Больше говорить было не о чем. Тейе откинулась на троне, а Эхнатон отправился перерезать горло быку, уже связанному и спокойно ожидавшему своей участи на переносном алтаре. Струи вина и искупительного молока полились на ступени причала. Чаши с кровью передавали из рук в руки среди толпившихся перед дворцом и среди тех, кто уже занял места на судах, но никто не поддался безумному порыву помазать себя, как обычно во время ритуала благодарения в былые дни. Двор Эхнатона научился сдержанности.
Наконец фараон воздел окровавленную руку и, пройдя по сходням, исчез в кабине. Прозвучал приказ кормчего, и судно отчалило. Весла с плеском ударились о воду, и «Хаэм-Маат» отчалила от берега Малкатты.
Тейе не стала задерживаться на причале, а, сделав знак Хайе и своей свите, медленно направилась во дворец, миновав огромную приемную залу, теперь пустую и безжизненную, потом залу для личных приемов фараона, и вышла в сад. Здесь она поднялась по ступеням, прилегавшим к внешней стене дворца, и взошла на крышу. За полоской пальм, покачивающих сухими кронами, виднелась скученная масса судов, стремящихся занять позицию позади царской ладьи, которая уже повернула на север. Весла погружались и поднимались. Реяли флаги на мачтах. Островки, которых было много по Нилу между Фивами и Малкаттой, постепенно становились различимы, по мере того как корабли один за другим расходились в стороны и в просветах между ними заблестела вода. В этот день тумана на реке не было. Пилоны и башни Карнака врезались в синее небо, и справа и слева от них по линии горизонта простирался, казалось, бесконечно огромный город.
– Тысячи людей выстроились вдоль причалов и стоят в воде, – обратилась Тейе к Хайе некоторое время спустя. – Они высыпали даже на крыши. Однако я не слышу их голосов.
– Это потому, что они молчат, императрица, – сухо ответил Хайя. – Невеселый для них день. Я не видел ни одного жреца Амона на причале Карнака.
– Они не хотят смотреть на эго.
Тейе заслонила гядза рукой. Неровная коричневая масса была необычайно неподвижна и молчалива, и постепенно враждебность горожан передалась Тейе как предчувствие возмущения и затаенной, бесцельной жестокости.
Хайя тоже почувствовал это и, засуетившись рядом с ней, отступил от края крыши и обтер лицо.
– Думаю, что они пока не понимают, что произошло, – заметил он, когда Тейе тоже отошла от низкого парапета. – В Фивах не будут больше закупать еду, вино и предметы роскоши, потому что все торговцы теперь, конечно, переместятся на север, в Ахетатон, вместе с иноземными посланниками. А значит, прекратится торговля, с которой в Малкатту поступало большинство иноземных товаров, не говоря уже об урожаях зерна из личных угодий знати. И фараон больше не будет строить в окрестностях города. Будет много голодных, люди остались теперь без работы.
– Есть еще жрецы, у них можно найти работу, – раздраженно бросила Тейе. – В Карнаке больше двадцати тысяч жрецов, и с их имуществом тоже нужно управляться. Фивы пострадают, но не погибнут. Послушай, какая пустота вокруг, Хайя! Я, наверно, просплю весь остаток дня.
Было хорошо лежать в тихой, затемненной комнате, закрыв глаза. Она проспала до рассвета следующего дня, потом завтракала в постели под сладкоголосое пение артистов. Потом, неторопливо одевшись и накрасившись, вальяжно прохаживалась по дворцу, непринужденно болтая со своими людьми. Комната за комнатой приветствовали ее гулким равнодушием. Двери стояли открытыми, гладкие мраморные полы пустых зал были залиты солнечным светом. Узоры, которых она давно не замечала, вдруг проявились на стенах, больше не заслоненных мебелью, цвета и четкие линии в пустых комнатах выглядели странно яркими и свежими. Шаги Тейе гулко раздавались в пустых коридорах, в застывшей неподвижности спален уже начала скапливаться пыль. Огромная зала для приемов с помостом и украшенным бордюром балдахином казалась средоточием всей этой пугающей пустоты, где в извечном полумраке еще витали ароматы воспоминаний. Потрясенная Тейе приказала запечатать все пустые комнаты во дворце.
После полудня она посетила палаты управителей, где тоже царила атмосфера покинутости. Рабы еще не успели убрать их, и казалось, что люди, которые работали здесь, вот-вот возвратятся, потому что повсюду были разбросаны свитки, перья, пустые чернильницы и глиняные таблички, на которых ученики архитекторов выцарапывали свои наброски. Палата Туту стояла в руинах поспешного бегства. Тейе подобрала среди груды обломков разбитую табличку, с трудом разбирая язык официальной переписки. «К ногам моего владыки семь и семь раз падаю ниц…» Глубоко вырезанные аккадские знаки обрывались там, где раскололась табличка. Вздохнув, Тейе повторила приказание опечатать двери и отправилась искать утешения в гареме у Тиа-ха.
Она нашла царевну, уверенно пробирающуюся сквозь неимоверную неразбериху из подушек, сброшенных платьев и надкусанных фруктов и сладостей.
– Дворец уже удручает меня, императрица, – сказала она Тейе. – Теперь, когда фараон забрал всех молодых женщин в свой новый гарем, а мы, старые жены, остались здесь, Малкатта стала похожа на уютную гробницу.
– Значит, ты все-таки хочешь удалиться в Дельту.
Тейе сидела на ложе, следя за бликами света, а Тиа-ха расхаживала перед ней взад-вперед.
– Если моя богиня будет так добра отпустить меня, – выпалила Тиа-ха на одном дыхании и вскинула руки. – Мне осталось так мало времени. Я думала, что это будет забавно – наблюдать за правлением твоего сына, но оно оказалось спокойным, предсказуемым, без единого крупного скандала. Кроме твоего с ним бракосочетания, конечно. – Она искоса бросила на Тейе взгляд, исполненный теплоты. – Я не могу больше выносить жару Верхнего Египта. Могу я послать своего управляющего на север, чтобы он приготовил мой дом?
– Конечно. – Тейе выдавила улыбку. – Год назад я предлагала тебе свободу. Твой муж умер. Ты вдова. Может быть, ты снова выйдешь замуж.
– Нет, – ответила Тиа-ха, останавливаясь и глядя в окно. – Не после Осириса Аменхотепа. Это будет развлечение, но не любовь. Здесь меня удерживаешь только ты. И тебе тоже нечего делать в Малкатте. Поезжай в Джаруху. Не надо оставаться здесь. Эти пустые покои начнут преследовать тебя во сне.
– Я все еще императрица, – раздраженно напомнила ей Тейе. – Малкатта более подходит для меня, чем личное имение.
– Конечно. – Тиа-ха повернулась к ней и покаянно поклонилась. – Я говорила опрометчиво, заботясь о тебе. Могу я диктовать письма, пересказывая тебе все сплетни, которые мне удастся раздобыть в провинции?
– О Тиа-ха! Ну как же я смогу прожить, не получая от тебя ни слова! Да приумножит Хатхор твои силы!
– А подходящий мужчина сделает это лучше. – Тиа-ха рассмеялась. – Идем, Тейе. Давай проведем вечер за сенетом, и, может быть, ты окажешь мне честь отпраздновать последние события со мной в саду, как только Ра опустится за горизонт.
– Я буду скучать по тебе, – сказала Тейе, не отвечая на приглашение.
Тейе больше ни разу не навестила подругу, и они не простились официально, но неделю спустя Хайя доложил, что покои Тиа-ха опустели. Узнав это, Тейе поднялась на крышу и сидела в сгущающихся сумерках, борясь с печалью, вызванной отъездом царевны. Для нее это было не только потерей старого друга, они могли обмениваться письмами и подарками в любое время. Тейе знала, что причина ее боли в общем прошлом, когда они с Тиа-ха были молоды и Аменхотеп еще был в расцвете своей мужской силы. Мы были так счастливы тогда, – думала она, а темнота тем временем сгущалась, на небе начали появляться звезды. – Все эти годы я редко размышляла над своей судьбой, а когда такие мысли посещали меня, я представляла, что дальнейшая моя жизнь пройдет в окружении плодов моих усилий, это будет время удовлетворения и дружеского общения. Никакие предчувствия никогда по-настоящему не тревожили мои юные сны. Теперь все уже в прошлом, все минуло, как проблеск лунного света на водной ряби, и если я хочу быть храброй, я не должна оглядываться назад. Я одинока, в будущем – только пустота, мой титул императрицы больше ничего не значит. Но все же я богиня Солеба, и жрецы еще отправляют службы перед моим бессмертным изображением, и мой храм полнится фимиамом. Я должна помнить об этом. Даже если грядущие годы принесут только нежеланный покой наступающей старости, я всегда буду достойна поклонения.
16
В течение следующих месяцев Тейе не раз вспоминала предупреждение Тиа-ха о том, что пустые комнаты Малкатты будут преследовать ее во сне. Закрытые и опечатанные двери стали терзать ее воображение. Она могла лежать ночами без сна, думая о темных коридорах за многочисленными опечатанными дверями, и, если она осмеливалась представить себя идущей по ним, неизменно видела открывающиеся одна за другой пышно убранные комнаты, полные зловещих тайн. Днем она все реже и реже входила в неохраняемые двери, ведущие в покои фараона, или в анфиладу комнат царицы, или в места публичных приемов. Она начала устраивать свои собственные скромные пиршества в обеденной зале, приглашая своих инженеров, архитекторов, управителей вместе с ней насладиться трапезой и искусством музыкантов и танцоров, но несколько сотен присутствующих не могли разогнать огромные тени, а их веселье казалось натянутым и неестественным. Вскоре Тейе стала трапезничать в своих покоях, предоставив гостям большую часть прежних палат Нефертити, потому, что не могла больше видеть незанятые места за столами и высокие колонны, отбрасывающие сплошные тени в желтом свете ламп.
Вскоре пришли сообщения от брата и Мутноджимет. Она не доверила писцу чтение свитка Эйе, это сделал Хайя, который опустился перед ней и сел на полу, скрестив ноги. Эйе писал сам, не иероглифами, как обычно, а четкими и ровными знаками иератического письма, которым пользовались торговцы.
«Моей дражайшей сестре и вечно живущей императрице, приветствия. Пусть Мин дарует тебе молодость, силу и благословляет во всех начинаниях. Спешу сообщить, что моя жена и твоя подданная Тии пребывает в добром здравии и целует твои ноги. Далее спешу сообщить, что визирь Юга, Рамос, умер и теперь его место занял Нахтиаатон, который некогда был жрецом Амона, но с тех пор узрел истину Атона.»
Тейе мрачно улыбнулась про себя, когда Хайя прервался чтобы сдержанно откашляться. Нахтиаатон был довольно приятным молодым человеком, но более чем несведущим в том, что входило в обязанности визиря.
«Фараон немедля сделал его персоной злата. Действительно, с тех пор как фараон переехал сюда, золото милости распределяется с величайшей щедростью. Я сам тоже удостоен чести быть осыпанным золотом милости, и я теперь личный царский писец».
Небольшое предостережение, – подумала Тейе. – Как за наиболее доверенным писцом фараона за Эйе будут постоянно шпионить завистники, те, кто подозревает его в сношениях со мной и кто боится за безопасность Эхнатона.
«И еще спешу сообщить, что сам Азиру снова ведет переговоры о мире и союзничестве с Суппилулиумасом. Война Суппилулиумаса против северной Сирии и наших вассалов там заканчивается, потому что он вышел победителем. Целую твои прекрасные ноги и молюсь перед твоим святым изображением, о богиня Солеба, да славится твое имя вовеки».
Хайя положил свиток, и тот начал с шуршанием сворачиваться.
Тейе молчала. Бессмысленно терзаться беспокойством о разрушении империи, – думала она. – Я больше ничего не могу сделать, так что хорошо бы мне выбросить все это из головы. Определенно, мой сын никогда не позволит, чтобы все зашло так далеко, что Египту пришлось бы воевать на своей собственной земле! Даже теперь еще не слишком поздно, нам необходимо снова обрести хоть каплю былой мощи и авторитета. Где-то побряцать оружием, кое-кого казнить… Коротко рассмеявшись, она пришла в себя.
– Сожги свиток в жаровне, прежде чем уйти, Хайя, и пришли ко мне немого слугу.
Он поклонился и, сунув аккуратно написанное письмо Эйе в оранжевое пламя, вышел.
Позади нее открылись двери, и с поклоном вошел немой слуга, он опустился на пол и пополз, чтобы поцеловать ей ноги. Она жестом велела ему подняться, подошла к столу и обмакнула перо в чернила. Она протянула ему перо, и на мгновение их глаза встретились. Тейе смотрела в лицо человеку, который убил Ситамон. Она не сожалела о том, что взяла его работником на свою кухню и потом научила писать. Немые слуги были большой редкостью. Он взял перо, подождал, пока она отойдет на положенное расстояние, и принялся писать. Сообщение было недлинным. Тейе взяла свиток со стола, куда слуга аккуратно положил его.
«Весь Ахетатон взбудоражен тем, что Великий Храм здесь действительно имеет свой Бен-бен, в отличие от незаконченного храма Атона в Карнаке, – молча прочла Тейе. – Это священная стела. На ней вырезаны изображения фараона, царицы и царевны Мериатон».
Казалось, в комнате вдруг сделалось холодно. Тейе с отвращением держала листок папируса, потом, шагнув к жаровне, бросила его в огонь. Не было никаких сомнений, кому поклонялись в Ахетатоне, в святая святых. Ее сын совершал жертвоприношения самому себе и Нефертити, которая возвысилась до того, что стала частью его божественного всемогущества. Добавление на стеле изображения Мериатон обеспокоило Тейе, но она не могла понять почему.
– Передай отправителю сего, что в Джарухе вырыты оросительные каналы и партия рабов ожидается в течение месяца, – сказала она рабу. – А теперь убирайся.
Когда он ушел, Хайя проскользнул обратно в комнату и остановился в ожидании. Тейе указала ему на писчую дощечку на полу.
– Запиши послание для фараона, – приказала она, – затем сделай копию и пошли ее Эйе. Начни с обычных приветствий и не забудь добавить: «моему царственному и всевидящему супругу». – Она подождала, пока он записал это, потом собралась с духом и принялась диктовать: – «Дарованной тебе великой мужской силой я, твоя императрица, снова жду ребенка…»
Перо со стуком упало на пол.
– Императрица! – воскликнул Хайя.
Тейе сжала кулаки под плащом.
– Управляющий, ты забываешься, – холодно сказала она. – Ты поставил кляксу? Нет? Тогда продолжай. «Я радуюсь вместе с тобой в надежде на рождение царственного сына в Малкатте и жду твоего слова, как высохшая земля ждет животворящей влаги от прикосновения Хапи». Закончи моими титулами, потом я поставлю свою царскую печать. Прикажи вестнику доставить это лично в руки, не отдавать никому, кроме моего сына. Копия для Эйе пойдет вместе с другими депешами. И ничего мне не говори!
Хайя плотно сжал губы, поклонился и, попятившись, вышел. Тейе с усилием разжала кулаки. Боги не знают слова «справедливость». Они смеются надо мной. Хорошо. Я буду высоко держать голову, и никто из них не дождется от меня воскурений ладана. Только одно может послужить мне утешением: если ребенок родится живым и это будет мальчик. Стоило бы посмотреть, как разъярится Нефертити.
Фараон вскорости написал сам, выражая свой восторг по поводу перспективы появления еще одного отпрыска. Тейе угрюмо слушала послание, а у нее внутри шевелился ребенок. Она сама не испытывала никаких чувств к этому ребенку – не было ни радостного ожидания, ни, конечно же, удовольствия, но, по крайней мере, страха тоже не было. В том возрасте, когда она должна уже наслаждаться покоем, безмятежно пожиная плоды целой жизни во власти, она рассматривала свое полнеющее тело как нелепость, но не как орудие смерти, как было, когда она ждала рождения Бекетатон. Теперь у нее оставалось гораздо меньше времени, чтобы жить, и она сделалась фаталисткой: неделю за неделей она просто ждала исхода, каким бы он ни был. Она ела, пила и спала, сколько хотела. Часто она искала общества детей, растущих свободно и большей частью бесконтрольно в молчаливом дворце. Бекетатон в свои шесть лет была красивой, но своенравной девочкой, которая сразу становилась капризной и раздражительной, если ей что-то не нравилось, а это случалось редко. Сменхара таил обиду на мать за то, что та удерживает его в Малкатте, которая теперь стала просто захолустьем. Он впал в дурное расположение духа, угрюмо молчал, а его воспитатели, учителя и слуги потакали ему, замечая, что Тейе относится к нему как к явному наследнику, и выказывали ему нездоровое почтение, что не способствовало улучшению его характера. Тейе пыталась смягчить его беспокойство, в красках расписывая его будущее, но он слушал насупившись.
– Я знаю, ты вскрываешь мои письма к Мериатон и ее ко мне, – уличил он ее однажды. – Ты подозреваешь всех. Ты что, думаешь, что мы обсуждаем заговор против своих родителей? Мериатон скоро вступит в возраст помолвки. Ей скоро исполнится девять. Мы говорим друг с другом о супружестве, вот и все.
– Я знаю, – мягко ответила Тейе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67