2) увеличить надои с каждой доярки (в миллионах
поллитровок); 3) увеличить поголовье съедобных скотов (в миллионах шашлыков
на душу населения); 4) увеличить настриг мяса с каждого скота и т.д. Хотя
коровы в Ибанске давно перевелись (их заменили на мотоциклы и
электродоилки), решение увеличить их число в пятьдесят раз производит
ошеломляющее впечатление на западную печать. Само собой разумеется, ибанская
печать захлебывается от самодовольства. Ибанцы же цену всему этому знают,
газеты не читают и рассказывают по сему поводу анекдоты. Западные
специалисты ибанологи и ибановеды, в особенности -- заклятые враги, в один
голос заявляют, что ибанское руководство, наконец-то, решило исправить
трудное положение с продовольствием и разработало практические меры по
подъему сельского хозяйства. Все расценивают это как несомненный сдвиг в
сторону демократизации ибанского общества. Ибанское руководство подтверждает
это публично, уверяя, что демократизировать у нас в принципе нечего, так как
мы и без того самые демократичные, и демократичнее быть не может. Друг
Ибанска американский миллиардер Хапуга призывает бизнесменов вступать в
деловые контакты с Ибанском на взаимноневыгодных условиях. В ибанских
газетах начинают печатать материалы, разоблачающие их нравы и
свидетельствующие о тяжелом продовольственном положении на Западе.
Экономисты приводят неопровержимые цифры. Например, в Америке, где острый
дефицит мяса, приходится всего один килограмм мяса на душу населения в
неделю, а у нас принято решение, что будет приходиться по пятьдесят
килограммов. А под шумок потихоньку сажают нескольких оппозиционеров.
Одновременно все силы общества нацеливаются на решение поставленной
задачи, хватаются за самое слабое звено и начинают натягивать на себя всю
цепь. Выдвигаются встречные планы. В результате сроки сокращаются вдвое, а
цифры увеличиваются втрое. Ибарники изматического труда берут на себя
повышенные обязательства и становятся на трудовую вахту. Токарь-универсал
обязуется один выдоить всех козлов Ибанска, а Хлеборуб -- настричь по сто и
более клочков шерсти с каждой паршивой овцы. В сети политпросвещения
начинают изучать постановление и сдавать зачеты. Аспиранты поспешно и
успешно защищают кандидатские, а кандидаты -- докторские диссертации.
Философы обобщают практику строительства и поднимают ибанизм на еще более
высокую ступень. В Журнале печатают серию статей и собирают круглый стол, на
который сажают сподвижника Чарльза Дарвина, открывшего превращение обезьяны
в ибанца. Группа сотрудников уезжает в заграничные командировки. В газетах и
на стенах домов появляются призывы к труженикам вымя, шкуры, хрюка и т.п.
повысить удои, усилить сдир шкур, и увеличить свинство. Новейшие достижения
науки внедряются в производство. Кибернетики предлагают в свинарниках
запускать классическую музыку, от которой у поросят с поразительной
быстротой отрастают необычайно длинные хвосты и уши. Коровам показывают
полотна абстракционистов и сюрреалистов с комментариями ведущих
эстетиков-ибанистов, от чего коровы еще более глупеют и отдают молоко
задаром. В Газете на первой странице печатают поэму обруганного, но
прощенного Распашонки, любимца молодежи, Органов и американцев:
Поголовье скотов
Мы утроим вдвое.
Урожаи --
раз во сто.
В двести раз --
удои.
И начнем
опять
цвести
Буржуям
для
зависти.
Примечание: в слове Буржуям ударение на я. В Журнале печатают еще одну
серию статей о стирании граней. Претендента собираются выдвигать в Академию.
Потихоньку забирают еще несколько подозрительных и судят их за валютные
спекуляции, гомосексуализм и нарушение паспортного режима. Еще нескольких
сажают в сумасшедший дом для профилактики.
Меры намечены. Установлены сроки исполнения. И в эти точно
установленные сроки труженики вымя, шкуры, хрюка и т.п. начинают рапортовать
о досрочном перевыполнении плана. Сроки досрочного перевыполнения и процент
перевыполнения намечаются заранее. Заранее намечаются также кандидатуры
инициаторов борьбы за досрочное перевыполнение. В заключение дают ордена и
звания. Мяса, колбасы, овощей и прочего все равно не хватает или нет совсем.
Но это уже клевета разложившихся элементов и тунеядцев, подпавших под
тлетворное влияние. Высшее начальство едет за границу бороться за мир во
всем мире и заодно закупает хлеб, мясо, картошку и зубную пасту.
Через некоторое время завершается общий деловой цикл, и все повторяется
снова, на более высоком уровне. Ибанск, как известно, движется к полному
изму по спирали, высшие витки которой опускаются ниже низших, за счет чего и
достигается поступательное движение вперед.
После мероприятий по коровам, картошке и кукурузе перешли к литературе,
потом к телевидению, потом к кино, потом к хоккею с шайбой и стоклеточным
шашкам. Наконец добрались до науки. И схватились за голову: весь Ибанск,
оказывается, до отказа забит докторами наук. Ага! Так вот в чем дело! Так
вот почему везде нехватки, недочеты, просчеты, загибы! Надо взяться за
докторов и ликвидировать их как класс!
НАЧАЛО
Начнем, командир, сказал Почвоед, Начнем, пожалуй, сказал Учитель.
Забавное у нас с тобой содружество получается. Ты за, я против. Ты веришь, я
нет. Это все ерунда, сказал Почвоед. Я тебя знаю по фронту. Такие, как ты,
не меняются. Ты глубоко наш человек. Если хочешь звать, я тебе доверяю
больше, чем всем нашим демагогам вместе взятым. Ты не бросишь в беде. И не
предашь. И оставим эти препирательства. Мы давно не дети. Да, сказал
Учитель, не дети. Но понимаешь ли ты, чем эта затея для тебя пахнет? У нас
больше всего не любят искренних ибанистов и улучшенцев. Если пронюхают, тебя
просто уничтожат. И знать об этом никто не будет. Тебя тоже, сказал Почвоед.
Чего нам бояться? Вспомни тот наш разговор перед боем. То, что мы живы, это
дар судьбы. Главное -- надо ухитриться сделать дело. Попробовать хотя бы.
Нельзя иначе.
Установим сначала основные направления работы. Потом займемся
обработкой фактического материала. Тут тебе все карты в руки. Я со своей
стороны предоставлю тебе такие материалы, какими не располагает ни один
ибанский ученый. По любой отрасли хозяйства. По любой области. Потом наметим
позитивные предложения. Тут ты должен послушать меня. Я практик. Я по опыту
знаю, не все, что хорошо в теории, годится на практике. Не все, что кажется
нелепым теоретически, плохо на практике. Ты произведешь все необходимые
расчеты для обоснования. Помощников у нас не будет. У меня нет никого, кроме
тебя, кому я мог бы довериться. Надо продумать, где и как ты будешь
работать. Имей в виду, создана огромная группа, которая будет делать нечто
аналогичное для Заведующего. Их будет обслуживать не один десяток институтов
и лабораторий. Силы не равные, как видишь. К тому же они будут работать
официально. А если узнают про нас -- нам обоим капут.
Ориентировочно основные направления подбора и обработки материала.
Бессмысленное разбазаривание государственных средств. Низкий коэффициент
полезного действия. Паразитизм больших масс населения. Паразитарные
организации. Безответственность и обезличенность. И так далее в таком духе.
Ты меня понимаешь? Понимаю, сказал Учитель. Обдумай независимо от меня
позитивные предложения. А потом сравним наши выводы. Цель -- разработать
такую систему мероприятий, которая автоматически обеспечила бы экономное и
прогрессивное хозяйствование. Нечто, подобное конкуренции в буржуазном
обществе. Но -- целиком и полностью в рамках принципов ибанского общества. И
дело тут не в том, что я чего-то боюсь. Я ничего не боюсь. Просто для меня
это основа и отправной пункт. Я много думал на эту тему и пришел к
окончательному выводу: это -- великий результат истории, все иное -- шаг
назад. К сожалению, сказал Учитель, я ничего не могу возразить, хотя этот
результат истории мне не по душе. Но нам так же не нравится то, что мы
умрем. А что с этим поделаешь? В общем, на меня можешь рассчитывать. Я
полностью в твоем распоряжении. Начнем. Это все-таки какое-то дело. Хотя,
честно говоря, в практический успех его я не верю. Это я беру на себя,
сказал Почвоед. Коньяк? Виски?
Они не знали того, что вся их беседа была не только прослушана, но и
записана. И что по ней было принято решение. Пусть пока работают. Как только
работа будет завершена, тогда... Прогресс в обществе все-таки произошел. И в
первую очередь -- в сфере подслушивания и записывания подслушанного.
О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ
Основная трудность понимания общественных явлений, писал Учитель,
состоит не в том, чтобы обнаружить какие-то сенсационные факты, собрать
статистические данные или получить доступ к тщательно скрываемым тайнам
государственной жизни, а в том, чтобы найти способ организации видения
очевидного и нескрываемого, т.е. способ понимания повседневности. С этой
точки зрения не играет роли, десять или пятьдесят миллионов человек было
репрессировано. Не играет роли Даже то, были ли вообще репрессии. Если
сейчас, например, будет принято считать, что в Ибанске вообще не было
несправедливо осужденных, суть ибанского общества от этого не изменится.
Власти инстинктивно чувствуют, что гораздо большую опасность для них
представляют не книги о концлагерях, а книги о закономерностях наших светлых
праздничных будней. Книгу Правдеца напечатали. Книгу Клеветника о социальных
системах, в которой не было ни слова о репрессиях, потихоньку зарубили.
Изъяли и уничтожили прекрасные работы Шизофреника на ту же тему.
Не знаю, хотят этого сознательно или нет. Но объективно получается так.
Устраивая сенсационные гонения на сенсационных лагерных писателей, власти
тем самым отвлекают внимание (в особенности -- западных деятелей культуры и
политики) от главного и без шума душат малейшие попытки коснуться самой сути
дела. Лагерей могло и не быть. Они могли и не повториться. Это хотя и
характерное проявление сути ибанского общества, но не единственное и даже не
главное.
Я пока не могу предложить метод, о котором упомянул выше, в готовом
виде. У меня его просто нет. Я хочу обрисовать только общие его контуры и
отдельные детали, которые мне удалось продумать, да и то в черновом
исполнении. Я вижу свою задачу лишь в том, чтобы стимулировать исследования
социальных явлений в одном определенном направлении, а именно -- в
направлении построения общей теории эмпирических систем и ее применения к
системам ибанского типа.
ПОДПИСАНТЫ
Ибанское общество является самым наилучшим со всех точек зрения. Это
общеизвестно. Каждому гражданину об этом твердят ежеминутно в течение всей
его жизни. И он не может не знать об этом. Так что если ибанец является
психически нормальным, он не будет критиковать ибанское общество и
возмущаться какими-то его язвами. Ибанское общество язв не имеет и иметь не
может. Это еще классики установили. И возмущаться тут нечем. А если кто-то
критикует и возмущается, с железной логической необходимостью напрашивается
вывод: этот человек психически болен или уголовник. Естественно, если где-то
объявляется возмущенец и критикан, его вежливо хватают и сажают на
исправление или на излечение. И исправляют и лечат до тех пор, пока он не
закричит ура и не пошлет приветственную телеграмму. А пока опытные
специалисты заботливо приводят его в состояние нормального ибанского
гражданина, друзья, родственники, коллеги и примкнувшие к ним сочиняют
бумагу на имя Заведующего, Папы Римского, Патриарха, Секретаря ООН или
начальника Органов с требованием освободить невинно излечиваемого или
исправляемого критикана. И собирают подписи. Лица, подписавшие такое
послание, называются подписантами. Сначала подписантов тщательно отбирали и
располагали в иерархической последовательности: сначала Лауреаты, потом
Академики, потом Профессора, где-то в середине шли Генералы и Доктора, и в
конце шли прочие, удостоившиеся такой чести по знакомству. Потом, когда
выяснилось, что это дело не безопасно, стали ловить кого попало и
подсовывать лист с подписями без самого послания. И многие подписывали. Одни
из принципа. Другие из безразличия. Третьи из деликатности. Еще подумают,
что струсил.
Неожиданно обнаружилось, что такого рода послания имеют действенную
силу. Из сумасшедшего дома пришлось выпустить двух-трех задержанных. В
панике выпустили даже одного нормального психа. Тот на радости написал на
листе бумаги печатными буквами лозунг: Да здравствует ибанская конституция!
И вылез с ним на улицу, не успев даже побриться. Его пришлось разгонять с
конной милицией. На подписантов обрушили шквал репрессий по месту работы,
незаметный для иностранцев, но настолько ощутимый для самих подписантов и
членов их семей, что эпидемия подписантства прекратилась сама собой так же
внезапно, как и началась. Ибанский либерал был готов на многое, но только не
на снижение или полную потерю и без того мизерной зарплаты. Не говоря уж о
прочих благах вроде защиты диссертаций, улучшения жилищных условий, премий,
поездок за границу.
Большинство подписантов признало вину и раскаялось. Немногие
упорствовали. Но о них сначала не знали, а потом забыли совсем.
ЧАС ДЕСЯТЫЙ
Война приближалась к концу. И решило начальство хотя бы одну крупную
операцию провести по всем правилам военного искусства. Для учебника.
Разведка засекла мощный аэродром противника. Охрана -- несколько десятков
истребителей и шесть зенитных батарей. Начальство решило поступить так. Одна
эскадрилья выводит из строя взлетное поле. Другие две эскадрильи полка
подавляют зенитные батареи. А другие два полка дивизии громят стоянки
самолетов и склады бомб и горючего. Здравый смысл подсказывал иное, более
простое решение. Пополнять самолеты, бомбы и горючее противнику все равно
неоткуда. Надо с одного захода сразу разбомбить склады бомб и горючего и
стоянки и удирать на бреющем. Потери будут минимальные. Взлетное поле и
зенитные батареи можно будет и не трогать, они будут уже ни к чему. А это --
самая опасная часть работы. Но такой вариант не вошел бы в учебники.
По плану, самая опасная часть работы выпадала на долю первой
эскадрильи. Если налет делать с рассветом, почти наверняка всех посшибают.
Потери будут меньше, а эффект налета сильнее, если начать еще до рассвета.
Но самолеты не приспособлены для полетов в темноте. И лишь один человек в
полку был способен привести эскадрилью на цель. И этот человек сидел на
губе. Сидел за драку в ожидании офицерского суда чести. Сам командир полка
отправился на губу. Полетишь, спросил он. Полечу, сказал Человек. Если
снимете губу и не будет суда. Не могу; сказал командир. Не положено. Но суд
учтет полет в твою пользу. А снимать с губы на боевой вылет положено,
спросил Человек. А если сшибут? О суде домой не сообщим, сказал командир.
Бессмыслица, сказал Человек, Что Вам стоит отменить суд? Все равно ведь меня
сшибут. Вы же ничего не теряете. Так чего же ты торгуешься, спросил
командир. Как и Вы, из принципа, сказал Человек. А может, ты струсил,
спросил командир. Вы допустили грубую ошибку, употребив это слово, сказал
Человек.
Эскадрилья улетела без него, С рассветом. Когда ребята шли на аэродром,
он сидел у караульного помещения. Сачкуешь, спросили ребята. Сачкую, сказал
Человек. А мы при чем, спросили ребята. А кто тут вообще при чем, спросил
Человек, Ребята ушли. И не вернулись. И было в этой истории что-то не
поддающееся никакой оценке. Но неприятное. Жестокое. И несправедливое. Из
принципа, подумал он. При чем тут вообще принципы? Принципиальность чужда
этому обществу. Они его не поняли и не поймут. Принципиальных они быстро
загоняют в безвыходные тупики и обрекают на страдания. Они просто не имеют в
себе такого органа. В данном случае я чувствую себя обязанным чем-то
ребятам, хотя я никому ничего не должен. Они обязаны были не допустить меня
до такого положения. Но они об этом забыли. Надо избегать таких ситуаций,
когда человек вынужден сам облекать их насилие в свои собственные
нравственные принципы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48