Попав туда, мы попадаем в тыл. И интерес к нам
меняется. С моим замыслом не так-то просто. Пока я был здесь, предложений
было навалом. Приехал туда -- все испарились. Буду делать здесь. А пока
лепишь Заибана, спросил Болтун. А что поделаешь, сказал Мазила. Деньги. К
тому же я не иду на сделку с совестью. Я делаю настоящее произведение
искусства. В конце концов Рафаэль писал Папу, Гойя писал Короля, Пракситель
сделал бюст Перикла, Делакруа писал Наполеона. Ничего плохого в этом не
вижу. Ты полагаешь, что Папа, испанский король, Наполеон и Заибан -- явления
однопорядковые, спросил Болтун. Но он же -- Заведующий, сказал Мазила. Глава
государства. Дело не в этом, сказал Болтун. Дело в том механизме, который
выталкивает индивида на вершины власти. И в том, что это за индивид
независимо от власти. И какова моральная и психологическая атмосфера власти.
Заибана тоже можно рисовать и лепить. Но чтобы это было произведение
искусства, надо делать карикатуру. А я и делаю, сказал Мазила. Вглядись!
Вижу, сказал Болтун. Только боюсь, что никто этого не заметит. Потомки в
особенности. Какой бы шедевр ты ни сделал, он все равно будет восприниматься
как лесть, подхалимство и т.п. Ты не прав, сказал Мазила. Если строго
придерживаться твоих принципов, вообще нельзя работать. А как жить? Для
денег можно лепить академиков, сказал Болтун. Тебе же предлагали -- сам
отказался. Почему? Натура не та? Чушь. У академиков рылы похлеще Заибана.
Дело не в этом. Портрет Заибана -- это опять пресса. Еще бы! Мазила вылепил
самого Заибана! Искусство выше политики! И прочее. Никакой проблемы "КАК
ЖИТЬ?" для тебя нет. Есть лишь субъективное намерение жить определенным
образом. Ты слишком жесток, сказал Мазила. Мы всего лишь люди. А претендуем
быть богами, сказал Болтун. Мы не люди. Мы вши. Или крысы. Если хочешь быть
человеком, будь Богом. А чтобы стать богом, надо стать Человеком. Все это
лишь красивые слова, сказал Мазила. Ты поезжай туда и посмотри на все наши
разговорчики со стороны. Увидишь, какие они смехотворно ничтожные. Если мне
не изменяет память, сказал Болтун, мы никогда не претендовали на
значительность. Мы даже не претендовали на истину. Мы претендовали только на
искренность. Тебе это кажется пустяками, ибо тебе это кажется неискренним.
Но я-то не могу уехать отсюда и посмотреть на это со стороны. Я дух твой, а
дух не может эмигрировать. Я обречен на искренность по пустякам. Надо многое
переговорить заново, сказал Мазила. Пойми, пройдут века, и наши потомки
совсем иначе будут воспринимать наше время. Значит... Это значит, сказал
Болтун, что такова будет их, а не наша жизнь. Живи сейчас! Другого не будет.
Слова, слова, слова, сказал Мазила. Мне трудно тебя переубедить. Надо тебе
самому увидеть и пережить все то, что я видел и пережил за эти годы.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Оставим Спекулянтку на крайний случай, сказал Учитель. А пока обойдем
старых друзей, если это слово сохранило здесь какой-то смысл. Остался же
кто-нибудь от прошлого? Сомневаюсь, сказал Хмырь. У прошлого воруют, но о
нем стараются забыть. А поскольку в этом обществе все друзья, то друзей тут
вообще не бывает. Единственные отношения, отдаленно напоминающие дружбу
прошлых лет, это собутыльники. Но здесь это порицается высочайшей
нравственностью, возведенной в закон.
Пессимистические прогнозы Хмыря подтвердились. Один друг сказал, что он
уехал в командировку. Другой сказал, что он в отпуске. Третий сказал, что он
не знаком ни с каким Учителем. Четвертый... На каждом шагу их останавливали
милиционеры, дружинники, дети -- юные помощники милиции, пенсионеры --
активисты милиции и даже собаки. Поразительная бдительность, сказал Учитель.
Эти скоты нас задерживают именно потому, что мы совершенно безобидны и
беззащитны. А будь мы настоящие грабители и начни кого-нибудь раздевать и
резать на глазах у всех, ни одна сволочь не остановится и не защитит жертву.
Надо сменить шкуру, сказал Хмырь. Зайдем, тут живет один мой старый
собутыльник -- Лапоть, У него наверняка найдется какое-нибудь приличное
тряпье.
Привет, сказал Лапоть. Ну и видок у тебя, сказал он Учителю.
Самодеятельность? А, оттуда! Не может быть! Говорят, оттуда уже не
выпускают. Заходите. Полюбуйтесь, какая квартирка! Отдельная! Две комнаты!
Мечта! Конечно, кооператив. Загнали все, что можно было. Залезли в долги.
Зато отдельная! Ох, и намотались же мы по коммуналкам! Тряпье? Да что вы,
ребята! Сам хожу, видите, в чем! Вот телевизором вас могу угостить на славу.
Глядите-ка, какой красавец. Новейшей марки. Зори псизма. Чудо техники.
Принимает все сто каналов. Идеальный цвет. Стерео. Располагайтесь удобнее.
Вот здесь, саморегулирующееся кресло. Включили первую программу. Заибан
награждает орденом дерево, под которым он какал во время войны. Местные
жители любовно ухаживают за кучкой. Они ее сохранили. До сих пор свеженькая.
Даже пар идет. Заибан растроган. Сейчас будет целоваться со всеми... А
теперь речь. Часа на два. Программа вторая. Заибан читает речь. Программа
третья... Впрочем, можно сразу переходить на десятую. Итак, десятая. Заибан
улетает... Почетный караул... Заибан прилетает... Целуются... Почетный
караул... Речь... Программа тридцать третья. Герой труда. Вырастил двойные
кочаны каких-то ширли-мырли... Что это такое? Сорок седьмая. Итоги
соревнования... Шестьдесят девятая... В сети политпросвещения... Семьдесят
первая... Хоккей. Девяносто пятая... футбол... Ну как? Кошмар!... Выкинь ты
это дерьмо, говорит Учитель. Что ты, говорит Лапоть. Он же сумасшедших денег
стоит. А зачем купил, спрашивает Учитель. Все покупают, говорит Лапоть.
Потом жена. Теща. Сын. Иногда кое-что покажут приличное. Мультфильмы. Про
зверей. Детективы иногда неплохие бывают. Старые в особенности. Заграничные.
А так, конечно, жуткая муть. Смотреть совершенно нечего. Противно. И не
смотреть нельзя. Скучно. Пойти-то все равно некуда. Представляешь, сто
каналов!!! Потрясающее цветное и объемное изображение, А что показывают?
Поток отборнейшего дерьма! Прогресс? Чего прогресс? Культуры? Что лучше --
технически великолепное изображение дерьма или плохое изображение подлинных
творений искусства? Сто каналов, и почти никакой информации о реальной
жизни. Сплошное вранье. Или мелочи. А главным образом -- их идиотское
кривляние. Речи. Парады. Заседания. Вручения. Поздравления. Бог мой, неужели
этому нет конца? А где же настоящая жизнь?! Увы, сказал Учитель. Говорю тебе
как специалист: это и есть настоящая жизнь. И другой нет. Все то, что для
тебя есть настоящая культура, допускалось ими лишь для того, чтобы
обеспечить себе эту свою настоящую жизнь. Так что выруби эту совершеннейшую
дрянь. Пусть без нас паясничают. А стоит ли, сказал Лапоть. Пусть
кривляются. Какая ни есть, а все жизнь. И он включил сотую программу. Заибан
произносил речь по поводу награждения Низшего Ордена за выдающиеся заслуги
Высшим Орденом. Речь произносил без бумажки. Гляди-ка, сказал Лапоть. Без
бумажки! Это что-то новое! Ерунда, сказал Хмырь. Им теперь в уши вживляют
микроприемники, а язык -- микродвигатели на атомной энергии. Диктор радио
зачитывает речь на пленку. Теперь стоит на пульте управления нажать кнопку,
как Заибан хочет -- не хочет, а будет говорить речь. Ты погляди, он же пьян
в стельку. И спит. Вот это да, сказал Лапоть. Научно-технический прогресс
отрицать все-таки нельзя. Одна надежда -- на него. Ерунда, сказал Хмырь.
Сейчас изобрели потрясающий мозгоприемник. Размеры -- простым глазом не
разглядишь. Энергию берет от мозговых токов. Вставляют эту штучку в мозг. И
теперь в определенное время все ибанцы без исключения будут слушать и
видеть... да, видеть!... все то, что захочет начальство. И не выключишь! Вот
это, действительно, прогресс!
После посещения Лаптя зашли в Забегаловку, а потом пошли к
Сожительнице. Как-нибудь переспим, сказал Хмырь. И барахлишко какое-нибудь
бабы раздобудут.
ПСИЗМ
Хотя ибанцы с самого начала знали, что псизм -- брехня, они ни на
минуту не сомневались в том, что он рано или поздно наступит. Основоположник
литературы ибанистского реализма Крысан выразил эти чаяния народа такими
замечательными стихами:
Верили мы, очень скоро случится
То, о чем нам велели мечтать.
По способностям станем трудиться.
По потребностям получать.
Основоположник сдох накануне объявления псизма, признавшись своей
последней несовершеннолетней супруге в том, что псизм -- бред шизофреника.
Дачу основоположника поделили на сотню садово-огородных участков и раздали
молодым писателям-лауреатам. Те в припадке благодарности подхватили знамя
ибанистского реализма, выпавшее из цепких когтей основоположника, и
опубликовали совместное заявление:
Ибанец! Верь! Взойдет она,
Заря пленительного счастья.
Построит псизм страна
Сполна, а не отчасти.
Ибанцы точно знали, когда будет объявлено о наступлении псизма, и
многократно под руководством специальных инструкторов репетировали свое
поведение в этот торжественнейший за всю прошлую и будущую историю
человечества момент. Они знали даже то, где лежат предназначенные для них
бутерброды, которые они должны схватить по своим потребностям. И даже
пометили бутерброды во избежание путаницы. Но они все равно впали в
состояние возвышенного окаменения, когда чуть свет миллионы репродукторов на
полную мощность проревели на всю вселенную:
Эй, ибанцы! Просыпайтесь!
Петушок пропел давно!
Попроворней одевайтесь!
Псизм стучится к вам в окно!
Это начал читать свою знаменитую речь Заибан. Речь готовили все
трудящиеся Ибанска, за исключением Хмыря, в течение последних ста лет, и
каждый внес в нее свою лепту. Хмырь от подготовки речи уклонился, сославшись
на перегруженность общественной работой. Его как раз в это время назначили
руководителем методологического семинара у химиков, не освободив, как
обещали, от работы культорга в группе шарамыжников у мебельного магазина.
Матери и дочери! Орал Заибан, Бабушки и внучки! Отцы и сыновья! Дедушки и
внуки! Братья и сестры! Мужчины и женщины! К вам обращаюсь я, друзья мои!
Наступила... А пошел ты..., подумал Хмырь и ринулся в ближайшую забегаловку
к своему бутерброду и к своей законной порции безалкогольной эрзац-водки. Но
дорогу ему преградили здоровенные дружинники. Куды прешь, сказал один, пхнув
пудовым кулачищем в хилую грудную клетку Хмыря. Мне бы опохмелиться,
безнадежно проскрипел Хмырь. Где твоя сознательность, сказал другой
дружинник и пхнул коленкой в хилый зад Хмыря. Иди умой рыло сперва. Раздача
спиртного будет по талончикам после доклада Заибана. Приходи со своей
посудой, болван. Мне бы опохмелиться, бормотал Хмырь, бредя мимо помойки. У
него не было талончиков на выпивку, так как его сознание не поднялось до
уровня полного ибанизма. И он не знал, где эти талончики можно достать. Надо
подъехать к Спекулянтке, подумал он. Эй, милок, иди-ка сюды, услышал он
шепот уборщицы из гастронома. Тибе чаво? Гони трояк, на чекушку. Трояк за
чекушку, возмутился Хмырь. Так за трояк поллитра можно было... То раньше
можна была, зло шептала уборщица. Типерича вышшая ступень. Гони пятерку, а
не то... Выхода не было, и Хмырь отдал последнюю пятерку. Выпив чекушку
прямо из горла. Хмырь повеселел и пошел слушать доклад, напевая бог весть
как сочинившуюся песенку:
Мне бы выпить. Да пожрать.
Да с бабенкой переспать.
Что касается идей,
Равнодушен я, ей-ей.
У выхода на проспект Победителей его остановили патрули и потребовали
предъявить жетон сознательности. Порывшись в карманах, Хмырь вытянул круглую
железку размером с юбилейную монету, на которой были изображены большие
полушария головного мозга и стояла цифра ноль, означающая низший уровень
сознания. С такими данными -- и на свободе, сказал старший патруля. Странно.
Явный недосмотр. И Хмыря повели в участок. По дороге он продолжал орать:
От сортира и до стойки.
От квартиры до помойки.
Закусив от счастья рот,
К идеалу прет народ.
Когда Хмыря втолкнули в камеру, он вынул из кармана ржавый гвоздь и
выцарапал на стене, испещренной ругательствами, такие слова:
Отвечает новый строй
Идеалу высшему.
Есть способность -- пасть прикрой!
Есть потребность -- шиш ему!
На другой день его выпустили, повысив уровень сознательности на один
балл. Я начинаю делать карьеру, подумал Хмырь. Это может плохо кончиться.
В комнате не горел свет. Дверь была заперта. Интересно, подумал Хмырь,
куда моя старуха смылась. Он нащупал в дырявом кармане среди хлебных крошек,
обломков спичек и обрывков бумаги ключ, тихо всунул его в замочную скважину
и повернул два раза по часовой стрелке, затем два раза против часовой
стрелки и наконец еще два раза назад. Это был хитроумный секрет против
воров, которые в невероятных количествах расплодились в Ибанске накануне
объявления высшей ступени социзма. В комнатушке на кровати рядом с
Сожительницей без штанов, но в сапогах и со свистком в зубах, лежал
Участковый. Хмырь на цыпочках подкрался к кителю Участкового, вытянул из
кармана трояк и отправился к Забегаловку. Сожительнице он для хохмы оставил
записку следующего содержания: ты тут с этим... ........ .........,. а в
Ларьке ширли-мырли дают! Откуда ему было знать, что эта шутка повернет весь
ход ибанской истории совсем не туда, куда ей следовало идти по замыслу
классиков.
ПРОГРЕСС
После того, как везде в мире стал Ибанск, Заибану стало скучно. Поехать
с визитом некуда. Ездить вручать ордена надоело. Да теперь это вроде бы уже
унизительно. Ефрейториссимус, Верховный Главнокомандующий Всеми Вооруженными
и Безоружными Силами Галактики -- изволь, видите ли, ехать в какую-то
вонючую глушь вручать эти ничего не значащие картонки... Целоваться
по-настоящему не с кем. С Заместителями противно. Это хотя и положено по
Уставу, а Устав он чтит, но противно. Он этих Заместителей знает, как
облупленных. Сам таким был. Они только и думают о том, как бы его спихнуть и
занять его место. Ничтожества! На что они способны! Только языком молоть да
по президиумам сидеть. Ах, как хорошо было раньше, до... Почетные караулы!
Приветствия народных масс,: тонущих под игом капитала и колониализма!
Речи. Встречи. Рук пожатья.
Поцелуй взасос. Объятья.
Плеск знамен. Толпы оранье.
Со слезами провожанье.
Где все это? Нет! Мы не должны нигилистически относиться к прошлому.
Кое-что хорошее было и в прошлом. Вот Хозяин, к примеру. Так он. И Заибан
вызвал Замов, Помов, Сомов, Шемов, Стумов и т.д. вплоть до младших
референтов. И дал указание.
Вскоре Ибанск разбили на геометрически равные и одинаковые районы.
Каждый район сделали таким, как будто он есть целый Ибанск. Только во главе
каждого района поставили Заибанчиков, так как верховная власть Ибанска и вся
прочая прежняя система управления остались без изменения. Новое деление и
новая система власти в каждом районе просто присоединилась к прежней,
наложилась на нее, но действовала так как, будто никакой другой власти
помимо нее не было. Между районами установили такие отношения, какие раньше
были между суверенными государствами. Поставили пограничников. Учредили
таможенную службу. Ввели визы. И теперь из одного района в другой ибанцы
стали ездить так же свободно, как раньше (до) они ездили за границу.
Теперь Заибана при поездках по районам стали встречать так, как будто
бы он приезжал в суверенное государство за границу, в котором народ
бесконечно любит его и жаждет пойти по его стопам и присоединиться к нему. В
столицах районов завели специальные магазины, в которых за валюту стали
продавать заграничное барахло. Заибану, Замам и сотрудникам ООН это барахло
продавали без валюты, как если бы они на самом деле приехали за границу.
Приезды Заибана в район стали всенародными праздниками. Ибанцы обязаны были
при этом бросать работу и бежать на установленное место приветствовать. За
это им продавали там по бутерброду с вареной колбасой.
Особой любовью Заибана стал пользоваться район Сортира. Там был
установлен постоянно действующий почетный караул. А жители района
круглосуточно дежурили по обочинам дороги, по которой проносились
сверхбронированные автомобили с Заибаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48