сильные, грациозные, уверенные в себе танцоры. К счастью, они сильно отличались друг от друга во всем остальном, и это облегчало мой выбор. Потом воспоминания вернули меня к предыдущей ночи с Сетом, я вспомнила, с каким диким голодом он набросился на меня, и покраснела. Я боялась, что вчерашняя ночь – это только начало.– Ты вся горишь, дорогая, – сказал Стивен. – Может, сядем?– Нет, нет, все в порядке, – возразила я. – Просто здесь немного жарко.– На нас смотрит Сет. Я уверен, он мне завидует. Что за негодяй! Прошлой ночью он ушел из дома и вернулся только утром. Мне противно думать о том, куда он ходил.– Мне тоже, – тихо ответила я.Следующая неделя была заполнена бесконечной суетой. Мы с Давидом поссорились из-за последних изменений в программе, и кончилось тем, что он вырвал ее у меня из рук и сам отнес в типографию. Я подгоняла портниху, занималась рекламой и продажей билетов и в последний момент забыла об обещании, которое дала Стивену: не совершать экстравагантных поступков. Чтобы Французская опера ломилась от народа, я прибегла к испытанному приему – в полдень, в пятницу, за день до концерта, проехала по Бурбон-стрит на белой лошади. Вокруг меня сразу собралась большая толпа, а несколько восторженных юношей засыпали меня цветами. Я улыбалась и махала рукой, и тут откуда ни возьмись появился Сет. Он гарцевал на великолепном черном скакуне.– Что ты здесь делаешь?! – вспылила я. Моя кобыла, внезапно оробев от запаха жеребца, начала приплясывать. – Это мой спектакль! Убирайся!– Я не хочу, чтобы ты оскандалилась, – ответил он, галантно приподнимая шляпу. – Дамам не полагается ездить днем в одиночестве по главной улице города. Я бы не хотел, чтобы Стивену пришлось краснеть из-за тебя.– Ты думаешь не о Стивене, – злобно сказала я. – И почему ты считаешь, что я боюсь скандала? – Я повернула голову и, ослепительно улыбнувшись, крикнула: – Бонжур, мсье Галлир! Надеюсь, вы придете завтра на мой концерт!– Ни за что не пропущу такое грандиозное событие, баронесса, – улыбнулся тот, приподнимая шляпу. – Кто это с вами? Сет? Как поживаешь, старина? Не видел тебя тысячу лет, а может, и больше.Сет подскакал ближе ко мне.– Мерзавец, – в бешенстве прошипела я. – Я хочу привлечь публику на мой концерт, а не афишировать наше с тобой знакомство. Не удивлюсь, если ты скупил половину билетов, чтобы никто не пришел. Или нанял Сотню хулиганов, которые будут свистеть и топать ногами во время выступления. Должна сказать, что я сталкивалась с такими штучками раньше, и они не срабатывали. Я буду петь, даже если меня никто не услышит. Я переверну этот город вверх дном! Я не позволю тебе помешать мне!– Я и не хотел мешать тебе, дорогая, – с улыбкой ответил он, делая вид, что обижен незаслуженными обвинениями. – Давай спешимся и позавтракаем. Интересно, у Феликса кормят так же хорошо, как и раньше?– Я не стану есть с тобой, даже умирая с голоду, – отрезала я, ударила лошадь позолоченным хлыстиком и поскакала сквозь толпу. Люди отхлынули в разные стороны, и, когда дорога оказалась свободна, я перевела лошадь в галоп.На следующий день меня неожиданно охватило предконцертное волнение. В пять минут я довела портниху до слез. Накричала на Дору так, что она швырнула недочищенную картофелину на пол. Калинка, скуля, трусливо забился под рояль. Даже верная Анна весь день отказывалась войти в музыкальную комнату. Только Давид Тэтчер сохранял невозмутимый вид, хотя, видит Бог, ему было нелегко это сделать, потому что я закатила жуткую сцену, в финале которой, как назло, появился Сет.– Ты слышишь эти звуки? – орала я на Давида. – Это пароходный гудок в тумане! Я сегодня не смогу петь. Это слишком высоко. Надо изменить программу. «Каста Дива» не будет!– «Каста Дива» будет, – спокойно возразил Давид. – Или я отказываюсь тебе играть.– Что? Ты мне угрожаешь? – взорвалась я. – Я переломаю тебе пальцы, и ты никогда больше не сможешь сесть за рояль! Если захочешь и дальше заниматься музыкой, тебе придется купить себе шарманку и ученую обезьяну.Я резко развернулась на каблуках и увидела стоявшего в дверях Сета. Похоже, увиденная сцена доставила ему несказанное удовольствие.– Ты! – Я задохнулась от изумления. – Ты… пришел… зная, что меньше всего я хотела бы видеть в своем доме тебя! И особенно сегодня, когда у меня так много дел! Я не собираюсь выслушивать твои мерзкие замечания! Убирайся! Вон! Ну, почему ты не уходишь?!Сет налил себе бренди и спокойно сказал:– Мне здесь слишком нравится.Тут в комнату вбежала моя портниха. Лицо у нее было такое, словно она проглотила лягушку.– Это невозможно, говорю вам, это невозможно, – запричитала она. Потом увидела Сета – новое лицо – и повернулась к нему. – Это невозможно, мсье! Она невыносима! Вы знаете, что она велела мне сегодня утром? Сделать вырез глубже! Мадам, сказала я, сейчас об этом не может быть и речи! Мы все давно решили! Так нет, подавай ей вырез и сегодня к вечеру! Что мне делать, мсье? Поговорите с ней, умоляю вас!Сет пожал плечами.– Сделать вырез глубже? Я думаю, любой мужчина в зале будет безмерно благодарен, если вам удастся это сделать.– Прекратите этот цирк! – закричала я. – Я больше этого не вынесу! Я пойду в свою комнату и застрелюсь. Давид, когда этот мерзавец уйдет, придешь и скажешь мне.Я убежала в спальню и захлопнула дверь. Я сердито ходила взад-вперед по комнате, бормоча ругательства, потом услышала мужские голоса и прижалась ухом к двери.– Что с ней? – спросил Сет Давида, и я поняла, что портниха уже ушла. Было слышно, как скулит Калинка.– Что с ней? – равнодушно, как обычно, пробормотал Давид. – Ничего. Она всегда волнуется перед концертом. С ней совершенно все в порядке.– Я поражен, – признался Сет. – Она просто великолепна в гневе. Вот что случается с маленькими цыганками, когда они вырастают. Скажите мне, она действительно хороша?– Хороша? – раздался задумчивый голос Давида. Он бывал медлителен до безумия. – А, как певица? Да. Более, чем хороша. Она может стать великой, да, великой артисткой. Но она ленива и не любит упорной работы. Она предпочитает внешние эффекты, которыми стремится возместить пустоту внутри. Она говорит, что публика именно это и любит, и она права. Но для пения это плохо.Я безмолвно погрозила ему через дверь кулаком. Эффекты! Плохо для пения! Я убью его… после концерта.– Да, мистер Мак-Клелланд, – сказал Давид, – я думаю, что сегодня вечером вы будете приятно удивлены своей маленькой Рони.Наступила длинная пауза.– Значит, ты знаешь об этом.– О да. Она думает, что очень скрытна и хитра, но я могу читать по ней, как по книге.«О, ты можешь», – подумала я.– Но я умею быть порядочным. За меня можете не беспокоиться. Я не хочу, чтобы ей было больно.Милый Давид. Он сказал еще что-то, но так тихо, что я не расслышала. О чем он говорил?Потом что-то сказал Сет, Давид ему ответил. Наконец Сет произнес:– Хорошо, я ухожу, чтобы баронесса могла еще вдоволь покричать. Полагаю, это помогает разогреть голос?– У вас есть все основания так думать, – ответил Давид, – а я не обращаю на это внимания.В этот день у меня был еще один посетитель – Элиза Мак-Клелланд. Она появилась, как только ушел Сет. Интересно, видели они друг друга или нет? Но я недолго терялась в догадках. Не успели мы перекинуться и парой фраз, как Давид, извинившись, вышел, и она прямо спросила:– Вы знали Сета раньше, не так ли? До того, как встретили Стивена?Я открыла рот, да так и застыла на месте.– О, вы так думаете, потому что он только что был здесь! Он… он хотел пожелать мне удачи. – Наверное, такая опытная лгунья, как я, могла бы соврать и получше, но Элиза застала меня врасплох. Она села совсем рядом и обняла меня.– О, моя дорогая, я не хотела огорчать тебя! – тепло сказала она. – И особенно сегодня. Но я поняла это сразу же, когда той ночью Сет вошел в гостиную. Я не глупа. Я знаю своих сыновей. И я знаю, что чувствует женщина, когда она влюблена.– Я люблю Стивена! – запротестовала я. – Клянусь…– Я знаю, – мягко сказала она. – Но ты любишь и Сета, так ведь? Только по-другому. Ты же не можешь любить их обоих одинаково. Они такие разные. – Элиза замолчала, вспоминая что-то, вероятно, из своей жизни. – Здесь никто не виноват, ни ты, ни они. Они оба тебя любят.– Он меня не любит, – глухо сказала я, и она поняла, кого я имела в виду. – Он никогда меня не любил.– После того, как вы все поехали в церковь на рождественскую мессу, Сет остался, и мы разговаривали около часа, прежде чем он ушел. Он расспрашивал о тебе, как будто просто так. И мы рассказали ему, как ты встретилась со Стивеном… по крайней мере то, что ты рассказала нам. Он думает, что достаточно умен и умеет скрывать свои чувства. Но тогда ему это не удалось, вот как тебе сейчас. Нет, не расстраивайся! Мы с отцом оба все видели и потом долго говорили об этом. Сет… он не умеет говорить о своих чувствах. Его отец точно такой же. Сет всегда борется за внимание окружающих, за их любовь. Ему не пришлось… мы так его любили… но его не переделаешь. Он может совершать безумные, безрассудные поступки, но ни за что не спросит: «Ты меня любишь?» Ему нужны действия, а не слова. Он ни в чем никогда не уверен. Ему нужны доказательства.– Доказательства! – вскричала я. – Я дала ему доказательства! Слезы и кровь и… – я замотала головой. – Он все равно меня бросил. Он убежал от своего счастья.– Он действительно любил Джули, – тихо сказала Элиза. – Он считал, что она предала его, и боялся снова обжечься.У меня помутилось в голове. Лондон. Я пыталась покончить с собой, потому что ненавидела его, а он хотел убить моего ребенка. Он женился на мне, чтобы спасти меня. И спасти наше дитя. А после того, как Николас родился, он бросил меня. Потому что думал, что я не люблю его? Потому что у меня был ребенок, и он решил, что я больше в нем не нуждаюсь? Это было так больно, так непонятно.– Но я все же собираюсь выйти замуж за Стивена, – тихо сказала я.– Разве все так просто? – спросила Элиза. – Ты любишь их обоих. И они любят тебя. Ты знаешь их, знаешь их сильные стороны и их слабости. Ты знаешь, что им нужно. Мне кажется, ты должна серьезно подумать, кто из них нуждается в тебе больше. Потому что именно с ним ты будешь счастлива.Она поцеловала меня и встала.– До свидания, дорогая. Я знаю, что выбрала неудачное время для разговора. Но я увидела Сета, спускающегося по лестнице, и ничего не смогла с собой поделать. Я немножко люблю совать нос в чужие дела. Но я люблю тебя, как дочь, и хочу, чтобы ты сделала правильный выбор.– Правильного выбора не существует, – с горечью сказала я. – Единственный правильный выбор для меня – это уйти из их жизни.– Да нет, все не так плохо, – бодро возразила Элиза. – Ответ ясен, ты только подумай хорошенько.– Вы знаете?..– Конечно! Но не скажу. Au revoir, До свидания (фр.).

Рони. Желаю отлично спеть сегодня. Мы все придем и будем переживать за тебя.Ослепительно улыбнувшись на прощание и весело махнув рукой, Элиза вышла. Я села и закрыла глаза. Я пыталась собраться с мыслями, но не могла. От всей этой кутерьмы у меня разболелась голова. Я любила Сета, и я ненавидела Сета!– Ба, – негромко воскликнула я. Бедный Калинка вылез из-под рояля и лизнул меня в лицо. Вытерев глаза, я вдруг обнаружила, что вся моя нервозность испарилась. По-видимому, мое беспокойство из-за предстоящего концерта померкло в сравнении с другими проблемами, которые внезапно на меня навалились.Когда я в сопровождении Давида Тэтчера вышла на сцену, шум в зале перерос в рев. Давид не брал с собой нот. Он давно выучил все мои номера, чтобы публика не отвлекалась, когда он будет переворачивать страницы. Он сказал, что сделал это специально для того, чтобы слушатели могли сосредоточиться только на музыке, и еще потому, что пианист и певец должны слиться в единое целое, но я полагала, что он просто хотел порисоваться. На нем был его обычный вечерний костюм, и, как обычно, он был совершенно спокоен и невозмутим, хотя ему предстояло выступать перед тремя тысячами зрителей. «Раз я их все равно не вижу, – говорил он, – так чего о них беспокоиться».На мне было платье из дорогого, цвета слоновой кости атласа, расшитого жемчугом. Жемчуг был у меня также на шее, в ушах, волосах и на запястьях. За юбкой сзади тянулся небольшой шлейф, и я велела Давиду идти осторожно, чтобы не наступить на него, иначе мы оба окажемся в глупом положении.– Как ты думаешь, – спросила я его перед самым выходом на сцену, – я выгляжу не слишком блекло? Очень много белого: платье, жемчуг, перчатки. Нужно какое-то яркое пятно!– У тебя их много, – возразил он. – На щеках и в глазах. Отличный контраст, больше ничего не нужно. Ты выглядишь… великолепно.И тут он сделал неожиданную вещь: потянулся ко мне и неловко поцеловал в щеку.– Давид Тэтчер! – изумилась я. Он покраснел до корней волос.– Только не думай, что я влюблен в тебя, – сказал он. – Но я… впрочем, не важно.Я несколько раз низко поклонилась, сделала особый реверанс в стороны ложи Мак-Клелландов, которая располагалась в первом ярусе, справа от меня. Я хорошо видела их всех. Гарт выглядел особенно представительно, Элиза и Габриэль больше походили на сестер, чем на мать и дочь, горделивый и самодовольный Шон, Стивен, такой красивый и благородный, что у меня перехватило дыхание, и Сет с бледным, ничего не выражающим лицом.Я подождала, пока стихли последние голоса и перестали шелестеть программки. Подождала, пока наступит полная тишина, затем сосчитала до пятидесяти и только тогда кивнула Давиду, что готова. К этому моменту атмосфера в театре накалилась до предела. Давид взял первые аккорды «Каста Дива». Мой голос воспарил в зале, к балконам и выше, в самое небо. Никогда в жизни я не пела лучше, потому что я пела для человека, которого любила.Я закончила первую арию под гром аплодисментов и перешла ко второй, к Бетховену. Потом потрясающая концертная ария Моцарта, которую большинство присутствующих в зале слышали впервые, ибо она так дьявольски трудна, что большинство сопрано даже не пытаются браться за нее. Я пела им Генделя, Брамса и Листа.– А эти песни написал для меня мой дорогой друг и учитель, – сказала я публике. Зрители посмотрели в программки и обнаружили, что этим другом был не кто иной, как легендарный Лист.Я запела «Пять цыганских песен». И когда я их пела, я, не вытерпев, взглянула на ложу справа от меня, на Сета, словно говоря: «Что, видишь, ублюдок? Ты не верил в меня и ошибся!».Его глаза горели, но лицо оставалось бесстрастным. О чем он думал? Вспоминал чумазую девчонку в рваном цыганском платье, которая, заглядывая ему в лицо и улыбаясь, стаскивала с него ботинки и массировала ногу? Или он вспомнил девушку с жемчугом в волосах, которая с напыщенным видом ходила по гостиной, изображая, как ей казалось, светскую даму? Волосы, золотистым каскадом спадавшие до пола, и юное, изящное тело в его руках? Лицо, с выражением дьявольского лукавства склонившееся над карточным столом во время игры в «фараона»? Или то же лицо с сияющими глазами на атласной подушке. Лицо с выражением гнева? Или радости? Или страха? Белое и безжизненное? Или раскрасневшееся от счастья, когда она улыбалась сыну?Он наверняка что-то вспомнил, потому что внезапно встал и, не дослушав «Пять цыганских песен», вышел из ложи.Потом говорили, что во Французской опере от аплодисментов чуть не рухнул потолок. Не знаю, насколько это было правдой, но сцена была так густо усыпана цветами, что я с трудом пробралась к рампе на поклоны. Я спела на бис семь коротких номеров, а публика хотела еще столько же. После концерта светская молодежь города во главе с Шоном Мак-Клелландом выпрягла из моей кареты лошадей и с криками везла ее по улицам.– Через две недели они обо мне забудут, – сказала я Стивену, когда вечером мы остались вдвоем в музыкальной комнате. – Им все время нужны новые развлечения. И эта ночь – всего одна в череде таких же. Но у нас с тобой будет много, много чудесных ночей, Стивен.– Я в растерянности, – с притворной робостью сказал Стивен. – Мне придется превзойти стольких обожателей…– Глупости. – Я поцеловала его и села к нему на колени. – Тебе не нужно ни с кем соревноваться. Мое сердце принадлежит тебе, и ты это знаешь. Но что случилось с твоим братом? Он не любит музыку?– Я думаю, у него появился еще один повод для зависти. – Стивен сдержанно рассмеялся. – И я не могу винить его за это.– Для зависти? Ты правда так думаешь? – У меня застучало сердце. Сет ревнует? Неужели его мать права и он любит меня? «А если и так, то что из этого, – сказала я себе. – Ты ведь не любишь его». – Бедный Вулкан, – вздохнула я.– Что?– О, – сказала я поспешно. – Я так прозвала его, потому что он напоминает мне Вулкана: большой, черный, молчаливый. Он работает глубоко под землей, где его никто не видит, пока мы, прекрасные боги, играем на небесах.– Я только не понимаю, как ты сможешь бросить сцену ради того, чтобы стать женой простого адвоката?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59