Эйе остановился и опустил руки. Губы его расплылись в широкой заговорщицкой улыбке.
– Как жаль, что в твоих жилах нет царственной крови, Тейе. Нам с тобой надо было пожениться.
– Чтобы узаконить царственной кровью притязания брата, как в старые времена? Ты что – воображаешь себя в двойной короне?
Он скорчил гримасу, все еще улыбаясь.
– Только когда мне бывает совсем скучно.
– А что с Хоремхебом? – Тейе отвернулась от внимательного взгляда Эйе. – Он показал себя не лучшим образом.
– Напротив, он проявил здравый смысл прирожденного воина, когда, не задумываясь, отбросил невозможное решение и сосредоточился на возможном. И я думаю, тебе следует принять во внимание мотивы, по которым он с такой легкостью допустил к царевичу Мутноджимет. Во всяком случае, она уже вернулась домой. Двоюродный брат обманул ее ожидания. Честолюбие ничего не значит для моей дочери, если только оно не наполняет ее жизнь разнообразием и не развлекает ее.
Тейе задумчиво потрогала анхи на своем браслете.
– Слова, слова, – сказала она тихо. – И за ними огромное счастье – мой сын вернулся домой. Мы с тобой сделались слишком похожи на мышей, скованных страхом перед невидимыми им ястребами, что кружат в вышине. Пора расслабиться и устремить взоры на изобилие окрестных полей.
– Прелестная речь, – холодно проворчал он.
Она, посмеявшись над собственной напыщенностью, отпустила его.
Вечером она в сопровождении стражи отправилась на поиски сына. В его роскошных покоях еще царил беспорядок, слуги торопливо распаковывали сундуки и ящики, привезенные из Мемфиса, дворцовые служащие заносили мебель, заказанную для него Тейе. Заглянув в приоткрытые серебряные двери приемной, она вышла в сад. Сын сидел в траве на берегу озера, совсем как прежде в гареме, вокруг него расположились какие-то люди. Пока вестник объявлял о ее появлении, Тейе быстро их оглядела. Нефертити сидела рядом с Аменхотепом, они держались за руки, а Ситамон лежала в сладострастной позе, опершись на локоть, алого цвета платье туго обтягивало соблазнительный холм бедра. Нефертити опустилась на колени и поклонилась, а Аменхотеп поднялся и, протягивая руки, пошел навстречу Тейе. Он обнял ее и нежно поцеловал в губы.
– Скажи-ка мне, кто эти люди, уткнувшиеся лицами в грязь? – спросила она добродушно, усаживаясь в приготовленное Пихой кресло. – А тебе, Ситамон, не следует при всех валяться среди цветов, как безродной наложнице. Пиха, пусть принесут еще кресло.
Ситамон взглянула на нее, покорно поднялась и обеими руками нервно натянула на грудь тонкую, как паутина, голубую накидку.
– Но траву только что полили, – сказал Аменхотеп своим высоким, мелодичным голосом. – Ситамон наслаждалась ее свежестью – Он обвел жестом собравшихся. – Матушка, это мои друзья. Пенту, жрец храма Ра-Харахти в Оне. Панхеси, тоже жрец солнца, которого я сделал своим главным управляющим. Туту, который так старательно записывал мои слова, и чью руку ты видела в моих письмах к тебе. Кенофер, Раннефер…
Один за другим люди поднимались с травы и целовали ее ноги, глядя на нее снизу вверх с почтением и одновременно с вызовом. За несколькими исключениями головы у всех были выбриты, в толпе придворных выделялись длинные белые юбки жрецов. У каждого на шее или на плече виднелся символ бога горизонта, ястреб с солнечным диском.
– Маху, – недоуменно произнесла она, когда очередной гость поднял на нее обведенные черной краской глаза. – Что ты здесь делаешь? Ты лишился своей высокой должности в Мазои?
Так вот кто шпионит для моего сына, – подумала она. – Глава службы, надзирающей за порядком в Мемфисе. Маху уныло улыбнулся:
– Нет, конечно, императрица, но царевич счел целесообразным принять меня, скромного солдата, в круг своих друзей.
Скромный солдат с не очень скромным пристрастием к секретам своей царицы, – снова подумала Тейе.
– А ты, Эпи? Пренебрегая интересами фараона, расселся в траве?
– Разумеется, нет, божественная, – поспешно ответил человек, склоняясь перед ней. – Я просто сопровождал царевича в его путешествии и перед возвращением домой решил воспользоваться возможностью и доложить смотрителю царских угодий о состоянии владений фараона в Мемфисе.
Тейе села, и собравшиеся расслабились. Аменхотеп опустился на траву, подтянув под себя ноги, и Нефертити немедленно последовала его примеру, усевшись рядом. Заметив в траве разбросанные свитки, тарелки с пирожными и чаши с недопитым вином, царица задумалась, чему же она здесь помешала. Почувствовав на себе безмятежный и спокойный взгляд сына, она повернулась к нему.
– Как тебе понравились Фивы, Аменхотеп?
Он отнесся к вопросу чересчур серьезно.
– Улицы загажены, – помедлив, сообщил он, – и простолюдины дурно пахнут.
Собравшиеся с готовностью рассмеялись, и Тейе уловила в этом взрыве веселости знакомую нотку подобострастия. Аменхотеп даже не улыбнулся, продолжая так же серьезно смотреть на нее. Вдруг она поняла, что он оценивает ее, взвешивает на каких-то своих весах, меры которых были ей неведомы. От этой мысли она смутилась и остро ощутила свой возраст, поскольку была намного старше всех собравшихся.
– Ты понял, что должен увидеть их, после рассказов Мутноджимет? – вежливо поинтересовалась она.
Он опустил глаза.
– Возможно.
– Мне тоже больше нравится Мемфис, – она улыбнулась, – но я стараюсь помнить, что, если бы не фиванские царевичи в старые времена, наша страна до сих пор пребывала бы под гнетом иноземцев. Кроме того, Фивы – это дом Амона. За всей этой грязью и гнилью – благородный и гордый город.
Некоторые из молодых людей переглянулись. Аменхотеп старательно изучал свои руки.
– Все, что ты говоришь, – правда, тетушка, – ответила Нефертити, – но давайте лучше будем любоваться Фивами отсюда, из-за реки. – От Тейе не ускользнули оживление девушки, блеск серых глаз, подчеркнуто грациозные движения. – Скажи мне, о великая, как тебе нравится новый посланник Хеттского царства со своей свитой? Что за дикари!
После смены темы разговора все расслабились и принялись оживленно болтать. Некоторое время Тейе разговаривала с ними о всяких пустяках. Ситамон по-прежнему пребывала в дурном настроении. На вопросы она отвечала вежливо, но односложно. В конце концов, Тейе оставила их, чувствуя, что, едва она повернулась к ним спиной, они тотчас возобновили обсуждение, прерванное ее появлением. Выбросив из головы мысли об этой компании, она направилась в опочивальню фараона. На этот раз выкрашенные плетеные занавеси на окнах были подняты, лампы еще не зажгли, и вечерние тени мягко ложились на выложенный плиткой пол. Апуйя прислуживал царю во время трапезы, а Суреро стоял рядом, готовый помочь в любую минуту. По комнате молчаливо и сосредоточенно сновали слуги, одинокий арфист в углу медленно перебирал струны. Мальчишки не было видно, но, подойдя к ложу и поклонившись, Тейе услышала смех из сада. Она взглянула в окно и увидела, как он пробегает мимо, а за ним гончие фараона.
– Видишь, я ужинаю, – благодушно сказал Аменхотеп. – Лихорадка утихла, десны окрепли, и зубы перестали шататься. Иди, присядь рядом. Тиа-ха была прошлой ночью, принесла мне айву и презабавные слухи. Значит, евнух воротился.
Тейе устроилась у его ног, покачав головой, отказалась от предложенного угощения, но приняла от Суреро чашу с вином.
– Нельзя судить о человеке только по тому, как он натягивает лук, или мечет копье, как ты любишь повторять, – парировала она, с удовольствием потягивая прохладный напиток. – Твой сын не любит военное искусство, хотя он достаточно хорошо умеет править колесницей. Полагаю, ты не имеешь в виду его религиозные или музыкальные пристрастия, когда называешь его евнухом.
– Но он выглядит как евнух, – проворчал фараон, с удовольствием проглатывая пищу. – Со своими толстыми губами и недоразвитыми плечами. Тебе, видимо, нужна моя печать на брачном договоре.
– Время пришло, Аменхотеп.
– Вот и посмотрим, чего стоит твой евнух. – Он протянул к ней свой кубок, и его глаза озорно блеснули. – Я прочел свиток.
– Это совершенно обычный договор.
– Верни его мне завтра. Скреплю его своей печатью. Думала ли ты уже о брачном договоре для маленького Сменхары?
– Нет, но осмелюсь предположить, что ты уже подумал об этом. К тому времени, как он достигнет брачного возраста, Ситамон будет уже слишком стара, чтобы производить наследников с чистейшей божественной кровью в жилах.
– Но не настолько стара, чтобы не обеспечить Сменхаре столь же неоспоримое право на трон, как и нашему нынешнему наследнику, если бы он женился на ней.
Он сделал знак, чтобы слуги убрали остатки трапезы, и откинулся назад. Несмотря на его притворную веселость, Тейе видела, что одна сторона его лица распухла, бисеринки пота проступили над верхней губой.
– Но если Сменхара будет упорно претендовать на престол и от этого брака не будет детей – а их не будет! – тогда в стране возможна гражданская война! – гневно сказала Тейе. – Потому что у твоего сына и Нефертити родятся дюжины царственных отпрысков. Эта игра начинает приедаться, Аменхотеп.
– Да, действительно, – неожиданно согласился он и закрыл глаза. – Ты права. Суреро, веди сирийских акробатов и зажигай лампы. Ты уже уходишь, Тейе?
Вопрос был дерзким. Она стояла, сочувственно глядя на него, потому что Аменхотеп редко позволял себе жаловаться.
– Сегодня я должна быть на празднике в честь миссии из Алашии, – сказала она. – Договор будет у тебя завтра, Гор. Да живет твое имя вечно.
Он открыл глаза, удивленный таким формальным прощанием.
– Да, и твое тоже. Передай Нефертити мои соболезнования.
Всегда сумеет оставить за собой последнее слово, – подумала она, улыбнувшись про себя, и быстро вышла.
5
Как фараон и обещал, договор скрепили печатью и доставили в архивы дворца. Лишь только кольцо впечаталось в теплый воск, Нефертити сделалась царевной и женой сына фараона. Аменхотеп довольно невнимательно выслушал доклад Суреро о предстоящем пиршестве, которое устраивали для царственной четы, а под конец велел принести Сменхару и играл с ним, уже не слушая.
На церемонии царственного бракосочетания, которое состоялось в Карнаке через несколько дней, фараон не присутствовал, но Тейе это не беспокоило. Для нее было важно лишь то, что он одобрил договор. Простолюдины не относились к браку как к религиозному обряду, только царственные боги искали благословения Амона, заключая брачные союзы, чтобы производить на свет новые божества. Тем не менее, Тейе радовалась, глядя на своего сына и Нефертити в блиставших серебром сине-белых одеждах – цвета царского дома, – торжественно стоящих рука об руку перед величественным святилищем Амона. По окончании церемонии начался пир, на который были приглашены все, но Тейе, вдруг почувствовав усталость, при первой возможности покинула залу. За короткое время я сделала очень много, – думала она, когда Пиха стягивала с нее через голову желтое платье и надевала ночную сорочку. – А сейчас я устала. Мне нужно какое-то время, чтобы абсолютно ничего не делать.
Тейе решила посетить свое поместье в Джарухе, где не бывала уже много лет. В этот сезон она всегда ощущала странное беспокойство и хорошо знала его причину. Река разлилась, превратив страну в огромное спокойное озеро. Праздные крестьяне толпами стекались к местам строительства в Луксоре, Солебе и Дельте, продолжалась работа над гробницей фараона, вход в которую теперь был залит водами разлива. Начался сев, еще немного – и новые всходы пронзят влажную черную землю, а персей и финиковые пальмы протянут нежные зеленые листочки навстречу Ра, ставшему теперь благотворным и великодушным. В реке и каналах плескалась рыба, вдоль берегов гнездились птицы, и тело Тейе волновалось, пробуждаясь вместе с живыми силами весны.
– Едем со мной, Эйе? – подбивала она брата, когда они сидели рядом на крыше залы для приемов. Укрывшись в тени балдахина, они наслаждались ароматным ветром и сверканием солнца на воде за буйно колыхавшимися травами, которые тянулись от серовато-коричневых утесов за спиной до извивающейся ленты Нила. – На несколько дней остановимся в Ахмине и уговорим Тии поехать с нами. Мне нечего делать. Никаких потрясений в других странах, никаких политических вопросов, требующих разрешения, и фараон чувствует себя сейчас хорошо. Мне начинает казаться, что я чую запахи, доносящиеся из Фив. Мечтаю о тишине маленького домика, который Аменхотеп выстроил для меня так много лет назад.
Эйе взглянул на нее и отвернулся, прекрасно понимая, что в действительности вызвало у сестры внезапное желание уехать.
– Если хочешь, – уклончиво ответил он. – Но ты уверена, что твое желание не связано со стремлением убежать вон от тех?
Он кивнул на небольшую группу людей, укрывшихся в тени у стен покоев царевича. С крыши хорошо было видно и самого царевича, сидевшего на траве в своей обычной позе. Он энергично жестикулировал, вещая что-то внимательным слушателям, его белый шлем подпрыгивал, а короткая юбка была смята. Слова не долетали до ушей Тейе и Эйе, но резкие движения рук юноши безошибочно выдавали властность, а поднятое одухотворенное лицо было исполнено уверенности.
Тейе прищелкнула языком.
– Посмотри на него! – воскликнула она. – При свете дня он бродит по своим покоям вместе с Нефертити в окружении этой галдящей стаи жрецов и ведет с ними нескончаемые беседы. А ночи проводит, перебирая струны лютни и сочиняя песни. Что с ним происходит? Он должен плескаться в озере с молодой женой, бегать нагишом под сикоморами, лежать с ней под звездами. О чем это он вещает с такой страстью?
– Почему бы тебе не спросить его самого?
Она повернула голову и посмотрела ему в лицо.
– Не уверена, что хочу это знать, – просто ответила она. – Само его присутствие уже изменило настроение во дворце, не могу объяснить, каким образом. Я жду сообщения о первой беременности Нефертити, но его все нет. Только глупые слухи среди прислуги, я не вникаю в них.
– Ты никогда в жизни не игнорировала слухов, – возразил он. – И не избегала правды, как бы болезненна она ни была. Почему ты хочешь убежать?
– Потому что начинаю задумываться, не зашла ли я в своей игре с фараоном настолько далеко, что уже не в состоянии исправить ошибку. Это больше не игра. Там сидит будущий владыка величайшей державы в мире, и власть, скрытая в его руках, больше власти самих богов. Какого фараона я навязываю Египту, чтобы оправдать свою ненависть к мертвому человеку и показать свою власть над живым?
– Ты слишком все усложняешь, – мягко возразил он. – Трон принадлежит ему по праву. Тебя страшит сама возможность отдать ему трон, а слухи о его мужском бессилии щекочут воображение, потому что в этом случае Египет навсегда останется твоим. Вызови его и спроси, чему он учит своих прихлебателей. Вызови мою дочь и спроси ее, девственна ли она до сих пор. Почему ты медлишь?
– Я поеду в Джаруху, прихватив с собой друзей и музыкантов, – отрезала она. – Там я буду купаться, спать в жаркие дневные часы и думать о том, что ты сказал. На закате я буду пить вино и безудержно смеяться по пустякам. О, вдохни этот ветер, Эйе, он полон цветочных ароматов! – Она с наслаждением потянулась. – Сезон перет всегда будит во мне s воспоминания, хорошие воспоминания. Вдруг воскресает то время, когда отец и мать были живы и мы все жили в Ахмине, или летние дни, которые мы с фараоном проводили во дворце Мемфиса, упиваясь друг другом.
– Я понимаю тебя, – спокойно ответил он. – Это единственное время года, когда мне слышится смех матери Нефертити. Я нежно люблю Тии и не хочу воскрешать прошлое, но оно оживает во мне каждую весну.
Они еще немного поговорили о прошлом, но их взгляды неизменно притягивались к группе людей на траве; наконец их разговор иссяк.
Река вернулась в границы берегов, и Тейе отплыла в Джаруху. В Ахмине она сделала остановку, чтобы захватить с собой Тии. Когда они миновали Фивы и оставили позади утопавшие в зелени живописные поместья знати, Тейе позволила себе погрузиться в атмосферу деревенского Египта. Тейе с братом и его женой сидели на палубе под навесом, а мимо них проплывали крошечные селения из глинобитных домишек в обрамлении яркой зелени молодых всходов. Реку заполонили египетские и иноземные суда, которые курсировали между Мемфисом и Фивами. Но Тейе не смотрела на них; почти не принимая участия в разговоре, она чуть прикрыла глаза и отпустила свои мысли вдаль, к полям, очерченным рядами пальм, к стоящим на страже утесам и пустыне за ними – в Египет, исполненный Маат, неизменный и безмятежный.
– Мне уже спокойнее, – заметила она брату и Тии однажды темно-лиловым вечером, когда после вечерней трапезы они сидели, подставив лица ночному бризу, и слушали тихие завывания флейт на корме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67