– Фараон знает, что тебе пришлось наказать солдат?
– Я послал свиток писцу рекрутов, и если царь читает послания, то он должен знать. – Хоремхеб искоса взглянул на Эйе. – Но я тщательно подбирал слова. Фараон вряд ли предпочтет, чтобы я шлепал своих подчиненных цветками лотоса и наказывал их ссылкой в задний ряд.
Эйе не засмеялся, да и тон Хоремхеба был нерадостным. Они осторожно прошли между группами пирующих туда, где сидели Эхнатон и Нефертити.
Фараон был несказанно рад увидеть друга, бросился ему на шею и пылко расцеловал его.
– Когда моя драгоценная особа переедет в новый город, ты тоже должен будешь жить здесь, – вдохновенно настаивал он. – Командующий на границе – это низкий пост. Я удостою тебя другого титула, чтобы я мог видеть тебя каждый день.
– Атон Славный очень добр ко мне, – ответил Хоремхеб, поклонившись несколько раз, чтобы скрыть смущение, вызванное объятием Аменхотепа, отпечаток восторженного царского поцелуя окрасил его губы оранжевой хной. – Но я солдат и не вижу радости в праздной жизни.
– Действительно, ты всегда бесстрашно говорил мне то, что думаешь, – одобрительно сказал фараон. – Ты хочешь быть счастливым, а я хочу, чтобы ты был рядом. Мое желание сильнее. Отсюда недалеко до Дельты, если ты настаиваешь на том, чтобы остаться на своем посту, и я уверен, что Мутноджимет будет счастлива вернуться ко двору.
– Любимый, у тебя еще будет время, чтобы принять решение, – быстро вмешалась Нефертити, обняв мужа за талию. – Возможно, твоя матушка пожелает иначе распорядиться услугами Хоремхеба. – Она улыбнулась Хоремхебу, но в ее взгляде мелькнула злоба.
– Ты права, – согласился Эхнатон, целуя ее. – Я просто очень хочу вознаградить тех, кто любит меня.
– Значит, разлад между нашим богом и его матерью зашел так далеко? – спросил Хоремхеб Эйе позже ночью, под визг и завывание флейт и певцов. – Нелепо, если верноподданным египтянам придется как-то выбирать между ними двумя.
Эйе оглядел шумное пьяное сборище. Слуги плавно сновали между неровно горящими факелами, вкопанными в песок, убирая остатки празднества. Танцовщицы раскачивались в танце, желтый свет скользил по их нагим, блестящим от масла телам. С берега реки, скрытого темнотой, доносились всплески и радостные вопли. Среди всеобщего гама стоял дрожащий слуга с подносом, на котором были навалены горкой разные безделушки, а хлыст Мутноджимет свистел в рискованной близости от его незащищенной головы, один за другим искусно подцепляя с подноса ожерелья и браслеты и с бряцаньем сбрасывая их на колени зрителей. Ее детский локон был закручен вокруг уха и закреплен золотыми листьями папируса, и вся она была обсыпана золотой пудрой. Каждое небрежное движение увешанной драгоценностями ручки встречалось бурей рукоплесканий и одобрительных возгласов.
– Ее ловкость впечатляет, – сказал Эйе, потом вздохнул и повернулся к Хоремхебу. – Я все еще надеюсь, что это не настоящая ссора, а всего лишь недоразумение и все еще наладится. Узы, которые связывают сестру с фараоном, всегда были очень прочными. Но если, упаси бог, раскол усугубится, не возникнет вопроса о том, чью сторону взять, Хоремхеб. Египет – это фараон.
– Я знаю, – ответил Хоремхеб. – Это не просто вопрос преданности старому или новому, это вопрос выживания. – Развернувшись на стуле, он посмотрел в глаза Эйе, и они без слов прекрасно поняли друг друга. – Мой отец мог позволить себе послать меня в школу писцов в Карнаке, – продолжал Хоремхеб, – но он был не настолько влиятельным, чтобы обеспечить мне хорошую должность, когда мое учение закончилось. Я мог бы до сих пор сидеть, скрестив ноги, в доках Фив, подсчитывая партии зерна, если бы не императрица, которая прослышала о моем умении и сделала меня царским писцом. – Он слабо улыбнулся, задумчиво глядя на веселящуюся толпу. – Однако сейчас у меня действительно нет выбора, Эйе. Если я хочу сохранить власть в армии, а тем более получить более высокое звание, то я должен быть там, где фараон. Все войска находятся в его распоряжении, и, конечно, командование переместится сюда вместе с ним. Кроме того, он будет вознаграждать тех, кто верен ему, а жить-то надо.
Эйе знал, эта реалистичная оценка касалась и его положения так же, как и положения Хоремхеба. Много юношей, начинавших некогда под покровительством Тейе, которым предстояло еще долго карабкаться наверх, мучились подобными размышлениями.
– Это жизнь, – пробормотал Хоремхеб, рассеянно трогая шрам на подбородке. – Мне бы только хотелось, чтобы фараон выбрал другое место для своего нового города. Это мне не нравится. Я не удивлен, что оно до сих пор напоминает девственную пустыню. Думаю, оно хочет, чтобы его оставили в покое.
– Это речи мага, а никак не солдата, – проворчал Эйе, и Хоремхеб внезапно рассмеялся.
– Завтра на рассвете мы отправимся в Малкатту, и я снова стану солдатом. Мутноджимет хочет по пути принести жертву Мину в святилище Ахмина, поэтому мы сможем передать Тии твои приветствия.
– Хорошо бы сегодня ночью оказаться рядом с ней на ложе, я лежал бы и слушал, как совы охотятся в саду, – сказал Эйе, больше обращаясь к самому себе, но Хоремхеб все равно не расслышал, он как раз вскочил, ловя голубое ожерелье, которым запустила в него жена.
За час до рассвета Эйе поднялся, чтобы пожелать счастливого пути Хоремхебу и Мутноджимет. Он смотрел, как их судно тихо отдаляется от берега, и внезапно его охватило чувство одиночества. Он вернулся в палатку и принялся ждать, пока лагерь начнет просыпаться. Открыв свой походный жертвенник, он произнес утреннюю молитву Амону.
Позже, перед тем как покинуть это место, фараон с большой неохотой совершил последний ритуал. Он и Нефертити, с детьми на руках, сидели на тронах перед переносным жертвенником, пока прорицатель возжигал дары, а придворные целовали их ноги и благоговейно припадали к песку. Пока они бормотали: «Вечная жизнь! Велико время твоей жизни, о, единственный возлюбленный Ра, венценосный владыка», – Эхнатон вновь повторил свои пожелания.
– Смотрите, – взывал он. – Этот город желанен Атону. Он будет построен, чтобы увековечить его славное имя. Это Атон, отец мой, указал мне на это место. Я воздвигну великий храм Атона во имя отца своего. Я воздвигну каменный навес для великой супруги царской Нефер-неферу-Атон Нефертити. Я заложу поместья для фараона, для царской жены; для себя я выстрою гробницу в восточных горах. Если я умру в другом месте, похороните меня здесь. Если великая супруга царская или царевна Мериатон умрут где-то в другом месте, похороните их здесь. Как живущий ныне бог я не покину это место.
Страсти и предвкушения были исполнены его слова. Мекетатон уснула у отцовской груди, но Мериатон внимательно слушала.
– Мама, – прошептала она на ухо Нефертити. – Он не сказал про Сменхару. Сменхару тоже здесь похоронят?
Но Нефертити только шикнула на нее, потому что жрец принялся петь гимн Атону и ее мужу. Эйе, совершив почтительное приветствие и получив разрешение подняться, стоял теперь в стороне. Взгляд обведенных черной краской глаз дочери медленно скользил по фигурам верноподданных, распростершихся ниц на песке. Эйе тревожило, о чем она думает в этот момент.
Усталые и сытые по горло путешествием, придворные по прибытии в Малкатту кинулись к своим ароматным купальням и к манящей мягкости приготовленных постелей. Тейе, в золотых одеждах, с диском и двойным пером, мерцавшим поверх завитого парика, с замиранием сердца ждала на ступенях причала, готовая к официальной встрече. Мирное и приятное времяпрепровождение, в которое она погрузилась, было нарушено разговором с Хоремхебом, которого она приняла всего час назад. Он в почтительном молчании выслушал ее доводы, но на любые предложения попытаться отговорить фараона от его прихоти отвечал отказом.
– Я нижайше сожалею, о великая, но это невозможно, – решительно проговорил он.
– Невозможно для тебя попытаться убедить его или невозможно для фараона поддаться убеждению? – раздраженно настаивала Тейе.
– Невозможно для фараона, императрица. Может, если он будет находиться ближе к Дельте, он лучше станет понимать проблемы своей армии.
– А, так ты намерен сохранять милость фараона, чтобы иметь возможность защищать солдат Египта, да? – насмешливо бросила она. – Я еще не выжила из ума от старости, Хоремхеб.
Он улыбался ей с нежным сочувствием, памятуя о долгих годах близкой дружбы.
– Я преклоняюсь перед тобой, моя богиня, но твое беспокойство напоминает озабоченность матери полом еще не родившегося ребенка.
Он отказался продолжать спор, и, в конце концов, крайне недовольная, она отпустила его. Теперь она мрачно наблюдала, как фараон со своей семьей сходит на берег. Сменхара и Бекетатон, нарядно одетые, по такому случаю стояли рядом с ней. Ее настроение немного улучшилось, когда она заметила, как явно обрадовался фараон, увидев детей. Он нежно взял Сменхару за подбородок и посмотрел ему в глаза.
– Какой ты красивый сегодня, мой маленький братец! – весело воскликнул он. – И ты, мой цветочек! Иди сюда, я тебя поцелую. – Он раскрыл объятия, и Бекетатон бросилась к нему, осыпав поцелуями. – Я так скучал без своей доченьки, – ворковал он. – Какая она растет у меня румяная, золотая моя девочка!
Он поговорил с ней немного, потом отдал ребенка няньке. Мериатон была уже рядом со Сменхарой, ее ручка скользнула в его ладонь. Тейе заметила, как они осторожно начали двигаться к фонтану, и не стала препятствовать им. Эхнатон повернулся к ней, ожидая глубокого поклона в знак почтения, который она надменно отказалась совершить. Вместо этого она слегка наклонила голову.
– Я и по тебе скучал, Тейе, – неожиданно сказал он. – Жаль, что ты не видела, как священный дым от сожженных подношений курился между утесами.
Он нежно поцеловал ее с большей самоуверенностью и достоинством, чем она замечала в нем прежде, и Тейе в замешательстве почувствовала, что ее воинственная готовность защищаться отступила. Может быть, все еще будет хорошо, – подумала она, глядя за его плечо, где Нефертити ждала, окруженная ореолом почтения.
Тейе все еще пребывала в приподнятом настроении, когда позднее, в тот же день, она вошла в его покои со свитком, который ее писец только что закончил переводить. Эхнатон еще лежал на ложе, с лицом, отекшим и осунувшимся после сна, и с глазами, налитыми кровью. Он слабым голосом приветствовал ее.
– Тебе нездоровится, Гор? – спросила она, глядя, как слуга прикладывает к его лбу влажное прохладное полотенце.
Он кивнул и поморщился.
– У меня ужасно болит голова, – прошептал он. – Невыносимо каждое движение. Когда я моргаю, такое чувство, будто в голову вонзаются скимитары. – Она почти смягчилась, но тут он сделал ей знак подойти ближе. – Что это за свиток?
– Это вчера было получено писцом из палаты внешних сношений, и это беспокоит меня, Эхнатон. Азиру сделался царевичем Амурру.
– Почему это должно волновать кого-то? Все эти племена северной Сирии – наши вассалы. И совсем не важно, что какой-то мелкий царек правит страной, пока он делает то, что ему велит Египет.
– В данном случае это важно. Дело в том, что стало известно, что Азиру ведет переписку с Суппилулиумасом. Он даже несколько раз посетил столицу страны хеттов, Богаз-Кёй. Я опасаюсь заключения тайного союза между ними, что подорвет основы нашего влияния на Сирию.
– И что ты хочешь, чтобы я сделал? – Он скривился от боли, прижав ладони к вискам и закрыв глаза.
– Немедленно потребуй от Азиру повторного подтверждения его преданности и возьми заложника.
– А о чем говорится в его послании?
Тейе презрительно улыбнулась:
– Он поклоняется тебе и восхищается тобой, называет меня госпожой твоего дома и клянется в своей вечной верности и преданности Египту.
– Какие прекрасные слова! Он сын истинной Маат.
– Он лжец и негодяй! – горячо воскликнула Тейе.
Эхнатон попытался приподняться и вскрикнул от боли.
– Если он говорит неправду, Атон покарает его, – выдавил он. – Передай свиток Туту, пусть ответит любезно.
– Но, Эхнатон!
– Помоги мне, матушка. Меня тошнит.
Слуга кинулся к ложу, встав на колени и держа в одной руке серебряный таз. Другой слуга поддерживал голову фараона. Эхнатон перекатился на бок, и его вырвало. Гнев Тейе немедленно испарился. Схватив мокрое полотенце с покрывала, куда оно свалилось, она обтерла ему лицо и помогла уложить его поудобнее среди подушек. Трясущимися руками он натянул на себя одеяло, и Тейе увидела, что его вдруг сморило.
– Мне не следовало беспокоить тебя, – сказала она и наклонилась поцеловать его в лоб. – Я вернусь позже, чтобы справиться о твоем самочувствии.
Она не успела даже дойти до двери, как он уже уснул. В коридоре она столкнулась с Пареннефером, который поднялся со своего табурета.
– Незамедлительно призови к фараону его врачевателя, – приказала она. – Может быть, и магов тоже.
– Фараон рассердился на своего врачевателя, богиня, – смутившись, ответил он. – Его недомогание началось, когда он уезжал, и ему сказали, что он слишком часто был на солнце без защиты. Фараон сказал, что его отец не может причинить ему вред, и прогнал врачевателя.
Раздраженная, она только и смогла ответить:
– Если фараон желает страдать, полагаю, мы должны предоставить ему эту возможность.
Тейе неохотно передала свиток Туту, наказав ему ответить Азиру в жестком тоне, даже если фараон того не желает, но она знала, что Туту будет выполнять волю фараона. Она представила Эхнатону свое видение ситуации в северной Сирии и посоветовала относительно того, что, как она полагала, было надлежащей линией действия, она даже немного превысила свои полномочия. Решение вопросов внешней политики было исключительным правом фараона. Он был волен принять совет своего писца из палаты внешних сношений и прочих управителей или не принимать его и определять отношения с вассалами и союзниками по своему усмотрению, но его слово было решающим. Тейе понимала, что все указания, которые он давал Туту, обязательны для исполнения, но ее раздражало, что Туту получал такое удовольствие, видя, что ее решения отменяются.
Вечером она снова пришла в покои сына в надежде убедить его что-нибудь съесть и была удивлена, увидев, что он умыт, одет и сидит между колоннами приемной рядом с Нефертити, поглядывая в сумеречный сад. У его ног лежала лютня, и писец сидел за его спиной, скрестив ноги, и записывал песню, которую диктовал Эхнатон. Он говорил быстро, высоким голосом, руки с длинными пальцами отбивали ритм стиха, хлопая по коленям, подлокотникам кресла или одна о другую. Весь напрягшись, он подался вперед, легонько раскачиваясь. Время от времени он хватал лютню и быстро пощипывал струны, мурлыкая себе под нос, пока слова не начинали литься снова.
– Да, мне лучше, матушка, я не могу прерваться, боюсь, что прекрасные слова иссякнут, не трогай меня сейчас, – прокричал он на одном дыхании и взмахнул рукой, повелевая ей уйти, на лице его мелькнуло беспокойство.
Нефертити вообще не потрудилась заметить ее появление. Тейе посмотрела сквозь сгущающиеся вокруг колонн тени и увидела, что свита фараона уныло стоит со склоненными головами, не издавая ни звука и не осмеливаясь пошевелиться. Только писец не обращал внимания на обстановку почти болезненного ожидания. Тяжело дыша и прикусив от усердия язык, он записывал поток монотонно льющихся полуоформившихся слов. Уныние и скука охватили Тейе, и она ушла.
14
Все придворные Малкатты вскоре были вовлечены в превращение безжизненной и суровой земли в место, достойное стать обителью Атона. Бек, Кенофер, Аута и другие царские архитекторы и строители день и ночь работали над постепенно усложняющимся планом города, которому предстояло как по волшебству возникнуть из пустоты, как творение первородного хаоса. Циничные обитатели Фив наблюдали, как день за днем Нил все больше полнился судами: мимо осторожно проползали огромные, неповоротливые баржи, груженные превосходно обработанным камнем из каменоломен Асуана, плоты, где высились груды золотистой соломы, которую потом смешают с речным илом, плыли парусные корабли с грузом ценного кедра, стоившим целое состояние. Тысячи рабов с надсмотрщиками нужно было перевезти на север, где им предстояло жить в наспех сооруженных бараках. К западу от Фив было селение, славившееся своими каменщиками. По приказу фараона всю деревню перенесли на новое место. Городские жители – по воле фараона их ряды все редели – громкими насмешливыми возгласами изредка приветствовали проходящие мимо флотилии, но вскоре, утратив интерес к происходящему, возвращались к своим дневным заботам или усаживались с пивом и хлебом на берегу и молча сидели в надежде развлечься зрелищем какого-нибудь золоченого судна с балдахином, несущего сановников вниз по течению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67