— отозвался поп Чира.
— Что-то и мрет сейчас народ слабо, не так, как бывало... да и не родятся, как встарь,— сказал хозяин.— Мало родятся, потому, должно быть, и мало умирают.
— Да, да, вы правы, я это тоже заметил,— подтвердил Чира.
— Прошли старые времена,— говорит хозяин.— Помню, бывало, господи боже, в каждом доме полным-полно ребят, по девять Юговичей, не меньше. Как складно тогда получалось. Кто женится, кто замуж идет! Легко и приятно было тогда и священствовать. А ты вот нынче побудь иереем, когда все по таксе, по какому-то тарифу; нынче проживи, если сумеешь!
— Неладно, неладно! — отозвался поп Спира.
— Обойдите сейчас всех, из дома в дом, и ни у кого не найдете кучи детей, как в прежние счастливые времена,— все больше по одному, и то не всегда. Ежели в доме и есть девица, она того и гляди сбежит с каким-нибудь парнем, и попробуй потом заставь их венчаться по обряду нашего благочестия; а ежели парень, то норовит жениться на девице из другого села,— там и венчаются, а я остаюсь с пустыми руками... И сам не знаешь, что хуже.
— Верно, тяжелые времена! — снова отозвался Спира.
— Я все думаю,— разглагольствовал хозяин,— что всему виной наши епископы. Нет ныне таких владык, как в былые времена, не с кого иереям пример брать. Помню, в детстве, боже ты мой, чего-чего только не рассказывали про митрополитов Ненадовича и Стратимировича. Какая была силища! А какая дисциплина, какие строгости! Какая голова, боже мой! Ну и, конечно, раз другие владыки, так и священники другие и прихожане другие! Это была гроза, сущая гроза для духовенства — и белого и черного. Чуть прослышат про распрю какую между священниками, или, скажем, курил кто перед мирянами, или веселился в компании — ох, и тяжко тому приходилось! Ох, как тяжко!.. А буде какой вдовец возьмет домоуправительницу по примеру иноверных священнослужителей или иереи на соблазн стада переругаются — хотел бы я видеть того, кто посмел бы предстать пред его очами! За малейший пустяк карал немилосердно.
— Эх, негоже, когда и слишком уж свиреп. Господи, ведь люди мы, сосуд скудельный,— вот и грешим, случается: недаром сказано: «Никто же без греха, токмо един господь»,— неужто за это меня карать, как безбожные Содом и Гоморру? — говорит поп Спира, которому весьма не понравились разговоры о строгих епископах и архиепископах.
— А ежели, бывало, священник на священника епископу пожалуется, накляузничает,— продолжает хозяин,— да и миряне об этом проведают,— не дай господь! И еще вопрос, кому больше достанется — жалобщику или обвиняемому...
— Так, так, верно... но оставим эти разговоры! — замечает поп Чира.— Целый день тряслись на подводе, а теперь еще о таких вещах речь завели. Можно кратко заключить: ничего не осталось от прежнего — ни старых епископов, ни старых попов, ни старых прихожан, ни старых учителей...
— Как раз это и вертелось у меня на языке, достопочтеннейший,— подхватывает хозяин.— Можно ли терпеть то, что проделывают нынешние учителя? Все у них не так, как у людей! Ученики не смеют помогать пономарю,— не их, видите ли, это дело, ученики, мол, должны учиться. Правильно, нужно им учиться, но ведь они дети нашей святой церкви, возражаю я учителю, так почему бы им не послужить церкви и алтарю? И если бы я не знал, до чего они любят колокольню, какое им удовольствие доставляет виснуть на веревке! По целым дням не сходили бы с колокольни. Вот вчера как раз я всласть посмеялся. Спрашиваю одного: «Кем ты будешь, Пера, когда вырастешь болышж?» А он отвечает: «Йонамарем».— «А ты, Иво?» — «И/я тоже»,— говорит. «А ты. Живо?» — «Я буду носить первую тарелку».— «А ты, Ник?» — «Хочу быть дьячком».— «А ты?» — «Я буду пономарем».— «Я буду рипиды носить»... Послушать, все хотят служить только церкви. А они мне сказки рассказывают! Подумаешь, радеют они за грамоту! Ведь как славно было раньше: ребята на колокольне, пономарь мне дома по хозяйству помогает. А нынче приходится держать еще и... вице-пономаря!!! Хе, до чего мы докатились! Негоже, совсем никуда не годится это новое обучение. И один господь ведает, куда это нас приведет!
— Ну, спаси нас бог! — прерывает его поп Спира.
— Во спасение! — отвечает хозяин, чокается с ним и потом дважды с Чирой.
Пьют, беседуют и снова пьют. Отец Чира разрумянился и не только пьет, но и сам подливает и в свою и в хозяйскую чарку, словно он тут хозяин.
Беседа течет легко и оживленно, стаканы то и дело наполняются и пустеют. Хозяин потчует и чаще подливает отцу Чире, с которым меньше знаком: разок чокнется со Спирой, а с Чирой обязательно дважды. Обнесли и пуншем, который в то время пили во всех благородных, зажиточных домах.
Поп Спира вышел во двор распорядиться, чтобы Пера Тоцилов разбудил их вовремя, и пока он отсутствовал, а попадья возилась на кухне, хозяин вступил с попом Чирой в продолжительную беседу.
— А вы и не похвалились, достопочтеннейший: вас, полагаю, можно поздравить? Прослышаны мы, что... вы... так сказать, выдаете свою дочь, а?
— Как же! — говорит Чира.— Сразу после рождества.
— А, значит, правда? Э, ей-богу, жених получит хорошую хозяйку и, как говорится, спутницу жизни,— заявляет хозяин.— Жалко, что он не здесь, надо бы его поздравить,— ведь именно его и следует поздравлять: подумать только — получит девушку из такого дома!
— Но и он хорош,— замечает отец Чира.— И она получит, как говорится, хорошего друга! Я вполне доволен, вполне! — весело заявляет он и наливает себе и хозяину.— Итак, спаси нас бог!
— Во спасение! — Выпили до дна.— Кончил семинарию, не так ли?
— Да, кончил семинарию... с отличием. Поет просто на удивление, как царь Давид под арфу. Внешность, манеры — все, все!
— А много просит?
— Ни словом не обмолвился... ни словечком...
— Ну, конечно, умный юноша; стало быть, думает: самое ценное получил, а? Получил работящую и воспитанную девушку, примерную тещу и почтенного тестя, а все остальное, мол, на ваше усмотрение. Ну, значит, за здоровье жениха. Спаси бог!
Чокаются. Отец Чира пьет залпом и наливает себе еще.
— Ну, давайте чокнемся,— говорит хозяин.— За здоровье родителей невесты!
Чокаются. Гость снова залпом осушает стакан.
— Да и он, и он хорош... Истинное смирение! Если бы его увидел владыка — ну, было бы дело! Тотчас бы заграбастал его в монастырь, не позволил бы жениться, и вышел
317
бы из него второй Раич или Мушицкий!.. 1 Вполне, вполне им доволен! — растроганно говорит поп Чира и машинально чокается, не заметив, когда хозяин вновь наполнил его стакан. Хозяин выпивает половину, а гость до дна.— Признаться, больше ее надо бы поздравить! — откровенничает поп Чира.
— Собственно,— говорит хозяин,— всю заслугу следует приписать вашей почтеннейшей супруге, госпоже Персе,— недаром говорят: «Погляди на мать — и проси дочь!» Значит, беру на себя смелость, если разрешите... за здоровье примерной супруги вашей, госпожи Персы!
Чокаются, гость пьет до дна, а хозяин — оставшиеся полстакана.
— Ну, а ежели — продолжает хозяин,— мы и дальше станем, простите за выражение, копаться и доискиваться, то окажется, что это заслуга не столько вашей супруги госпожи Персы, сколько ваша, именно ваша, досточтимый отец Чира, потому что вы в свое время избрали госпожу Персу супругой, а уж она воспитала барышню Меланью!.. Значит, сумма-суммарум — вы главный виновник теперешнего счастья не только господина Перы, но и барышни Меланьи (как вы по крайней мере говорите) .
— Пожалуй, что и так! — соглашается Чира.
— Эх, значит зря пили мы, минуя вас, за других, менее достойных. Следовало бы сперва пить за ваше здоровье, дорогой мой и редкий гость, достопочтеннейший отец Чира! Но ничего, все еще можно исправить. Итак, перечеркнем и начнем сызнова! Значит, первый наш тост будет за ваше здоровье. Спаси нас бог!
Чокаются и пьют: хозяин половину, а отец Чира до дна. Развеселились отцы изрядно.
— «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом»,— запевает растроганный поп Чира, усаживается поглубже и, подняв брови, велегласно выводит — заливается все громче и громче, на удовольствие и к удивлению хозяина, который время от времени его подбадривает:
— Так, так! Вот это мне нравится!
Поп Чира пропел весь псалом, все девять стихов, и после каждого стиха подмигивал хозяину, словно, торжествуя, спрашивал: «Ну, что скажете?»
Развлекаются преподобные. Хозяин пропел другой псалом: «Из глубины воззвах к тебе, господи»,— отец Чира
1 Мушицкий Лукиан (1777—1837) — сербский поэт-клиссицист.
318
третий: «Господи, воззвах к тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего».
В наилучшем расположении духа и хозяин и поп Чира чокаются поочередно, поют псалмы, один проникновеннее другого, и пьют за здоровье матушки Персы и всех прочих по порядку.
Затем снова заходит разговор о девушке, о женихе и приходе: останется ли Пера в селе, или будет искать место в городе. Оказалось, что Меланья желает переехать в город. Поговорили еще немного, чокались, выпивали, хвалили друг друга за голоса и пение, пока не возвратился отец Спира, а хозяйка не обнесла их еще раз пуншем. Самый общительный — отец Чира, наливает себе и остальным и все расхваливает своих домашних.
— Какова мать, такова и дочь! — бахвалится Чира.— Моя Персида, сказал бы я, средоточие добродетелей и, конечно, так же воспитала свою дочь... Кто ее возьмет, будет счастлив и доволен, как и я сам в своей супружеской жизни.
— Да кому вы говорите,— замечает хозяин,— знаем, давно знаем!
Пьют, чокаются и снова пьют. Но вот стали уже возникать небольшие паузы. И когда беседа начала затихать, а глаза слипаться, поп Чира первый напомнил, что не худо бы и на боковую, потому что завтра на заре нужно в путь. Хозяин не возражает. Гости встают из-за стола и отправляются на покой. Отцу Чире предоставляют гостиную, а отцу Спире, по-свойски, стелют в спальне хозяина.
Немного погодя входит хозяйка с заспанной, растрепанной служанкой и, убрав со стола посуду, направляется к двери.
— Чего это ты горшок с кактусом тащишь, куда ты с ним? — спрашивает хозяйка, остановившись в недоумении, и смотрит на Роксу, а Рокса стоит и клюет носом.— Эх, несчастье косматое! Да ты стоя спишь. Только бы дрыхнуть! Не выспалась, лентяйка валашская! Поставь горшок на место, собери серебро и отправляйся спать; а чуть свет чтоб была на ногах — вымоешь все, раз уж вечером ни на что не способна! Пока всего не вымоешь, на завтрак не рассчитывай. Вижу я, придется мне за тебя приняться по-другому! Давай-ка этот кактус сюда, чего ты его держишь, и ступай вон, дрыхни. Эх, благо тому, кто на тебя полагается!
Вышли.
Водворилась тишина, но немного погодя послышался шепот.
— Куда он его прячет? — спрашивает хозяин.
— Да в кармане, должно быть!
— Посмотрим. Да прежде нужно узнать, спит ли он. Снова тишина. Прислушиваются оба, повернувшись
лицом к комнате, где почивает отец Чира.
— Отче Чира,— вполголоса окликает с порога хозяин,—. достопочтеннейший... А, отче Кирилл! — кричит он громче.— Вы забыли сказать, когда вас разбудить.
Тишина. Никакого ответа.
— Отче Чира! — кричит хозяин еще громче.— Вы спите, а?
Опять молчание. Тишина. Из комнаты по-прежнему доносится только громкий храп, да еще с присвистом.
— Спит! — объявляет хозяин.— А кого мое вино свалит, тому не так просто подняться.
— А-а! Ну и храпит! Будто плотник болванки строгает,— шепчет в полном восторге отец Спира.— Славно! Сейчас можешь действовать спокойно. Знаю его, как себя самого. Коль скоро заснул и захрапел, можно свободно возле кровати сто один раз из пушки выпалить — не проснется. Ну, иди...
Хозяин исчез в гостиной.
— В карманах нет,— шепчет он с порога,— искал, нет... Образчиков всяких полно — образчики кукурузы, образчики шерсти, должно быть дочери на приданое...
— Куда же он, черт, его сунул! — произносит задумчиво поп Спира.— Погляди-ка, не в поясе ли? Есть у него в поясе карманчик.
— Да я пояса-то не найду! — сообщает хозяин немного погодя.— Может, не взял с собой?
— Как не взял! Как он без пояса перед владыкой предстанет? Там где-нибудь, поищи. Погляди, не сунул ли его под голову, под подушку... Матерый ведь волк... Сущий Каиафа!
Хозяин вскоре вернулся с поясом в руках, не чувствуя под собой ног от радости.
— Есть!.. Под голову положил, нашел под подушкой.
— Давай скорей сюда! — шепчет отец Спира и лихорадочно хватает пояс.— Ха, вот он, вот! Здесь, в уголке! Не говорил ли я тебе?! Вот он! Сейчас поскорей его вон, а вместо него сунем вот это! — И поп Спира быстро извлек из узелка зуб, опустил его себе в карман, а из кармана извлек сверточек, который вручил ему Аркадий, завязал в узелок и сунул в пояс отца Чиры.
— Ну, готово?
— Все в порядке; каждому свое. Скорее положи, откуда взял, и замотай, как было.
Хозяин положил пояс на место и вернулся.
— Спит и храпит по-прежнему! — удивляется хозяин.
— Спит, как зарезанный. Будь мы злыдни какие и обидчики, могли бы преспокойно вырвать у него еще два здоровых зуба, и то бы не проснулся! — заявляет поп Спира, окрыленный успехом.— Так, говоришь, вино крепкое было, а?
— Аки гром, аки гром! Свалило бы и самого Голиафа.
— Доказательство — отец Чира! Ох, и нагрузился же он, ха-ха-ха!
— Ну, слава богу! Сказал тебе: предоставь все дело мне.
— Э-э, спасибо тебе! Ты вот Голиафа помянул, а после столь удачного завершения дела и я могу вместе с царем Давидом воскликнуть: «Да посрамятся и смятутся все врази моя; да возвратятся и постыдятся зело вскоре». Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха! — смеется и поп Буря.
— Ну, а сейчас доброй-ночи. Наконец-то после стольких недель засну спокойно! Спасибо тебе, доброй ночи! Ты меня сейчас, так сказать, вторично в попы рукоположил... Доброй ночи! Погоди, уничтожить надо поскорей этот проклятый корпус деликти: пока он у меня в кармане; не смогу уснуть спокойно! — говорит отец Спира и выбегает во двор.
Рано утром они выехали и около полудня прибыли в Темишвар.
На следующий день, до обеда, наши попы предстали перед его преосвященством, который хотел прежде всего посоветовать им, как говорится, замять дело до того, как оно уйдет на рассмотрение в соответствующую инстанцию. Мы не держали в руках акта епископского архива и потому лишены возможности передать все подробности этой встречи, тем более что повесть стала бы на одну главу длиннее. Скажем только в заключение этой главы, что оба преподобных отца, отправившись к его преосвященству, пробыли у него довольно долго — битый час, если не больше; а когда покинули епископский двор, удивительно было то, что поп Чира (хотя и вошел он обвинителем) вышел порядком опустив нос и с пылающими щеками, а поп Спира, напротив, хоть и был обвиняемым, выглядел веселым, таким же веселым, как и в тот раз, когда был награжден красным поясом. Еще удивительней был ответ, который они дали своему знакомому, столкнувшись с ним при выходе епископии. «Ну как, закончилось?» — «Да, наконец-то!» — сказал поп Чира. «Слава богу, все в порядке!» — добавил весело поп Спира. Но самым удивительным было то, что оба попа не расстались у выхода из епископии, а продолжали путь рядышком, объясняясь и беседуя о чем-то...
— Значит, помирились! — воскликнут читатели. А почему поп Чира угнетен и взволнован, а поп Спира весел и доволен, об этом читатели узнают из следующих двух глав.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В ней перед читателем возникнет картина жизни попов — отца Спиры и отца Чиры, противоположная той, что была нарисована в прошлой главе, ибо сей последний (то есть поп Чира) на себе испытал правильность изречения, которое гласит: «Кто сеет ветер, пожнет бурю»
Попы задержались еще на полдня в Темишваре, чтобы сделать кое-какие покупки. Домашние надавали им поручений, ибо, как всякому известно, семейному человеку нельзя отлучиться в город и на полчаса, чтобы женская половина не нагрузила его, словно верблюда, таким множеством поручений, какое не удержится даже в голове Стратимировича. А тем более сейчас, когда попы собрались в самый Темишвар, где сельские жители готовы часами стоять, глазея на одну и ту же витрину. У попа Чиры был целый ворох поручений. У попа Спиры, правда, ни одного (ни он, ни домашние не думали об этом, не зная, каков будет «исход дела»), но ему самому пришла охота накупить всякой всячины и сделать домочадцам сюрприз. Радуясь, что отделался так дешево, он решил на деньги, которые, по его предположению, должны были пойти псу под хвост, купить что-нибудь нужное для дома. Поп Чира покупал, чтобы умилостивить, а поп Спира — чтобы порадовать.
Чего только не накупили .попы! И бумазеи, и фланели на зиму, и ботуши для обеих матушек. Поп Чира купил и рисовой пудры, и прибор ДДЯ завивки волос, и какие-то штучки для закручивания локонов, и новомодные шпильки (с особым названием в честь какой-то швабской принцессы-невесты), и гуммиластику для чистки, и машинку для застегивания перчаток, целый короб всевозможных ниток и вязальной шерсти — около десяти разных номеров, которых он не мог запомнить, а потому и записал еще дома, исписав целых пол-листа писчей бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Что-то и мрет сейчас народ слабо, не так, как бывало... да и не родятся, как встарь,— сказал хозяин.— Мало родятся, потому, должно быть, и мало умирают.
— Да, да, вы правы, я это тоже заметил,— подтвердил Чира.
— Прошли старые времена,— говорит хозяин.— Помню, бывало, господи боже, в каждом доме полным-полно ребят, по девять Юговичей, не меньше. Как складно тогда получалось. Кто женится, кто замуж идет! Легко и приятно было тогда и священствовать. А ты вот нынче побудь иереем, когда все по таксе, по какому-то тарифу; нынче проживи, если сумеешь!
— Неладно, неладно! — отозвался поп Спира.
— Обойдите сейчас всех, из дома в дом, и ни у кого не найдете кучи детей, как в прежние счастливые времена,— все больше по одному, и то не всегда. Ежели в доме и есть девица, она того и гляди сбежит с каким-нибудь парнем, и попробуй потом заставь их венчаться по обряду нашего благочестия; а ежели парень, то норовит жениться на девице из другого села,— там и венчаются, а я остаюсь с пустыми руками... И сам не знаешь, что хуже.
— Верно, тяжелые времена! — снова отозвался Спира.
— Я все думаю,— разглагольствовал хозяин,— что всему виной наши епископы. Нет ныне таких владык, как в былые времена, не с кого иереям пример брать. Помню, в детстве, боже ты мой, чего-чего только не рассказывали про митрополитов Ненадовича и Стратимировича. Какая была силища! А какая дисциплина, какие строгости! Какая голова, боже мой! Ну и, конечно, раз другие владыки, так и священники другие и прихожане другие! Это была гроза, сущая гроза для духовенства — и белого и черного. Чуть прослышат про распрю какую между священниками, или, скажем, курил кто перед мирянами, или веселился в компании — ох, и тяжко тому приходилось! Ох, как тяжко!.. А буде какой вдовец возьмет домоуправительницу по примеру иноверных священнослужителей или иереи на соблазн стада переругаются — хотел бы я видеть того, кто посмел бы предстать пред его очами! За малейший пустяк карал немилосердно.
— Эх, негоже, когда и слишком уж свиреп. Господи, ведь люди мы, сосуд скудельный,— вот и грешим, случается: недаром сказано: «Никто же без греха, токмо един господь»,— неужто за это меня карать, как безбожные Содом и Гоморру? — говорит поп Спира, которому весьма не понравились разговоры о строгих епископах и архиепископах.
— А ежели, бывало, священник на священника епископу пожалуется, накляузничает,— продолжает хозяин,— да и миряне об этом проведают,— не дай господь! И еще вопрос, кому больше достанется — жалобщику или обвиняемому...
— Так, так, верно... но оставим эти разговоры! — замечает поп Чира.— Целый день тряслись на подводе, а теперь еще о таких вещах речь завели. Можно кратко заключить: ничего не осталось от прежнего — ни старых епископов, ни старых попов, ни старых прихожан, ни старых учителей...
— Как раз это и вертелось у меня на языке, достопочтеннейший,— подхватывает хозяин.— Можно ли терпеть то, что проделывают нынешние учителя? Все у них не так, как у людей! Ученики не смеют помогать пономарю,— не их, видите ли, это дело, ученики, мол, должны учиться. Правильно, нужно им учиться, но ведь они дети нашей святой церкви, возражаю я учителю, так почему бы им не послужить церкви и алтарю? И если бы я не знал, до чего они любят колокольню, какое им удовольствие доставляет виснуть на веревке! По целым дням не сходили бы с колокольни. Вот вчера как раз я всласть посмеялся. Спрашиваю одного: «Кем ты будешь, Пера, когда вырастешь болышж?» А он отвечает: «Йонамарем».— «А ты, Иво?» — «И/я тоже»,— говорит. «А ты. Живо?» — «Я буду носить первую тарелку».— «А ты, Ник?» — «Хочу быть дьячком».— «А ты?» — «Я буду пономарем».— «Я буду рипиды носить»... Послушать, все хотят служить только церкви. А они мне сказки рассказывают! Подумаешь, радеют они за грамоту! Ведь как славно было раньше: ребята на колокольне, пономарь мне дома по хозяйству помогает. А нынче приходится держать еще и... вице-пономаря!!! Хе, до чего мы докатились! Негоже, совсем никуда не годится это новое обучение. И один господь ведает, куда это нас приведет!
— Ну, спаси нас бог! — прерывает его поп Спира.
— Во спасение! — отвечает хозяин, чокается с ним и потом дважды с Чирой.
Пьют, беседуют и снова пьют. Отец Чира разрумянился и не только пьет, но и сам подливает и в свою и в хозяйскую чарку, словно он тут хозяин.
Беседа течет легко и оживленно, стаканы то и дело наполняются и пустеют. Хозяин потчует и чаще подливает отцу Чире, с которым меньше знаком: разок чокнется со Спирой, а с Чирой обязательно дважды. Обнесли и пуншем, который в то время пили во всех благородных, зажиточных домах.
Поп Спира вышел во двор распорядиться, чтобы Пера Тоцилов разбудил их вовремя, и пока он отсутствовал, а попадья возилась на кухне, хозяин вступил с попом Чирой в продолжительную беседу.
— А вы и не похвалились, достопочтеннейший: вас, полагаю, можно поздравить? Прослышаны мы, что... вы... так сказать, выдаете свою дочь, а?
— Как же! — говорит Чира.— Сразу после рождества.
— А, значит, правда? Э, ей-богу, жених получит хорошую хозяйку и, как говорится, спутницу жизни,— заявляет хозяин.— Жалко, что он не здесь, надо бы его поздравить,— ведь именно его и следует поздравлять: подумать только — получит девушку из такого дома!
— Но и он хорош,— замечает отец Чира.— И она получит, как говорится, хорошего друга! Я вполне доволен, вполне! — весело заявляет он и наливает себе и хозяину.— Итак, спаси нас бог!
— Во спасение! — Выпили до дна.— Кончил семинарию, не так ли?
— Да, кончил семинарию... с отличием. Поет просто на удивление, как царь Давид под арфу. Внешность, манеры — все, все!
— А много просит?
— Ни словом не обмолвился... ни словечком...
— Ну, конечно, умный юноша; стало быть, думает: самое ценное получил, а? Получил работящую и воспитанную девушку, примерную тещу и почтенного тестя, а все остальное, мол, на ваше усмотрение. Ну, значит, за здоровье жениха. Спаси бог!
Чокаются. Отец Чира пьет залпом и наливает себе еще.
— Ну, давайте чокнемся,— говорит хозяин.— За здоровье родителей невесты!
Чокаются. Гость снова залпом осушает стакан.
— Да и он, и он хорош... Истинное смирение! Если бы его увидел владыка — ну, было бы дело! Тотчас бы заграбастал его в монастырь, не позволил бы жениться, и вышел
317
бы из него второй Раич или Мушицкий!.. 1 Вполне, вполне им доволен! — растроганно говорит поп Чира и машинально чокается, не заметив, когда хозяин вновь наполнил его стакан. Хозяин выпивает половину, а гость до дна.— Признаться, больше ее надо бы поздравить! — откровенничает поп Чира.
— Собственно,— говорит хозяин,— всю заслугу следует приписать вашей почтеннейшей супруге, госпоже Персе,— недаром говорят: «Погляди на мать — и проси дочь!» Значит, беру на себя смелость, если разрешите... за здоровье примерной супруги вашей, госпожи Персы!
Чокаются, гость пьет до дна, а хозяин — оставшиеся полстакана.
— Ну, а ежели — продолжает хозяин,— мы и дальше станем, простите за выражение, копаться и доискиваться, то окажется, что это заслуга не столько вашей супруги госпожи Персы, сколько ваша, именно ваша, досточтимый отец Чира, потому что вы в свое время избрали госпожу Персу супругой, а уж она воспитала барышню Меланью!.. Значит, сумма-суммарум — вы главный виновник теперешнего счастья не только господина Перы, но и барышни Меланьи (как вы по крайней мере говорите) .
— Пожалуй, что и так! — соглашается Чира.
— Эх, значит зря пили мы, минуя вас, за других, менее достойных. Следовало бы сперва пить за ваше здоровье, дорогой мой и редкий гость, достопочтеннейший отец Чира! Но ничего, все еще можно исправить. Итак, перечеркнем и начнем сызнова! Значит, первый наш тост будет за ваше здоровье. Спаси нас бог!
Чокаются и пьют: хозяин половину, а отец Чира до дна. Развеселились отцы изрядно.
— «На реках вавилонских, тамо седохом и плакахом»,— запевает растроганный поп Чира, усаживается поглубже и, подняв брови, велегласно выводит — заливается все громче и громче, на удовольствие и к удивлению хозяина, который время от времени его подбадривает:
— Так, так! Вот это мне нравится!
Поп Чира пропел весь псалом, все девять стихов, и после каждого стиха подмигивал хозяину, словно, торжествуя, спрашивал: «Ну, что скажете?»
Развлекаются преподобные. Хозяин пропел другой псалом: «Из глубины воззвах к тебе, господи»,— отец Чира
1 Мушицкий Лукиан (1777—1837) — сербский поэт-клиссицист.
318
третий: «Господи, воззвах к тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего».
В наилучшем расположении духа и хозяин и поп Чира чокаются поочередно, поют псалмы, один проникновеннее другого, и пьют за здоровье матушки Персы и всех прочих по порядку.
Затем снова заходит разговор о девушке, о женихе и приходе: останется ли Пера в селе, или будет искать место в городе. Оказалось, что Меланья желает переехать в город. Поговорили еще немного, чокались, выпивали, хвалили друг друга за голоса и пение, пока не возвратился отец Спира, а хозяйка не обнесла их еще раз пуншем. Самый общительный — отец Чира, наливает себе и остальным и все расхваливает своих домашних.
— Какова мать, такова и дочь! — бахвалится Чира.— Моя Персида, сказал бы я, средоточие добродетелей и, конечно, так же воспитала свою дочь... Кто ее возьмет, будет счастлив и доволен, как и я сам в своей супружеской жизни.
— Да кому вы говорите,— замечает хозяин,— знаем, давно знаем!
Пьют, чокаются и снова пьют. Но вот стали уже возникать небольшие паузы. И когда беседа начала затихать, а глаза слипаться, поп Чира первый напомнил, что не худо бы и на боковую, потому что завтра на заре нужно в путь. Хозяин не возражает. Гости встают из-за стола и отправляются на покой. Отцу Чире предоставляют гостиную, а отцу Спире, по-свойски, стелют в спальне хозяина.
Немного погодя входит хозяйка с заспанной, растрепанной служанкой и, убрав со стола посуду, направляется к двери.
— Чего это ты горшок с кактусом тащишь, куда ты с ним? — спрашивает хозяйка, остановившись в недоумении, и смотрит на Роксу, а Рокса стоит и клюет носом.— Эх, несчастье косматое! Да ты стоя спишь. Только бы дрыхнуть! Не выспалась, лентяйка валашская! Поставь горшок на место, собери серебро и отправляйся спать; а чуть свет чтоб была на ногах — вымоешь все, раз уж вечером ни на что не способна! Пока всего не вымоешь, на завтрак не рассчитывай. Вижу я, придется мне за тебя приняться по-другому! Давай-ка этот кактус сюда, чего ты его держишь, и ступай вон, дрыхни. Эх, благо тому, кто на тебя полагается!
Вышли.
Водворилась тишина, но немного погодя послышался шепот.
— Куда он его прячет? — спрашивает хозяин.
— Да в кармане, должно быть!
— Посмотрим. Да прежде нужно узнать, спит ли он. Снова тишина. Прислушиваются оба, повернувшись
лицом к комнате, где почивает отец Чира.
— Отче Чира,— вполголоса окликает с порога хозяин,—. достопочтеннейший... А, отче Кирилл! — кричит он громче.— Вы забыли сказать, когда вас разбудить.
Тишина. Никакого ответа.
— Отче Чира! — кричит хозяин еще громче.— Вы спите, а?
Опять молчание. Тишина. Из комнаты по-прежнему доносится только громкий храп, да еще с присвистом.
— Спит! — объявляет хозяин.— А кого мое вино свалит, тому не так просто подняться.
— А-а! Ну и храпит! Будто плотник болванки строгает,— шепчет в полном восторге отец Спира.— Славно! Сейчас можешь действовать спокойно. Знаю его, как себя самого. Коль скоро заснул и захрапел, можно свободно возле кровати сто один раз из пушки выпалить — не проснется. Ну, иди...
Хозяин исчез в гостиной.
— В карманах нет,— шепчет он с порога,— искал, нет... Образчиков всяких полно — образчики кукурузы, образчики шерсти, должно быть дочери на приданое...
— Куда же он, черт, его сунул! — произносит задумчиво поп Спира.— Погляди-ка, не в поясе ли? Есть у него в поясе карманчик.
— Да я пояса-то не найду! — сообщает хозяин немного погодя.— Может, не взял с собой?
— Как не взял! Как он без пояса перед владыкой предстанет? Там где-нибудь, поищи. Погляди, не сунул ли его под голову, под подушку... Матерый ведь волк... Сущий Каиафа!
Хозяин вскоре вернулся с поясом в руках, не чувствуя под собой ног от радости.
— Есть!.. Под голову положил, нашел под подушкой.
— Давай скорей сюда! — шепчет отец Спира и лихорадочно хватает пояс.— Ха, вот он, вот! Здесь, в уголке! Не говорил ли я тебе?! Вот он! Сейчас поскорей его вон, а вместо него сунем вот это! — И поп Спира быстро извлек из узелка зуб, опустил его себе в карман, а из кармана извлек сверточек, который вручил ему Аркадий, завязал в узелок и сунул в пояс отца Чиры.
— Ну, готово?
— Все в порядке; каждому свое. Скорее положи, откуда взял, и замотай, как было.
Хозяин положил пояс на место и вернулся.
— Спит и храпит по-прежнему! — удивляется хозяин.
— Спит, как зарезанный. Будь мы злыдни какие и обидчики, могли бы преспокойно вырвать у него еще два здоровых зуба, и то бы не проснулся! — заявляет поп Спира, окрыленный успехом.— Так, говоришь, вино крепкое было, а?
— Аки гром, аки гром! Свалило бы и самого Голиафа.
— Доказательство — отец Чира! Ох, и нагрузился же он, ха-ха-ха!
— Ну, слава богу! Сказал тебе: предоставь все дело мне.
— Э-э, спасибо тебе! Ты вот Голиафа помянул, а после столь удачного завершения дела и я могу вместе с царем Давидом воскликнуть: «Да посрамятся и смятутся все врази моя; да возвратятся и постыдятся зело вскоре». Ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха! — смеется и поп Буря.
— Ну, а сейчас доброй-ночи. Наконец-то после стольких недель засну спокойно! Спасибо тебе, доброй ночи! Ты меня сейчас, так сказать, вторично в попы рукоположил... Доброй ночи! Погоди, уничтожить надо поскорей этот проклятый корпус деликти: пока он у меня в кармане; не смогу уснуть спокойно! — говорит отец Спира и выбегает во двор.
Рано утром они выехали и около полудня прибыли в Темишвар.
На следующий день, до обеда, наши попы предстали перед его преосвященством, который хотел прежде всего посоветовать им, как говорится, замять дело до того, как оно уйдет на рассмотрение в соответствующую инстанцию. Мы не держали в руках акта епископского архива и потому лишены возможности передать все подробности этой встречи, тем более что повесть стала бы на одну главу длиннее. Скажем только в заключение этой главы, что оба преподобных отца, отправившись к его преосвященству, пробыли у него довольно долго — битый час, если не больше; а когда покинули епископский двор, удивительно было то, что поп Чира (хотя и вошел он обвинителем) вышел порядком опустив нос и с пылающими щеками, а поп Спира, напротив, хоть и был обвиняемым, выглядел веселым, таким же веселым, как и в тот раз, когда был награжден красным поясом. Еще удивительней был ответ, который они дали своему знакомому, столкнувшись с ним при выходе епископии. «Ну как, закончилось?» — «Да, наконец-то!» — сказал поп Чира. «Слава богу, все в порядке!» — добавил весело поп Спира. Но самым удивительным было то, что оба попа не расстались у выхода из епископии, а продолжали путь рядышком, объясняясь и беседуя о чем-то...
— Значит, помирились! — воскликнут читатели. А почему поп Чира угнетен и взволнован, а поп Спира весел и доволен, об этом читатели узнают из следующих двух глав.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В ней перед читателем возникнет картина жизни попов — отца Спиры и отца Чиры, противоположная той, что была нарисована в прошлой главе, ибо сей последний (то есть поп Чира) на себе испытал правильность изречения, которое гласит: «Кто сеет ветер, пожнет бурю»
Попы задержались еще на полдня в Темишваре, чтобы сделать кое-какие покупки. Домашние надавали им поручений, ибо, как всякому известно, семейному человеку нельзя отлучиться в город и на полчаса, чтобы женская половина не нагрузила его, словно верблюда, таким множеством поручений, какое не удержится даже в голове Стратимировича. А тем более сейчас, когда попы собрались в самый Темишвар, где сельские жители готовы часами стоять, глазея на одну и ту же витрину. У попа Чиры был целый ворох поручений. У попа Спиры, правда, ни одного (ни он, ни домашние не думали об этом, не зная, каков будет «исход дела»), но ему самому пришла охота накупить всякой всячины и сделать домочадцам сюрприз. Радуясь, что отделался так дешево, он решил на деньги, которые, по его предположению, должны были пойти псу под хвост, купить что-нибудь нужное для дома. Поп Чира покупал, чтобы умилостивить, а поп Спира — чтобы порадовать.
Чего только не накупили .попы! И бумазеи, и фланели на зиму, и ботуши для обеих матушек. Поп Чира купил и рисовой пудры, и прибор ДДЯ завивки волос, и какие-то штучки для закручивания локонов, и новомодные шпильки (с особым названием в честь какой-то швабской принцессы-невесты), и гуммиластику для чистки, и машинку для застегивания перчаток, целый короб всевозможных ниток и вязальной шерсти — около десяти разных номеров, которых он не мог запомнить, а потому и записал еще дома, исписав целых пол-листа писчей бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32