– Малкатта – это сердце Египта, но очень легко забыть, что деревенская глубинка – это его тело. Мы покидаем дворец лишь для того, чтобы мчаться в Мемфис, укрывшись за спущенным пологом от взглядов феллахов. Нашим идеалом красоты сделались царские озера и цветочные клумбы, вытянутые по линейке, как войска на параде.
– Может быть, стоит позвать писца и надиктовать поэму? – скучно отозвался Эйе. – Что-нибудь о прелестях простой жизни. Феллахи были бы счастливы узнать, что земля, которую они орошают своим потом, так прекрасна.
– Не думаю, что они были бы счастливы, – сказала Тии, нервно копаясь в мешочке, набитом баночками с косметикой, кисточками, украшениями и неограненными камешками, который носила с собой повсюду. – Они ничего не смыслят в красоте, и попытка научить их ни к чему не приведет, это только огорчит их. Взгляни на этот кусочек яшмы, Эйе. – Она протянула мужу красный камень, на поверхности которого тускло догорал закат. – Я так долго полировала его. Искусственные цветы входят в моду, и я хотела попробовать сделать из него цветок каркаде, но здесь в верхнем углу есть бурая трещинка. Сначала ее не было заметно, я очень огорчилась.
Эйе взял камень из огрубевших, неухоженных пальцев жены.
– Я в этом ничего не понимаю, Тии, – сказал он, катая камешек между большим и указательным пальцами.
– Ладно, давай его сюда. – Она с улыбкой выхватила у него яшму и бросила ее обратно в кожаный мешочек. – Когда прибудем в Джаруху, надо непременно засушить несколько цветков винограда. Я подумывала о диадеме для Нефертити из сердоликов в золоте или, может быть, даже в слоновой кости. Но сейчас она, сдается мне, не хочет носить ничего, кроме ляпис-лазури.
Тейе резко повернулась к ней, но Тии, как обычно, высказалась с наивным простодушием, без всякой задней мысли. Маленькая головка в жестком старомодном парике склонилась над беспокойно снующими руками. Тейе взглянула на брата, но Эйе со снисходительной улыбкой смотрел на жену. Бессмысленно говорить с Тии о Нефертити, – размышляла Тейе. – Я не стану об этом думать. Кроме того, какой вред от того, что Нефертити нравится украшать себя божественным камнем? Ее обожествление – лишь вопрос времени, и она это знает. Короны, что украшают мои собственные изображения, инкрустированы ляпис-лазурью.
В Джарухе они много плавали, почти беспрерывно что-то ели, вечерами пили вино и вспоминали былое. Пока Тии укладывала между листами из папируса собранные цветы или бродила по берегу реки с юным телохранителем, Тейе и Эйе сидели в прохладной гостиной, иногда о чем-то говорили, но чаще просто предавались размышлениям. Тейе знала, что брату не терпится вернуться к своим делам в Фивах, но сама она испытывала наслаждение, воображая, будто она снова молодая богиня, а в новом дворце на западном берегу ее ждет влюбленный фараон в расцвете сил и здоровья. Она подолгу безмятежно спала в своей комнате, окна которой выходили на зеленеющие угодья, сады и виноградники, и за все время пребывания в Джарухе не достала из футляра ни одно из своих чудесных медных зеркал.
Через месяц Тейе с братом вернулись в Фивы, по пути домой доставив Тии в Ахмин. Оказавшись в Малкатте, Эйе сразу устремился к себе, а Тейе пошла в гарем, чтобы узнать последние новости от Тиа-ха. Время, которое она провела вдали от двора, хоть и было недолгим, все же помогло ей лучше ощутить изменения, произошедшие здесь в ее отсутствие. Проходя по гулким коридорам дворца, она уже чувствовала, что подул новый ветер. Жрецы в белых юбках кланялись ей. Незнакомые молодые люди с наплечными повязками царских писцов и храмовых смотрителей склонялись перед ней в почтительном благоговении. Тейе повернула за угол и неожиданно оказалась лицом к лицу с крепким солдатом, который быстро опустил голову и встал на колени, пытаясь скрыть свое смущение в этом неловком выражении почтения. На нем была короткая льняная юбка и простой белый шлем, широкую голую грудь украшала только золотая пектораль Ра-Харахти, ястребиноголового солнечного бога. К поясу у него был пристегнут небольшой скимитар, в руке он сжимал копье. Что здесь делает храмовый солдат из Она? – удивилась Тейе. Стражники гарема открыли перед ней двери. Навстречу торопливо выбежал Херуф, небрежно зажав жезл под мышкой, его бритую голову покрывал свободный плат. Справившись насчет Тиа-ха, Тейе приказала ему на закате вызвать Эйе в залу для приемов.
В кельях женщин было прохладно, негромкие разговоры и легкие шаги сливались в слабый неясный шум. Дверь в комнаты Тиа-ха была открыта, оттуда хлынула волна насыщенных ароматов. Слуга Тиа-ха, с ложечками в обеих руках, сидел, склонившись над низким эбеновым столиком, сплошь уставленным маленькими алебастровыми баночками. Он опустился на пол вместе со своей госпожой, и Тейе жестом велела им подняться. Воздух комнаты был пропитан густым ароматом, в котором угадывались запахи мирры, лотоса и еще каких-то незнакомых эссенций.
– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Тейе, подходя ближе. – У меня даже голова закружилась от этого запаха.
– Я пытаюсь выбрать подходящий аромат, – ответила Тиа-ха, окуная в баночку накрашенный хной палец и поднося его к носу. – Мне надоели мирра, алоэ и персея. Надеюсь, мне удастся распродать кое-что. Говорят, в этом году будут хороши свежие ароматные масла. Кое-что мне уже везут с грузом товаров с Великого Зеленого моря в обмен на лен. Ты можешь идти, – кивнула она слуге. Тот собрал свои принадлежности, поклонился и вышел.
– Пошли что-нибудь и моим слугам тоже, – сказала Тейе, – но только не мирру. Дворец уже и без того пронизан духовными веяниями.
Тиа-ха удивленно подняла тщательно выщипанные брови, хлопнула в ладоши, чтобы принесли угощение, и вслед за Тейе опустилась на разбросанные по полу подушки.
– Но эти веяния не приносят удовольствия, – возразила она. – Теперь здесь царит дух величайшей серьезности, и никакого легкомыслия. Разве Джаруха так далеко, что твои осведомители не смогли до тебя добраться?
– Я не хотела их видеть. Расскажи мне последние сплетни, царевна.
Тиа-ха закатила черные как сажа глаза.
– Сплетни гарема всегда очень сочны, но плоти в них не много. А личные слуги царственных особ всегда держат рты на замке.
– Но мы старые подруги, – улыбнулась Тейе, – ты же расскажешь мне все?
Тиа-ха вздохнула. Неслышно вошла рабыня с финиками и вином.
– Мы теперь видим царевича так же часто, как в те дни, когда он жил в соседних покоях. Его, и царевну, и жрецов, и Ситамон.
– Ситамон? – Тейе насторожилась. – Тиа-ха, а не болтают ли чего об Аменхотепе и его сестре? Фараон велит ее казнить, если она допустит оплошность.
– Конечно, ходят слухи, но Ситамон никогда не остается наедине с царевичем. Она слишком умна для этого.
– Видела ли ты фараона? Известно ли ему, что о ней говорят?
– О, императрица, – мягко сказала Тиа-ха, взяв с блюда липкий черный финик и задумчиво разглядывая его, – ты задаешь вопросы, которые могли родиться в голове наивного ребенка. Даже малышка Тадухеппа, которая ходит по коридорам гарема, почти вжимаясь в стены, и не желает общаться ни с кем, кроме своей тетушки, и та знает ответ. С тобой все хорошо?
Нет, – подумала Тейе в отчаянии. – Я вдруг состарилась и утомилась, мне вовсе не хочется мериться силами с новым кабинетом управителей.
Она поднялась.
– Может быть, я хочу быть тем наивным ребенком, – отрезала она. – От твоих ароматов, царевна, у меня разболелась голова.
– Если желаешь, я буду собирать для тебя сведения, – спокойно ответила Тиа-ха, – но женщины Херуфа сделают это лучше. Я предпочитаю делать выводы. – Она надкусила финик и потянулась за своей чашей. – Царевна Хенут, известная гордячка, несколько дней назад сцепилась с одной из вавилонянок. Хенут принадлежит к древнему вымирающему роду, моя госпожа. Она всегда относилась к Амону-Ра с надлежащим почтением, а от благовоний в ее покоях задохнулся бы даже жрец. Вавилонянка стала возмущаться. Кажется, царевич навестил ее и воскурил благовоние для ее вавилонского бога. Она принялась бахвалиться этим перед Хенут. Та ударила ее метелкой. Вавилонянка была настолько глупа, что в ответ ударила царевну по священному лицу. Херуф отхлестал ее за это.
Тейе уставилась на красивые, пухлые, липкие от финикового сиропа губы Тиа-ха, к которым прилипла прядь длинных черных волос.
– Ты хочешь сказать, что драка в гареме случилась из-за… религии?
– Да. Но, сдается мне, Амон пока удерживает первенство.
– Не могу в это поверить!
– Я тебе больше скажу. – Поднявшись, Тиа-ха посмотрела Тейе прямо в глаза. – Когда царевич услышал о том, что вавилонянку наказали, он прислал ей пару золотых сережек.
– О боги, – простонала Тейе.
В гареме была строгая иерархия, и по традиции только хранитель дверей гарема фараона мог исполнять наказания и раздавать поощрения. Попирать традиции было не только неблагоразумно, но и опасно. Если женщины сочтут, что можно добиваться благосклонности не только того единственного мужчины, которому они принадлежали, но и кого-либо еще, это может привести к взяточничеству, обману, превратить гарем в неуправляемую толпу. Аменхотеп жил в гареме всю свою жизнь, – недоумевала Тейе. – Он должен знать его неписаные правила. Или, может быть, он считает вавилонянку членом своей семьи и думает, что должен защищать ее? Она повернулась и вышла, не сказав больше ни слова.
Царевич сидел у открытого окна, опершись на подоконник и глядя в сад, купающийся в ярких лучах предвечернего солнца. У его ног примостился писец с развернутым свитком. Тейе услышала его монотонное чтение задолго до того, как смогла разобрать хоть слово. В комнате царил легкий полумрак, разбавленный мелкими брызгами белого света, лившегося из узких прорезей под самой крышей. Несколько крошечных обезьянок в нарядных ошейниках скакали по комнате, ускользнув от смотрителей; они корчили гримасы. Их пронзительные крики эхом разносились между рядами деревянных колонн, поднимавшихся к голубому своду, терявшемуся во мраке. У подножия трона царевича, на обрывках гирлянд увядающих лотосов, небрежно сваленных в кучу, будто на подушке, лениво развалился большой пятнистый кот. Когда вестник объявил о прибытии Тейе, Аменхотеп отвернулся от окна, писец прекратил читать и поклонился.
– Матушка! Ты вернулась! Как в Джарухе? Прекрасно? Все хорошо?
Она пожала его протянутые руки, холодные и влажные, и с изумлением заметила, что его полные губы выкрашены хной, как у девушки, а опустив взгляд вниз, увидела под полным мягким животом длинную гофрированную юбку жреца. Она отступила назад, мотнув головой в сторону писца, тот торопливо свернул свои свитки и стремглав понесся прочь.
– В Джарухе действительно было прекрасно, но я вернулась, и у меня к тебе много вопросов, сын мой.
Как всегда, когда она говорила с ним наедине, ей хотелось отбросить условности. Она испытывала отвращение к тому, что ей предстояло услышать, и, кроме того, искренние, беззащитные глаза сына не располагали к пустой болтовне.
– Я скучал по тебе, матушка. Дворец без тебя совсем не тот. Она улыбнулась, ничего не ответив на это.
– Аменхотеп, сегодня я встретила странного солдата, кажется, это стражник из Она. Сейчас, насколько мне известно, у нас не проводится никаких религиозных церемоний. Любые изменения в штате дворцовой прислуги должны обсуждаться с фараоном, или со мной, или с управляющим в мое отсутствие. Полагаю, этот солдат – твой человек.
– Недавно прибыла охрана для жрецов, моих друзей, – ответил он, ничуть не смутившись.
– Почему жрецы нуждаются в охране здесь, во владениях самого бога?
Он взял ее за руку и подвел к окну.
– Какой чудесный день, – мечтательно сказал он. – Смотри, вон утки распушили перья и окунают клювы в озеро. Вода, будто расплавленное серебро, стекает из ведер садовников. Жрецы Карнака порой чувствуют себя ущемленными, матушка, потому что мы учим тому, что верховный бог – это Ра. Мои жрецы захотели иметь собственную охрану.
Тейе почувствовала, как слабеют мышцы спины. Она оперлась обеими руками о подоконник.
– Так вот что вы там обсуждали, собираясь вместе! Верховенство Ра. Глупец! Жрецы Амона не будут глубоко задумываться над такой игрой слов. То, что ты серьезно пытаешься продолжать политику своего отца, направленную на укрепление единой религии в Египте, достойно похвалы. Это довольно хорошо сработало с иноземцами. Слуги Амона привыкли манипулировать религией, и самому великому богу это ничем не грозит.
Аменхотеп подвинулся ближе, коснувшись своим худым плечом ее плеча.
– Амон – из более молодых богов, – быстро сказал он. – Он обрел в Египте огромное могущество, но он не первый по силе. Когда Фивы были лишь скоплением глинобитных лачуг, а Амон только вылупился из яйца Великого Гоготуна и был ничем, мелким деревенским божеством, солнце – сияющий Атон управлял уже всем Египтом. Атон снова должен править всем Египтом. – Высокий мальчишеский голос набирал силу.
Тейе не осмеливалась повернуть голову, ею овладело смятение.
– Откуда ты узнал обо все этом? – наконец спросила она.
– Я знаю. Я знал это с самого рождения. Но даже если бы я ошибался в начале своего пути, свитки, составленные из древних записей для первого юбилея фараона, просветили бы меня. Маат искажена. И я рожден для того, чтобы восстановить ее в прежней целостности.
– И конечно, жрецы Ра ревностнее всех стремятся видеть ее восстановленной.
Он не расслышал или притворился, что не расслышал сарказма в ее голосе.
– Конечно, – искренне подтвердил он.
– Аменхотеп, – сказала она, повернувшись, наконец, к нему лицом, – твой отец – и есть сама Маат, душой и телом, как фараон великой державы. Повсюду, где он, там правда, справедливость, традиции и закон.
– Неужели? – Его полные губы внезапно скривились в подобие улыбки, и на мгновение Тейе охватил гнев.
– Не смей говорить со мной в таком тоне, Аменхотеп! Будь осторожен, потакая жрецам солнца! Ты – Гор-в-гнезде и скоро станешь воплощением Амона в Египте. Карнак – твой дом, так же как и Малкатта, и жрецы Она должны рано или поздно осознать это. Продолжай увлекаться вопросами религии, если хочешь, но помни, что, когда фараон умрет, жрецы должны уехать!
– Ты ничего не поняла! – Он вдруг схватил ее руки и принялся целовать их с такой страстью, что она изумилась. – Но ты поймешь. Великая мать, божественная женщина, однажды твои глаза откроются.
Странный порыв миновал так же быстро, как и нахлынул. Он выпустил ее руки аккуратно, одно за другим поправил кольца на пальцах и нежно улыбнулся. Она в ошеломлении лишь молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.
– Аменхотеп, я хочу, чтобы ты держался подальше от гарема своего отца, – наконец сказала она. – Ты свободен, можешь начать приобретать женщин для себя. Больше не нужно тянуться к тому, что было для тебя одновременно и домом, и тюрьмой. Мне рассказали, что произошло между Хенут и вавилонянкой.
Он вздохнул.
– Царица, ты еще не понимаешь, почему я молился вместе с этой вавилонянкой, правда?
Повисла напряженная тишина. Только у них за спиной пронзительно вскрикивали обезьянки, негромко цокая по скользким плитам пола. Слуги тихо переговаривались, не сводя глаз с царственной пары в ожидании приказаний. Пятна солнечного света сместились, и кот, не просыпаясь, пополз вслед за ними, оставив в покое увядшие гирлянды.
Тейе раздраженно пожала плечами.
– Я понимаю только то, что вижу, вот и все, – сказала она. – Я жду от тебя повиновения, царевич Аменхотеп. Разве Нефертити не приятна тебе? Почему ты не начал покупать наложниц?
– Я не хочу удаляться из Техен-Атона, – ответил он, и, хотя его вытянутое лицо оставалось спокойным, визгливый голос звучал надтреснуто от переполнявших Аменхотепа эмоций. – Когда фараон умрет, я унаследую его гарем.
– Это проделки Ситамон! – Тейе напряглась, гневно стиснув пальцы рук. – Это она вложила в твою наивную голову свои мысли. Я не потерплю этого!
– Но она моя сестра, она царской крови и моя по праву!
Тейе вплотную приблизила к нему лицо.
– А еще она властная и коварная, она будет пытаться управлять тобой. Неужели ты не понимаешь? Она хочет быть старшей женой, чтобы, в конце концов, занять место Нефертити.
– У тебя такие голубые глаза, как холодное небо, как у богини Нут, когда та открывает рот, чтобы вечером поглотить Ра, – тихо сказал он. – Я люблю их. Ситамон я тоже люблю. Она отдала всю свою прислугу в мое распоряжение. Она предана мне.
– Нефертити тоже предана тебе, и она красива. Подари Египту сына от нее, Аменхотеп, и если тебе придется, когда фараон уйдет, взять Ситамон, возьми ее просто как царственную жену.
Тогда посмотришь, как она тебе предана, – подумала Тейе.
Взгляд юноши снова привлек медленно бронзовеющий свет, наполнявший сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Может быть, стоит позвать писца и надиктовать поэму? – скучно отозвался Эйе. – Что-нибудь о прелестях простой жизни. Феллахи были бы счастливы узнать, что земля, которую они орошают своим потом, так прекрасна.
– Не думаю, что они были бы счастливы, – сказала Тии, нервно копаясь в мешочке, набитом баночками с косметикой, кисточками, украшениями и неограненными камешками, который носила с собой повсюду. – Они ничего не смыслят в красоте, и попытка научить их ни к чему не приведет, это только огорчит их. Взгляни на этот кусочек яшмы, Эйе. – Она протянула мужу красный камень, на поверхности которого тускло догорал закат. – Я так долго полировала его. Искусственные цветы входят в моду, и я хотела попробовать сделать из него цветок каркаде, но здесь в верхнем углу есть бурая трещинка. Сначала ее не было заметно, я очень огорчилась.
Эйе взял камень из огрубевших, неухоженных пальцев жены.
– Я в этом ничего не понимаю, Тии, – сказал он, катая камешек между большим и указательным пальцами.
– Ладно, давай его сюда. – Она с улыбкой выхватила у него яшму и бросила ее обратно в кожаный мешочек. – Когда прибудем в Джаруху, надо непременно засушить несколько цветков винограда. Я подумывала о диадеме для Нефертити из сердоликов в золоте или, может быть, даже в слоновой кости. Но сейчас она, сдается мне, не хочет носить ничего, кроме ляпис-лазури.
Тейе резко повернулась к ней, но Тии, как обычно, высказалась с наивным простодушием, без всякой задней мысли. Маленькая головка в жестком старомодном парике склонилась над беспокойно снующими руками. Тейе взглянула на брата, но Эйе со снисходительной улыбкой смотрел на жену. Бессмысленно говорить с Тии о Нефертити, – размышляла Тейе. – Я не стану об этом думать. Кроме того, какой вред от того, что Нефертити нравится украшать себя божественным камнем? Ее обожествление – лишь вопрос времени, и она это знает. Короны, что украшают мои собственные изображения, инкрустированы ляпис-лазурью.
В Джарухе они много плавали, почти беспрерывно что-то ели, вечерами пили вино и вспоминали былое. Пока Тии укладывала между листами из папируса собранные цветы или бродила по берегу реки с юным телохранителем, Тейе и Эйе сидели в прохладной гостиной, иногда о чем-то говорили, но чаще просто предавались размышлениям. Тейе знала, что брату не терпится вернуться к своим делам в Фивах, но сама она испытывала наслаждение, воображая, будто она снова молодая богиня, а в новом дворце на западном берегу ее ждет влюбленный фараон в расцвете сил и здоровья. Она подолгу безмятежно спала в своей комнате, окна которой выходили на зеленеющие угодья, сады и виноградники, и за все время пребывания в Джарухе не достала из футляра ни одно из своих чудесных медных зеркал.
Через месяц Тейе с братом вернулись в Фивы, по пути домой доставив Тии в Ахмин. Оказавшись в Малкатте, Эйе сразу устремился к себе, а Тейе пошла в гарем, чтобы узнать последние новости от Тиа-ха. Время, которое она провела вдали от двора, хоть и было недолгим, все же помогло ей лучше ощутить изменения, произошедшие здесь в ее отсутствие. Проходя по гулким коридорам дворца, она уже чувствовала, что подул новый ветер. Жрецы в белых юбках кланялись ей. Незнакомые молодые люди с наплечными повязками царских писцов и храмовых смотрителей склонялись перед ней в почтительном благоговении. Тейе повернула за угол и неожиданно оказалась лицом к лицу с крепким солдатом, который быстро опустил голову и встал на колени, пытаясь скрыть свое смущение в этом неловком выражении почтения. На нем была короткая льняная юбка и простой белый шлем, широкую голую грудь украшала только золотая пектораль Ра-Харахти, ястребиноголового солнечного бога. К поясу у него был пристегнут небольшой скимитар, в руке он сжимал копье. Что здесь делает храмовый солдат из Она? – удивилась Тейе. Стражники гарема открыли перед ней двери. Навстречу торопливо выбежал Херуф, небрежно зажав жезл под мышкой, его бритую голову покрывал свободный плат. Справившись насчет Тиа-ха, Тейе приказала ему на закате вызвать Эйе в залу для приемов.
В кельях женщин было прохладно, негромкие разговоры и легкие шаги сливались в слабый неясный шум. Дверь в комнаты Тиа-ха была открыта, оттуда хлынула волна насыщенных ароматов. Слуга Тиа-ха, с ложечками в обеих руках, сидел, склонившись над низким эбеновым столиком, сплошь уставленным маленькими алебастровыми баночками. Он опустился на пол вместе со своей госпожой, и Тейе жестом велела им подняться. Воздух комнаты был пропитан густым ароматом, в котором угадывались запахи мирры, лотоса и еще каких-то незнакомых эссенций.
– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Тейе, подходя ближе. – У меня даже голова закружилась от этого запаха.
– Я пытаюсь выбрать подходящий аромат, – ответила Тиа-ха, окуная в баночку накрашенный хной палец и поднося его к носу. – Мне надоели мирра, алоэ и персея. Надеюсь, мне удастся распродать кое-что. Говорят, в этом году будут хороши свежие ароматные масла. Кое-что мне уже везут с грузом товаров с Великого Зеленого моря в обмен на лен. Ты можешь идти, – кивнула она слуге. Тот собрал свои принадлежности, поклонился и вышел.
– Пошли что-нибудь и моим слугам тоже, – сказала Тейе, – но только не мирру. Дворец уже и без того пронизан духовными веяниями.
Тиа-ха удивленно подняла тщательно выщипанные брови, хлопнула в ладоши, чтобы принесли угощение, и вслед за Тейе опустилась на разбросанные по полу подушки.
– Но эти веяния не приносят удовольствия, – возразила она. – Теперь здесь царит дух величайшей серьезности, и никакого легкомыслия. Разве Джаруха так далеко, что твои осведомители не смогли до тебя добраться?
– Я не хотела их видеть. Расскажи мне последние сплетни, царевна.
Тиа-ха закатила черные как сажа глаза.
– Сплетни гарема всегда очень сочны, но плоти в них не много. А личные слуги царственных особ всегда держат рты на замке.
– Но мы старые подруги, – улыбнулась Тейе, – ты же расскажешь мне все?
Тиа-ха вздохнула. Неслышно вошла рабыня с финиками и вином.
– Мы теперь видим царевича так же часто, как в те дни, когда он жил в соседних покоях. Его, и царевну, и жрецов, и Ситамон.
– Ситамон? – Тейе насторожилась. – Тиа-ха, а не болтают ли чего об Аменхотепе и его сестре? Фараон велит ее казнить, если она допустит оплошность.
– Конечно, ходят слухи, но Ситамон никогда не остается наедине с царевичем. Она слишком умна для этого.
– Видела ли ты фараона? Известно ли ему, что о ней говорят?
– О, императрица, – мягко сказала Тиа-ха, взяв с блюда липкий черный финик и задумчиво разглядывая его, – ты задаешь вопросы, которые могли родиться в голове наивного ребенка. Даже малышка Тадухеппа, которая ходит по коридорам гарема, почти вжимаясь в стены, и не желает общаться ни с кем, кроме своей тетушки, и та знает ответ. С тобой все хорошо?
Нет, – подумала Тейе в отчаянии. – Я вдруг состарилась и утомилась, мне вовсе не хочется мериться силами с новым кабинетом управителей.
Она поднялась.
– Может быть, я хочу быть тем наивным ребенком, – отрезала она. – От твоих ароматов, царевна, у меня разболелась голова.
– Если желаешь, я буду собирать для тебя сведения, – спокойно ответила Тиа-ха, – но женщины Херуфа сделают это лучше. Я предпочитаю делать выводы. – Она надкусила финик и потянулась за своей чашей. – Царевна Хенут, известная гордячка, несколько дней назад сцепилась с одной из вавилонянок. Хенут принадлежит к древнему вымирающему роду, моя госпожа. Она всегда относилась к Амону-Ра с надлежащим почтением, а от благовоний в ее покоях задохнулся бы даже жрец. Вавилонянка стала возмущаться. Кажется, царевич навестил ее и воскурил благовоние для ее вавилонского бога. Она принялась бахвалиться этим перед Хенут. Та ударила ее метелкой. Вавилонянка была настолько глупа, что в ответ ударила царевну по священному лицу. Херуф отхлестал ее за это.
Тейе уставилась на красивые, пухлые, липкие от финикового сиропа губы Тиа-ха, к которым прилипла прядь длинных черных волос.
– Ты хочешь сказать, что драка в гареме случилась из-за… религии?
– Да. Но, сдается мне, Амон пока удерживает первенство.
– Не могу в это поверить!
– Я тебе больше скажу. – Поднявшись, Тиа-ха посмотрела Тейе прямо в глаза. – Когда царевич услышал о том, что вавилонянку наказали, он прислал ей пару золотых сережек.
– О боги, – простонала Тейе.
В гареме была строгая иерархия, и по традиции только хранитель дверей гарема фараона мог исполнять наказания и раздавать поощрения. Попирать традиции было не только неблагоразумно, но и опасно. Если женщины сочтут, что можно добиваться благосклонности не только того единственного мужчины, которому они принадлежали, но и кого-либо еще, это может привести к взяточничеству, обману, превратить гарем в неуправляемую толпу. Аменхотеп жил в гареме всю свою жизнь, – недоумевала Тейе. – Он должен знать его неписаные правила. Или, может быть, он считает вавилонянку членом своей семьи и думает, что должен защищать ее? Она повернулась и вышла, не сказав больше ни слова.
Царевич сидел у открытого окна, опершись на подоконник и глядя в сад, купающийся в ярких лучах предвечернего солнца. У его ног примостился писец с развернутым свитком. Тейе услышала его монотонное чтение задолго до того, как смогла разобрать хоть слово. В комнате царил легкий полумрак, разбавленный мелкими брызгами белого света, лившегося из узких прорезей под самой крышей. Несколько крошечных обезьянок в нарядных ошейниках скакали по комнате, ускользнув от смотрителей; они корчили гримасы. Их пронзительные крики эхом разносились между рядами деревянных колонн, поднимавшихся к голубому своду, терявшемуся во мраке. У подножия трона царевича, на обрывках гирлянд увядающих лотосов, небрежно сваленных в кучу, будто на подушке, лениво развалился большой пятнистый кот. Когда вестник объявил о прибытии Тейе, Аменхотеп отвернулся от окна, писец прекратил читать и поклонился.
– Матушка! Ты вернулась! Как в Джарухе? Прекрасно? Все хорошо?
Она пожала его протянутые руки, холодные и влажные, и с изумлением заметила, что его полные губы выкрашены хной, как у девушки, а опустив взгляд вниз, увидела под полным мягким животом длинную гофрированную юбку жреца. Она отступила назад, мотнув головой в сторону писца, тот торопливо свернул свои свитки и стремглав понесся прочь.
– В Джарухе действительно было прекрасно, но я вернулась, и у меня к тебе много вопросов, сын мой.
Как всегда, когда она говорила с ним наедине, ей хотелось отбросить условности. Она испытывала отвращение к тому, что ей предстояло услышать, и, кроме того, искренние, беззащитные глаза сына не располагали к пустой болтовне.
– Я скучал по тебе, матушка. Дворец без тебя совсем не тот. Она улыбнулась, ничего не ответив на это.
– Аменхотеп, сегодня я встретила странного солдата, кажется, это стражник из Она. Сейчас, насколько мне известно, у нас не проводится никаких религиозных церемоний. Любые изменения в штате дворцовой прислуги должны обсуждаться с фараоном, или со мной, или с управляющим в мое отсутствие. Полагаю, этот солдат – твой человек.
– Недавно прибыла охрана для жрецов, моих друзей, – ответил он, ничуть не смутившись.
– Почему жрецы нуждаются в охране здесь, во владениях самого бога?
Он взял ее за руку и подвел к окну.
– Какой чудесный день, – мечтательно сказал он. – Смотри, вон утки распушили перья и окунают клювы в озеро. Вода, будто расплавленное серебро, стекает из ведер садовников. Жрецы Карнака порой чувствуют себя ущемленными, матушка, потому что мы учим тому, что верховный бог – это Ра. Мои жрецы захотели иметь собственную охрану.
Тейе почувствовала, как слабеют мышцы спины. Она оперлась обеими руками о подоконник.
– Так вот что вы там обсуждали, собираясь вместе! Верховенство Ра. Глупец! Жрецы Амона не будут глубоко задумываться над такой игрой слов. То, что ты серьезно пытаешься продолжать политику своего отца, направленную на укрепление единой религии в Египте, достойно похвалы. Это довольно хорошо сработало с иноземцами. Слуги Амона привыкли манипулировать религией, и самому великому богу это ничем не грозит.
Аменхотеп подвинулся ближе, коснувшись своим худым плечом ее плеча.
– Амон – из более молодых богов, – быстро сказал он. – Он обрел в Египте огромное могущество, но он не первый по силе. Когда Фивы были лишь скоплением глинобитных лачуг, а Амон только вылупился из яйца Великого Гоготуна и был ничем, мелким деревенским божеством, солнце – сияющий Атон управлял уже всем Египтом. Атон снова должен править всем Египтом. – Высокий мальчишеский голос набирал силу.
Тейе не осмеливалась повернуть голову, ею овладело смятение.
– Откуда ты узнал обо все этом? – наконец спросила она.
– Я знаю. Я знал это с самого рождения. Но даже если бы я ошибался в начале своего пути, свитки, составленные из древних записей для первого юбилея фараона, просветили бы меня. Маат искажена. И я рожден для того, чтобы восстановить ее в прежней целостности.
– И конечно, жрецы Ра ревностнее всех стремятся видеть ее восстановленной.
Он не расслышал или притворился, что не расслышал сарказма в ее голосе.
– Конечно, – искренне подтвердил он.
– Аменхотеп, – сказала она, повернувшись, наконец, к нему лицом, – твой отец – и есть сама Маат, душой и телом, как фараон великой державы. Повсюду, где он, там правда, справедливость, традиции и закон.
– Неужели? – Его полные губы внезапно скривились в подобие улыбки, и на мгновение Тейе охватил гнев.
– Не смей говорить со мной в таком тоне, Аменхотеп! Будь осторожен, потакая жрецам солнца! Ты – Гор-в-гнезде и скоро станешь воплощением Амона в Египте. Карнак – твой дом, так же как и Малкатта, и жрецы Она должны рано или поздно осознать это. Продолжай увлекаться вопросами религии, если хочешь, но помни, что, когда фараон умрет, жрецы должны уехать!
– Ты ничего не поняла! – Он вдруг схватил ее руки и принялся целовать их с такой страстью, что она изумилась. – Но ты поймешь. Великая мать, божественная женщина, однажды твои глаза откроются.
Странный порыв миновал так же быстро, как и нахлынул. Он выпустил ее руки аккуратно, одно за другим поправил кольца на пальцах и нежно улыбнулся. Она в ошеломлении лишь молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.
– Аменхотеп, я хочу, чтобы ты держался подальше от гарема своего отца, – наконец сказала она. – Ты свободен, можешь начать приобретать женщин для себя. Больше не нужно тянуться к тому, что было для тебя одновременно и домом, и тюрьмой. Мне рассказали, что произошло между Хенут и вавилонянкой.
Он вздохнул.
– Царица, ты еще не понимаешь, почему я молился вместе с этой вавилонянкой, правда?
Повисла напряженная тишина. Только у них за спиной пронзительно вскрикивали обезьянки, негромко цокая по скользким плитам пола. Слуги тихо переговаривались, не сводя глаз с царственной пары в ожидании приказаний. Пятна солнечного света сместились, и кот, не просыпаясь, пополз вслед за ними, оставив в покое увядшие гирлянды.
Тейе раздраженно пожала плечами.
– Я понимаю только то, что вижу, вот и все, – сказала она. – Я жду от тебя повиновения, царевич Аменхотеп. Разве Нефертити не приятна тебе? Почему ты не начал покупать наложниц?
– Я не хочу удаляться из Техен-Атона, – ответил он, и, хотя его вытянутое лицо оставалось спокойным, визгливый голос звучал надтреснуто от переполнявших Аменхотепа эмоций. – Когда фараон умрет, я унаследую его гарем.
– Это проделки Ситамон! – Тейе напряглась, гневно стиснув пальцы рук. – Это она вложила в твою наивную голову свои мысли. Я не потерплю этого!
– Но она моя сестра, она царской крови и моя по праву!
Тейе вплотную приблизила к нему лицо.
– А еще она властная и коварная, она будет пытаться управлять тобой. Неужели ты не понимаешь? Она хочет быть старшей женой, чтобы, в конце концов, занять место Нефертити.
– У тебя такие голубые глаза, как холодное небо, как у богини Нут, когда та открывает рот, чтобы вечером поглотить Ра, – тихо сказал он. – Я люблю их. Ситамон я тоже люблю. Она отдала всю свою прислугу в мое распоряжение. Она предана мне.
– Нефертити тоже предана тебе, и она красива. Подари Египту сына от нее, Аменхотеп, и если тебе придется, когда фараон уйдет, взять Ситамон, возьми ее просто как царственную жену.
Тогда посмотришь, как она тебе предана, – подумала Тейе.
Взгляд юноши снова привлек медленно бронзовеющий свет, наполнявший сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67