Придворные наблюдали за ее страданиями с понимающими улыбками.
– Царская кровь слишком жидкая, – перешептывались они. – Ее мать рожала Египту одних дочерей, и она тоже недостаточно плодовита, чтобы родить сына. Боги утомились от этого немужественного, изнеженного рода.
Многие тайком следили за Хоремхебом, когда он бывал во дворце. Царский посланник был хорош собой, мужествен и талантлив, среди детей и стариков он казался единственным человеком действия, но в жизни Малкатты, все более благополучной и размеренной, политика считалась не самой занимательной темой, и вскоре люди принялись обсуждать более легкие и приятные вещи.
Хоремхеб, казалось, очень добродушно воспринимал свое зависимое положение. Когда он не был занят своими прямыми обязанностями царского посланника, его можно было встретить в палате писцов собрания или в казармах. Эйе с радостью освободил бы его от командования личной стражей фараона, если бы осмелился; но он понимал, что, поскольку боги теперь снова обретают могущество, доводы, с помощью которых он однажды взял верх над Хоремхебом, с каждым проходящим годом становятся все менее убедительными. Эйе признавал в глубине души, что боится этого человека. Хотя Египет получил в лице Тутанхамона молодого фараона, которого все одобряли, тем не менее в стране произошли глубокие изменения по сравнению со славными временами Осириса Аменхотепа, когда фараон был непостижим в своей божественности, когда за строгими правилами протокола стоял истинно правящий бог – не важно, какие у него были человеческие слабости, – и он был непогрешим. Но прошло время, и Египет был наказан фараоном, который показал себя не только заблуждающимся, но и в высшей степени преступным человеком, против которого ополчились сами боги и чья болезненная подверженность ошибкам сделалась очевидной даже самому последнему нищему крестьянину.
Лишившись однажды своей традиционной неуязвимости, фараон утратил ореол неприкосновенности. Разве один из правителей Египта уже не умер от рук убийцы? Нельзя, – размышлял Эйе, заканчивая повседневные дела, – чтобы фараон утратил свою божественность. Его божественность теперь облечена плотью, а каждый знает, что плоть после удара ножом кровоточит. Никто не знает этого лучше, чем Хоремхеб. Какую цель преследует он в своих честолюбивых мечтах? Снится ли ему двойная корона, или он просто хочет, чтобы Египет снова стал могущественной империей? Если второе, тогда он будет терпелив, и Тутанхамону нечего страшиться, но если его цель – корона, тогда он просто выжидает своего часа, чтобы нанести удар, и если он не откажется от своих намерений, я буду бессилен предотвратить трагедию.
Позже в этом же году Эйе получил свиток из Ахетатона. Он развернул его и рассеянно прочел, но потом вдруг будто прирос к месту, потрясенный его содержанием.
«Она умерла, – говорилось в свитке. – Я проснулся однажды утром рядом с ее остывшим телом. Я похоронил ее в скалах. Я покинул северный дворец, взяв с собой только свои личные вещи. Долгой жизни тебе и счастья, регент». На свитке была подпись: «Тутмос, скульптор». Эйе уронил свиток на стол, вместе с тихим звуком упавшего папируса на Эйе нахлынул поток воспоминаний. Вот Нефертити-ребенок, она сидит голенькая у ног Тии в саду в жаркий летний день в Ахмине, у нее в ручках дешевые бусы, ее испуганные темные глаза вопрошающе обращены к нему, когда он зовет ее. Он не знал, почему эта незначительная сцена так ярко сохранилась в его памяти. Вот Нефертити с надутым видом пытается затеять ссору с Мутноджимет, которая никогда не поддавалась на ее провокации. Вот она возвышается над головами своих поклонников, холодная и прекрасная в солнечной короне, на ее оранжевых губах играет легкая улыбка. А теперь она тихо лежит в темноте, погребенная простолюдином. Эйе знал, что, когда ему действительно станет тяжело, он будет скорбеть по той девчушке в саду. Он подобрал свиток и пошел в покои царицы, вестник объявил о его приходе, и ему позволили войти. Анхесенамон, обернутая в белое покрывало, радостно приветствовала его, ее волосы были влажными после купания. Смуглая кожа блестела от свежего масла.
– Пожалуйста, садись, дедушка, – пригласила она. – Я только что из купальни. Фараон говорит, что я трачу больше времени на омовения, чем любой жрец. Этим утром он прислал мне новые серьги. Тебе нравится? – Она протянула ему подарок, и он кивнул, стараясь выдавить улыбку. Она перестала смеяться. – Ты принес мне дурные вести?
Вместо ответа он протянул ей свиток, глядя в молчании, как она пробегает его глазами. Она отложила папирус и села на край ложа, плотнее кутаясь в покрывало обеими руками.
– Ненавижу эти покои, – проговорила она через некоторое время. – Я ненавижу их с того момента, как вошла в эти двери. Они темные и старые, и здесь все пропахло грехами прошлого. Тутанхамон думает, что они мне нравятся и я довольна, потому что императрица Тейе жила здесь, но я думаю только о том, что моя матушка спала на этом ложе и входила в эти двери. – Ее голос дрожал. – Я плохо сплю.
– Тогда, ради Сета, скажи ему! Он обожает тебя, царица. Он пристроит для тебя новое крыло!
– Новые покои – это не то, что мне нужно, – горько сказала она. – Я пришла в постель к своему отцу, когда мне было одиннадцать лет. Я была невинна, Эйе, я не понимала ничего. Даже рождение дочки не сняло пелену с моих глаз.
То, что мой отец сделал со мной, с моими сестрами, не противоречило законам Маат, предписанным для фараона, однако здесь, в Малкатте, я вдруг ясно поняла, что его толкала на это не только династическая необходимость. Осознав всю эту гнусность, я теперь чувствую себя измученной старухой, чьи светлые воспоминания в одночасье обернулись обыкновенной ложью. – Ее глаза наполнились слезами. – Почему Тутмос не прислал нам известие раньше, когда было еще не поздно поехать туда, скорбеть, стоять рядом с ней! Я не понимаю!
Эйе не сделал попытки утешить ее, зная, что она из гордости не примет его утешений.
– А я понимаю его, – ответил он. – Она была его, не наша. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему до самого конца. Ему невыносимо было думать о том, что северный дворец вдруг наполнится шумными придворными, что скорбная тишина будет нарушена, и я думаю, он был прав. Я попрошу фараона построить для нее здесь погребальный храм.
Она вскинула подбородок.
– Это не то. Малкатта – унылое место, и теперь, когда я знаю, что она ушла, здесь сделалось еще тоскливее.
Он обнял ее хрупкие плечи.
– Анхесенамон, тебе только семнадцать лет, а ты уже царица, прекрасная и любимая. Будущее так много сулит нам всем! Не оглядывайся назад.
Она отвернулась.
– Я ничего не могу поделать, – холодно сказала она. – Прошлое не отпускает меня.
29
Когда Тутанхамон достиг совершеннолетия, Эйе оставил свой пост регента, но взаимоотношения с молодым царем, которые он выковал в бытность Тутанхамона ребенком, оставались такими же прочными. Фараон советовался с Эйе по всем вопросам и всегда принимал его советы – так что он фактически продолжал удерживать высшую власть в Египте. Царедворцы изумлялись его долголетию, усматривая в этом знак милости богов, которым он возвратил их былое могущество. Однако в то же самое время в них закипало возмущение, потому что единственный путь к фараону лежал через его дядюшку, а Эйе отказывался передать другим какие-либо полномочия. Хотя различные управители были восстановлены в правах, им было отказано в самостоятельности; посему цветок Малкатты, так сказать, уже распустился, но еще не зацвел.
Анхесенамон зачала снова и родила еще одну мертвую девочку. Она храбро сносила свое унижение, чему способствовало еще и то, что ни одна из младших жен или наложниц Тутанхамона не могла зачать вообще. Теперь разговоры придворных часто сводились к заботам о преемнике. Египет нуждался в наследнике как обещании того, что Маат сохранится и ее только-только восстановившееся хрупкое равновесие со временем все более упрочится. Не было никаких признаков того, что в гареме могут появиться царственные наследники или народится новое поколение Горов-птенцов, на которых мог бы остановиться взгляд встревоженных управителей. Вместо этого все взоры неосознанно обращались к Хоремхебу, который, как это положено царскому представителю, следовал на шаг позади царя. Сам тот факт, что это место по традиции должен был занимать наследник трона, напоминал всем и каждому о том, что будущего у династии нет.
Хоремхеб отлично понимал, что означают испытующие взгляды, которые люди бросали ему вслед. Он также осознавал, что Эйе боится его по причинам, которые, как говорил себе Хоремхеб, пока были безосновательны. Тутанхамон хорошо служил Египту, хотя и не тем способом, который избрал бы сам Хоремхеб, и он был готов признать, что Эйе правильно понимал нужды страны и принимал правильные решения. Он был доволен своей должностью царского представителя – даже когда стало очевидным, что это Эйе убедил фараона назначить его, для того чтобы не выпускать военачальника из поля зрения, – полагая, что здесь он имеет такой же доступ к фараону, как и регент. Он был доволен, потому что надеялся, что со временем Тутанхамон обратит свое внимание на военные дела, как предрекала Мутноджимет.
Но время шло, Египет набирал силу, а фараон по-прежнему не желал слышать от своего посланника иных слов, кроме тех, которыми тот выражал почтение, и тех, что предписаны протоколом. Хоремхеб несколько раз пытался дать Тутанхамону оценку происходящего в армии, но тот отклонял попытки заговорить о мобилизации. С растущим раздражением Хоремхеб начал понимать, что в действительности это Эйе, а не фараон последовательно пресекает любые шаги для восстановления могущества империи. Эйе все больше обращал свой взор в прошлое, в то далекое время, когда Египет был вполне самодостаточен, когда он торговал с другими народами, но не мечтал ни о каких завоеваниях и жил гордо и обособленно от остального мира. Регент так уверовал в правоту собственной политической линии и нецелесообразности завоевания любых территорий на много лет вперед – возможно, навсегда, – что продолжал с еще большим рвением склонять на свою сторону молодого и уступчивого племянника.
Хоремхеб находил некоторое утешение в мысли, что, совершив убийство Сменхары, он, по крайней мере, добился одной цели – восстановления Амона и возвращения правительства в Фивы. Но его надежда на то, что, может быть, будущее поколение царевичей обратит внимание на другое его заветное желание, исчезла, когда царица разрешилась от бремени второй мертворожденной дочерью. Если в ближайшие годы у Тутанхамона не будет наследника, он должен будет указать на какого-нибудь знатного юношу из числа управителей, которых назначал Эйе, и, несомненно, это будет человек, разделяющий миролюбивые устремления, которые фараон перенял у дядюшки, и Египет навсегда останется в незавидном положении. Эта мысль была невыносима, однако до тех пор, пока еще сохранялась надежда, что фараон когда-нибудь примет его совет, Хоремхеб не допускал и мысли об ином разрешении проблемы.
И вот однажды знойным вечером месяца мезори, когда фараон прогуливался у озера, Хоремхеб направился к нему и остановился в ожидании. Рядом с царем шел Нахт-Мин с опахалом из пушистых страусовых перьев на плече, а Эйе шагал в тени его балдахина. Следом шли, тихо переговариваясь, наиболее приближенные – царедворцы.
– Сверните балдахин, – повелел Тутанхамон слугам. – Ра приближается к горизонту. Через минуту я отправляюсь купаться. – Он обратил безразличный взгляд к посланнику. – Сейчас не время обсуждать государственные дела, Хоремхеб. Еще слишком жарко, чтобы думать.
Хоремхеб уже совершил ритуальный поклон и теперь твердо смотрел в лицо фараону.
– Тогда не почтит ли меня Могучий Бык своим вниманием завтра?
Тутанхамон вздохнул и опустился в подставленное ему кресло, взмахом руки позволив своему окружению располагаться на траве.
– Нет. Завтра мы с Нахт-Мином собираемся на охоту, а после нужно обсудить приготовления к празднованию Нового года. Изложи свои проблемы моему дядюшке.
Хоремхеб уселся на землю, скрестив ноги, и взглянул на Эйе. Солнце располагалось как раз за спиной регента, и на его лице было трудно что-либо прочесть.
– Я уже сделал это, о бессмертный, – ответил он сдержанно, – но мы никак не можем договориться с регентом. Я – твой посланник и военачальник твоей верноподданной армии. Моя просьба совсем ничтожна.
– Но настойчива, я полагаю. Хорошо, излагай скорее.
Внимательно, но почтительно Хоремхеб разглядывал красивое лицо. В девятнадцать лет у Тутанхамона были чувственные губы и красивой формы нос – черты, которые он унаследовал от своей матери, как и ее жесткую манеру говорить, но от отца ему достались большие миндалевидные глаза, которые редко обнаруживали глубину мысли. Он был бы хорошим царедворцем – у него была приятная наружность, легкий нрав, природный дар ладить со всеми и опыт ведения непринужденной беседы. Хоремхеб считал его совсем незрелым и винил Эйе в том, что он освободил юношу от всякой ответственности.
– Божественный, я желаю испросить твоего позволения взять половину войска на север и захватить Газу. Как известно, Египет снова готов начать выгодную торговлю, а без Газы мы не можем этого сделать. Мы должны вернуть ее.
– Великий царь, – вмешался Эйе, – Хоремхеб прекрасно знает, что хетты могут истолковать нападение на Газу как начало наступательных действий со стороны Египта. Мы еще не готовы к этому.
– Я обращаюсь к Гору, не к тебе! – в запале сказал Хоремхеб. – Не вмешивайся, Эйе! Ты думаешь и говоришь как слюнявый старый дурак.
Как только слова слетели у него с языка, он пожалел об этом. Я становлюсь несдержанным, – сердито ругал он себя. – Может, это и впрямь высокомерие, в котором меня обвиняет Мутноджимет? Он видел снисходительную улыбку, озарившую оплывшее лицо Эйе. Во внезапно наступившей тишине Тутанхамон быстро огляделся. Собравшиеся слушали с жадным любопытством, надеясь стать свидетелями скандала.
– Ты недостаточно почтителен ко мне, если позволяешь себе швыряться оскорблениями в моем священном присутствии, – сухо сказал фараон. – Я согласен со своим дядюшкой.
Слишком рано помышлять о каких-либо военных операциях. Такие действия могут снова пробудить страхи людей. Они сейчас только начинают верить в то, что в стране снова наступает благоденствие, которое несем им мы. Война отнимет у них эту веру.
– Я не говорю о войне, – хрипло возразил Хоремхеб. – Захват Газы стал бы быстрым, маленьким набегом. Этим бы все и ограничилось.
– Так уж и ограничилось бы? – Тутанхамон проницательно посмотрел ему в глаза. – Я знаю, чего тебе хочется. И я не готов позволить тебе реализовать это желание.
Хоремхеб в бешенстве понимал, что бог снова повторяет слова Эйе.
– Если Могучий Бык не желает внять моему совету, тогда, по крайней мере, посоветуйся с другими своими управителями. У них тоже есть право голоса.
Скрытая критика в его словах задела Тутанхамона. Он наклонился вперед и хлестнул Хоремхеба по щеке своей метелкой.
– Если ты не желаешь быть уволенным со своего поста, военачальник, тебе сейчас лучше убраться с моих глаз, – отрывисто проговорил он. – Ты никогда мне не нравился. Убирайся.
Тишина едва ли не гудела от молчаливого ликования зрителей. Побелевший от унижения, Хоремхеб встал, сухо поклонился и, вскинув голову, зашагал прочь, чувствуя, как взгляды прожигают ему спину.
Остаток дня Хоремхеб провел в пустыне за дворцом, нахлестывая лошадей, волокущих по барханам его колесницу, но, когда он к наступлению сумерек вернулся домой, его гнев так и не прошел. Он отказался от еды. Небрежный шлепок метелки фараона продолжал жечь лицо, как будто по нему полоснули хлыстом. Хоремхеб мерил шагами опочивальню, поглаживая пальцами невидимый след на щеке.
– У меня от них уже колики в животе, Мутноджимет, – говорил он. – Мое терпение иссякло. Эхнатон, царевич, которого я удостоил своей дружбы, кем он оказался? Преступником. Сменхара – испорченным развращенным слюнтяем. Тутанхамон – игрушкой в чужих руках. Он ударил меня. Меня! Я не заслуживаю такой награды за свою преданность.
– Ты говоришь о богах, – предупредила Мутноджимет.
Она растянулась на животе поперек кровати, нагая, повернув лицо к ветроловушке.
– Боги, – презрительно фыркнул Хоремхеб. – После Аменхотепа в Египте не было богов. Этот щенок ударил меня!
– Я уже поняла это. – Она лениво перевернулась на спину. – Но я думаю, он ударил тебя по самолюбию, а не по лицу. Какое это имеет значение? Я не понимаю твоего гнева, Хоремхеб. Лучше иди и докажи, как ты меня любишь.
– Ты такая же, как все женщины. Вы можете думать только своим причинным местом, – резко ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67