В сумерках, когда она уже собиралась возвращаться в дом, она с удивлением увидела Сменхару и Мериатон, шедших по лужайке в окружении слуг. Тейе пока не удалось как следует пообщаться со старшей дочерью Эхнатона, и теперь, глядя на тринадцатилетнюю девушку, грациозно и плавно приближающуюся к ней, она поразилась, как Мериатон похожа на свою мать. В полутьме ее можно было принять за саму Нефертити. Сероглазая и гибкая, она опустилась на колени поцеловать ноги императрицы.
– Рада видеть тебя, царевна, – обратилась к ней Тейе, приглашающе похлопывая по подушкам рядом с собой.
Сменхара, радостно поцеловав мать в щеку, присел на корточки. Мериатон изящно опустилась на подушки, легкими движениями оправляя платье.
– Надеюсь, ты здорова? Хайя говорит, что в детской участились случаи лихорадки, и у врачевателей много забот. Но конечно, у тебя теперь отдельные покои.
– Я не впускаю к себе никого из детской, – беспечно ответила Мериатон, улыбаясь Сменхаре. – И хорошо, что ты велела отселить царевича Тутанхатона. Много детей умерло. – Она откинула с лица прядь волос. – В детских будто поселились демоны лета. Прорицатель фараона мог бы прогнать их своими песнопениями, ведь он имеет власть над ними и должен постоянно бороться со злыми силами, которые хотят погубить отца и уничтожить культ Атона во всем мире.
– Тогда странно, что Мерира не присутствует при родах твоей сестры.
– Но ведь рождение происходит силами плоти, а не духа, – быстро ответила Мериатон. – Отец обещал, что Мекетатон получит полное покровительство Атона.
Тейе повернулась к сыну.
– Нравится ли тебе заниматься с Хоремхебом? Ты полюбил военное дело?
Он ответил ей озорной открытой улыбкой. С тех пор как они прибыли в Ахетатон, он изменился. После встречи с Мериатон его угрюмость, которая так раздражала мать, улетучилась, и с его лица исчезло капризное выражение избалованного ребенка.
– Мне нравится военачальник, – сказал он, – но я не вижу особой прелести в умении натягивать лук или, ругаясь, размахивать тяжелым скимитаром. Колесницы привлекают меня больше. Однажды я смогу править ею так же умело, как мой божественный брат. – Он взял Мериатон за руку. – Но, матушка, я пришел не для того, чтобы просто поприветствовать тебя. Я знаю, ты беспокоишься о Мекетатон. Все о ней беспокоятся.
Кроме вас двоих, – подумала Тейе. – Вы увлечены только друг другом, и вам нет дела до всех остальных. Сменхара был без шлема, его бритую голову стягивали только сине-белые ленты, из одежды на нем была только белая тонкая юбка, низко сидящая на бедрах. Это мое воображение или обман зрения из-за тусклого света, но мне чудится, будто у него над ремнем выступает живот?
Тейе поспешила прогнать наваждение.
– Ну же, рассказывай, – благосклонно поторопила она.
Дети переглянулись.
– Мы хотим обручиться, – начал сын. – Ты часто говорила мне, что, поскольку у царицы нет сыновей, меня рано или поздно провозгласят Гором-в-гнезде. Кровь Мериатон столь же царственно чистая, как и моя. Значит, не должно быть препятствий для нашего брака. Мне четырнадцать. Через два года я по закону стану мужчиной, и я им уже сделался физически. Мериатон уже достаточно взрослая, чтобы вынашивать детей.
Тейе не ожидала, что эта просьба прозвучит так скоро, хотя знала, что, в конце концов, она услышит ее.
– Ты обращался к фараону?
– Еще нет. Не думаю, что царице понравится эта мысль, потому что она ненавидит тебя и будет пытаться убедить фараона, что мы не подходим друг другу. Поэтому мы просим тебя донести до бога нашу просьбу.
– Но я… – Тейе помедлила. Она собиралась сказать, что убеждена, что фараон иначе видит будущее Мериатон, что долгие годы она верила, что царевна станет женой своего отца, как Ситамон была женой Осириса Аменхотепа. Однако в царскую постель суждено было лечь Мекетатон. Возможно, Эхнатон примет от нее прошение. Она тепло улыбнулась. – Не обещаю, но попытаюсь.
– Благодарю тебя! – В сгущающейся темноте зубки Мериатон блеснули в улыбке. – Теперь я должна пойти помолиться за сестру. Ты идешь, Сменхара? Можно, мы пойдем?
– Идите.
Они вскочили и, взявшись за руки, быстро исчезли в темноте. Тейе почувствовала себя странно успокоенной при виде столь бесхитростной и счастливой любви в таком странном месте.
Она немного поспала. Проснулась, когда из покоев фараона принесли сообщение о том, что там пока без перемен. Первые роды всегда проходят долго, – говорила она себе, лежа с открытыми глазами в удушающей темноте опочивальни. – А для такого незрелого тела, как у Мекетатон, еще дольше. Она снова уснула, а когда открыла глаза, поняла, что рассвет давно наступил и солнце уже два часа как взошло. Никаких новостей по-прежнему не было, и снова она провела беспокойный, тревожный день, заполняя время несущественными мелочами. Но на закате явился вестник, поклонился ей и сказал, что, хотя схватки у Мекетатон следуют одна за другой очень быстро, ребенок продвигается плохо и царевна слабеет. Тейе послала за Хайей.
– Найди статуэтку Таурт, – приказала она. – Она должна быть где-то среди моих вещей. Потом приведи ко мне кого-нибудь из жрецов, который молился бы любому другому богу, кроме Атона. Мне все равно, кому он служит, если он знает молитвы для рожениц.
– Это займет некоторое время, божественная. За ним придется послать в город.
– Ну, так посылай! И поскорее.
Он вернулся лишь на рассвете, принеся маленькую статуэтку раздутой богини в облике самки гиппопотама, и привел испуганного жреца, который расставил чаши с фимиамом и начал свои молитвы, искоса почтительно поглядывая на Тейе, которая стояла рядом, пока он отправлял короткий ритуал. Когда он закончил, Тейе дала ему золота и, поблагодарив, отослала, потом приказала Хайе положить Таурт обратно в сундук. И только после этого она отправилась во дворец.
Перед дверью толпились слуги и младшие управители, они молча расступились, пропуская Тейе, но собравшиеся в комнате не заметили ее появления. Тадухеппа сидела на полу, обхватив безвольные пальчики царевны. Фараон держал на коленях спящую мартышку. Его голова клонилась на грудь. Нефертити выжимала тряпицы и прикладывала их ко лбу Мекетатон, девочка стонала. Воздух в комнате был невыносимым – зловонная смесь перегоревшего фимиама, человеческого пота и страдания. Мекетатон начала корчиться, тихо вскрикивая, и Тейе с ужасом поняла, что царевна так ослабела, что уже не может кричать громко. Она вышла.
Ее вызвали перед самим рассветом, и еще до того, как мрачный вестник завершил ритуальный поклон, она уже поняла, что Мекетатон умерла. Молча закипая от гнева, Тейе направилась во дворец. Весть уже разнеслась среди слуг, и, проходя по коридору, она спиной чувствовала пытливые взгляды. Собравшись с силами, она шагнула через порог.
Тадухеппа уже ушла. Фараон стоял спиной к ложу, сложив руки на груди. Нефертити рыдала, стоя на коленях. Повитуха осторожно подняла какой-то сверток с окровавленных простыней, и Тейе быстро отвела взгляд. Вельможи, которым пришлось все это время провести в опочивальне, уже тихо улизнули, остались только Эйе и Хоремхеб, они сидели на полу в дальнем углу комнаты. Повитуха поклонилась императрице и вышла. Тейе медленно приблизилась к ложу. Никто не закрыл растерянно глядевших глаз, не омыл посеревшего, забрызганного пеной лица. Мекетатон прокусила насквозь нижнюю губку, кровь засохла на подбородке и размазалась по мелким зубам. Она лежала, раскинув тонкие ручки, простыня едва прикрывала трогательно неразвитую грудь, и плечи были мучительно сведены. Тейе протянула руку и тихо закрыла невидящие глаза. Должно быть, в этот момент она громко застонала, потому, что Эхнатон обернулся и посмотрел на нее. По его щекам текли слезы.
– Это был мальчик, – прошептал он, медленно и с трудом выговаривая слова, будто пьяный. Его взгляд переместился на Нефертити, которая теперь громко завывала, воздевая руки. – Ты опечалила и разгневала бога, – с усилием выдавил он, – и он наказал меня. Ты нарушила магию со своим скульптором. Ты ослабила могущество бога. Ты виновна! – На последних словах он перешел на визг, и Тейе скорее почувствовала, чем увидела, как поднялся Хоремхеб. – Моя дочурка. Моя Мекетатон!
Пареннефер торопливо подошел к нему, а Хоремхеб шагнул вперед, бормоча что-то успокаивающее. Вместе они увели фараона.
Собрав всю свою решимость, Тейе подошла к Нефертити.
– Царица, тебе надо отдохнуть, – сказала она, взяв ее застывшие в напряжении руки в свои и с силой опуская их. – Поспи. Это не горе в нем кричит, а безумие. Эйе, отведи царицу в ее покои. – Она повернулась к слугам, жавшимся у двери. – В городе есть Обитель мертвых? Приведите жрецов-сем, но сначала омойте и приведите в порядок царевну.
Тейе пришлось прикрикнуть, чтобы они вышли из оцепенения и поняли, что от них хотят. Когда она уходила, солнце нового дня уже безжалостно, будто раскаленными кулаками, било в стены комнаты.
Женщины гарема уже голосили; проходя через царский сад и минуя калитку в стене, Тейе слышала их бестолковые вопли. В последнее время им часто приходилось оплакивать умерших, когда из детской выносили одно маленькое тельце за другим, но на этот раз плач в гареме стоял такой громкий, что становилось жутко. Тейе поспешила в свои покои, ей хотелось поскорее спрятаться от этого воя, но, даже закрывшись в своей опочивальне, она слышала его. Хотя утро едва началось, она приказала подать вина и оставалась в постели весь день; потом, ближе к вечеру, она призвала к себе Хайю.
– Все попытки заставить фараона уснуть оказались тщетны, – сказал он в ответ на ее вопрос. – Он лежит перед алтарем в храме, под палящим солнцем. Управители опасаются за его здоровье. Весть о смерти царевны разнеслась по городу, и все лавки закрыты. Царица спит. Я взял на себя смелость донести новость до царевича Сменхары. Мериатон была с ним.
– Тело уже унесли?
– Да.
– Мекетатон, – тихо проговорила она, когда он ушел. – Какой грех, какое безумие. Когда же иссякнет терпение богов, и они по-настоящему покарают моего сына?
Как обычно, по царевне и ее мертворожденному сыну был объявлен семидесятидневный траур. На взгляд Тейе, церемония похорон была спокойной и очень скучной. Она сидела в своих носилках под балдахином и наблюдала, как фараон молится своему богу о спасении ка Мекетатон. Она отвлеклась от ритуалов, когда разглядела на лицах придворных напряженно-ошеломленное выражение. Не печаль по царевне вызвала его, а что-то похожее на страх. Многие неосознанно потихоньку перемещались к тому месту, где стояли Сменхара и Мериатон, будто молодой царевич мог дать им защиту, в которой они вдруг ощутили острую нужду. Возможно, то наваждение, во власти которого они пребывали долгое время, теперь начинает рассеиваться, – подумала Тейе. – Атон не оправдал их ожиданий. С этого момента в их вере появится привкус сомнения. Но, очевидно, это сомнение было чуждо фараону. Он плакал и усердно молился, его тонкий голос временами тонул в громких рыданиях Нефертити. Ритуалу недоставало надлежащего достоинства, и к себе Тейе вернулась с облегчением. Оказавшись дома, она дала указания Хайе: – Поставь жертвенник Амона в покоях царевича Сменхары. Поклонение иным богам, кроме Атона, не было запрещено безоговорочно. Сделай это достаточно открыто, не таясь, и постарайся, чтобы жители Фив, особенно Мэйя и его жрецы, узнали об этом. Кроме того, думаю, пришло время Сменхаре начать строительство своей гробницы. Если он пожелает, то сделать проект можно и здесь, но строить ее непременно следует в Долине мертвых в Западных Фивах, и нужно поднять при этом как можно больше шума и возни. Присмотри за этим.
Она хотела немедленно отправиться к Эхнатону, чтобы уладить вопрос с помолвкой Сменхары и Мериатон, но Эйе предупредил ее, что настроение фараона все время меняется. Он закрылся в своих покоях, постится, молится и никого не принимает. Ей пришлось смириться с тем, что с просьбой придется подождать, но неделя проходила за неделей, а скорбь фараона все не убывала.
Через месяц после погребения, когда она как раз собиралась переправиться через реку, чтобы навестить Тии, один из офицеров Эйе попросил позволения переговорить с императрицей. Его сопровождали несколько встревоженных личных стражников фараона, да и сам он выглядел явно взволнованным.
– Божественная императрица, твой брат умоляет тебя тотчас же прийти в покои фараона, – сказал гонец. – В тебе нуждаются. Фараон очень страдает.
Тейе кивнула, с сожалением глядя на лодку, которая маняще покачивалась на сверкающей голубой воде.
– Кормчий и гребцы могут быть свободны. Хайя, тебе лучше немедленно разыскать для меня эскорт из солдат Хоремхеба.
Не прошло и часа, как она была уже у входа в то крыло дворца, где располагались личные покои фараона. Направляясь к приемной сына, она издалека услышала его визгливый истеричный крик. Вестник Эхнатона вежливо преградил ей дорогу.
– Прости меня, божественная, но с оружием к фараону входить нельзя. Пожалуйста, скажи своим солдатам подождать здесь, со мной.
Она не обратила на него внимания и, сделав знак своим телохранителям, прошла мимо него в приемную. Позади нее возникла суматоха, и солдаты стражи фараона со скимитарами двинулись следом, едва не наступая на пятки людям Хоремхеба. Она хотела обернуться, чтобы успокоить людей, но ей помешала Нефертити; бледная, с горящими глазами, она бросилась ей навстречу, яростно тыча в нее пальцем. Она плакала. Сурьма растеклась по скулам и от нечаянного прикосновения руки размазалась на виске.
– Это ее вина! – выкрикнула она дрожащими губами, ее прекрасное лицо исказила гримаса страдания. – Она в ответе за эту гнусную ложь! Ты не сомневался в моей любви, пока она не явилась сюда! Пусть она скажет правду, посмотри, хватит ли у нее храбрости отрицать это!
Тейе быстро оценила ситуацию. Ее сын стоял, раскачиваясь, быстро и шумно дыша, обхватив себя руками за плечи, будто от боли. Хоремхеб, мрачный и на сей раз бессильный помешать чему-либо, держался рядом. Вокруг них в страхе и смятении суетилась свита, пытаясь не привлекать к себе внимания. Эйе наблюдал из дальнего конца комнаты. Нефертити расхаживала по приемной, а ее служанки жались в стороне.
– Как можешь ты говорить о правде? – дрожащим голосом воскликнул Эхнатон. – Ты обманула меня, ты сделала меня посмешищем в глазах моего народа. Я доверял тебе. Я изливал на тебя свою любовь, а ты все это время пренебрегала моей преданностью.
Он силился совладать с голосом, от волнения его слова звучали невнятно. Нефертити придвинулась вплотную к Тейе.
– Скажи ему! – зашипела она ей прямо в лицо. – Если ты любишь его, то как ты можешь спокойно смотреть на его мучения? Ты и Хайя, этот коварный прихвостень, который по каплям вливает твой яд в раскрытые уши. Что ты выиграешь, если уничтожишь моего мужа?
Тейе перевела взгляд с разъяренного лица царицы на Эхнатона, который глядел на нее, напряженно подавшись вперед, открыто моля об утешении. Повернувшись, она встретилась взглядом с Эйе.
– Отойди, царица, – холодно произнесла она. – Царственная кобра на твоем лбу не может грозить диску императрицы. Всему причиной твоя похоть. Будь я на месте фараона, я бы немедленно наказала тебя.
– Я знал! – взвыл Эхнатон. Он упал на колени, закрыв лицо дрожащими руками. – Мекетатон умерла из-за тебя. Атон никогда не одобрял мой выбор, но я был слаб, и я любил тебя и сделал тебя своей царицей. Если бы Ситамон была жива, корона досталась бы ей и Мекетатон бы не умерла. Это кара за мое своеволие!
Нефертити подошла к нему, мертвенно-бледная, ее ярость утихла под ливнем его безжалостных слов.
– Если положить на весы мое сердце против пера Маат, Гор, клянусь, что я любила дочь так же сильно, как и ты, – произнесла она охрипшим голосом. – Я бы никогда не причинила ей вреда. Мекетатон умерла из-за твоей страсти, не из-за моей. Подумай об этом, прежде чем судить меня. Я поддерживала тебя еще в дни твоего заточения и не заслуживаю этого публичного унижения. Да, я вспыльчива и часто веду себя глупо. Но если ты накажешь меня за то, чего я не совершала, то потеряешь своего самого верного союзника.
В комнате сделалось так тихо, что можно было расслышать плеск весел на реке и пение, доносившееся издалека. Лениво кружили мухи, их привычное жужжание казалось здесь странно неуместным. В тишине хриплое дыхание фараона действовало на нервы, он молчал. Его глаза были закрыты, ноздри подрагивали. Давая указания Хайе, я не могла вообразить, что все так обернется, – с ужасом думала Тейе. – Я хотела создать напряжение, добиться охлаждения, некоторой отчужденности между ними, чтобы я могла просунуть в образовавшийся зазор свою направляющую руку, но я не хотела этой огромной пустоты, которая может поглотить нас всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67