- Продолжай, - сказал Ууламетс, и от его слов повеяло смертельной
тишиной. - Забирай, все что хочешь, и иди куда глаза глядят. Но мальчик
останется здесь, ты слышишь меня, Саша Васильевич? Если Петр уйдет один, я
гарантирую его безопасность до границ этого леса. Но если и ты уйдешь
вместе с ним, то учти, что он умрет, так или иначе, но умрет. И я обещаю
тебе это.
Саша взглянул в глаза Ууламетсу и попытался выдержать его взгляд. Но
в последний момент маленькое сомненье начало зарождаться в его голове, и
этого оказалось вполне достаточно: он уже знал, что сомненье было роковым,
и для них не оставалось другого выхода.
- Вздор, - сказал Петр, старясь высвободиться из руки мальчика, но
Саша сопротивлялся и покачивал головой.
- Я не могу, - сказал он. - Я не должен так поступать. Ведь он может
сделать это, Петр, и я не смогу остановить его... Извини меня...
Он был явно напуган. И чувствовал, как мужество оставляет его, потому
что покинет его Петр или нет - и то и другое было ужасно. Но он не думал,
что Петр сделает так, он, на самом деле, не верил в это, и это было хуже
всего.
- Если я должен увести тебя... - сказал Петр.
- Нет, - ответил Саша, глядя Петру в лицо, и опасаясь только того,
чтобы его подбородок не начал предательски дрожать, потому что ему ничего
не оставалось делать, как сопротивляться Петру, если бы тот попытался это
сделать, а это была самая последняя вещь, которую он мог допустить. Он
глубоко вздохнул и стряхнул руку Петра со своей. - Нет никакого смысла в
том, чтобы ты оставался здесь, разве не так? Так же как для меня идти в
Киев. Зато он сможет научить меня. Я нужен ему. Я достаточно силен, не в
том смысле, чтобы знать, что я делаю, а я достаточно силен теперь, чтобы
быть опасным. Но я все еще не силен настолько, чтобы превзойти его.
Поэтому тебе следует уйти. Он не обманывает тебя, говоря о твоей
безопасности в пути. Я знаю это, потому что он хочет, чтобы я ему помогал.
И ему не понравится то, что я сделаю, если я узнаю, что он солгал.
Ему очень хотелось, чтобы Петр ушел. Он хотел этого особенно
страстно, потому что был готов вот-вот залиться слезами. И еще он очень
хотел, чтобы у него зажила рука, даже если Ууламетс откажется помогать
ему.
Петр сложил на груди руки и отвернулся, глядя в пол.
- Скажи ему, - проговорил он через мгновенье, - что ему чертовски
полезно будет дважды подумать, прежде чем он будет посылать меня
куда-нибудь еще после этого, потому что в один прекрасный день ты сам
окажешься в его шкуре.
- Я сделаю это, - сказал Саша. Он никогда еще в своей жизни не
намеревался всерьез причинить кому-либо какой-то вред; но он был готов
сделать это, если кто-то вдруг так поступит с Петром, и у него не было ни
малодушия, ни сомнений в этом намерении.
В какой-то момент он решил, что действительно способен на такое
желание. Продолжая испытывать волнение еще и еще, он решил, что уже хочет
этого, и что это желание направлено именно на Ууламетса...
Который был самым бессердечным среди них и самым могущественным.
- Делай, как тебе нравится, - сказал Ууламетс и добавил со злобой: -
Только я посоветовал бы тебе, малый, попытаться направить все на
исцеление... Это гораздо труднее, и гораздо важнее в настоящий момент.
Саша взглянул на Петра, и понял, убедившись мгновенно в этом, что
желание Ууламетса было абсолютно реальным и что Ууламетс был абсолютно
уверен, что мальчик потерпит неудачу.
- Или тебе нужно помочь, парень?
Тут он взглянул на старика.
- Итак, ты еще не знаешь всего, - сказал тот. - Я предполагаю, что ты
согласен со своим приятелем. Твоя угроза - это еще будущая, в лучшем
случае. Но если настанет день, малый, когда окажется, что ты выбираешь
свой путь, поверь, что это так случиться, он будет рисковать из-за тебя не
на много больше, чем сейчас из-за меня.
Ему не хотелось слышать это. Ведь Ууламетс мог врать. И он
чувствовал, что речь идет не о сегодняшнем дне.
Ууламетс же подошел к огню, чтобы проверить, что делается с обедом.
- Учитель Ууламетс... - сказал Саша.
- Оставь его, - сказал Петр, удерживая его за руку. Саша увидел, как
Ивешка отпрянула от отца, стараясь даже не глядеть в его сторону, когда
доставала с полки котелки и ложки.
- Он изменится, - сказал Саша и взглянул на Петра. - Я поговорю с
ним. Но тебе не надо этого делать. Пожалуйста, не связывайся с ним.
Петр некоторое время молчал, только двигал челюстью. Затем вновь
сложил свои руки, пряча раненую вниз, как будто она беспокоила его, и
сказал, стараясь быть как можно убедительнее:
- Должен же быть какой-то выход. Я не могу оставить тебя здесь.
- Я хочу...
- Ради всего на свете, не желай ничего. Разве мы мало получили?
Это было жестоко, но справедливо. Саша тут же закрыл рот и остановил
свои желания, как хотел этого Петр, особенно о том, чтобы Петр покинул их.
Он полагался на Петра, когда тот был в хорошей форме и использовал свою
голову: он знал гораздо больше Саши, когда дело касалось взаимоотношений
между людьми.
- Мы просто-напросто должны обдумать свои действия, - сказал Петр. -
Ты подумай об этом. Подумай, и все. А я, тем временем, могу помириться с
дедушкой.
- Ты должен изменить свое отношение к нему.
- Я могу это сделать, - сказал Петр, растягивая губы и изображая на
лице преднамеренную искусственную улыбку. - У меня не будет затруднений с
этим. Мне и раньше приходилось иметь дело с проходимцами и ворами.
- Петр, пожалуйста, прошу тебя!
- И я всегда был с ними в хороших отношениях. - Петр слегка потрепал
Сашу по плечу тыльной стороной руки и бросил короткий косой взгляд в
сторону очага, напоминая тем самым, что Ууламетс может услышать их. -
Итак, он заполучил нас. Ничего не остается. Теперь ты должен думать своей
головой и доверять мне, когда я буду пользоваться своей, слышишь меня?
Саша кивнул. Он посмотрел в сторону очага, где Ууламетс выкладывал из
котла овсяную кашу, разговаривая о чем-то с Ивешкой, которая стояла
уставясь в пол и сложив руки, почти не реагируя на слова отца.
Ивешка явно была не в своей тарелке. Казалось, что ничего не
произошло, ни с домом, ни с дочерью Ууламетса. Ничего, из всего того, что
планировал старик, казалось, не изменило хода его намерений.
А Ууламетс хотел оставить их у себя, он очень хотел оставить даже и
Петра для того самого дела, несмотря на то, что и сделал Петру предложение
покинуть дом. Сашу не оставляло глубокое беспокойное ощущение, что
Ууламетс тайно затянул этот узелок еще до того, как предложил Петру уйти.
Он прекрасно знал, что Петр откажется, и при этом не последнюю роль играло
и желание Ууламетса. Без всякого сомнения, какие-то желания пропадали и,
возможно, самые сильные: пять колдунов, как заметил Петр, передвигали в
пространстве между собой события то вперед, то назад. При этом нельзя было
не учитывать хитрость и коварство самого Гвиура, как и его желания.
- Заговор? - неожиданно заметил Ууламетс, бросив взгляд в их сторону
и нарушая таким образом их уединение.
- Нет, господин, - сказал Саша, и подошел к столу, чтобы наполнить
свой котелок и котелок Петра, но Ивешка сделала это сама, и ему ничего не
оставалось делать, как стоять и ждать, держа наготове протянутую руку.
Пока она управлялась с котелками, он смотрел на нее как на самую что ни на
есть живую девушку, с чудесными длинными волосами, которые она еще утром
просто откинула назад и закрепила лентой, со следами сажи от горшков на
руках; в глазах у нее стояли слезы, которые она даже не пыталась смахнуть.
Он чувствовал жалость к ней, и ему очень хотелось сделать хоть что-нибудь.
- После завтрака, - сказал Ууламетс, - нужно отнести вещи в лодку. Мы
еще не закончили.
- ...Закончили? - словно эхо повторил Саша, не потому что не знал
значения этого слова, а именно потому, что знал слишком хорошо. И был
испуган.
- Черневог, - коротко добавил Ууламетс.
- И вы знаете где он? - спросил Саша.
- Я всегда знал, где он, - ответил старик.

16
В подобных случаях рука никогда не болела, пока сам он за нее не
волновался. Но сейчас оно так и было. Петр тайком и не без раздражения
изредка поглядывал на нее во время передвижений между лодкой и домом. Он
был напуган тем, что совершенно не понимал причину этих неожиданных
перемен, при которых рука почернела и начала гноиться, и не имел никакого
представления, что за яд мог быть в зубах у водяного. Это мерзкое созданье
могло оцарапать его еще и раньше, во время схватки у холма, или эти
царапины могли быть от корней или костей, и тогда ни у кого не возникло бы
подобного беспокойства. Но Саша настоял, чтобы на рану был положен
компресс из смеси с невыносимым запахом, куда входила ромашка, горькая
полынь и, конечно, водка, которая еще и обжигала. Но больше, Саша сам
признавался в этом, он ничего не мог сделать, и Петр был вынужден с
печалью признать, что Ууламетс вполне мог в любой момент дать волю своим
злонамеренным желаниям, чтобы проучить их.
Он вспомнил, как Саша говорил о треснувшей чашке, когда обмазывал
этим зловонным варевом его руку, и подумал, что ведь на ее месте могло
быть и его собственное сердце...
Отвратительная мысль.
...или, как еще говорил Саша, старик мог использовать водяного:
просто-напросто дать ему полную свободу в отношении их. Ведь одно дело
сражаться с водяным, когда сам старик хочет победы, и совсем другое, когда
он сам же ему и помогает...
А пока Петр таскал в лодку груз. Небольшая прогулка по реке: так
называл старик охоту за своим бывшим учеником. Ууламетс приказал достать
из подвала многочисленные горшки, упаковать их в рассохшиеся корзины и
снести вниз. После этого старик нагрузил их большими связками веревок,
инструментами и свернутым парусом, которые они должны были на руках снести
вниз по размытому и изъеденному склону.
Итак, управление лодкой не было загадкой для старика, он очень хорошо
знал это. Любой мог поучиться у него... и все это подсказывало Петру, что
ему следует лишь держать голову чуть-чуть пониже и быть поприветливее с
дедушкой, как бы тяжело это ни было.
А дедушка хотел, чтобы они и загрузили лодку, и сделали и то, и это,
а сам, тем временем, вместе с Ивешкой поджидал их на крыльце, пока они с
трудом поднимутся вверх по холму. Ивешка стояла в окружении многочисленных
корзин, должно быть с едой, потому что никакой продуктов в предыдущих
корзинах не было, дверь дома была закрыта, и, следовательно, это был
последний груз, который им предстояло перенести на лодку.
Ууламетс постарался нагрузить их сразу пятью или шестью корзинами,
которые они снесли на борт, после чего старик сложил все корзины в
середине засыпанной листьями палубы и рассказал им, как и в какой
последовательности они должны снарядить парус.
С рукой становилось все хуже и хуже, еще с тех пор как они перенесли
на лодку мачту и парус, но Петр не хотел, чтобы старик проявлял заботу о
ней. Он даже бросил в сторону Ууламетса сердитый взгляд, следуя вслед за
Сашей на нос лодки, где среди кучи спутанных веревок и канатов лежала
мачта.
- Я, конечно, не думаю, что дедушка как-то мог заколдовать ее, -
пробормотал Петр, вытягивая очередную веревку, чтобы отыскать ее конец.
- Сейчас он устал, - сказал Саша.
- Он устал! - воскликнул Петр.
- Не надо...
- Я не буду, - сказал Петр едва слышно, - уже молчу, не буду
продолжать.
- Пожалуй, я заберусь сейчас вон туда, - сказал Саша и, усевшись
верхом на пока еще лежащую мачту и удерживаясь от падения в воду, обрезал
первую из прогнивших веревок, которые удерживали лодку у причала, а затем,
тяжело дыша и обливаясь потом, вернулся назад, чтобы взять новую, пока
Ууламетс, сидя на своих корзинах, давал им очередные указания, что следует
делать дальше и как именно следует вязать узлы при оснастке.
Петр поймал себя на мысли, что с большим удовольствием завязал бы как
можно потуже узел на его шее. Может быть, именно поэтому он вязал узлы из
всех сил, прикусив до крови губу. Он уже подозревал, что с рукой будет все
хуже и хуже, и какая нагрузка теперь ляжет на Сашу кроме возни с этими
веревками.
Он очень хотел, если бы только мог позволить себе подобное желание,
сбросить Ууламетса прямо в реку, или, что он, возможно, предпочел бы,
наполнить его жилы ядом. Но он помнил, как Саша неустанно твердил ему,
чтобы он не загадывал злонамеренных желаний, но в то же самое время
полагал, что это не устранит угрозу со стороны самого Ууламетса, и тот не
оступится от своих желаний добиться того, что он был намерен получить от
Саши.
Наконец парус был укреплен, завязаны последние узлы и мачта вместе с
парусом поднялась вверх...
- Ты хорошо себя чувствуешь? - спросил Саша, когда мачта наконец была
закреплена.
- Чудесно, - сквозь зубы процедил Петр, в тот момент, когда Ууламетс
велел им убрать веревки с кормы и перенести их в другое место.
Теперь оставалось привязать болтающиеся концы веревок к перекладине,
и закрепить ее наверху как можно прочнее.
- Отчаливай! - приказал им Ууламетс, который только сейчас первый раз
поднялся на ноги и проковылял на корму к рукоятке руля.
Саша тут же соскочил на причал, отвязал веревку, крепящую лодку, и в
тот же миг вновь запрыгнул на борт. Лодка сразу начала лениво дрейфовать.
Ууламетс же, стоя у руля, изо всех сил резко повернул его настолько,
насколько позволяли сделать это ограничители, и нос лодки стал медленно
разворачиваться.
В следующий момент порывистый и неустойчивый ветер неожиданно
наполнил парус, опасно накреняя старую посудину, так что Петр был вынужден
подхватить Сашу и держаться рукой за ближайшую натянутую веревку, видя
явную опасность оказаться в воде и стать добычей водяного и всяких его
многочисленных родственников.
Но лодка продолжала разворачиваться, парус повисал и снова
раздувался, иногда так сильно, что старая парусина грозила лопнуть.

Теперь лодка шла очень ровно, вздымая носом белую пену, которая
оставляла за кормой след из белых пузырей на темной поверхности воды. По
одну сторону от них тянулся лес: стена безжизненных деревьев, где
частенько попадались белые пятна там, где серая кора была содрана до самой
древесины, но нигде не было даже намека хоть на какие-то признаки жизни.
Саша сидел на носу рядом с Петром, подняв повыше ноги. Он боялся
опустить их вниз, хотя и испытывал такой соблазн; он ни чуточки не доверял
реке. Петр привалился к носовому ограждению и смотрел вперед, лишь время
от времени бросая взгляд на корму, где стоял Ууламетс со своей дочерью, но
с его места нельзя было видеть выражение их лиц, которые загораживал
парус.
Может быть, именно поэтому Петр и выбрал это место. Встретившись с
этим чрезвычайно слабым взглядом, Саша был почти уверен, что рука его
продолжала болеть, но однако Петр не признавался в этом. Он только лишь
прикрывал больную руку здоровой и старался сидеть так, чтобы все время
упираться плечом в ограждение борта, пристально всматриваясь в
проплывающий мимо них лес. Саша пытался все время думать о том, чтобы
облегчить его боль, и так увлекся этим, что даже потерял счет времени и
перестал замечать окружающее, воспринимая отражения в темной воде как
нагромождение грязи, корней и странно двигающихся теней...
Но он внезапно стал осознавать воду как огромное темное пространство
убегающее, под самый нос, где сейчас сидели они, поверхность которого
разрезала лодка, разбрасывая вместе с водой желтые листья ивы.
Тогда он резко отодвинулся от ограждения, хватая за рубашку Петра,
последовал за ним без единого слова, хватаясь левой рукой за веревку,
чтобы удержать их обоих.
Но в воде были всего-навсего сухие желтые листья и блики солнечного
света, уносящиеся прочь в вихре водоворотов. А вдоль всего берега был
виден и источник этих опавших желтых листьев: в сером тумане из веток
засохших деревьев отливали золотом покрытые листьями ивовые кусты.
Это были деревья Ивешки, под каждым из которых могла быть нора
водяного.
Не было никакой необходимости указывать на них Ууламетсу: едва ли он
мог проглядеть их. Саша все стоял и смотрел на них, пока ветер не закрыл
их, раздув парус. И как только эта часть берега исчезла из вида, скрытая
парусом, ненадежная палуба заставила их поскорее сесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56