– Можешь поднять занавес и встать на колени там, – сказала она. – Почему ты не приехал в Малкатту, Мэйя? Я недовольна.
Занавес поднялся, и она увидела бледное, удрученное лицо верховного жреца.
– Императрица, мы в Карнаке не могли поверить, что ты действительно покинешь нас. Если ты уедешь, чья же божественность будет хранить нас? Амон, несомненно, спит!
– Может быть, ему нужно отдохнуть, – неприветливо бросила Тейе, но потом отругала себя за легкомыслие. – Мэйя, – мягко сказала она, – фараон нуждается во мне. Ты не понимаешь всей сложности ситуации. Все, что ты видишь сейчас, – это пустой храм и обнищавшие Фивы. Я приказываю тебе набраться терпения и преданно заботиться об Амоне. Я не отзываю свое покровительство. Это все.
Он склонил голову и опустил занавес. Она слышала, как он перебрался на храмовую ладью, потом кормчий отдал приказ, и судно закачалось. Но еще много тысяч локтей она тягостно размышляла, представляя себе удрученное лицо верховного жреца и страдания многих несчастных, которых она бросала на произвол судьбы.
И все же она наслаждалась видом своего любимого Египта, проплывающего мимо во вдохновенном блаженстве новой зимы. Иногда ладья шла на веслах, но чаще течение само быстро несло их вперед, и нужно было только участие кормчего. На ночь они приставали в пустынных бухтах. Зажигали факелы, расстилали ковры, и она ужинала с детьми под громкое пение лягушек, прячущихся в иле, и отдаленный рев бегемотов на болотах. Ночи были прохладные. Тейе хорошо спалось под грудой одеял в маленькой кабине, куда все же проникал свежий, чистый воздух. Врачеватель предупреждал ее, что не стоит купаться в зимней реке, поэтому каждое утро она сидела на палубе в шерстяном плаще, вкушая раннюю трапезу и глядя, как Сменхара, ловя ртом воздух, плещется на мелководье, прежде чем присоединиться к ней.
– Вот так и нужно жить, – иногда бормотала она, но посмеивалась над собой, даже произнося эти слова. К тому времени, как вдали показалась первая пальмовая рощица у подножия утесов, почти у самой воды, она уже страстно желала роскоши, которую мог обеспечить Ахетатон.
У реки, в тени деревьев, была маленькая таможня с несколькими причалами, утопавшими в нильском иле, где суда, пришедшие с юга, выгружали свои товары. Таможня была не так велика, как та, что располагалась на въезде в город с севера, но, однако, важна, потому что здесь товары из Нубии – золото, рабы, страусовые перья, кожа, слоновая кость и черное дерево – разгружались, пересчитывались и складывались на временное хранение. Здесь также были казармы солдат, охранявших южные утесы и узкий перешеек Нила. Тейе не ожидала, что ее ладью окликнут, потому что она плыла под сине-белым флагом, но, когда судно скользило мимо неподвижных пальм и заполненной работающими людьми пристани, от берега отделилась узкая лодочка. На носу ее балансировал человек в синем шлеме колесничего, на обоих плечах у него поблескивали серебряные повязки военачальника. Это был Хоремхеб. По приказу Тейе гребцы подняли весла и выпрямились, тяжело дыша. Лодка ткнулась в борт ладьи, и матросы бросились помогать человеку взобраться на корабль. Хоремхеб подошел прямо к ней и упал на колени.
– Поднимись, военачальник, – холодно сказала она. – Я полагаю, тебе действительно есть что мне сказать. Я устала от воды и неудобств. – Он поднялся, последовав за ней в тень навеса. – Присядь.
– Какая неожиданная радость видеть тебя снова, богиня, – сказал он. – Ты должна верить, что, хотя моя жена и по своей воле ездила в Малкатту, я бы приехал сам, если бы нашел подходящий предлог.
– О, конечно, я верю тебе, – вежливо сказала Тейе, быстро окинув взглядом его смуглую грудь, раздавшуюся вширь за те годы, что она не видела его, лицо, ставшее красивым зрелой, суровой мужской красотой, приятную, мужественную линию обернутых льном бедер и длинных ног. Его присутствие на расстоянии протянутой руки, слабый запах мужского пота и аромата мандрагоры, исходивший от него, убедительно напомнили ей о том, как долго она жила в окружении стариков и женщин. На одно безумное мгновение ей захотелось стать моложе на двадцать лет. – Но я удивлена, что тебе требуется предлог, чтобы навестить меня. Разве в Ахетатоне живут одни трусы и рвачи?
Он помедлил, прежде чем ответить. Она чуть кивнула Хайе, тот принес вина и удалился на приличное расстояние, чтобы не слышать их разговор.
– Ты была права, а я ошибался, божественная. Прими мои извинения, – проговорил Хоремхеб.
– О, но ты не ошибся, дорогой Хоремхеб, – пренебрежительно ответила Тейе. – Разве ты не получил монополию на нубийское золото в обмен на твою преданность моему сыну?
Он вспыхнул.
– Я заслужил это. Но, императрица, я все же предан фараону. Не только жажда обогащения привела меня в Ахетатон.
Тейе смягчилась.
– Я знаю, военачальник. Как и мной движет не только она. Я не стану устраивать заговоры против своего сына или затевать интриги ради будущего Сменхары. Я здесь, потому что я, как и ты, ощущаю угрозу безопасности Египта и хочу помочь фараону противостоять ей.
– Он вне себя от восторга по поводу твоего приезда. Послезавтра день, когда мы принимаем дань от иноземцев, и в это же время он будет оказывать тебе почести. Однако я хотел поприветствовать тебя первым и проводить к дому Эйе. Это на западном берегу, напротив дворца, и там такая тишина, что тебе должно понравиться. Тии приготовила для тебя комнаты, ведь ты еще не одобрила поместье, которое построил фараон. Завтра будет официальная церемония встречи.
– А где Эйе?
Хоремхеб отвел взгляд.
– Фараон вызвал его к себе на рассвете, и с тех пор я не видел его.
Множество вопросов вертелось у Тейе на языке, но она прикусила язык. Лучше получить на них ответы на основе собственных наблюдений, со временем.
– Хорошо. Пусть твой кормчий поднимется на борт и возьмет рулевое весло. Твой челнок можно привязать сзади. Потом возвращайся ко мне, расскажешь, что где, когда мы будем проплывать южную часть города.
Выполнив указания Тейе, Хоремхеб подошел и почтительно остановился, а она, склонившись к перилам, впервые взглянула на город мечты Эхнатона.
– В скалах за таможней алебастровые карьеры, – сказал он, когда ладья вышла на середину реки, – но отсюда ты их не увидишь. Вон там стеклянные и фаянсовые мастерские. Зрелище не очень привлекательное, и, к счастью, они расположены на городских задворках, выходящих в пустыню, а не тянутся вдоль берега. О! Вот и первое поместье. Оно принадлежит Панхеси, а то, что рядом с ним, – Раннеферу. Мой дом пятый, рядом с домом скульптора Тутмоса, вообще он не должен жить среди управителей, но пользуется благосклонностью царицы.
Интонация Хоремхеба заставила Тейе внимательно взглянуть на него, но он не отводил глаз от берега, продолжая указывать на что-то пальцем. Тейе запомнила обрывок информации, и ее внимание вновь обратилось к развертывающимся перед ней чудесам Ахетатона. За долгие годы она привыкла к грязи и нищете Фив, ныне и вовсе пришедших в запустение, и теперь при виде совершенной красоты юрода ее сына у нее перехватывало дыхание. Особняки знати, на которые показывал ей Хоремхеб, едва виднелись сквозь окружавшие их пышные заросли пальм и рощи фруктовых деревьев. Тут и там сквозь изобилие растительности проглядывали пруды. Через одинаковые промежутки прямо в синие глубины Нила сбегали ступени из белейшего мрамора, и около них покачивались на воде белые позолоченные суда, изысканные ладьи с мачтами из ливанского кедра; на борту у каждого был диск Атона, богато украшенный блестящим электрумом. На протяжении почти четырех тысяч локтей один дом сменял другой, перед каждым был пруд, все утопало в зелени и буйстве цветов. Потом строения закончились, но зеленые насаждения не исчезли, потянулись лужайки, сады и заросли цветов. Между ними петляли дорожки, порой приводящие к вымощенным площадкам, на которых были установлены стела и жертвенник. Она почувствовала, что ладья сменила курс.
Хоремхеб откашлялся.
– Видишь островок? – спросил он. – Фараон приказал засадить его цветами и кустарником. Можно разглядеть мостик, соединяющий его с берегом, где построен Мару-Атон, летний дворец. Я не могу описать тебе его, но ты, несомненно, скоро увидишь дворец сама. Это любимый уголок царицы. Там еще есть царский храм, дома наслаждений, перед ними – два озера, здесь есть все удовольствия, которыми славен Египет. Сейчас мы свернем к западу, но, как ты можешь увидеть даже отсюда, сады и аллеи тянутся до самого города.
Когда ладья начала постепенно удаляться от островка, Тейе обратила внимание на западный берег. Там из деревьев были только пальмы, посаженные вдоль оросительных каналов, а остальная земля была густо засеяна злаками.
– На западном берегу живет только Эйе?
– Только он. Фараон не позволил никому, кроме Эйе, селиться там. Он хочет, чтобы его подданные обитали как можно ближе к храму и дворцу. В половодье река заливает только западный берег, поэтому, хотя у нас совсем близко поля, где выращивают урожай для города, строить дамбу и рыть каналы для защиты дома носителя опахала от наводнения оказалось довольно дорого. Эйе, однако, радуется, потому что Тии пока не выказывает желания улизнуть обратно в Ахмин. – Он улыбнулся, и Тейе рассмеялась. – Вот ступени причала. Теперь, богиня, соизволь обернуться. Там центр Ахетатона.
Тейе ожидала увидеть такое же скопление кривобоких трехэтажных домов с плоскими крышами, которыми была застроена большая часть Фив, но не обнаружила никаких традиционных сооружений. Берег реки был густо засажен пальмами и сикоморами, и позади них из-за стен возвышались белые колонны, рядами уходящие вдаль. Ей почудилось, что она разглядела широкую дорогу, ведущую к Мару-Атону. Хоремхеб заметил ее замешательство.
– Это большой дворец и гарем, – пояснил он. – Дальше, напротив царской дороги – храм. За ним – палаты управителей и дома мелких вельмож. И у самой пустыни за всем этим, конечно, лачуги бедноты и дома иноземцев. Я уверен, что фараон сам покажет тебе город.
Едва Тейе успела бросить взгляд на восточный берег, как ладья уткнулась носом в причал Эйе. Перед домом, во внешнем дворе, полностью укрытом в тени деревьев, слуги Эйе уже распростерлись перед ней ниц на розовых камнях. Сбросили сходни, но, прежде чем сойти на берег, Тейе попросила Хоремхеба присмотреть за размещением ее вещей и слуг. Он поклонился.
– Я вернусь к вечеру, – пообещал он. – Эйе сегодня устраивает небольшой праздник в твою честь. Семейное торжество. Мутноджимет, конечно, явится. Фараон не хочет приветствовать тебя лично, до того как состоится встреча со всеми подобающими формальностями. Добро пожаловать в Мару-Атон, прекраснейшая.
Она сошла на берег.
Тии поднялась и несколько раз поклонилась.
– Императрица, какая честь для меня, – сказала она, и Тейе, растроганная, заметила, что женщина была необычайно аккуратно одета и накрашена. На Тии было бледно-голубое платье с узким кроем и закрытой грудью, много лет назад вышедшее из моды, но очень приличное. Ее парик, шея, руки и щиколотки были увешаны украшениями собственного изготовления. Тейе и забыла, насколько привлекательна жена брата.
– Счастлива видеть тебя, – сказала она. – Прошу, Тии, иди впереди с моим вестником, а я пойду следом.
Мой сын превратил раскаленную дикую пустыню в часть благословенной Дельты, – думала Тейе, проходя между распростершимися ниц слугами. Птицы с ярким оперением пикировали к земле, выводя трели над ее головой. Куда бы она ни бросила взгляд, повсюду виднелась темная зелень деревьев, смыкавшихся кронами над головой. Слева от переднего двора находилось озеро, густо поросшее розовыми и белыми лилиями. По берегам чуть колыхались листья папируса, а меж ними голубели цветки лотоса.
В таком месте фараон действительно мог забыть о существовании внешнего мира, – снова подумала Тейе. – Несмотря ни на что, силой своего желания Эхнатон воплотил в жизнь свою придуманную реальность. Это и вызывает мое восхищение.
Она прошла по ступеням, искрящимся всеми цветами мрамора, какой только добывали в каменоломнях Асуана, – белым, розовым, черным, но не успела она остановиться, чтобы оценить эту красоту, как уже очутилась между двумя рядами колонн, ведущих в приемную залу. Справа стоял открытый небольшой жертвенник Атона и рядом с ним – жертвенник Мина. Стол был уставлен фруктами, пирожными и вином, в высокой золотой курильнице рядом курился ладан. Тии с поклоном предложила ей сесть, Тейе улыбнулась.
– Ты тоже садись, моя дорогая Тии. Как хорошо здесь! Мне кажется, будто я пробудилась ото сна. – Но едва слова сорвались с губ, она поняла, что оставила тихий, одинокий сон лишь для того, чтобы глубоко погрузиться в другой, еще более причудливый, который одурманивал и притуплял чувства.
– Я приказала, чтобы детям накрыли у озера, а потом отвезли на ту сторону реки в зверинец, – сказала Тии. – Надеюсь, ты оценишь, о богиня.
Хайя склонился над ней, предлагая сладости, но Тейе покачала головой.
– Ты счастлива здесь, Тии? Если бы я побилась об заклад, останешься ты здесь или нет, то могла бы потерять много золота. Сдается мне, Ахмин больше не прельщает тебя.
Тии колебалась.
– Я здесь даже не работаю, – сказала она. – Здесь прекраснее, чем в раю. Стоит мне чего-нибудь захотеть, как Эйе уже кладет это к моим ногам. Но мое сердце в Ахмине. Я здесь ради мужа. Я нужна ему.
Его нужда в тебе, должно быть, очень велика, – подумала Тейе, отмечая мягкость кожи и чистоту рук; раньше, когда Тии работала, они всегда были огрубевшими, обожженными, испачканными. Из прозрачных глаз Тии, глаз ювелира, казалось, исчез тот неясный огонь вдохновения, что прежде горел в их глубине.
– Это счастье, когда ты так нужна, – заметила Тейе более едко, чем хотела, вдруг почувствовав себя одинокой, но Тии мягко ответила:
– Ни один мужчина никогда не нуждался во мне так, как сейчас в тебе нуждается Египет, императрица. Помоги Эйе, дорогая. Ахетатон – это мираж, видение, вызванное к жизни злыми духами тлена, для того чтобы уничтожить нас.
Потрясенная, Тейе посмотрела в глаза жене брата. Так многое изменилось, пока я бродила по Малкатте, мечтая удалиться на покой в Джаруху, – подумала она. – Мутноджимет, Хоремхеб и теперь эта женщина, которую я считала неспособной осмыслить что бы то ни было, разве что пылающее сердце драгоценных камней, которым она поклоняется.
– Я сама составлю свое мнение, – сказала она, с трудом уняв дрожь в голосе. – Теперь скажи мне, какой урожай ожидается в Ахмине в этом году. Должно быть, некоторые лозы очень старые и не могут больше плодоносить.
Тии просияла, и они оживленно заговорили на излюбленную тему. Когда Тейе осознала, сколько прошло времени, оказалось, что пора мыться и одеваться, оранжевое солнце уже зависло над западными холмами.
Торжественная семейная трапеза по случаю приезда Тейе была устроена в обнесенном стеной саду напротив озера. Она устроилась в кресле на траве, и Хайя преподнес ей чашу с вином. Спустился сумрак. Она сидела, удовлетворенно вдыхая аромат вина, глядя, как снуют принаряженные слуги. Было новолуние, и луна тонким полумесяцем висела в темно-голубом небе; ее слабое сияние было почти незаметно в свете факелов, укрепленных на стене, и тех, что держали неподвижно стоящие под деревьями факельщики. Повсюду были расставлены цветы. В дальнем конце сада виднелись силуэты музыкантов Эйе, которые настраивали свои лютни, переговариваясь и тихо посмеиваясь. Было довольно прохладно, и Тейе надела шерстяной плащ поверх простого гофрированного платья, которое легкими складками лежало на коленях и спадало на траву. Порывистый ветерок поднимал с плеч волны ее золотисто-каштановых волос, в которых поселилась седина, и ласково обдувал лоб. Пока наложницы Эйе подходили одна за другой, опускались на колени и целовали ее выкрашенные хной ступни, чтобы потом учтиво занять свои места в стороне от членов семьи, она наблюдала за Сменхарой и Бекетатон. В пути Сменхара быстро вернулся к кипучему отрочеству, он плавал, бегал, ликуя и беззаботно смеясь надо всем, но сегодня сознание того, что Мериатон – где-то близко, за рекой, придавало ему серьезности. Он сидел на траве, скрестив ноги, свободно положив руки на колени, и рассеянно следил за суетой слуг. Хотя в свои тринадцать он официально еще не считался мужчиной, недавно он срезал свой детский локон, и теперь его гладко обритую голову стягивала красная лента. Тейе задержала на нем взгляд. Без парика и шлема, изменявших решительные черты его лица, он более чем когда-либо походил на своего отца. Бекетатон гладила одного из бабуинов Эйе, а смотритель удерживал того на поводке. Уверенный звонкий голосок девочки разносился по всему саду. Довольная, Тейе заметила, какое ладное у нее тело в ее десять лет, как она привлекательна в том возрасте, когда девочки делаются нескладными, как аисты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67