Бабы учинили потрясающую закуску. После первой же
стопки Лапоть опять взялся за свое.
Граф Монтекрист -- сплошной обман. Айвенго -- тоже ложь.
И к королеве Д'Артаньян при жизни не был вхож.
В газетах пишут, где-то был почти что Робинзон.
А как он в самом деле жил? Не жизнь, кошмарный сон.
И так у всех, кого ни тронь, о ком заходит речь.
И все же самолет -- не конь, а автомат -- не меч.
Напрасно прошлое не тронь,
К чему вся эта речь?
К тому, что самолет -- не конь,
А автомат -- не меч.
Я подозреваю, говорит Балда, что ты сам сочиняешь эти стишки, а
приписываешь дочери, Чепуха, говорит Лапоть. Если бы я сам сочинял такие
стихи, я ни за что не стал бы их сочинять. Взрослые так выдумывать уже не
умеют, говорит Учитель. Взрослые теперь все ужасно умные и образованные. А
для стихов нужен некоторый уровень глупости и необразованности.
Помните старый домишко во дворе ЖОПа, говорит Спекулянтка. Сломали.
Прогресс, говорит Хмырь. Не в этом дело, говорит Спекулянтка. Там жили две
старушки лет под сто каждая. Одну паралич разбил еще лет тридцать назад.
Другая еще ничего, шустрая. Так они отказались выезжать. Пришлось вызывать
милицию. И знаете, почему они не хотели выезжать? Оказывается, параличная
старуха умерла еще двадцать с лишним лет назад. А живая, чтобы получать за
нее пенсию, забальзамировала ее домашними средствами. Да так здорово, что
старуха лежала все двадцать лет, как живая. Молодец, старуха, говорит Хмырь.
Бедняга, говорит Лапоть. С нее же теперь пенсию за двадцать лет высчитывать
будут. Не успеют, говорит Балда. Сдохнет. Да и где она столько денег
возьмет? Пенсия-то копеечная. На папиросы, небось, еле хватало. А уж о
выпивке и думать нечего. Наоборот, говорит Учитель. Теперь эту старуху
определят в пансион для персональнейших пенсионеров и будут беречь как
зеницу ока. Надо же выведать секрет бальзамирования! Нам вождей надо
сохранять для потомства. А научные методы бальзамирования, сами знаете,
чепуха. Вожди гниют. Больше года не выдерживают. А тут -- двадцать лет, и
хоть сейчас на трибуну! Мертвую старуху забрали в Институт Бальзамирования,
говорит Спекулянтка, а живую -- в ООН. Но она не сознается. Боится, что ее
посадят. Так ее же все равно фактически посадили, говорит Девица. К тому же
она вот-вот умрет. Чего же бояться? Привычка, говорит Учитель. У нас даже
посаженные боятся, что их посадят. И умирающие тоже.
Сожительница о чем-то пошепталась со Спекулянткой и вздохнула. Не
горюй, говорит Спекулянтка. Я тебе все устрою. Появилось новое
противозачаточное средство, говорит Девица. Новое, говорит Сожительница, а
мы еще старое не попробовали. Очень эффективное, говорит Хмырь. Бабы
беременеют только через раз, да и то, если мужик приличный попадется. Выдают
только по специальным рецептам с тремя печатями. Или из-под прилавка за
десятикратную плату. Начальство имеет его сколько угодно. Даже собачек своих
кормят. А нашему брату -- шиш с маслом! Идиотизм, говорит Балда. Оно же
копейки стоит, надо думать. Какое людям облегчение было бы! Это не идиотизм,
говорит Учитель, а мудрая политика. Меньше свободы действий людям, больше
скованности и опасений. При чем тут политика, говорит Лапоть. А если бы
таких лекарств не было бы? Тогда была бы просто естественная необходимость,
говорит Учитель. От того, что тела падают на землю, люди не становятся
психопатами. А изобрети средство от падения, сделай его привилегией и дай
знать людям об этом, увидишь, к каким это приведет последствиям. Не горюй,
говорит Спекулянтка. Я тебе этой дряни мешок достану. Я не горюю, говорит
Девица. Я из принципа.
У нас, говорит Балда, начали громить одного действительно крупного
ученого. Громить, говорит Лапоть, вроде теперь не в моде. Почему же, говорит
Учитель. У нас всегда кого-нибудь громят. Меняются лишь формы погрома.
Раньше громили с воплями. Теперь -- тихо, незаметно, бесшумно. Раньше
начальство громило само, теперь оно позволяет это делать всем желающим
снизу. Теперь бить -- значит не защищать. Ты отстал, теперь бить -- значит
защищать, но не настолько сильно, чтобы не били, говорит Балда. Ученого,
которого сейчас у нас бьют, даже хвалят открыто. Иногда премии подкидывают
такие, что даже дураку ясно, что ему конец. По масштабам его идей и
возможностей ему не такая защита нужна. По справедливости ему институт давно
следовало дать, в академики избрать и все такое прочее. А он еле-еле
старшего получил.
Пустяки все это, говорит Спекулянтка. Подумаешь, беда какая -- в
академики не выбрали! Народ не имеет и того, что имеет этот твой
непризнанный гений. Важно, чтобы народ был доволен. Чем больше довольных,
тем лучше. Вот вам и весь секрет истории. А что, говорит Лапоть, она в самом
деле права. Количество довольных роли не играет, говорит Учитель. В конце
концов людей можно сделать довольными насильно или медицинскими средствами.
Проблема не в этом. Проблема -- в рациональных критериях оценки. Важна
степень осознания и удовлетворения, а не бессознательная довольность. А нам,
говорит Лапоть, спустили задание готовить новую речь для Заибана. Причем, не
какую-нибудь, а дающую глубокий научный анализ всех сторон жизни общества.
От нашего сектора выделили опять меня, сволочи.
Если кому рассказать, о чем мы тут трепались, говорит Балда, не
поверят. И правильно сделают, говорит Хмырь. Люди никогда между собою не
говорят о том, о чем говорят, что они об этом говорят, они всегда говорят о
том, о чем никогда не говорят, что они об этом говорят.
Когда свадьба, спрашивает Спекулянтка. Свадьба отменяется, говорит
Участковый. Этой стерве наплевать на то, что я из себя представляю как
человек. Она считает, что я бесперспективен. Бессмысленно искать в
социальном индивиде качества человека как такового, говорит Учитель. Человек
есть социальная позиция, и только. У нас в части был один младший лейтенант.
Он хотел жениться. Но он хотел, чтобы будущая жена полюбила его не за его
высокий чин, а просто как человека. И он тщательно скрывал свое высокое
звание от кандидаток на роль своей супруги. Наконец, нашел то, что искал, и
женился. Как-то раз он спросил свою жену, знала ли она о том, что он не
просто кто-нибудь, а младший лейтенант. Конечно, ответила жена, у тебя же на
роже написано, что на большее тебе нечего надеяться. Ну и что, говорит
Участковый. Ничего, говорит Учитель. Этот болван сделал попытку
застрелиться, но промазал и попал в пса командира роты. После этого служба
для него превратилась в кошмар.
В Газете напечатано, говорит Сожительница, что у нас скоро откроется
школа для одаренных детей. Будут брать с двух лет и всемерно развивать
гениальные способности. Что будет? Ничего, говорит Лапоть. Теперь с двух лет
будут тщательно следить за тем, чтобы из наших детей не вырос
какой-нибудь... боже упаси!... новый Правдец, Мазила, Двурушник и т.п. Где
будет школа, спрашивает Спекулянтка. Надо будет сестре сказать. У нее
сынишка -- стервец, все обои изрисовал и весь гарнитур исцарапал. Ты бы,
начальник, помог устроить пария. В накладе не останешься. Много тут вас
ходит всяких, говорит Участковый. Кончай разговорчики! По домам! Моя смена
кончилась. Как человек ты хороший, говорит Спекулянтка. А как начальник --
типичная сволочь. Ну ты, заткнись, ... твою мать, говорит Участковый. Не
то... Вот и толкуй тут про демократию, говорит Балда, если самый
демократичный в Ибанске начальник чуть что, так сразу кулак показывает.
Действительно пора, говорит Учитель. У нас завтра с утра начинается
Всеибанский Симпозиум Ночных Сторожей. Доклад делает Заперанг-5. Я обязан
присутствовать. Для массы и для оваций. Под расписку!...
Когда разошлись, к Спекулянтке подошли два подростка, дали ей по морде
и отняли сумочку. Помогите, грабят, заорала Спекулянтка после того, как
парни смылись. Участковый, хорошо слышавший призыв о помощи, даже не
обернулся. Пошла ты в ж..., подумал он, моя смена кончилась. И он ускорил
шаг. Опять кого-то грабят, сказал Балда, тоже услыхавший крик. Тут на днях
такой жуткий случай был... Пережитки прошлого, сказал Лапоть... Вот сволочи,
сказала Спекулянтка. Хотя бы изнасиловали...
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ну, что нового, спросил Мазила. Ничего, сказал Болтун. Ничего не
происходит. Все куда-то исчезли. Говорить не с кем. И не о чем. А у тебя что
нового? Ничего, сказал Мазила. Леплю понемногу. Хочешь взглянуть? Нет,
сказал Болтун. Ну и жизнь, сказал Мазила. Это не жизнь, сказал Болтун. Мы не
живем. Живут другие. Это их жизнь. Нас давно из нее выбросили. Мы доживаем
из милости. Или из безразличия. Надо удирать, сказал Мазила. Это уже не
меняет сути дела, сказал Болтун. Мы все равно уже проиграли. Но почему,
сказал Мазила. Ты же сам говорил, что моя партия беспроигрышная. Именно
поэтому мы и проиграли, сказал Болтун. Мы увлеклись победами и не заметили
своей собственной смерти. Помнишь конец войны? Война уже кончилась, а во
многих еще местах велись отдельные бои. Были бои, но уже не было войны. То,
что происходит с нами, -- последние мелкие бои оконченной войны.
ЛЕГЕНДА
Пока обедали, у Учителя сперли парашют. Так тебе и надо, сказал Лидер.
На будущее наука. За парашютом надо смотреть в оба. Что же, его теперь везде
с собой таскать, спросил Мерин. Неудобно же! Ничего, сказал Лидер, пришей к
штанам. Что же мне теперь делать, спросил Учитель. Заявить в Особый Отдел?
Не советую, сказал Лидер. И задумчиво посмотрел на группу пикирующих
бомбардировщиков, заходившую на посадку. Ясно, сказал Учитель. Будете на
шухере стоять, сказал он Уклонисту и Интеллигенту. Через час Учитель принес
два парашюта. А второй зачем, спросил Уклонист. Наивный человек, сказал
Учитель, Про запас. И спрятал трофеи в фюзеляже машины в самом хвосте.
Парашют -- это же целое состояние, сказал Марин. Представляешь, сколько
платочков, кофточек и штанишек бабы из них нашьют! Живем, сказал Учитель.
Купим хромовые сапоги. Широкие ремни и кожаные кобуры. Хоть чуть-чуть на
офицеров похожи будем. Остальное пропьем. Лучше наоборот, сказал Мерин.
Сначала все пропьем, а на остальное купим сапоги.
После ужина Учитель и Уклонист достали бутылку вонючей самогонки и
отправилось домой к Официанточке. Та пригласила подружку -- тоненькую
страшненькую девчушку. Учитель прыснул в кулак. Смотри, шепнул он Уклонисту,
косточки не переломай! Уклонист так посмотрел на Учителя, что у того пропала
охота острить. Достали кое-какую закуску. Ржавый патефон. Пару до
неузнаваемости заигранных пластинок. Немного выпили. Еще меньше закусили.
Зато до одури накурились крепчайшей махорки. И Уклониста с непривычки
вырвало. Потанцевали. Потом откуда-то появилась поломанная гитара. Пока
Учитель приводил ее в порядок, Уклонист разговорился со Страшненькой о
литературе. Готово, сказал Учитель.
Напрасно, ты, подруга дорогая,
Мне подливаешь горького вина.
Я -- сын воздуха. Я много женщин знаю.
Моя любовь -- воздушная волна.
И приходит в малюсенькую тускло освещенную комнатушку со скрипучим
полом огромная непонятная тоска из огромного мира. И теснее прижимаются
девочки к ребятам, которые им кажутся могучими красавцами-богатырями из
прекрасной сказки. И смотрят они широко раскрытыми немигающими глазами
куда-то вдаль, где мелькнуло недостижимое и уходящее, но так и не пришедшее
счастье.
Взревут моторы, сердце призывая.
И я умчусь, по селам, городам.
Ведь наша жизнь, как борозда кривая.
Сегодня здесь. А завтра будем там.
И не имеет значения, что на тебе кирзовые сапоги, что платьишко
перешито из маминого старья. Что на гитаре всего три струны. И играешь ты
плохо. И голоса нет. И самогонка воняет бензином. Ты все равно рыцарь. Ты
все равно прекрасная принцесса.
Сегодня здесь целую я блондинку.
А завтра там брюнетка меня ждет.
А послезавтра девчоночка-тростинка.
А что потом, сам черт не разберет.
И знают ребята, что это не так. И верят девчонки, что это не так. Но
кажется, что все это так. Как будто так. Может быть будет так. Дай бог,
чтобы не было так.
Меня не жди. К тебе я не вернуся.
К кому вернусь, и сам я не пойму.
Быть может в землю завтра я воткнуся.
И не достанусь больше никому.
В полночь отправились домой, в свою землянку. Ничего себе, сказал
Учитель, погуляли. Все из-за тебя. Знал бы, не взял бы. Развел философию! И
с кем? Я его в бок толкаю. Моргаю, намеки делаю. А ему кол на голове теши!
Дай поговорить, видите ли! Говори с политруком. Он Краткий Курс по пять раз
на день читает. А бабы не для этого созданы. Брось, сказал Уклонист. Не
порти хороший день. Они же еще дети. Им не это нужно. Им еще сказка нужна.
Им же хорошо с нами было. Может быть это самый счастливый день в их жизни.
Эй, вы, услыхали они голос Лидера. Что вы тут шляетесь? А ну, марш в
землянку! Лидер сидел на скамеечке, зажатый двумя здоровенными бабами. Одна
из них была Стар уха. А ты что раскомандовался, сказала она. Сам марш
отседова! Заткнись, сказал Учитель Лидеру. А то снимем штаны и выпорем на
глазах у девушек. Обидно будет. Лидер сказал, что он это дело так не оставит
и отдаст ребят под трибунал. Уклонист взял Лидера за шиворот. Тот схватился
за пистолет. Если ты, сука, не оставишь свою хлопушку, сказал Уклонист, я
тебе морду смешаю с затылком. И Лидер поспешно смылся. А ребята отправились
в дом к Старухе. Та крепко держала Уклониста за руку, так что он даже при
желании не смог бы удрать. А Учителя уговаривать не надо было. Он весело
хохотал, похлопывая Бабу по могучему заду.
Ах, где вы, быстрые ночи?!...
Где вы, ясные очи?!...
Непорочная юность моя?!...
ОЧЕРЕДЬ
Вот -- совокупный продукт общества, говорит Балда, нарисовав мелом на
асфальте большой круг. Самая лучшая часть его и самая дефицитная по закону
идет в систему закрытых распределителей. Эта часть в систему очереди не
попадает. Остальная часть идет как будто бы для всех. Но так ли на самом
деле? Вы прекрасно знаете, что значительная доля продукта для всех, а именно
-- его лучшая часть, распределяется среди начальства более низкого уровня.
Закона такого нет. Но есть обычай, который свято соблюдается теми, кто
осуществляет распределение. А они подчиняются этому начальству. Круг, как
видите, сужается. Далее, значительная доля идет в различного рода
спецрайоны, на спецпредприятия, в учреждения и т.д. Там эта часть в свою
очередь дробится и рангируется, но отсюда ее надо изъять. Из оставшегося
опять-таки лучшая часть распределяется по блату, среди знакомых, из-под
прилавка и т.п. Наконец, из той части, которая в конце концов достигает
реальной очереди, многое расхватывается вне очереди и разворовывается. И
лишь то немногое и самое плохое, что проскочит через все это, доходит до
нас. Вот мы и стоим. И ждем. Ждем свои жалкие крохи.
А ведь кажется, куда проще, говорит Лапоть, вместо стояния в очередях
заставить людей работать. Продуктов будет больше -- очереди меньше. Да и
стоять в очереди утомительнее, чем работать. А ты попробуй, говорит Балда, и
увидишь, что из этого получится. Пробовали. И не раз. И энтузиасты были.
Во-первых, никто еще не знает, что такое ширли-мырли. Потребуют изучить. А
на чем? Ширлей-мырлей нет. Значит -- на моделях. Благо теория моделирования
развилась до чудовищных размеров. Но прежде, чем делать модели, нужна
теория. Будут разрабатывать математический аппарат. Пойдут симпозиумы,
конгрессы и т.п. Создадут институты. Делать, как говорится, так по-большому!
У нас все с размахом делается. И пока десяток проходимцев не пролезет в
академики, полсотни -- в члены-корреспонденты, две сотни -- в
члены-заискатели, тысяча -- в доктора и т.д., пока не отхватят премии все,
кто может отхватить, дело в производство не пойдет. Разработают грандиозные
проекты ширлеуборочных машин. Изучат строение ширле-мырлевых хромосом.
Напишут тонны книжек... Чего только не выдумают!... Только не ширли-мырли.
Но пусть начали производить ширли-мырли. Кто будет сажать? Кто ухаживать?
Кто убирать? Где хранить? Как хранить? Как доставлять? Кто за это в ответе?
Возникнет миллион неразрешимых проблем. Гораздо проще ничего не делать.
Спокойнее. И люди заняты -- стоят. Стоят ведь во внерабочее время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48