Милая, здесь ли ты.
Слову своему верна ли ты?
Голос Восэ поднял бы Аноргуль из могилы. С колотящимся сердцем и горящим лицом она появилась у дверей дома.
— Аноргуль, здравствуй! — тихо сказал Восэ,— Когда стемнеет, приходи к большому тутовнику, на берег, туда, где река наворотила камней!
Сказал и отъехал от дома. На краю селения въехал во двор того самого мельника, у которого после неудачного сватовства ночевал Шакар, расседлал коня, выдал ему в торбе ячменя и, дав остыть, прежде чем напоить его, сам тщательно очистился от дорожной пыли, умылся в чистейшей воде узенького оросительного канала.
Пожилой мельник, родом из Норинджа, давнишний знакомый и близкий друг Шакара, испек гостю пышную лепешку, заварил вместо чая ароматную траву. Беседуя с мельником за угощением, Восэ нетерпеливо следил за солнцем, медленно уходящим за гребни дарвазских гор. Едва обагренные закатом снега потускнели, Восэ поспешил на каменистый берег реки. Стремящаяся по скалам в глубоком и тесном ущелье река шумела как тысяча демонов, и Восэ, ожидая свиданья с возлюбленной, думал о красоте и могуществе родных гор. Гигантская вершина Сиа-кух — Черный пик — все еще розовела, хотя в ущелье стало совсем темно... Остроребрые, обрывистые горы Дар- ваза, гораздо более суровые и величественные, чем мягко- породные, с оглаженными вершинами, бальджуанские; весь этот день, проведенный в подъемах и крутых, рискованных спусках, настраивали Восэ на мысли об упорстве, о риске, о твердой воле и решительности, без которых ничего на свете нельзя добиться. И когда после донесшегося издали голоса муэдзина, возглашавшего в Лянгаре призыв к вечррной молитве, вдруг рядом скрипнули камни и на фоне белопенной речной воды возникла фигура Аноргуль с глиняным кувшином в руках, Восэ уже хорошо представлял себе, что он ей скажет и что будет делать.
— Да лягу я жертвой пред стопами твоими в миг появления твоего! — старинным выражением радости встретил девушку Восэ, вскочив и взяв ее за руку.— Тоска без тебя, Аноргуль, меня одолела. Пойдем-ка в сторону от тропинки.
Восэ провел Аноргуль расщелиной среди скал за большую каменную глыбу, сбросил с плеч свой полосатый халат, разостлал его перед девушкой, сел рядом с нею:
— Ждала меня, душа моя, или нет?
— Боялась, что не увидимся. Думала: если отец, растеряв надежду, уехал, то и сердце сына смирится в безнал дежности. Сказать по правде, думала — не приедешь!
Мягким зеленоватым светом ущелье постепенно заливала выплывающая, казалось, из самой боковины горы луна. Очарованный колдовскою улыбкой довольной и радостной Аноргуль, Восэ думал о том, что потерять надежду значило бы для него распроститься с жизнью и что сейчас сердце его оживлено волшебством, струящимся из ласкающих его глаз Аноргуль... Он держал ее нежную руку между своими ладонями и, казалось ему, наливался необыкновенной силой...
— А может быть, ты сама отреклась от своей надежды? — с лукавством произнес он.
— Но ведь я... Что может женщина?.. Я не вольна распоряжаться собой! — И, отдернув свою руку, с выражением горечи и растерянности в лице, Аноргуль встала, прижала к груди свой кувшин.— Если у тебя есть что сказать, Восэ, говори. Я опаздываю. Я пойду. Мой отец вышел свершить молитву, а я пошла сюда, сказав мачехе: «Иду за водой, к роднику».
— Посиди минуту, дорогая. Поговорим немного.
Девушка не шевельнулась. Тогда Восэ тоже встал,
сказал серьезно и строго:
— Аноргуль! Я до рассвета выеду в" путь. У входа в поперечное ущелье, ведущее к перевалу, я буду тебя ждать. Ты приходи. Уедем вместе!
— Вместе? Куда? — дрогнувшим голосом в изумлении молвила девушка.
— В Ховалинг. В Дара-и-Мухтор. В наш дом.
Убежим?
— А ты не бойся! Как только достигнем Дара-и-Мухтора, совершим брачный обряд, все разговоры кончатся. Против закона никто ничего не скажет!
— О, Восэ! Ты, милый, оказывается, ловкач! — Аноргуль быстро пошла к тропе, Восэ поспешил за ней.— Нет, Восэ, так... так не выйдет! Отец мой погонится за нами, схватит нас!
— Не схватит, я знаю другую дорогу! Есть еще перевал к Яхсу, крута тропа, но я по ней проведу коня...
— Я боюсь, Восэ... Трудно на это решиться мне...
Аноргуль оторвалась от Восэ, ускорила шаг.— Не знаю, ничего не знаю... Прощай, пока...
Восэ не пытался ее удерживать. Уже издали услышал ее слова:
— До завтра что-нибудь да будет!.. Не знаю, что будет! — И крикнул ей вслед:
— Я буду ждать, Аноргуль! Если ты не смеешься надо мной, если любовь твоя тверда, ты придешь!
В глубоком раздумье Восэ вернулся на мельницу.
Была уже ночь. Мельник отнес к себе в дом переметные сумы Восэ, наполнил их на дорогу трехдневным запасом продуктов — тонкими хлебными лепешками, холодным вареным мясом, фисташками, грецкими орехами. Добрый и умный старик, он, кажется, понял все. Перед рассветом вынес сумы во двор, помог Восэ в темноте заседлать коня. Восэ обнял старика, вспрыгнул в седло, выехал из селения.
В условленном месте, у разветвления тропинок, перед ущельем, спешился, стал ждать Аноргуль.
Ждал долго. Вот белоснежье на вершине Черного пика приняло на себя в дрогнувшей ночи первые мановенья зари. Вот из селения Лянгар донесся резкий и хриплый призыв муэдзина к первой молитве. Глаз дня в узкой прорези темного ущелья стал раскрываться, пелена полутьмы над рекой распалась, расслоилась, прижавшись к скалам... А на тропинке никто не появлялся!
Может быть, Аноргуль не осмелилась уйти из дому и не придет? Расстроенный, близкий к отчаянию, Восэ сел на коня, но бросил повод и, предоставив себя судьбе, не касался его. Конь сам, чуть переступая ногами, пошел вдоль реки, вверх по тропинке. Все дальше. Все выше... Всаднику теперь безразлично было, куда ехать. Все же он оглянулся — в последний раз... Там, где тропинка оторвалась. от развилки, он увидел женщину, торопливо идущую в его сторону. Руки Восэ в мгновение стали сильными, он резко повернул коня, устремил его по тропе — навстречу. Остановился.
Аноргуль подошла с небольшим узелком в руке.
— Я знал, Аноргуль!—воскликнул, спрыгнув с коня, Восэ.— У тебя львиное сердце, девушка!
Принял из рук Аноргуль узелок с ее одеждой, положил его в суму-переметку; скинул с себя халат, сложил его вчетверо, накрыл им круп коня, посадил на него девушку,
сам сел впереди нее и, не сказав ни слова, пустился в путь. Гнедой конь, ночью хорошо накормленный ячменем, шагал бодро, широким шагом.
Ручьи, речки, подъемы и спуски, крутые извилины тропы, долины, ущелья, нагорья и снова теснины, стремглав падающая вода — всё горы, горы и горы и кое-где в горах редкие селения,— путь весь этот день был трудным и утомительным. Восэ и Аноргуль дважды, после полудня и перед вечером, давали отдых коню, пуская его пастись на зеленотравье высокогорных долинок, отдыхали сами. Особенно усталой, разбитой после бессонной, полной волнений ночи чувствовала себя Аноргуль. Вечером, в каком-то совсем маленьком пастушьем нагорном селении, они решили переночевать в доме у приютившего их пастуха. На рассвете, поев лепешек с кислым овечьим молоком, двинулись дальше, по пересеченной ущельями, оврагами и бур-» ными речками горной местности. К концу дня, выбравшись из лабиринта высоких гор, на развернувшейся веером равнине, остановились в каком-то довольно большом селении, на окраине которого, у оросительного канала, старая женщина, пасшая белую овцу, предложила им молока. Сойдя с коня, они почувствовали себя столь утомленными, что решили попроситься к этой женщине на ночлег. Аноргуль поговорила с ней, и та предоставила им на ночь свою хибарку.
Ведя коня в поводу, Восэ и Аноргуль пошли за старухой, ввели коня в тесный дворик полуразрушенного дома у подошвы высокого холма. Здесь они разделили часть оставшихся у них продуктов с женщиной, принятой ими за старуху, но вовсе не старой, потому что у нее оказались малолетние сын и дочь, видимо полуголодные, судя по тому, с какой жадностью съели они предложенные им куски холодного мяса и лепешек.
Когда наступила ночь, Восэ улегся во дворике на подостланной козьей шкуре и долго слышал доносившийся из дома голос хозяйки, уложившей Аноргуль спать рядом с собой и детьми. Эта женщина с назойливым любопытством выспрашивала Аноргуль, кто она такая, откуда и кем ей приходится «этот мужчина, что спит во дворе». Услышав сонный ответ Аноргуль: «Этот мужчина — мой муж!», Восэ успокоился и, повернувшись на бок, хотел было накрыться халатом с головою, чтобы скорее заснуть, но женщина продолжала свои расспросы: «Вы вдвоем ездите
по горам, не боитесь?» «Чего нам бояться?» — ответила Аноргуль. «Ты такая красивая, дочка, вдруг тебя увидит какой-нибудь богатей-чиновник или военный начальник — они ведь нахальные, красивых силою мужа и увезут!»
Восэ содрогнулся, подумав: «А ведь верно она говорит, нужно быть осторожным!» — и тут же услышал голос Аноргуль, ответившей как будто не той женщине, а ему самому: «Я не показываю своего лица чужим, платком закрываюсь при посторонних мужчинах...»
Восэ улыбнулся, натянув себе на голову халат, но заснуть ему все же долго не удавалось — он прислушивался к хныканью этой истощенной, превращенной нуждою в старуху женщины, не дававшей спать Аноргуль своим рассказом о том, как после смерти мужа, сапожника, ее дочь Марзия собирала на горном склоне съедобные травы и как вдруг откуда ни возьмись появился со своими солдатами военачальник правителя Гиссара. Увидев Марзию, он украл ее и увез в подарок своему правителю. В тот год правитель Гиссарского бекства, сам покорившийся эмиру Бухары и угождавший ему, двинулся в поход завоевывать Кулябское и Бальджуанское бекства. Захватив Бальджуан, подчинив себе его правителя, он овладел всем бекством, его солдаты доходили до Ховалинга и Сари-Хосора, везде насадили гиссарских чиновников... И когда она, несчастная мать, пришла пешком в Гиссар, чтобы разыскать свою дочь, и попыталась проникнуть в крепость правителя, то стражники, посчитав босую, оборванную, лохматую сумасшедшей, побоями отогнали ее от ворот крепости. С той поры прошло четыре года. Жива ли Марзия сейчас или умерла, мать, в несчастье своем, не ведает, и нет у нее никого смелого, сильного, кто согласился бы поехать в Гиссар и хотя бы привезти весть о дочери...
Восэ уже не хотелось спать. Он теперь испытывал чувство острой жалости к этой женщине. И, едва задремав перед рассветом, вскоре очнулся в беспокойных мыслях об Аноргуль, решил немедленно ехать дальше.
И снова был день торопливого передвижения по горным трущобам. Восэ хорошо понимал опасность, грозившую Аноргуль, ибо не сомневался, что ее отец пустился за беглянкой в погоню. Поэтому Восэ наметил себе путь не прямиком по Яхсу к Ховалингу, а далеко, вкруговую, к Сари-Хосору, чтобы, перевалив в нескольких местах раз-
делающие эти пункты горные хребты, спуститься к селению Дара-и-Мухтор не с юга, а с севера. Восэ выбирал тропинки самые тайные, трудные, в этой местности уже хорошо ему известные по совместным блужданиям с Назир ом-охотником . У него, в селении Афарди, поблизости от Сари-Хосора, Восэ надеялся удобно и безопасно переночевать...
До селения Афарди, где жил Назир, беглецы к вечеру этого третьего дня добрались благополучно, застали Назира и его семью, и он принял своего побратима и его спутницу радостно, с отменным гостеприимством. Когда жена Назира увела Аноргуль на внутреннюю половину дома, Назир поздравил в своем гостином домике Восэ с женитьбой и посетовал, почему я не был зван на свадьбу. Восэ был вынужден все ему рассказать.
Вместо того чтобы похвалить Восэ за смелость и мужество, Назир, который был старше Восэ лет на десять — двенадцать, сразу впал в беспокойство, стал бранить его за бесшабашное легкомыслие:
— Неужели ты не понимаешь, что отец девушки не только сам пустился в погоню за вами, но наверняка прямой дорогой уже примчался в Дара-и-Мухтор, побывал в Ховалинге и везде пожаловался на тебя судье и начальнику ночной стражи — миршабу. Их люди, конечно, уже ищут вас по всем дорогам! Счастье твое, если ты незамеченным хоть до меняло добрался! Вам обоим на люди показываться нельзя!
— Что же тогда нам делать? — растерялся Восэ.
— Вы должны пробраться в Дара-и-Мухтор тайно и там сразу суметь совершить брачный обряд... Как это удастся, я и сам не знаю!
Ничего иного и в еамом деле придумать было нельзя. Скорей в Дара-и-Мухтор! Если пересечь напрямик гребень главного хребта, отделяющего долину реки Шурак, на которой стоят Сари-Хосор, а чуть выше — Афарди, то Ховалинг останется в стороне! Вся надежда на то, что в Да- ра-и-Мухторе еще ничего не знают, ибо преследователи надеются перехватить беглецов в Ховалинге.
Первые лучи утреннего солнца застали Восэ и Аноргуль на подъеме к труднейшему перевалу. Поздним утром перевал казался уже утомленным путникам столь же далеким. Все было тихо вокруг, и ничто не предвещало беды. Давая отдых коню и себе, они приостановились у истока
горного родника, прильнули губами к чистой воде, намочили хлеб, взятый в доме Назира...
И в эту минуту увидели двух показавшихся внизу на горном склоне всадников,— те исчезли было за холмом и опять показались, теперь близ тропинки, ведущей к роднику. Острые глаза дарвазской девушки сразу узнали одного из них, и сердце ее упало:
— Отец!
Восэ не хотелось верить, но, вглядевшись, и он узнал Наимшаха: тот верхом на лошади, со знакомой Дноргуль белой отметиною на лбу, приближался к ним по тропинке, вьющейся между холмом и каменистым ложем ручья. Всадники , их тоже увидели: Наимшах, обернувшись к ехавшему следом спутнику, что-то сказал ему, оба ударили по крупам лошадей плетьми...
Восэ не побоялся бы никакой опасности, если бы она угрожала только ему. Но в эту минуту он побледнел: что, если Наимшах будет мучить свою дочь?
— Не бойся, Восэ! — с поразившим Восэ спокойствием сказала девушка.— Стой молча. Перенесем все, что нам суждено.
Удивительная сила духа Аноргуль, готовой без боязни встретить самое плохое, что захочет ей принести судьба, влила мужество и в тревожное сердце Восэ.
Наимшах быстро подъехал, сошел с коня, отдал повод своему спутнику и, с плетью в руке, взбешенный, сыпя ругательствами, подбежал к Восэ, закрывшему собою девушку.
— Попался мне в руки, ублюдок, вор!
Наимшах размахнулся и что было силы ударил плетью, целясь в лицо Восэ. Тот поднял руку, и удар пришелся по его локтю. Наимшах успел дважды ударить плетью по спине отвернувшуюся Аноргуль. Восэ бросился на ополоумевшего от ненависти отца, крепко схватил его руку с плетью:
— Не трогайте ее, она не виновата! Если собираетесь бить, то бейте меня!
— Я тебя не стану бить, я тебя убью. Твоя кровь мне шариатом разрешена! — закричал Наимшах и, вырвав свою руку из цепких пальцев Восэ, принялся стегать его плетью. Лоб и локоть Восэ обагрились кровью. Спутник Наимшаха — человек в чалме и с окладистой бородой тем временем спешился и привязал лошадей к кусту. Тут он подошел к Наимшаху и оттащил его от Восэ:
— Оставь его, Наимшах! Наказание ему даст правитель!
Восэ со связанными за спиной руками посадили на его же коня, ноги привязали к стременам. Он не сопротивлялся. Наимшах сел верхом на свою лошадь, усадив позади себя Аноргуль. Его спутник повел коня Восэ в поводу, и все четверо, удаляясь к северу от перевала, стали спускаться к широкой долине Сари-Хосора, где в селении Шахидон жил сари-хосорский миршаб. Восэ и Аноргуль были пойманы не на территории Ховалингского тумена, а Сари- Хосорского!
Предположение сметливого Назира оказалось правильным. Наимшах после бегства Аноргуль и Восэ тотчас же пустился за ними в погоню, приехал прямиком в Дара-и- Мухтор. Не найдя их в доме Шакара, он поспешил в Хо- валинг, пожаловался тамошнему миршабу. Тот догадливо предположил, что если беглецы не найдут убежища в другом бекстве, то, путая след, поедут круговым путем через Сари-Хосор, и потому дал Наимшаху в спутники своего бородатого стражника с приказанием отвезти беглецов к миршабу того тумена, на территории которого они будут схвачены, то есть либо к нему в Ховалинг, либо к миршабу Сари-Хосора.
Селение Шахидон расположено между Сари-Хосором и Афарди, где живет в своем доме охотник Назир. Присутствие в том доме миршаба обозначено врытым в землю столбом, окольцованным железным хомутом с несколькими железными цепями, к которым прикручивают преступников. К этому столбу, в компанию к двум уже посаженным здесь на цепь людям, подвели «похитителя девушек» — Восэ, скрутили ему руки, навесили на наручники замок. Коня Восэ сари-хосорский миршаб задержал у себя: он знал, что родственники задержанного придут к нему в поисках лошади, и тогда он взыщет с них в десятикратном размере расходы на ячмень и сено.
А вот Наимшах не предугадал кое-чего, что поставило его в не менее трудное положение, чем побег дочери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49