что. Конечно, это дела
лось с познавательной целью, вперемежку с занятиями, чтением, рисованием
, разведением кроликов, ежей, ужей, и прочими детскими полезными забавами.
Попеременно с Александром Ивановичем с нами проводила все дни, лето и зи
му, воспитательница (тогда не принято было называть ее «гувернанткой») Н
аталия Константиновна, занимавшаяся с нами лепкой из глины, выпиливание
м всяких игрушек из дерева, раскрашиванием и рисованием, и уж не знаю еще ч
ем… Она же учила нас немецкому языку. Я не забуду ее уроков, они были заним
ательны, полны игры, Ц она была очень талантливым педагогом. Вся эта обра
зовательная машина крутилась, запущенная маминой рукой, Ц мамы же нико
гда не было дома возле нас. В те времена женщине, да еще партийной, вообще н
еприлично было проводить время около детей. Мама работала в редакции жур
нала, потом поступила в Промышленную Академию, вечно где-то заседала, а св
ое свободное время она отдавала отцу Ц он был для нее целой жизнью. Нам, д
етям, доставались, обычно, только ее нотации, проверка наших знаний. Она бы
ла строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню ее ласки: она боял
ась меня разбаловать, так как меня и без того любил, ласкал и баловал отец.
Мы, конечно, не понимали еще тогда, что всеми нашими развлечениями, играми
, всем своим весел ьем и интересным детством мы были обязаны ей. Это мы пон
яли позже, когда ее не стало… А какие чудесные бывали у нас в доме детские
праздники! Приглашались дети, Ц человек 20-30, весь тогдашний Кремль. Тогда
в Кремле жило очень много народу, и жили просто, весело. Всегда устраивала
сь Ц и долго подготавливалась, вместе с Александром Ивановичем и Натали
ей Константиновной Ц детская самодеятельность. Я помню свой последний (
при маме) день рождения в феврале 1932 года, когда мне исполнилось 6 лет. Его сп
равляли на квартире в Кремле Ц было полно детей. Ставили детский концер
т: немецкие и русские стихи, куплеты про ударников и двурушников, украинс
кий гопак в национальных костюмах, сделанных нами же из марли и цветной б
умаги. Артем Сергеев (ныне генерал, кавалер всех орденов, а тогда ровесник
и товарищ моего брата Василия), накрытый ковром из медвежьей шкуры и стоя
на четвереньках, изображал медведя, Ц а кто-то читал басню Крылова. Публ
ика визжала от восторга. По стенам были развешены наши детские стенгазет
ы и рисунки. А потом вся орава Ц и дети, и родители Ц отправились в столов
ую, пить чай с пирожными и сластями. Отец тоже принимал участие в праздник
е. Правда, он был пассивным зрителем, но его, это занимало; изредка, для разв
лечения он любил детский гвалт. Все это врезалось в память навсегда. А наш
а чудная детская площадка в лесу, в Зубалово! Там были устроены качели, и д
оска, перекинутая через козлы, и «Робинзоновский домик» Ц настил из дос
ок между тремя соснами, куда надо было влезать по веревочной лестнице. И в
сегда гостил у нас кто-нибудь из детей. У Василия постоянно жил в одной с н
им комнате Артем Сергеев, или Толя Ронин; у меня часто бывала Оля Строева (
дочь маминой давней подруги), и летом обычно жила у нас на даче «Козя» Ц С
ветлана Бухарина, со своей матерью Эсфирью Гурвич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы; большой обеден
ный стол был завален бумагами, газетами, книгами. Здесь же, на краешке, ему
накрывали поесть, если никого не было больше. Тут же стоял буфет с посудой
и с медикаментами в одном из отделений. Лекарства отец выбирал себе сам, а
единственным авторитетом в медицине был для него академик В. Н. Виноград
ов, который раз-два в год смотрел его. В комнате лежал большой мягкий кове
р и был камин Ц единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец п
ризнавал и любил. Все прочие комнаты, некогда спланированные Мержановым
в качестве кабинета, спальни, столовой, были преобразованы по такому же п
лану, как и эта. Иногда отец перемещался в какую-либо из этих комнат и пере
носил туда свой привычный быт. Почти каждый день (в последние годы, после в
ойны) к нему съезжалось «обедать» всё Политбюро. Обедали в большом зале, т
ут же принимали приезжавших гостей. Я бывала там редко, и видела в этом зал
е только Иосипа Броз-Тито в 1946 году, но в этом зале побывали, наверное, все ру
ководители братских компартий, Ц англичане, американцы, французы и ита
льянцы. В этом зале отец лежал в марте 1953 года, и один из диванов возле стены
стал его смертным одром. Когда-то Мержанов сделал в доме и детские комнат
ы. Позже их соединили в одну комнату, безликую, как все остальные, с дивано
м, столом, ковром на полу. Бывшая спальня сделалась просто проходной комн
атой. Там стоял шкаф с одеждой. Там же был и книжный шкаф, туда же поставили
и рояль, так как в большом зале он «мешал» отцу. Когда появился этот рояль
в доме, и для чего Ц я не знаю. Вероятно им никогда не пользовались. Что был
о приятно в этом доме, это его чудесные террасы со всех сторон, и чудный са
д. С весны до осени отец проводил дни на этих террасах. Одна была застеклен
а со всех сторон, две Ц открытые, с крышей и без крыши. Особенно он любил в п
оследние годы маленькую западную терраску, где видны были последние луч
и заходящего солнца. Она выходила в сад; сюда же в сад, прямо в цветущие виш
ни, выходила и застекленная веранда, пристроенная в последние годы. Сад, ц
веты и лес вокруг Ц это было самое любимое развлечение отца, его отдых, ег
о интерес. Сам он никогда не копал землю, не брал в руки лопаты, как это дела
ют истинные любители садоводства. Но он любил, чтобы все было возделано, у
брано, чтобы все цвело пышно, обильно, чтобы отовсюду выглядывали спелые,
румяные плоды Ц вишни, помидоры, яблоки, Ц и требовал этого от своего са
довника. Он брал лишь иногда в руки садовые ножницы и подстригал сухие ве
тки, Ц это была его единственная работа в саду. Но повсюду в саду, в лесу (т
оже прибранном, выкошенном, как в лесопарке) там и сям были разные беседки
, с крышей, без крыши, а то просто дощатый настил на земле и на нем столик, пл
етеная лежанка, шезлонг, Ц отец все бродил по саду и, казалось, искал себе
уютного, спокойного места, Ц искал и не находил… Летом он целыми днями во
т так перемещался по парку, ему несли туда бумаги, газеты, чай. Это тоже был
а его «роскошь», как он ее понимал и желал, Ц и в этом проявлялся его здоро
вый вкус к жизни, его неистребимая любовь к природе, к зем ле, а также его ра
ционализм: последние годы ему хотелось здоровья, хотелось дольше жить… К
огда я была у него здесь последний раз, за два месяца до болезни и смерти, я
была неприятно поражена: на стенах комнат и зала были развешаны увеличен
ные фотографии детей Ц кажется, из журналов: мальчик на лыжах, девочка по
ит козленка из рожка молоком, дети под вишней, еще что-то… В большом зале п
оявилась целая галерея рисунков (репродукций, не подлинников) художника
Яр-Кравченко, изображавших советских писателей: тут были Горький, Шолох
ов, не помню, кто еще. Тут же висела, в рамке, под стеклом, репродукция репинс
кого «Ответа запорожцев султану», Ц отец обожал эту вещь, и очень любил п
овторять кому угодно непристойный текст этого самого ответа… Повыше на
стене висел портрет Ленина, тоже не из самых удачных. Все это было для меня
абсолютно непривычно и странно Ц отец вообще никогда не любил картин и
фотографий. Только в квартире нашей в Москве, после маминой смерти, висел
и ее огромные фотографии в столовой и у отца в кабинете. Но так как он не жи
л в квартире, то и это тоже не выражало, по существу, ничего… Вообще формул
а «Сталин в Кремле» выдумана, неизвестно кем, и означает только то, что его
кабинет, его работа находились в Кремле, в здании Президиума ЦК и Совета М
инистров. Дом в Кунцево пережил, после смерти отца, странные события. На вт
орой день после смерти его хозяина, Ц еще не было похорон, Ц по распоряж
ению Берия, созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживавших дачу, и
объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно
куда), а все должны покинуть это помещение. Спорить с Берия было никому не
возможно. Совершенно растерянные, ничего не понимавшие люди собрали вещ
и, книги, посуду, мебель, грузили со слезами все на грузовики, Ц все куда-т
о увозилось, на какие-то склады… подобных складов у МГБ-КГБ было немало в
свое время. Людей прослуживших здесь по десять-пятнадцать лет не за стра
х, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разогнали всех, кого куда; многих о
фицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те же дни. Л
юди не понимали ничего, не понимали Ц в чем их вина? Почему на них так опол
чились? Но в пределах сферы МГБ, сотрудниками которого они все состояли п
о должности (таков был, увы, порядок, одобренный самим отцом!), они должны бы
ли беспрекословно выполнять любое распоряжение начальства. Я узнала об
этом много позже Ц тогда, в те дни, меня не спрашивали. Потом, когда «пал» с
ам Берия, стали восстанавливать резиденцию. Свезли обратно вещи. Приглас
или бывших комендантов, подавальщиц, Ц они помогли снова расставить вс
е по своим местам и вернуть дому прежний вид. Готовились открыть здесь му
зей, наподобие ленинских Горок. Но затем последовал XX съезд партии, после
которого, конечно, идея музея не могла прийти кому-либо в голову. Сейчас в
служебных корпусах, где жила охрана, Ц не то госпиталь, не то санаторий. Д
ом стоит закрытый, мрачный, мертвый. Иногда этот дом, его угрюмые, всегда к
азавшиеся пустыми, комнаты, снятся мне во сне, и я просыпаюсь, холодная от
ужаса… Дорога, шедшая туда от Поклонной Горы, превратилась в аллею, там гу
ляют москвичи, живущие в новых домах на Кутузовском проспекте. С шоссе, ве
дущего к университету, видно, как зарос и заглох лес вокруг этого дома. Это
Ц мрачный дом, мрачный памятник. Я бы не пошла сейчас туда, озолоти меня,
Ц ни за что! Может быть это и есть выразительный монумент того, что называ
ется у нас «эпохой культа личности»? Отец любил этот дом, он был в его вкус
е, он был ему удобен. Быть может, его душа, не найдя себе нигде места, захотел
а бы укрыться под его крышей, Ц это можно себе представить. Это было бы дл
я нее истинным обиталищем… Но у нас был когда-то и другой дом. Да, представ
ь себе, милый мой друг, что у нас был некогда совсем иной дом, Ц веселый, со
лнечный, полный детских голосов, веселых радушных людей, полный жизни. В т
ом доме хозяйствовала моя мама. Она создала тот дом, он был ею полон, и отец
был в нем не бог, не «культ», а просто обыкновенный отец семейства. Дом это
т назывался «Зубалово», по имени его старого, дореволюционного владельц
а, и находится он сейчас от меня здесь в двух километрах, недалеко от станц
ии Усово. Там мои родители жили с 1919 года по 1932, до маминой смерти. А позже отец
не мог оставаться ни там, ни в старой городской квартире Ц он переменил к
вартиру в Кремле (в ней жили уже только мы, дети), и построил себе новую дачу
, Ближнюю, в Кунцево. А дети, родственники (пока их не разогнали и не арестов
али), дедушка с бабушкой, Ц все мы оставались по-прежнему на лето в Зубало
ве. Но без мамы все стало совсем другим, все неузнаваемо переменилось… Я х
очу вернуться назад, к солнечным детским годам, к тому времени, которое дл
я нас, детей, безоблачно текло в рамках жизни, организованной и созданной
мамой. Это были сказочные годы. Они прошли где-то здесь рядом, в этой окрес
тности, Ц ты понимаешь теперь почему я не могу никак оторваться от этой с
амой Жуковки, где я сижу сейчас в лесу и пишу? Я расскажу тебе о том времени.
3
Солнечный дом, в котором прошло мое детство, принадлежал раньше младшему
Зубалову, нефтепромышленнику из Батума. Он и отец его, старший Зубалов, бы
ли родственниками Майндорфа, владельца имения в Барвихе Ц и сейчас там,
над озером, стоит его дом в готическом немецком вкусе, превращенный в клу
б. Майндорфу принадлежала и вся эта округа, и лесопилка возле Усова, возле
которой возник потом знаменитый птичий совхоз «Горки II». Станция Усово, п
очта, ветка железной дороги до лесопилки (теперь запущенная и уничтоженн
ая), а также весь этот чудный лес до Одинцова, возделанный еще лесником-не
мцем, с сажеными еловыми аллеями по просекам, где ездили на прогулки верх
ом Ц все это принадлежало Майндорфу. Зубаловы же владели двумя усадьбам
и, расположенными недалеко от станции Усово, с кирпичными островерхими,
одинаковой немецкой постройки, домами, обнесенными массивной кирпично
й изгородью крытой черепицей. А еще Зубаловы владели нефтеперегонными з
аводами в Батуме и в Баку. Отцу моему, и А. И. Микояну хорошо было известно эт
о имя, так как в 900-ые годы они устраивали на этих самых заводах стачки и вел
и кружки. А когда после революции, в 1919 году, появилась у них возможность во
спользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами, то о
ни и вспомнили знакомую фамилию Зубаловых. А. И. Микоян с семьей и детьми, а
также К. Е. Ворошилов, Шапошников, и несколько семей старых большевиков, ра
зместились в Зубалове-2, а отец с мамой Ц в Зубалове-4 неподалеку, где дом б
ыл меньше. На даче у А. И. Микояна до сего дня сохранилось все в том виде, в ка
ком бросили дом эмигрировавшие хозяева. На веранде мраморная собака, Ц
любимица хозяина; в доме Ц мраморные статуи, вывезенные в свое время из И
талии; на стенах Ц старинные французские гобелены; в окнах нижних комна
т Ц разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парни
ки, конюшня Ц все осталось, как было. И так приятно мне всегда было, когда я
попадала в этот милый дом добрых старых друзей, войти в старую столовую, г
де все тот же резной буфет и та же старомодна я люстра, и те же часы на камин
е. Вот уже десять внуков Анастаса Ивановича бегают по тем же газонам возл
е дома и потом обедают за тем же столом под деревьями, где выросли его пять
сыновей, где бывала и мама, дружившая с покойной хозяйкой этого дома. В на
ш век моментальных перемен и стремительных метаморфоз необыкновенно п
риятны постоянство и крепкие семейные традиции, Ц когда они где-то еще с
охранились… Наша же усадьба без конца преобразовывалась. Отец немедлен
но расчистил лес вокруг дома, половину его вырубил, Ц образовались прос
еки; стало светлее, теплее и суше. Лес убирали, за ним следили, сгребали вес
ной сухой лист. Перед домом была чудесная, прозрачная, вся сиявшая белизн
ой, молоденькая березовая роща, где мы, дети, собирали всегда грибы. Непода
леку устроили пасеку, и рядом с ней две полянки засевали каждое лето греч
ихой, для меда. Участки, оставленные вокруг соснового леса, Ц стройного,
сухого Ц тоже тщательно чистились; там росла земляника, черника, и возду
х был какой-то особенно свежий, душистый. Я только позже, когда стала взро
слой, поняла этот своеобразный интерес отца к природе, интерес практичес
кий, в основе своей Ц глубоко крестьянский. Он не мог просто созерцать пр
ироду, ему надо было хозяйствовать в ней, что-то вечно преобразовывать. Бо
льшие участки были засажены фруктовыми деревьями, посадили в изобилии к
лубнику, малину, смородину. В отдалении от дома отгородили сетками небол
ьшую полянку с кустарником и развели там фазанов, цесарок, индюшек; в небо
льшом бассейне плавали утки. Все это возникло не сразу, а постепенно расц
ветало и разрасталось и мы, дети, росли, по существу, в условиях маленькой
помещичьей усадьбы с ее деревенским бытом, Ц косьбой сена, собиранием г
рибов и ягод, со свежим ежегодным «своим» медом, «своими» соленьями и мар
инадами, «своей птицей». Правда, все это хозяйство больше занимало отца, ч
ем маму. Мама лишь позаботилась о том, чтобы возле дома цвели весной огром
ные кусты сирени и насадила целую аллею жасмина возле балкона. А у меня бы
л маленький свой садик, где моя няня у чила меня ковыряться в земле, сажать
семена настурций и ноготков. Маму больше заботило другое Ц наше образо
вание и воспитание. Мое детство с мамой продолжалось всего лишь шесть с п
оловиной лет, но за это время я уже писала и читала по-русски и по-немецки,
рисовала, лепила, клеила, писала нотные диктанты. Моему брату и мне посчас
тливилось: мама добывала откуда-то замечательных воспитательниц (о свое
й няне я скажу особо). В особенности это требовалось для моего брата Васил
ия, слывшего «трудным ребенком». Возле брата находился чудесный человек
, «учитель» (как его называли), Александр Иванович Муравьев, придумывавши
й интересные прогулки в лес, на реку, рыбалки, ночевки у реки в шалаше с вар
кой ухи, походы за орехами, за грибами, и еще Бог весть что. Конечно, это дела
лось с познавательной целью, вперемежку с занятиями, чтением, рисованием
, разведением кроликов, ежей, ужей, и прочими детскими полезными забавами.
Попеременно с Александром Ивановичем с нами проводила все дни, лето и зи
му, воспитательница (тогда не принято было называть ее «гувернанткой») Н
аталия Константиновна, занимавшаяся с нами лепкой из глины, выпиливание
м всяких игрушек из дерева, раскрашиванием и рисованием, и уж не знаю еще ч
ем… Она же учила нас немецкому языку. Я не забуду ее уроков, они были заним
ательны, полны игры, Ц она была очень талантливым педагогом. Вся эта обра
зовательная машина крутилась, запущенная маминой рукой, Ц мамы же нико
гда не было дома возле нас. В те времена женщине, да еще партийной, вообще н
еприлично было проводить время около детей. Мама работала в редакции жур
нала, потом поступила в Промышленную Академию, вечно где-то заседала, а св
ое свободное время она отдавала отцу Ц он был для нее целой жизнью. Нам, д
етям, доставались, обычно, только ее нотации, проверка наших знаний. Она бы
ла строгая, требовательная мать, и я совершенно не помню ее ласки: она боял
ась меня разбаловать, так как меня и без того любил, ласкал и баловал отец.
Мы, конечно, не понимали еще тогда, что всеми нашими развлечениями, играми
, всем своим весел ьем и интересным детством мы были обязаны ей. Это мы пон
яли позже, когда ее не стало… А какие чудесные бывали у нас в доме детские
праздники! Приглашались дети, Ц человек 20-30, весь тогдашний Кремль. Тогда
в Кремле жило очень много народу, и жили просто, весело. Всегда устраивала
сь Ц и долго подготавливалась, вместе с Александром Ивановичем и Натали
ей Константиновной Ц детская самодеятельность. Я помню свой последний (
при маме) день рождения в феврале 1932 года, когда мне исполнилось 6 лет. Его сп
равляли на квартире в Кремле Ц было полно детей. Ставили детский концер
т: немецкие и русские стихи, куплеты про ударников и двурушников, украинс
кий гопак в национальных костюмах, сделанных нами же из марли и цветной б
умаги. Артем Сергеев (ныне генерал, кавалер всех орденов, а тогда ровесник
и товарищ моего брата Василия), накрытый ковром из медвежьей шкуры и стоя
на четвереньках, изображал медведя, Ц а кто-то читал басню Крылова. Публ
ика визжала от восторга. По стенам были развешены наши детские стенгазет
ы и рисунки. А потом вся орава Ц и дети, и родители Ц отправились в столов
ую, пить чай с пирожными и сластями. Отец тоже принимал участие в праздник
е. Правда, он был пассивным зрителем, но его, это занимало; изредка, для разв
лечения он любил детский гвалт. Все это врезалось в память навсегда. А наш
а чудная детская площадка в лесу, в Зубалово! Там были устроены качели, и д
оска, перекинутая через козлы, и «Робинзоновский домик» Ц настил из дос
ок между тремя соснами, куда надо было влезать по веревочной лестнице. И в
сегда гостил у нас кто-нибудь из детей. У Василия постоянно жил в одной с н
им комнате Артем Сергеев, или Толя Ронин; у меня часто бывала Оля Строева (
дочь маминой давней подруги), и летом обычно жила у нас на даче «Козя» Ц С
ветлана Бухарина, со своей матерью Эсфирью Гурвич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23